Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2024
Юлия Боднарюк (1986) — родилась в г. Кола Мурманской области. Окончила Мурманский государственный технический университет. Публиковалась в журналах «Аврора», «Юность», «Север», «Звезда», «Сибирские огни». Живет в Санкт-Петербурге. В журнале «Урал» печатается впервые.
Солнечный луч плавил кожу. Еще в зыбкой цепкой дремоте, Виолетта пыталась увернуться от него, уползти на другой край кровати. Но луч был настырный, преследовал её и в конце концов разбудил.
Разомкнув глаза и увидев яркое небо и сияющее солнце, Виолетта поняла, зачем здесь на всех окнах ставни и почему они были наглухо закрыты, когда они вчера вошли в номер. Первым делом она распахнула все ставни, и это стоило того: окна выходили на канал! Но не закрыть их на ночь было ошибкой.
Ошибкой? Какое значение имеют такие мелочи, если она здесь?!
О боже, она действительно здесь!
Вчера поезд из Милана пришел далеко за полночь. Посыльный из отеля встретил их с Костей на перроне, повел тускло освещенными переулками с плотно замкнутыми ставнями и задраенными дверями. Местами переулки были и вовсе лишены того и другого, и все здесь казалось Виолетте безжизненным. Но тут открылась площадь с каким-то памятником и еще работающим кафе, а в углу её — парадный подъезд отеля. По пути они перешли только один мост — высокую дугу, перекинутую с берега на берег прямо у вокзала.
Сейчас свет лился, казалось, отовсюду и слабо колыхалась занавеска на балконной двери. Она все ждала, что сейчас Костя налюбуется и выйдет с балкона в комнату, но он не вышел. Значит, он в ванной. Виолетта снова прикрыла глаза, но тут же вспомнила, что не слышала шума воды. Уйти завтракать без неё Костя точно не мог. Может, отправился узнать что-нибудь на ресепшене внизу? Или задумал для неё какой-нибудь сюрприз?
Ждать сюрприза, притворяясь спящей, ей не хотелось — лежать было жарко. Виолетта побежала в душ — успеет привести себя в порядок до его возвращения. Но когда она вышла, теребя полотенцем мокрые волосы, Кости в номере по-прежнему не было.
Это показалось ей странным настолько, что она все же решила спуститься на ресепшен. Не просушив голову, она натянула короткие джинсовые шорты и футболку, в которых вчера ехала в поезде, распахнула дверь, и на порог комнаты спикировал сложенный пополам листок бумаги.
«Виола! Я возвращаюсь домой, и ты возвращайся тоже. Аня позвонила мне, она меня простила, и я не могу упустить возможность начать все заново. Прости меня, мне жаль, что я так поступаю. Но поступить по-другому я не могу. Еще раз прости. Надеюсь на твою порядочность. Константин».
Пока бежала вниз по лестнице, еще была надежда, что это дурной сон, вот сейчас она споткнется на последней ступеньке, с криком полетит вниз и после этого секундного ужаса снова проснется в номере наверху, и первым, что она увидит, будет лицо Кости на подушке рядом. И их первый венецианский день начнется заново, не так.
Ну, или проснется дома, в своей кровати. Тоже неплохо.
Не проснулась, даже когда с разбегу налетела грудью на стойку. Молодой улыбчивый портье с другой её стороны даже отшатнулся от неожиданности. Доброе утро, синьора. Да, ваш спутник уехал сегодня утром.
Угадала, грустно подумала Виолетта, когда грудная клетка вдруг стала сжиматься, давя все, что внутри, выжимая воздух из легких: Костя действительно приготовил ей сюрприз. Теперь ей вспомнилось, что ночью сквозь сон она слышала, как он с кем-то говорит по телефону. Прислушиваться не было сил: слишком устала — два самолета, потом три часа в поезде. Костя ходил по комнате, разбирая чемодан, и она счастливо растянулась по диагонали огромной и высокой, наверняка старинной кровати… Страшная догадка вдруг дернула разом все нервы, как электрический разряд.
— Скажите, а наше проживание оплачено?!
Портье снова уставился в компьютер. Виолетта представила, сколько может стоить этот номер в островной части Венеции, и её замутило.
