Дина Карнарская. Классика на бегу: Музыкальные шедевры от Средневековья до современности
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2024
Дина Кирнарская. Классика на бегу: Музыкальные шедевры от Средневековья до современности. — М.: СЛОВО / SLOVO, 2022.
К счастью, Дина Кирнарская — медийная персона. Ее можно увидеть не только на самом культурном канале, но и на вполне популярных. «К счастью» — потому, что ее имя и имидж могут привлечь внимание к объекту дважды непростому — книге «напечатанной» (это раз) о музыке не из «Тик-Тока» (это два).
Те, кто видел Дину Кирнарскую на телеэкране или в интернет-пространстве, знают, что заумно-занудного или тоскливого в ее репликах и пояснениях не бывает. Будет о чем поспорить, с чем не согласиться, чему удивиться — это да: но ведь тем интереснее.
«Классика на бегу» — это иллюстрированные <больше чем> комментарии к музыкальным произведениям, созданным за последние одиннадцать веков. Автор предлагает читать об этой музыке, оценивать визуальные образы-ассоциации и, конечно, слушать ее — с помощью QR-кодов. Коды в книгах — вещь теперь такая же привычная, как цитаты или ссылки на источники. Но, с другой стороны, в них столько магии: это ведь почти вызывание духа Музыки на книжные страницы.
Есть и еще одна сторона — теневая. Ведь коды, открывающие читателю музыку, являются иллюстрациями, иномодальным дополнением к тексту. И тут все становится совсем непонятным: в книге о музыке главное музыка? А ее — допускает Дина Кирнарская — можно и не слушать…
Чтобы чуть-чуть понять, почему можно не слушать, отметим очевидное: автор настолько нетривиален, что его комментарии воспринимаются как самостоятельные эссе. В них отлично написано про впечатления от музыки. Их ценность — в комфортности стиля, а не в его научной аутентичности.
Самое время признаться, что академическое музыковедение и сегодня — светская, этикетная наука «по правилам». Это Онегин, который охотно прочтет «души доверчивой признанья», но настойчиво попросит научиться властвовать собой. Кирнарская в данной ситуации немного Татьяна: смиренно выслушав академический урок, она напишет и скажет так, как интересно ей самой, — и многим другим, как оказывается, тоже.
Однако стиль Кирнарской интересен отнюдь не только искренностью и неакадемичностью: он привлекает внимание читателей, слушателей (живой ли музыки или музыки, «вызванной» QR-кодом) своей, как сказали бы в «высшем свете», междисциплинарностью. У автора колоссальная культурная эрудиция, но, что еще важнее, — «вспыльчивое» ассоциативное мышление. Только что мы читали о красоте в «Арагонской хоте» Глинки, как Кирнарская уже предлагает нам задуматься о печальной российской действительности первой половины XIX века. Едва успела доктор <искусствоведения и психологических наук> Дина напомнить нам о проявлениях зрительных и телесно-пластических образов в музыке Мусоргского, — как его, Мусоргского, мы задумчиво пытаемся сравнить с Сезанном.
И все это, как постепенно выясняет сам читатель, — мотивированно и вполне обоснованно.
Обосновано творческой стратегией автора, но не всегда собственно музыкой. Дина Кирнарская, эффектно преподнося музыкальное произведение или даже целый музыкальный феномен (стиль, жанр, концепт), увлекается порой так, что получается славный, но все же воздушный замок — текст, построенный по образно-интеллектуальным мотивам арий, симфоний, сонат. Разглядывать это воздушное архитектурное сооружение — сплошное удовольствие. Однако в какой-то момент, когда уже рассмотрены все башенные оконца и шпили, раздается сигнал-вопрос: а как это построено? И кому принадлежит этот самый замок — композитору или архитектору <прекрасной маркизе>?
