Леонид Юзефович. Поход на Бар-Хото
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2024
Леонид Юзефович. Поход на Бар-Хото. — М.: АСТ: РЕШ, 2023.
Совсем не «Игра престолов»
Новая повесть Леонида Юзефовича представляет собой воспоминания о службе в Монголии вымышленного героя, бывшего офицера русской армии Бориса Солодовникова, которые он записывает спустя двадцать лет, находясь в ссылке. Критики уже откликнулись на книгу первыми рецензиями. Для Михаила Пророкова «Поход на Бар-Хото» стал повестью о неизбежности войны и благотворности мечты («Коммерсант»); Юрий Сапрыкин увидел в книге «утешение» для тех, кому приходится жить в темные времена («Кинопоиск»); Арен Ванян пишет в своей статье о воссоздании отнятого войной смысла («Горький. Медиа»). В центре внимания этих и других рецензий — «большая» история, свидетелем и участником которой герой был в прошлом. Но есть в повести и «малая» история, происходящая с ним в настоящем, в ссылке. Главы о прошлом и настоящем в книге чередуются, однако для критиков именно история похода кажется более важной. Хотя сюжет этот не является новым для Юзефовича — в романе «Князь ветра» (завершающем серию детективов о сыщике Путилине) история осады монгольской крепости была уже описана, причем более подробно, красочно… и саркастически. Там больше героев, эффектных сцен и ярких деталей, яснее видна панорама боевых действий, запутаннее политические интриги, острее национальные и религиозные вопросы. Вообще, перечитывая сейчас «Записки Солодовникова» из «Князя ветра», ловишь себя на мысли, что из истории первых лет независимой Монголии могла получиться колоритная сага вроде «Игры престолов»: здесь столько контрастов, противоречий, каких-то совершенно диких и ярких личностей, безумных интриг и козней. И конечно, борьбы за власть. А ведь на сцене еще не появился барон Унгерн! Кстати, капитан Солодовников вполне мог с ним встретиться: он находился в Монголии в 1912–1914 гг., а Унгерн в первый раз посетил Халху в 1913-м. Но Солодовников о нем не упоминает вовсе, хотя пишет свои записки в середине 30-х годов и знает, конечно, кому обязана Народная Монголия своей независимостью от Китая. В общем, Солодовников из «Похода на Бар-Хото», в отличие от Солодовникова из «Князя ветра», не военный историк, а писатель.
Счастливая «малая» история
И пишет он поразительно трезвую, глубокую и прозрачную прозу.
«Сентябрь едва начался, дни стоят ясные, теплые. Воздух прозрачен, ветра нет. Тишина такая, что слышно, как с деревьев падают листья. Это время года создано для воспоминаний. Если сравнить память с живописцем, то осенью, особенно ранней, она работает в духе старых мастеров с их вниманием к мельчайшим подробностям бытия, а в другие сезоны — широкими мазками, как современные художники. Одинокий человек в глухом забайкальском поселке хорошо это чувствует».
Солодовникову важно рассказать о том, что происходит «сейчас», показать контекст, в котором пишутся воспоминания. Несмотря на ссылку, это счастливый контекст. Осенний туман, поднимаясь с реки, скрывает убогую действительность поселка. Бронзовая богиня милосердия Белая Тара, которую герой спас от переплавки, смотрит на него с подоконника третьим глазом (еще по паре глаз у нее на ладонях и ступнях — чтобы видеть страдания всех живых в трех мирах). Любимая женщина, встреченная героем неожиданно на шестом десятке в глухом забайкальском поселке, в условиях, не благоприятствующих никаким личным отношениям, оказалась по-настоящему родственной душой. «Мы с ней обнюхались, установили, что принадлежим к одной породе, и с тех пор радостно виляем хвостами при встрече» — записывает он в тетради. Они встречаются урывками, тайно. Конечно, это любовь без будущего: «Мы — как птицы небесные — живем одним днем». Счастье, которое вдруг случилось с героем, настолько хрупко и невозможно в сложившихся обстоятельствах, что кажется чем-то волшебным (не случайно он часто вспоминает сказку о Снежной королеве). Совсем скоро оно закончится: «большая» история, в отличие от богини милосердия, не имеет даже одной пары глаз — и безжалостно сметает все на своем пути. Видимо, неизбежность скорого финала и заставляет Солодовникова задуматься о прошлом. Найти в нем неявные аналогии — не только исторические, но и личные. Ведь в Монголии двадцать лет назад он тоже был счастлив и влюблен и находился на волосок от гибели.