— Оплачена только эта ночь, синьора!
— А мой… (мой кто? муж, любовник, спонсор этого розыгрыша?)… мой бойфренд (благословенный английский язык с его размытыми определениями!), он мне ничего не оставил у вас?
Может быть, он оставил ей хотя бы авиабилет?
Портье покачал головой:
— Нет, синьора, ничего.
У Виолетты было не много денег. То есть по большому счету денег на поездку в Венецию у нее не было вообще, но когда она сказала об этом Косте, тот только рассмеялся: «Я тебя приглашаю! Это дурная привычка для женщины — платить за все самой».
И она согласилась. Потому что, сколько ей ни внушали, что порядочные девушки на такое соглашаться не должны никогда, в Венецию ей хотелось больше. И она смутно подозревала, нет, не так: она совершенно ясно отдавала себе отчет, что, исходя из текущего положения дел, самой ей туда не попасть ни за что.
Он тогда добавил что-то вроде, что если она всегда будет полагаться лишь на себя и свои возможности, то так и проживет всю жизнь с психологией бедности и без поддержки тех, кто мог бы её поддержать.
Он так сказал, а потом завез её в середину Европы и бросил тут, не заботясь о том, что она будет есть и как станет добираться домой; без прощаний, без объяснений и даже без обратного билета!
Слезы подступили к горлу. Из последних сил держа себя в руках, Виолетта выскользнула из холла на лестницу, поднялась на один пролет и, зажав себе рот ладонями, разрыдалась. И пока одна Виолетта, скажем так, девяносто процентов Виолетты рыдали, другая Виолетта, десятая её часть, пыталась понять, что именно её подкосило: предательство Кости, безвыходное положение или тот очевидный факт, что Венецию она теперь так и не увидит.
Если подумать, то хотя бы положение её не такое уж безвыходное. Перед поездкой она все же купила немного валюты, а в пути на карту пришли небольшие отпускные. Уж вернуться-то домой она сможет. Виолетта вытерла слёзы и долго смотрела в висящее на полутёмной площадке зеркало на свое лицо, дожидаясь, когда с ним можно будет выйти к людям. Потом снова спустилась в холл.
Отсюда только один рейс в Россию в день, а по вторникам и пятницам два. Сегодня понедельник. Сегодняшний самолет уже улетел. Виолетта еще раз пересчитала евро в кошельке, проверила баланс на карте. Потом спросила, сколько стоит самый дешевый номер.
Портье куда-то убежал и отсутствовал минут пять, потом вернулся и сообщил, что в отеле есть один свободный номер, совсем небольшой, и что на эту ночь ей готовы сделать скидку, и объявил цену.
Хватит оплатить еще одну ночёвку, продержаться день и наутро доехать до аэропорта. Она оформила билет на завтра.
Вот и всё. Вот и вся тебе Венеция.
Мама еще припоминала ей отчисление из института пятилетней давности, а тут Виолетта познакомилась с «женатиком» и засобиралась в Италию за его счет. И теперь, когда мама и сестра узнают, что «женатик» вдобавок оставил её в Италии на произвол судьбы, то будут корить этим всю её жизнь. Сидя в кресле, Виолетта раскачивалась взад-вперед и представляла свое возвращение так детально, что слышала все их интонации и запах сырости в своем подъезде.
Её раскачивания прервал портье:
— Синьора, не хотите ли позавтракать?
— А что, завтрак оплачен?
— Конечно!
Виолетта посмотрела на часы. Было без четверти десять.
— Не беспокойтесь, прошу вас! Можете присесть на террасе. Пока там еще не слишком жарко.
Терраса представляла собой узкий длинный балкон, нависший на уровне первого этажа прямо над каналом. Там умещалось всего три столика, но время завтрака подходило к концу, и два из них были свободны: постояльцы, очевидно, уже успели подкрепиться и бросились штурмовать Дворец дожей и занимать очередь в Сан-Марко. О том, что туда стоит неиссякаемая, как Волга, очередь, Виолетта знала от знакомых.
