(В русском жанре — 82)
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2024
Сергей Боровиков (1947) — критик, эссеист. Автор множества книг. С 1985 по 2000 год — главный редактор журнала «Волга». Цикл «В русском жанре» публикует с 1995 года в журналах «Знамя», «Новый мир», «Волга», «Урал». Живет в Саратове.
,,,
Алексею Н. Толстому была чужда и даже смешна сосредоточенность Бунина на неизбежности конца жизни (см. «Запятая-19», «Знамя», 2023, № 7). А тему продолжу М. Горьким, которому был столь же чужд и забавен бунинский страх в разжевывании любовного экстаза героя непременно со смертельной начинкой.
«Бунин переписывает «Крейцерову сонату» под титулом “Митина любовь”» (из письма К. Федину, 1925). Ехидно, зло, но точно: повесть Бунина ни грамма не добавила к уже сказанному Львом Толстым в повести об убийстве мужем жены из ревности.
Отношение Горького к любовным делам я бы определил как снисходительность самоуверенного самца, а к прошедшим женщинам, даже Андреевой, он бывал и беспощаден.
Вспоминая своего друга, доктора Алексина, Алексей Максимович писал: «Его очень любили женщины, он щедро платил им тем же, и на протяжении двадцати с лишком лет моей с ним дружбы ни один из его романов не окончился драмой. У него была очень развита здоровая брезгливость к излишествам лирики и «психологии».
— Избыток хотя бы и драгоценных камней — уже пошлость,— говорил он.
Но в то же время он обладал тонко разработанным чутьем эстетики сексуализма, и, когда говорил о любимой женщине, я всегда чувствовал, что он говорит о партнерше, с которой ему предречено спеть дуэт по славу радости жизни».
Бунин же при всей внешней суровости оставался по натуре одолеваемым похотью легко ранимым юношей.
,,,
Одним из московских скандалов конца 70-х был переезд в Москву наследницы Аристотеля Онассиса, странным образом вышедшей замуж за неказистого и одноглазого советского инженера. В литературной среде муссировалась история о том, как для её поселения в писательский дом в Газетном переулке отняли квартиру у советского поэта, главного редактора издательства «Современник» Валентина Сорокина.
«— Мы только заселились в свою двухкомнатную квартиру, у меня все документы были на руках, а нас из неё выселили, импортный кухонный гарнитур выбросили из окна, а нашу квартиру отдали Онассис, она там жила несколько лет, — вспоминает писатель Валентин Сорокин. — Через несколько месяцев нам дали квартиру в другом месте».
Много разнообразных деталей о московском замужестве греческой миллиардерши содержится в интернете, а я вспомню то, чему был очевидцем.
Надо сперва сообщить читателю нового времени, что в СССР любое выборное действо предварялось собранием т.н. партгруппы, где коммунистам предлагалось открыто высказаться о кандидатурах на выборные должности, а потом голосовать хоть и тайно, но правильно. Верила власть в совесть коммуниста, а? Не были исключением и писательские съезды, и там, конечно, не обходилось без выступления какого-нибудь смельчака против какого-нибудь кандидата.
Если Онассис обженилась со своим Каузовым (какая-то чеховская фамилия) в 1978 году, то моё воспоминание относится к 1980-му, когда состоялся 5-й съезд писателей РСФСР, к его завершающей стадии — выборам членов правления и делегатов назначенного на следующий год съезда писателей СССР. Помнится, как долго против кого-то бурчал Елизар Мальцев, а потом не вскочил, а выскочил к сцене с президиумом некто даже не взволнованный, не взвинченный, а распаленный, видно, весь ещё в прошедшей ночи, когда готовился к своему акту, и стал выкрикивать по фразе, из которых складывалось, что он предлагает снять кандидатуру Сергея Михалкова, который отгородился от писательской массы, а в угоду сиониствующим силам изгнал из квартиры поэта Сорокина, чтобы там поселилась иноземная миллионерша. Дядя Стёпа в президиуме развернулся в сторону от крика, а сидящий рядом с ним в первом ряду Альберт Беляев из ЦК поднялся и сказал, что это провокация. Вскоре сам провокатор бегал у дверей меж выходящих из зала, непритворно хватаясь за грудь, и рядом уже стояла женщина в белом халате, и резко пахло валерианой, и кто-то хлопал героя по плечу, и висела какая-то общая неловкость. Из большого временного далека сообщу, что никаких кар не было, их, я думаю, никто и не предполагал, а меня поразила не сама храбрость, а реакция храбреца на содеянное. Его колотило, явно заболевший не напоказ, с сердечным приступом, литератор, для которого выступление против другого литератора стало чем-то исключительным в жизни, знаковой отметиной. Даже в брежневские спокойные годы любое нарушение установленных правил по-прежнему было пусть не караемым, как раньше, но событием, которое требовалось пережить как болезнь.
