Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2024
Александр Кушнер (1936) — родился в Ленинграде в семье военно-морского инженера. 10 лет преподавал русскую словесность в школе. Автор более тридцати книг стихотворений и филологической прозы. Лауреат Государственной премии РФ и многих других литературных премий и наград. Главный редактор «Библиотеки поэта» (с 1992) и «Новой библиотеки поэта» (с 1995). Живет и работает в Петербурге.
***
Летний сад похож зимой на кладбище,
Словно лето в нем похоронили.
Что-то в этом роде Мандельштам еще
Говорил в своем блаженном стиле.
Мы скромнее скажем, простоватому
Языку привержены и слогу,
Что привыкнуть к домику дощатому
Нелегко ни цезарю, ни богу.
Можно ли в гробу стоять навытяжку
День за днем, всю зиму, неподвижно?
Силу где такую взять и выдержку,
Ничего ж не видно и не слышно!
И не всякий бог сумел отважиться,
Скажем, Пан — пожить в такой могиле.
Вот и мы с тобой ни разу, кажется,
В Летний сад зимой не заходили.
Зимний дворец
Зимний зеленый, как роща, дворец
Радует взгляд и зимою и летом.
Кажется, жить бы в нем мог и скворец,
И соловей, и довольны при этом
Были бы статуи пением их,
Стоя на крыше, и для Тициана
И Леонардо порханье таких
Зрителей было бы тоже желанно.
Кажется, этот зеленый фасад
С белой его золоченой лепниной,
Многоколонный, приневскому рад
Ветру, волнистый, барочный, старинный,
Как упоителен, как золотист,
Можно ль смотреть на него без восторга?
Я в этом смысле, увы, монархист,
И Петербург мне милее Нью-Йорка.
***
Жизнь — это улица с односторонним движением.
В прошлое нам не вернуться, пути туда нет.
Это большое, с одной стороны, утешение,
Это, с другой стороны, безутешный сюжет.
Я, между прочим, и жил на упрямице улице,
Не позволявшей машинам назад повернуть.
Значит, не стоит по этому поводу хмуриться
И унывать мне: устроится всё как-нибудь.
Тучками на небе залюбоваться жемчужными,
К саду пройти, на скамью рядом с кленом присесть.
Исстари велено быть нам законопослушными,
И параллельная улица где-нибудь есть!
***
Знаешь, как держат руки кариатиды,
Кверху подняв высоко их над головой?
Знаешь, как давят беды, болят обиды,
С ними в сравненье не тяжек карниз любой.
Но, может быть, неземная архитектура,
Все эти звезды, планеты и Млечный путь,
Нами любуясь, хотят, чтобы мы понуро
Жались к стене и держали бы что-нибудь.
Грустно, конечно, вот так, проглотив обиду,
Молча стоять в тупике, опустив глаза.
А пожалел ли хоть раз ты кариатиду?
Вот и тебя не жалеет созвездье Пса.
***
Все поэты, любимые мной,
Сомневались в возможности той
Жизни: Пушкин в заветную лиру
Душу вкладывал, Вяземский ждал
Только смерти от смерти, скучал
Баратынский, не радуясь миру.
Лишь Жуковский, в балладе своей
Снам не верить велевший Светлане,
Обещал пробуждение ей
В лучшем мире: ни кони, ни сани
Не нужны там, ни снег, ни луна,
Мчаться незачем напропалую,
И уверен был, что не одна
Жизнь у нас, обещая вторую.
Я хотел бы поверить тому,
Что рассветы его и закаты
Отменяют загробную тьму,
Да стихи у него скучноваты,
И нужнее мне пристальный взгляд
И осмысленно-точное слово.
Или рай вообще скучноват,
И к блаженству душа не готова?
***
А Пушкин тем еще так дорог мне, что он
Легко на жизнь смотрел и смерти не боялся.
Недаром нравился ему Наполеон,
Дантес не первым был, с кем храбро он стрелялся.
«Предполагаем жить, и глядь — как раз умрем».
Подумай, как проста, спокойна эта фраза!
А «Выстрел» перечти — и всё поймешь о нем,
О мужестве его из этого рассказа.
Уж он ли не любил тригорские дубы,
Кипение волны в уступчатом Гурзуфе?
Переломить бы ход капризницы судьбы,
Париж бы посетить, увидеть бы Везувий!
И что ему петля, опутавшая нас
И узел с каждым днем сжимающая туже?
И в Арзамасе был проездом девять раз,
Ни разу в нем не впав в толстовский смертный ужас.