Солнце уже поднялось и заливало террасу; пыталось просветить и воду в канале, но солнечному рентгену поддалась лишь самая поверхность, а дальше начиналась зелено-бирюзовая кисельная муть, словно в воду налили белил. На стулья были брошены тонкие подушки, но Виолетта всё равно чуть не подскочила, коснувшись бедром раскаленного пластика.
Ей принесли большую чашку капучино с пышной пеной, стакан апельсинового сока, два раздутых, почти круглых круассана, порционные масло и джем. Виолетта посмотрела на все это с тоской. Внутри еще плескались и подступали к горлу слёзы.
Знакомы они с Костей были полгода; Виолетта все не могла разобраться, какие чувства она к нему испытывает. Не сразу, но он признался, что да, женат, но находится в процессе развода, уже почти разошёлся, вот-вот. А тут она, «фея с фиалковым именем», на кассе в строительном супермаркете, в фиолетовой корпоративной тенниске, за час до закрытия… Вышла она только часа через полтора, он ждал с букетом ирисов… До этого они никуда вместе не ездили, кроме турбазы за городом. Виолетта вспомнила турбазу, и ей стало совсем тоскливо.
Чтобы протолкнуть разом вставший в горле ком, она отхлебнула капучино и даже сквозь горечь непролитых слёз почувствовала, что кофе действительно вкусный, даже очень. Запила холодным соком, откусила круассан, намазала маслом, ещё раз откусила… Всё слишком вкусно для женщины с разбитым сердцем.
Виолетта еще раз мысленно произнесла эту фразу и даже проговорила шёпотом — всё равно здесь никто не понимает по-русски. Потом вспомнила его записку. Там о сердце даже речи не шло. Но и она пока не чувствовала в груди ни осколков, ни даже трещин. Обидно было, это да.
Она подняла глаза и увидела, как из-за позеленевшего угла дома выглянул гнутый нос гондолы с позолоченной гребенкой. А вот и вся гондола круто развернулась и заскользила прямо к ней, легко покачиваясь, сверкая золотом, лакированными боками и улыбкой гондольера. В ней ехала семья — молодая пара и мальчик лет шести, который никак не мог усидеть на скамеечке на носу лодки и бросался то к одному, то к другому борту. Увидев людей на террасе отеля, мальчуган запрыгал и отчаянно им замахал, и его родители замахали тоже: «Гуд морнинг! Бон джорно!». Виолетта спохватилась и помахала в ответ, а старушка в белой шляпе за столиком напротив отсалютовала стаканом сока.
Без Кости, без денег и даже не имея достаточно времени, но всё равно она — здесь! У неё есть день.
Виолетта торопливо проглотила последний кусочек. Старушка в шляпе поднялась, направилась к дверям и, проходя мимо неё, нежно улыбнулась и шепнула по-английски:
— Не верьте гондольерам!
Больше Виолетта времени не теряла, только забежала в номер взять сумку и переодеться. Долго не раздумывая, она сдернула с плечиков новое красное платье, специально купленное для этой поездки, — легкое, шелковистое, на широких бретелях. Босоножки, наоборот, надела старые — чуть потрепанные, но зато надежные, без криминального прошлого в виде сорванных прогулок.
Виолетта держала путь по набережной канала — он вел, куда нужно. Не хотелось заблудиться прямо сразу. С навигатором ходить было бы не интересно, и она взяла на ресепшене карту, отметила крестиком отель, но пока ни разу её не развернула.
Иногда она отклонялась от маршрута: в отходящий под углом переулок или арку между домами. И попадала на маленькую аккуратную площадь с одиноким деревом или питьевым фонтанчиком, видела в углу еще один свод арки, проход или проулок, ведущий на другую площадь, но в конце концов дорога всегда обрывалась над водой.
От воды слабо тянуло водорослями. По щербатым от старости, давно лишившимся штукатурки стенам взбиралась зелень. Можно было различить четкие горизонтальные полосы — уровень какого-то давнего прилива. Причем кое-где низко над водой окна были открыты — и там виднелся кабачок или офис, а в одном из них сидел на подоконнике мужчина с бокалом пива.