Свет и тьма Востока
Солодовников увлекся Востоком еще в Петербурге. Разочарованный в русском империализме и западном либерализме, он «сблизился с кружком молодых мужчин и женщин, веривших, что свет — с Востока, что буддизм — религия будущего, что в глубине Азии бьют источники первозданного жизнетворчества, в Европе давно заваленные мусором». В 1912 году капитан Борис Солодовников отправился в качестве военного советника в Монголию. Урга (прежнее название Улан-Батора) неприятно поразила и одновременно очаровала героя. Несмотря на грязь, нищету, дикие нравы (тут не было отхожих мест, а покойников просто выбрасывали на съедение собакам), безумные суеверия и традиции, здесь была своя поэзия, на которую отозвалось чуткое сердце книжного интеллигента.
В 1911 году Монголия объявила независимость от Китая — однако никто не воспринимал всерьез легитимность нового государства. Стране необходимо было отстоять свой суверенитет: не только территориальный, но и моральный. Среди монгольской элиты звучат речи о «Великой Монголии», а вернуть «величие» можно, только показав военные успехи. Для этой цели и затевается поход на Бар-Хото — отдаленную крепость, исторически принадлежавшую монголам, но находившуюся под управлением китайцев. Племя тордоутов, живущее в этих землях, давно породнилось с ними и совершенно не нуждалось в освобождении от «китайского гнета». Конечно, как это часто бывает, за патриотическими лозунгами о необходимости восстановления границ Халхи таились финансовые и политические интересы, однако захват Бар-Хото все же имел скорее символическое значение, чем стратегическое.
Как военный советник, Солодовников должен был подготовить цыриков (солдат-всадников) к боевым действиям. Но очень скоро убедился, что в этом походе «ничего общего с современной войной» быть не может. «В мире, где я очутился, походы Чингисхана и Хубилая закончились не далее как вчера».
Когда приходит время штурма крепости, решающими оказываются не техническая оснащенность и боевая готовность армии, не военная хитрость (примеры которой монголы черпают из древних легенд), а суеверия и иррациональный ужас, который наводит на всех астролог (и отчасти, видимо, шаман) Зундуй-гелун. Главный идеолог «монгольского величия», во время похода он неожиданно захватил командование над бригадой, убедив всех, что является воплощением бога войны Чжамсарана. А когда армия уже готовилась к отступлению, Зундуй-гелун вышел вперед и сплясал перед цыриками жуткий обрядовый танец на ковре из кожи, снятой с китайского офицера. Потрясенные монголы, забыв о своих страхах, захватили неприступную крепость.
Интеллигенты на войне
Солодовников не участвовал в штурме Бар-Хото. Он был тогда влюблен и мечтал лишь поскорее вернуться в Ургу, потому и весь этот поход вспоминает не как участник, а как сторонний наблюдатель. Опомнился военный советник лишь в самом конце, когда обычно ленивые и беспечные монголы неожиданно показали себя агрессивными дикарями, начав жестокие расправы с пленными. Через некоторое время очнется Солодовников и от любовного наваждения: по возвращении в Ургу он поймет, что совсем не знал женщину, которую так любил.
Однако человека, близкого по духу, он все же встретил в Халхе. Это был молодой монгольский офицер Дамдин. Потомок аристократического рода, прекрасно образованный (окончил Читинскую гимназию, потом учился в Париже), он вернулся на родину, как только Монголия провозгласила независимость. Он мог бы работать в Министерстве иностранных дел, но предпочел военную службу. Дамдин — книжный идеалист, цитирующий Ницше и знающий монгольские обычаи по книге французского этнографа Брюссона (как оказалось позже, многое в своей книге автор выдумал). Дамдина очень точно охарактеризовал помощник и переводчик Солодовникова, бурят Цаганжапов, услышав однажды в темноте его шаги: «Камешки пинает. Монголы так не делают». Желая доказать себе и другим, что он больший монгол, чем кто бы то ни было, и достоин называться потомком знаменитого Абатай-хана, интеллигент Дамдин начинает проповедовать крайний (архаичный) национализм. В какой-то момент он становится сообщником безумного Зундуй-гелуна — но лишь до первой казни.