Владиле́н Ива́нович Машко́вцев (26 сентября 1929, Тюмень, Уральская область — 24 апреля 1997, Магнитогорск, Челябинская область) — советский, российский поэт, прозаик, фантаст, публицист, общественный деятель. Автор более чем полутора десятков художественных книг, изданных на Урале и в Москве, в том числе — историко-фантастических романов «Золотой цветок — одолень» и «Время красного дракона». Атаман казачьей станицы Магнитной, почётный гражданин Магнитогорска, кавалер серебряного креста «За возрождение оренбургского казачества». (Википедия)
В хвалебной о нём статье Валентин Сорокин цитирует:
Не из Ганга аллигатор,
Не из нильской прелести, —
Это наш родной сенатор
Раздвигает челюсти.
Большевик и плоть от плоти
Парторганизации,
Три завода он проглотит
Без приватизации.
Улыбнется и при этом,
Одурь и нахалина,
Горько всхлипнет под портретом
Товарища Сталина.
,,,
Бедно отпечатанная книжица в растрепавшемся переплёте, уж не помню, как ко мне попавшая, а интерес к ней возник с премьерой качественного телефильма «Адъютант его превосходительства» (1969). Издана в 1927-м и называется «Адъютант генерала Май-Маевского», и сейчас легко узнать и о её библиографической редкости, и об авторе Владимире Макарове.
«Па́вел Васи́льевич Мака́ров (18 марта 1897, Скопин, Рязанская губерния — 16 декабря 1970) — русский революционер, подпольщик, партизан Гражданской и Великой Отечественной войн. Личный адъютант командующего белой Добровольческой армией генерал-лейтенанта В.З. Май-Маевского. Брат Макарова, Владимир, руководитель севастопольского большевистского подполья, был казнён врангелевской контрразведкой в 1920 году. Мать, Татьяна Саввична Макарова, была казнена немецкими оккупантами в 1941 году за родственную связь с командиром партизанского отряда П.В. Макаровым. Автор мемуаров о Гражданской войне на юге России и партизанском движении в Крыму во время Великой Отечественной войны. Является прототипом Павла Кольцова в фильме «Адъютант его превосходительства». (Википедия)
«Однако выполнял ли он при этом задание чекистов или просто был удачливым авантюристом, исследователи не могут определиться до сих пор. Так или иначе, впоследствии Макарова заподозрили в связях с большевистским подпольем, и ему пришлось бежать. Затем Макаров примкнул к «зелёным», во главе отряда которых провёл успешный рейд в тылах белых, за что был награждён красными. После занятия Крыма красными Макаров поступил на работу в ЧК и опубликовал книгу «Адъютант генерала Май-Маевского», где рассказал о себе как о разведчике-чекисте. Именно эта книга ляжет в основу написанного Игорем Болгариным и Георгием Северским сценария. Однако у авторов и Макарова случился конфликт, и писатели стали отрицать, что прототипом Кольцова является Макаров. Надо сказать, что в годы Великой Отечественной войны Павел Макаров был одним из организаторов партизанского движения в Крыму, и этот героический период жизни бывшего генеральского адъютанта никто не оспаривает. Макаров умер в 1970 году, не получив и малой толики той славы, которая обрушилась на фильм». (АиФ, 20.12.2012)
И это всё вышло из уездного скопинского детства!
А детали вроде той, что, «как писал в мемуарах очевидец, белый генерал Борис Штейфон, главной функцией Макарова при Май-Маевском была «добытчик вина», и относился к Макарову генерал так, как относятся к денщику, а не к офицеру? Действительно, Макаров сыграл известную роль в спаивании Май-Маевского». Сам Штефон при немцах командовал русским охранным корпусом в Югославии и перед самой победой умер во сне. А Макаров успел послужить в ЧК, сесть в тридцать седьмом и умереть при Брежневе.
Когда-нибудь сможем ли мы хоть что-то понять в судьбах тех, кто воевал в Гражданскую?