Интересно, отчего рассыпается здесь кирпич и отваливается штукатурка — от жары или от сырости? Канал мирно и неподвижно лежал в своих берегах, а воздух дрожал от зноя. Виолетта уже немного ошалела от жары — солнце пекло макушку и плечи, а шляпы у неё не было. А еще больше — от яркого света. Просто светлые стены казались белыми, а на предметы, способные к отражению, невозможно было взглянуть.
На площади, с двух сторон окаймленной каналами, высился кирпичный собор, слишком громадный для всего окружающего, но бросающий в этот полуденный час лишь неширокую полосу тени на ведущие к нему ступени. Из собора выходили люди. Виолетта поднялась по ступеням и с усилием толкнула высокую и тяжелую, истертую временем дверь. Она неохотно поддалась, потом вдруг легко отворилась, и Виолетта проскользнула в прохладу собора, словно окунулась в воду. Мощные кирпичные стены уходили далеко вверх. Узкие малозаметные окна с витражом рассеивали солнечный свет, и он клубился меж ними, сводами и полом из грубо отесанного камня, а внизу, где проход и скамьи, застоялся легкий сумрак. Кто-то невидимый пел чистым тонким голосом «Аве Мария». Неясно было, откуда доносится пение, но оно, еле слышное, звучало, казалось, одновременно всюду. Виолетта села на уголок крайней скамейки и дослушала до конца.
Она прошла каким-то узким проулком между изгрызенными временем кирпичными стенами с частой фигурной старинной решеткой на окнах… И словно оступилась и упала в реку. В человеческую реку. Река гомонила на десятке разных языков, качала шляпами, как дирижерские жезлы или шпаги в почетном карауле несла смартфоны на селфи-палках и текла достаточно быстро в направлении, отмеченном на стенах стрелками с подписью «RIALTO». Река повлекла её по улицам, выбросила на симпатичную площадь, протащила мимо красивого театра… Лишь раз Виолетта решилась выгрести на берег, — когда увидела булочную. Купила сэндвич, пирожное и бутылку воды и снова отдалась на волю потока. В этом тоже что-то было: стать частью этой праздной, радостной, целеустремленной толпы, в которой — она была убеждена — нет ни одного местного жителя. Все тут, как и она, в гостях — кто на неделю, кто на несколько часов, все спешат увидеть нечто. Сперва ахнут, потом щёлкнут нечто телефоном, потом сами щёлкнутся на его фоне. Чтобы все, кто увидят этот кадр, сразу поняли, что физиономия на снимке лучится от счастья именно в Венеции, а не где-нибудь в Копенгагене.
Виолетта села на угол каменного выступа набережной, нависающий рядом с узким причалом у белокаменного треугольного моста, и достала свой сэндвич. Оглянулась — никто не обращал на неё внимания. За её спиной был ограждающий столбик, и поток людей не мешал. Откусила булку с ветчиной, сыром и салатом и стала болтать ногами, и плескавшие в берег волны едва не касались её подошв. Гранд-канал имел ширину среднего такого проспекта и по сравнению с другими артериями города был оживлен, как настоящий проспект. Из-под моста выплывал вапоретто1, и люди в нем стояли стеной; деликатно постукивая, спешила моторная лодка, проскочили несколько водных такси и с десяток гондол. И она наслаждалась этой картиной, и плеском мутно-зеленой воды, и сэндвичем, жаром солнца, обдающим голову и руки, и прохладой редких брызг, попадающих на ноги. Она глотнула минералки, пузырьки газа ударили в нос, и на глазах выступили слезы. Но почему-то не вкатились обратно, как это всегда бывает, когда пьёшь газировку, а соскользнули с ресниц на щёки. Виолетта вытерла их, размазав, отряхнула крошки с платья и стала подниматься на мост.
Прошлась по крытой галерее ближайшего к мосту палаццо с колоннадой и отправилась дальше узкой длинной улицей, но потом углубилась в квест переулков и замкнутых мощеных дворов. За ней вслед шли еще две пары туристов, но когда в одной из низких подворотен Виолетта повстречала встречную группку гуляющих, то сразу поняла, что завела всех в тупик. Так и оказалось: каменный карман с высокими стенами, солнце не достает до дна, и лишь сверху лоскут цвета синего муранского стекла, когда в него попадает солнечный луч.