Приближая музыкальное произведение к читателю, Кирнарская нередко использует формулу «вот как это просто». Классная, универсальная, но не всегда правильно действующая формула. В комментарии к арии Тамино из моцартовской «Волшебной флейты» автор пишет: «Классик всегда умеет “разложить по полочкам” самые сложные вещи, чтобы можно было разглядеть каждый миг происходящего процесса и затем, уже прозрачным и понятым, охватить целое». Это прекрасная мотивация — предложить читателю-слушателю довериться аккуратности классика, разложившего все «сложное» по простым метафизическим (метафорическим?) полочкам. Арию Тамино и другие номера из оперы Моцарта захотелось прослушать или переслушать сразу же по прочтении текста. Но в этом порыве мы прихватываем с собой образ Моцарта, который способен все упростить. Еще один поспешный шаг — и мы во власти легенды о солнечном и улыбчивом Амадее. И уже почти невозможно поверить в другого Амадея: визионера, мыслителя, трагика. Благородное стремление — распахнуть двери классического сочинения. Но спорно возможное следствие: двери так и останутся распахнутыми. «Любовь Тамино так доверчиво открывается слушателю, что кажется, после его арии в самом таинственном из чувств все уже понято, принято и раскрыто», — сказано красиво и, увы, слишком «нараспашку».
Вот еще одно авторское «слишком». Эстетически и психологически понятна традиция объяснять русскую «бессловесную» музыку — симфонии, камерные ансамбли — через ассоциации с литературной классикой. Знакомя читателя с первой частью Шестой симфонии Чайковского («страдание Шестой беспредельно»), Дина Кирнарская подсказывает: «И так же, как Достоевский, композитор будто пытается поклониться этому страданию, испить горькую чашу вместе с героем». Возможно, зная одно, легче понять другое. Но все же не слишком ли разные личностные и художественные психотипы оказались в этом ассоциативном ряду? Не поверхностна ли аналогия? По убеждению автора, есть здесь глубинная связь. Она рождается из основных концептуальных тем Шестой симфонии: 1) «бесконечная катастрофичность существования, когда за одним несчастьем следует еще большее»; 2) «яд обреченности, ген злосчастья, который врос в плоть и кровь русского человека, сводя на нет его прекрасные порывы»…
Стоит сделать паузу, чтобы дочитать текст Кирнарской до конца, перечитать — и убедиться: слишком это похоже на обобщенный, стереотипный взгляд на русскую культуру со стороны. Концентрация «ядов» и обреченности в этой характеристике настолько завышена, что производит обратный эффект — едва ли не комический, гротесковый. Да, именно такой предстает русская «заунывная» классика в романах Вудхауса о Дживсе и Вустере. Едва попадает герой в запутанную ситуацию или погружается в хоть сколь-нибудь мрачные мысли, как на подмогу английскому юмору выдвигается тяжелая артиллерия нелепых «как будто» — будто в романах Толстого и Достоевского, как в пьесах Чехова.
А в симфонии Чайковского? Неужели все дело в «типично русском» злосчастье? Уникальный, изменчивый, живой, сложный, выстраданный и счастливый опыт творца — значимее и информативнее типичного.
…Так классику все же взломали или подобрали к ней универсальный ключ? Обе версии верны: и «взлома», и «подбора». Впуская в свой текст игру и интеллектуальную (интертекстуальную, междисциплинарную) вольность, Дина Кирнарская дарует свободу читателю. Он может верить или не верить. Он может не читать книгу от начала до конца, а выбрать непарные пары. Познакомиться, к примеру, со средневековым мотетом «Песня о соколиной охоте» — и сравнить его с виртуозным, «мускулистым» этюдом Ференца Листа «Охота». Или, прочитав об инструментальных концертах эпохи барокко, броситься сразу в полымя концертов Альфреда Шнитке.
Возможно все, если не спешить с подбором ключа ко всем замкам. Некоторые двери не стоит открывать резко, без вежливого стука. Есть и те, ключи от которых пока спрятаны.
Иногда стоит подождать: вдруг сами откроются?..
___________________________
Публикация осуществляется в рамках проекта «Мастерские» Ассоциации союзов писателей и издателей России (АСПИР).