,,,
Перелистывая своё прошлое, я крайне редко обнаруживаю в нём то, что можно назвать счастьем, и оно связано с Волгой и выпивкой. Году в семьдесят пятом мы с Борисом Дедюхиным плыли на старом теплоходе «Парижская коммуна» (бывш. «Петроград»), построенном в 1914 году в Коломне. Он в Горький, я — в Казань. Дополнительным и возбуждающим обстоятельством стала война с директором ресторана. Не помню, с чего началось, кажется, с замечания за унесённую нами в каюту посуду, и, как и в любом путешествии, события и отношения развивались стремительно. На каком-то этапе Дедюхин преподнёс мне урок правовой самозащиты, когда в Балаково к нам в каюту постучался вызванный с пристани директором дежурный милиционер, которого мой товарищ выгнал с порога, объявив с редакционным удостоверением в руке, что тот нарушает конституционное право на неприкосновенность жилища. Из-за спины растерявшегося лейтенанта выглядывал директор, указывая тому на беспорядок в каюте, где брызги от положенных в раковину под струю бутылок залили пол. Милиционер ушел, а директор теперь знал, что мы работники редакции журнала «Волга», а мы узнали его фамилию — Подсосов. Апогей противостояния случился назавтра, перед обедом, у туалета, из которого выходил Подсосов. Дедюхин стремительно прижал директора туалетной дверью, отчего у того из кармана вывалилась, но не разбилась бутылка коньяка. «А знаешь, — сказал потом Дедюхин, — зря я, ведь это он к нам шел мириться с коньяком». Но встречи в сортире ему показалось мало, и он решил преподнести мне пример мщения, доступного на борту. Мы поднялись на верхнюю палубу, где по соседству с капитанской каютой была радиорубка, где он потребовал бланк для радиограммы. Радист, прочитав текст, заартачился было, но моему спутнику удержу уже не было. Дал он две радиограммы. Одна была в Горький, главному редактору речной газеты, органу находившегося там ВОРП, чья аббревиатура обозначалась на всем плавающем: Волжское объединенное речное пароходство. Текст был примерно такой: «Дорогой Дима! Направляюсь твой славный город со спецзаданием борту т/х «Парижская коммуна». Везу материал злоупотреблениях директора ресторана Подсосова. Твой Б. Дедюхин». Вторая телеграмма была на адрес редакции «Волги», Ольге Гладышевой: «Люблю. Целую. Скучаю. Твой Боря». Затем последовал долгий антракт, случившийся потому, что он заснул, а я очень долго и счастливо сидел у окна, мимо которого плыл высокий правый берег с лесами, оврагами, деревнями и пристанями, имея перед собой на столике бутылку коньяка и большой астраханский арбуз. Я тогда понял, что такого мгновенья в моей жизни не было и не будет. Хорошо было всё: и плывущий берег, и союз коньяка и арбуза, и то, что мой буйный спутник утихомирился. Но всему хорошему наступает конец, и он явился ко мне толчками: «Вставай, Казань!» Уже было темно, я покорно последовал за Дедюхиным в ярко освещённый вокзал, где он устроил меня на ночлег в многокоечную комнату гостиницы. Наутро, страдая и еще не привыкши похмеляться, я из последних сил явился в татарский союз писателей на улице Баумана, чтобы отметить командировку, и самолётом отбыл в Саратов.
,,,
В пустых залах Дома архитектора негромко раздавался томный итальянский голос Эроса Рамазотти, сопровождая выставку, привезённую в Поволжье его земляками из Ломбардии.
«Стул ведьмы», «Кресло допроса», «Жаровня», «Дыба-подвес», «Колесо», «Гаротта», «Аист, или Дочь дворника», «Нюрнбергская дева», «Якорь», «Эльзасский сапог», «Коленодробилка», «Испанская щекотка», «Вилка для еретика», «Скрипка сплетниц». Создатели пытошных орудий обладали своеобразным чёрным юмором.
В выходные — сказала служительница — залы не пустуют: на выставку приводят группы учащихся. А мне почудились другие экскурсанты — молчаливые мужчины с внимательными глазами, в начищенных сапогах, кто в чёрных мундирах, кто в гимнастёрках с голубыми петлицами.
Страшно? Вроде бы нет, ведь обстановка светлая, чистая, не подземелье, не крики жертв, а сладкий голос певца, орудия пусть и точь-в-точь, но изготовлены специально по немногим сохранившимся образцам, а ещё более по чертежам и рисункам, крови не видели, они криков не слышали. Мысли всё же кружат вокруг предмета экспозиции.