Карта обещала где-то впереди мост Академия, но, хотя по пути Виолетта нашла уже несколько выходов к воде, всякий раз попадала на частный причал с парой-тройкой пришвартованных лодок. Мост Риальто остался далеко позади, а она еще даже не миновала поворот канала. Как раз раздумывала — идти до конца или лучше вернуться, когда дорога привела на пристань побольше — остановку вапоретто. Рядом качалась простая, без излишеств, гондола, и в неё по сходням спускалось сразу несколько человек. Она поинтересовалась у мужчины, придерживающего сходни, что это такое вообще? Не вдаваясь в объяснения, он указал на противоположную сторону канала, потом на написанную мелом на грифельном щите цену, а получив монеты, подал ей руку.
И всё-таки она проплывёт по каналу! Помимо нее в общественной гондоле — гондоле-маршрутке, как она ее про себя назвала, уместились еще десятеро. Все стояли, и Виолетта тоже встала ближе к центру, чтобы навернуться в воду хотя бы не первой, поставила ноги на ширину плеч и приготовилась удерживать равновесие, как, наверное, лавируют на доске для сёрфинга.
Все предосторожности оказались излишними. Лодка круто развернулась и кратчайшим курсом пошла к правому берегу, пассажиры даже не шелохнулись. Виолетта вертела головой, стараясь успеть рассмотреть как можно больше всего, но нос гондолы уже ткнулся в пробковую обшивку причала.
Больше с картой она не сверялась. Доверилась своим ногам, которые несли её го городу мимо роскошных витрин, мимо отвороток с мусорными баками в глубине, то в потоке людей, то в одиночестве. Перешла мостик, прошмыгнула узкой аркой с низким сводом…
И увидела тот самый открыточный вид, хорошо знакомый даже тем, кто в Венеции никогда не был: запруженную туристами площадь в скобке зданий со стрельчатыми галереями, голубей, купол, мозаичные панно и фасад собора Святого Марка, весь в каменном кружеве, рыжую островерхую башню на углу и похожие на скругленные трилистники окна Дворца дожей, которые, хоть их форма и характерна для этого города, тоже ни с чем не перепутаешь.
Рядом с башней высилась колонна, и с неё за городом присматривал крылатый лев. Причем при первом взгляде казалось, что лев, как самый обычный кот, наблюдающий с высоты за копошащимися, хлопочущими, толпящимися и курлыкающими внизу туристами и голубями, сейчас спрыгнет в самую гущу стаи и наведет на площади свои порядки.
***
Свет стал мягче: солнце теперь светило сквозь рассеянное, как марля, облако, и можно было обойтись без тёмных очков. Резкие тени исчезли, и можно было рассмотреть как следует украшенные статуями карнизы, лепные гербы и замысловатые окна, вдруг заметить в окне венецианца или его кошку и понять, что город действительно живой, а не декорация грандиозной оперы. В воздухе стал чувствоваться запах воды лагуны, а туристов стало как будто меньше, словно большинство их считали важным смотреть город в самое пекло.
Кто-то протараторил ей почти на ухо длинную фразу на итальянском. В конце прозвучал вопрос. Виолетта обернулась, увидела рядом с собой человека в белой рубашке, очевидно, он только что вышел из дверей банка поблизости. Встретив её взгляд, тот повторил вопрос. Виолетта развела руками.
— О! Скузи! — И добавил (а Виолетта его поняла!): — Я думал, что синьора — итальянка.
Она глянула на себя в припудренную пылью витрину — загорелая, темноглазая, с длинными, чуть растрепанными от долгой прогулки каштановыми волосами, да ещё и в красном платье: и правда — похожа.
Денег на сувениры нет, но покупать сувениры совсем не обязательно. Что обязательно — так это зайти в лавку, полюбоваться расписными шкатулками, разноцветными стеклянными воздушными шариками, вывешенными в витрине, цветными бокалами (вот бы маме привезти такие!), пестрыми стеклянными фигурками. Натянуть на пробу перчатки (были бы деньги, купила бы сестре), повертеться у зеркала с сумочкой из цветной кожи (а сумочку — себе!), рассмотреть бесчисленные карнавальные маски в перьях и блестках с миндалевидной чернотой глазниц, глядя в которые страшишься и ждёшь увидеть чей-то пристальный взгляд.
На столе у дальней стены лежали маски полегче: тонкие, одной стороной прикрепленные к палочке-держалке, а то и вообще на резинке, но не менее красивые. Маски для карнавала. Виолетте глянулась полумаска кошки. Она шагнула к зеркалу, приложила её к лицу… Отражавшийся в зеркале толстяк хозяин одобрительно закивал из-за прилавка и поднял вверх большой палец.
«Я кошка, которая гуляет по Венеции сама по себе»!
Мысль была столь же приятной, сколь и обманчивой. Поэтому она быстро положила кошку на место и присела подтянуть ремешок босоножки. Тут в магазин зашла шумная компания человек из пяти, попыталась поместиться в тесной лавочке и осмотреться. Виолетта вновь отвлеклась на ремешок, а подняв глаза, увидела, что высокая крутящаяся стойка, с четырех сторон обвешенная тяжелыми гипсовыми масками, кренилась на неё, как Пизанская башня. С той лишь разницей, что башня в Пизе статична, а эта явно в движении, и маски уже свесились под прямым углом, и при попадании света в пустых глазницах посветлело, словно в них мелькнул страх.
Виолетта просто не могла позволить этому великолепию превратиться в черепки битого гипса. Не разогнувшись толком, она выставила вперед руки и ухватила раму за края, а успевшую соскочить с крючка маску Арлекина прижала к стойке коленом еще до того, как раздался общий возглас «ох!», в котором с особым надрывом звучала партия хозяина. К счастью, все вовремя бросили голосить и бросились выручать и Виолетту, и имущество — башню «по Пизано» водворили в положение «по Эйфелю», непоседливого Арлекина повесили на место. Виолетта же выскользнула из лавки и успела пройти два дома, как сзади послышалось: «Синьорина, синьорина!». Она остановилась, и её догнал тучный, взмокший хозяин.
«Grazie, grazie mille, signorina! Per favore, piccolo regalo!2» — он сунул ей в руки бумажный пакет и поспешно исчез в магазине.
Виолетта открыла пакет и увидела в нём маску кошки.
Солнце ушло с улиц и уже где-то незаметно село, акварельные краски закатного неба размылись и побледнели, но свет растворился в самом воздухе. Виолетта петляла по улицам по левую сторону Гранд-канала, пока не ощущая особой усталости. Но то ли от духоты влажного воздуха, то ли от дневной жары пересохло горло. Переход через мостик, поворот за угол, и перед ней распахнулась просторная прямоугольная площадь. Тут были магазины, два или три кафе, а с южной стороны высились два дерева, верхушки их тёмных куполообразных крон возвышались над крышами.
Виолетта присела за столик неподалеку от дерева и, когда к ней подскочил официант, попросила чаю. Чай явился тут же — в меру горячий и очень вкусный, в изящной чашке.
Она — венецианка. Идет с работы, или из гостей, или возвращается после бесплодного похода по магазинам, и на тихой площади вдалеке от туристских троп, где ей так нравится бывать, остановилась выпить чаю, и официант в кафе сразу её узнал и поэтому несет ей чай незамедлительно и доверительно сообщает: «Ночью обещали грозу». Обычно у нее с собой книга, и, пока пьется чай, она читает пару страниц; иногда она встречает здесь подруг. Но сегодня ни подруг, ни книги нет, и она рассматривает знакомые фасады и людей в кафе напротив и ощущает, как ветер шевелит пряди ее длинных волос.
Над площадью наискосок летела чайка, и брюхо и внутренняя сторона её крыльев были подсвечены невидимым оранжевым.
***
Вода лагуны потемнела и больше стала похожа на море, в светло-синем вечернем небе чётко вырисовывались башни и сады на другой стороне. Стукались друг о друга привязанные к столбам гондолы, крытые голубым брезентом. По ребристой поверхности воды прыгала моторка. Набережная здесь была узкой, вдоль неё шла высокая ограда, за которой затаился густой сад. От него тянуло прохладой, к слабому дыханию зелени примешивался запах какой-то знакомой специи. Виолетта подергала ворота, калитку — все заперто, поборола жгучее желание у всех на виду перелезть через ограду.