Вот славная штучка под названием «Жаровня», очень напоминающая раскладушку, только покрепче, да кандалы на цепочках по бокам приделаны, чтобы клиент не трепыхался, когда под ним разгорается костерок, а давал бы чистосердечные показания о связях с дьяволом. Аккуратные тисочки для зажима больших пальцев сопровождаются пояснительной страничкой, из которой, во-первых, можно узнать, что «Дробление суставов подследственного — один из самых простых и действенных методов пытки», во-вторых, увидеть симпатичный старинный чертёжик тисочков, который воспроизводится, как любезно сообщается в той же сопроводиловке, из «Криминальной Конституции Терезии» — «справочника процедур допроса и пыток, написанного австрийской эрцгерцогиней Марией-Терезией и опубликованного в Вене в 1769 году. Позвольте, 13-летний Моцарт там концерты уже даёт, а хозяйка империи такие справочники сочиняет! Еще сообщается, что через 7 лет сынок венценосной изобретательницы Иосиф II пытки запретил. Спасибо, утешили! А то бы Моцарта слушал, а в глазах тисочки, а в тисочках пальчики…
Выставка укрепляет патриотизм. В 1768 году наша матушка Екатерина II, даже несколько отступая от своего Наказа в связи с турецкой войною, всё же предписывала применять пытки к колодникам «с крайней осторожностью и рассмотрением». Притом, что телесные наказания для дворянства были уже отменены вовсе, а к низшим сословиям стали ограничиваться. Были и казни, и клеймение, и ноздри рвали пугачёвцам, но даже такие негативно пристрастные к России писатели, как Валишевский, не приводят столь широкого пыточного спектра, какой являли в те же времена страны Западной Европы. Ранее других цивилизовались в этом смысле Англия и Пруссия, зато германцы, итальянцы, французы, а уж испанцы! — вовсю тешились над соплеменниками. Знаменитая «Гаротта», стул с железным ошейником, на котором казнили осуждённого ввинчиванием в череп железного клина, последний раз официально применялась при Франко в 1975 году. Впрочем, большинство выдумщиков, судя по выставке, обретались в немецкоязычных государствах.
Как ни впечатляют все эти брёвна, цепи, заклёпки, шипы, более всего раздумий вызывает висящая на стене, словно бы в сельском сарае, обычная двуручная пила. К ней старинная картинка: один висит вверх ногами, а двое пилят. Думаешь: когда его душа уже летела на высоте много тысяч метров над уровнем моря, чем в это время занимались пильщики? Ну, вымыли от кровавых кишок и прочего полотно, ну, сами умылись… Выпили, наверное, в трактире, закусили, о чём-то таком поболтали, и по домам? Детей воспитывать, жену приласкать. Или не так? А почему же не так? Ведь те, которые поближе, в чёрных мундирах или гимнастёрках с голубыми петлицами, после трудового дня, когда пусть и не двуручной пилой, но тоже ведь приходилось некоторые физические действия производить в контакте с врагом рейха или советского народа… они не в истерике же ежедневной бились, и уж точно не лбом об пол стучали в храме, а в шашки играли, в домино, водочку с соседом пили, чаёк, то да сё. Можно это всё понять?
Передвижная выставка из Милана ездит по разным странам с 1984 года. Называется Exhibition of medieval torture instrument, т.е. средневековые орудия пыток, в Саратов прибыла из Нижнего Новгорода, оцените тамошний её адресок: Нижегородский острог, пл. Свободы, 2.
,,,
Любая, хоть какая, но причастность к властным структурам сказывалась в сознании даже условно причастного, как я, что было стыдно, смешно, а сейчас грустно от всей нелепицы, касаясь которой я тоже ей заражался.
Что такое телефон-вертушка? Номер был подключен к ограниченному количеству людей, минуя обычных у руководителя секретарей. Я сдуру попросил в обкоме, зав. отделом культуры Зоя Ларионова озабоченно сказала: «Да-да, хорошо напомнил, тебе и директору обойной фабрики». Какое отношение отдел культуры имел к производству обоев? Но не поставили.
Другой раз у неё же попросил помочь купить мебель. «Да-да, надо в порядке исключения, мы недавно так Валентине Петровне помогли».
Валентина Петровна Ермакова — народная артистка СССР, известная своим учеником Евгением Мироновым.
,,,
«Паустовскому все же сегодня выдан некролог в «Правде» с портретцем, в «Изв[естиях]» — без. Писатель он безусловно плохой, но все же хоть человек старой веры литературной, благоговевший перед ней — литературой, что не только недоступно людям, привыкшим заведовать ею, но и предосудительно, как пережиток язычества после введения православия. Ему не простили выступления на Дудинцеве (о «Дроздовых») и подписей <в защиту> Яшина — «Рычагов» и «Вологодской свадьбы».
Оба покойника подряд завещали хоронить себя вне Москвы. Яшин на родине, Паустовский в Тарусе, которую он приспособил себе под некое «Монрепо», хотя по биографии ему бы юг, Одессу». (Твардовский. Из рабочих тетрадей.)
,,,
Я наконец знаю точно: у Чехова, конечно, был учитель, был, был, но только один, и только автор «Записок охотника».