Навстречу прошла семья в тельняшках — родители и четверо детей, самый маленький, годовалый, у отца на руках — тоже в тельняшке. Возле театра Фениче повстречалась мама с двумя дочками — все трое в одинаковых полотняных платьях, обшитых кружевом. Размер у такого платья один, и на маме оно короткое, на девочке-подростке — до колена, а на малышке лет семи — почти до пят. После наступления сумерек Виолетта заметила эту особенность гуляющих семей — одеваться одинаково, чтобы легко отыскать в толпе своих и не прихватить по ошибке чужого ребенка.
Там, где дома образовывали открытый дворик, или просто на узких тротуарах вдоль канала появились столики. Пахло сразу всей итальянской кухней разом, особенно выделялась пицца с морепродуктами, раздавался тонкий звон бокалов, смех и стук вилок. В кафе, разместившемся на площадке перед собором с колоннами, играл скрипач.
— Мисс, пожалуйста! — маленький араб в тенниске с подвижным, улыбчивым темным лицом протягивал ей тёмно-красную розу. Виолетта попробовала отказаться, но тот продолжал предлагать цветок: «Мисс такая красивая! Возьмите!»
— Спасибо, — сдалась наконец Виолетта.
— Пожалуйста, мисс, один евро!
Виолетта засмеялась и отдала монету. Прогулка с розой в руке, как ни крути, гораздо романтичнее. Вот он, недостающий штрих!
Виолетта вообще-то побаивалась ходить одна по малознакомому городу, который с наступлением темноты утратил все узнаваемые черты и превратился в лабиринт теней. Но назавтра она уже уедет. Под фонарем она раскрыла сумку, движимая желанием найти что-нибудь для обретения уверенности, тут сошли бы очки или фонарик в телефоне… Но нашла кое-что гораздо более практичное — маску кошки! Надела — словно облачилась в рыцарские латы; и хитрая изящная кошка с длинными волосами и в красном платье плавно заскользила по улицам.
Но скрывшиеся в темноте каналы не обратились в бездонные трещины, выдавали себя тихим плеском и речным запахом, в который было подмешано немного моря. На брусчатку и выщербленные стены легли жёлтые пятна тёплого фонарного света. Темные громады соборов, уходящие в наливающееся чернилами небо, вызывали в воображении несуществующие воспоминания о Средневековье, шекспировских героях и тех временах, когда этот город успешно плыл в мировом море сам по себе, торгуя и открывая земли.
Скудно освещенный переулок вывел к горбатому мостику. Тусклые, будто газовые фонари горели с двух его сторон, а сам мост оставался во тьме. Но отполированные подошвами камни улавливали малую толику света и слабо блестели.
Канал под мостом был почти неразличим; лишь там, где на воду падал свет из открытых окон, она выдавала себя, колыхаясь и поблескивая. Сюда выходили задние стены домов; плотно примыкая друг к другу, они образовали каналу глубокое русло. Когда глаза привыкли к темноте, Виолетта рассмотрела впереди спускающиеся к воде ветви ивы. Оттуда донеслось тихое пение на-итальянском. Тенор, а капелла. Причем человек пел как будто себе под нос, но в этой тишине она слышала каждое слово. Песня приближалась, и вот из темноты выскользнула гондола. В ней целовалась парочка. Гондольер пел, и голос его звучал не громче, чем парой минут ранее.
«Если когда-нибудь выйду замуж, в свадебное путешествие непременно сюда! Нет, раньше! Как здорово, должно быть, плыть вот так с любимым человеком, бродить по городу… Это словно возвести все впечатления в квадрат. Когда-нибудь я обязательно приеду сюда с кем-нибудь, кого…» Виолетта мысленно осеклась, вспомнив, что уже однажды пробовала воплотить эту идею. Не далее, как вчера.
Она впервые после завтрака, после того как покинула отель и прошла первые несколько шагов по венецианским камням, вспомнила про Костю. Впервые за этот длинный, стремительно пролетевший день.
Вот он, ответ на её вопрос.
В конце канала за её спиной пение на минуту стихло, стукнуло дерево — влюбленная парочка разъезжалась со встречной гондолой. Виолетта еще раз поразилась акустике в этом затопленном переулке: она издалека слышала негромкие голоса людей в той лодке, что плыла сюда.
Говорили по-русски, и она против воли прислушалась.
— …и находиться здесь одному невыносимо. Этот город терпеть не может одиночек! Я уже собирался уехать, как вдруг встречаю тебя! Теперь я хочу поделиться им с тобой. Ты была здесь раньше?
— Нет, я впервые! А вы бывали?
— Да, много раз. Но, Настя, мы ведь уже договорились быть на «ты»!
— Да, точно! Извини!
— Настя! Это плохая привычка для женщины — извиняться! Тем более тебе, ведь ты сегодня даришь мне этот вечер и совершенно другую Венецию, которую никогда не разглядят глаза одинокого человека!
Настя пробормотала в ответ что-то вежливое.
— Знаешь, как называется этот мост, где мы встретились? Мост судеб. (Тут Виолетта удивилась — про Мост вздохов она знала, а такого названия никогда не слышала.) Многие назначают там свидания. Приглашение встретиться на этом мосту все равно, что признание «хочу связать с тобой свою судьбу». Но одно дело — запланированная встреча. И совсем другое — случайная, как у нас!
Гондола подплывала всё ближе, и мужской голос, искаженный эхом, вдруг показался знакомым Виолетте.
— В сумерках ты совсем другая — ещё более утонченная, как будто не из этого века. Вообще ночью здесь словно приоткрывается занавес между реальностью и фантазией, и кажется, что по улицам скользят призраки прекрасного прошлого, а воплощение лучшей моей фантазии — это ты…
Нос гондолы показался из-под моста. Виолетта чуть подалась вперед и глянула вниз, но в темноте едва различила пассажиров на носовой скамье. Кажется, мужчина поднял глаза, и Виолетта улыбнулась ему, а потом медленно сделала несколько шагов назад.
— Ты что? — спросила девушка и весело добавила: — Увидел призрак прошлого?
— Чьего? — поспешно переспросил её спутник. — Нет… Кошку… с длинными волосами, с розой в руке!
— Кошку с розой в руке? — фыркнула от смеха девушка.
— То есть маску, конечно! — опомнился мужчина. — Маску кошки, как на карнавале. Она так на меня посмотрела!
— Я ничего не вижу. Может, это всё же был призрак?
Ответом было молчание, и только издалека вновь донеслись его слова:
— Скоро мы будем проплывать одно знаменитое палаццо… Это палаццо известного венецианца — писателя и путешественника, изобретателя лотереи. Когда-то мне доводилось жить в нём…
***
Утром выяснилось, что её рейс отправлялся не из «Марко Поло»3, а из ближайшего города Тревизо. Прямой автобус до аэропорта к этому моменту ушёл, и Виолетта поехала в Тревизо, где на стоянке такси вступила в отчаянный торг с самым молодым из водителей и в конце концов сбросила цену до той суммы, что у неё осталась.
— Нам долго ехать?
— Минут десять. Успею рассказать вам какую-нибудь историю. Или, может, быть вы мне расскажете историю?
— Окей! — вдруг рассмеялась Виолетта. — Я расскажу.
— …А на него вы злитесь? — спросил потом таксист, представившийся как Лоренцо.
Виолетта развела руками:
— Почему-то нет. Совсем!
— Зачем вы так быстро уезжаете?
— Всё бы хорошо, но денег мне хватило только на один день.
— Это потому, что вы в сезон приехали! Вы приезжайте в ноябре или в марте! Здесь не так тепло, но в остальном ничуть не хуже, даже лучше — меньше туристов. Я подскажу вам несколько недорогих гостиниц. У меня есть друг-гондольер, он нас прокатит по всему городу. А сестра держит отличный ресторанчик в Местре4. Приезжайте! Вот мой номер и моя почта — напишите мне, когда снова приедете. Вы приедете?
— Обязательно, — кивнула Виолетта.