Когда начинаются расправы с пленными, Дамдин единственный (кроме Солодовникова) пытается уговорить солдат прекратить убийства. Причем делает это три раза (как в песне): сперва ссылаясь на буддистские заповеди о милосердии, потом пытаясь испугать их местью китайских духов. Когда и это не помогает, он обращается к фольклору: Дамдин поет старинную песню, от которой «в Монголии плачут даже камни», прибавив к ней куплет: «Велико различие (…) между монголом, пасущим скот на родной земле, и китайцем, поедающим свинину и пришедшим на его землю с востока, но в стремлении сохранить жизнь и породить потомство их путь един».
К сожалению, даже самые красивые слова — это всего лишь слова, не имеющие никакого значения там, где льется кровь. И только люди книжной культуры (неважно, Ницше они читают или Толстого) продолжают верить в обратное… Дамдин покончит с собой, а Солодовников всю жизнь будет помнить его исказившееся от ужаса лицо, когда тот «прозрел»: «Лицо его было таким, будто прекрасная нагая дакиня, к которой он, очарованный, протянул руки, повернулась к нему спиной, показывая кишечник со всем его содержимым, с пузырями газа и ленточными глистами. Такова, в сущности, и война — с той лишь разницей, что вначале мы видим ее со спины, с парадами и развернутыми знаменами, а потом она оборачивается к нам оскаленным ртом трупа».
История негероической жизни
После завоевания Бар-Хото опустеет: ни тордоуты, ни китайцы, ни сами монголы больше не будут здесь жить. Дамдина забудут. Зато Зундуй-гелун, приказавший сжечь заживо всех пленников (потому что «другого выхода нет: монголы вызывают у соседних народов презрение, а должны внушать страх»), станет национальным героем в Монгольской народной республике, ему припишут подвиги против угнетателей и сделают жертвой царского режима.
История постоянно порождает мифы, и они давно занимают Леонида Юзефовича. В «Самодержце пустыни» он пишет, что мифы рождаются самим «духом времени», поэтому и верят в них всегда больше, чем в факты. В мифах есть тот символизм, которого лишена реальность. К ним тянутся за смыслами, эмоциями, духовной поддержкой. Зундуй-гелун стал героем легенд. При жизни он всегда ходил босиком — из-за грибка на ногах; после смерти эту особенность растолкуют в буддистском смысле: якобы он не надевал обувь, чтобы не причинять страдания земле. Спустя двадцать лет даже Цаганжапов, свидетель преступлений безумного астролога, встретившись с Солодовниковым, станет яростно его убеждать в том, что действия Зундуй-гелуна были правильны и необходимы. Мифы истории не только притягательны, они постоянно требуют подтверждения — и ожесточают людей.
«Поход на Бар-Хото» отличается от других произведений Леонида Юзефовича: если в прежних книгах внимание писателя было сосредоточено на «большой» истории и на мифах, которые она порождает, в новой книге на первый план выходит история личная. О чем пишет Солодовников в своих тетрадях? О войне — немного, больше — о себе. О том, как искал на Востоке свет и стал свидетелем возрождения темного архаического зла. Как хотел верить в мечты Дамдина о просвещенной Монголии, в которой будут школы, университет, кладбища. Как обнимал его, плачущего от бессилия перед лицом необъяснимой жестокости. Как смотрел на главную «достопримечательность» Халхи — величественное звездное небо. Как ездил на лошади удивительной породы, прозванной «першинской жирафой»: красивая и неприспособленная к жизни из-за длинных ног и короткой шеи, она не доставала головой до земли и не могла прокормить себя самостоятельно. Как «любил и был счастлив» в дикой и нищей Монголии, несмотря на то что «страдал от зноя, холода и дурной воды, вшивел, покрывался фурункулами, болел дизентерией». Несмотря на Зундуй-гелуна и обманутую любовь, здесь он оставил свое сердце.
Ничего особенно примечательного в жизни Солодовникова не было (кроме того, что он был участником забытого всеми похода). «Птицей невысокого полета» называет он сам себя. Он и правда не равен другим героям Юзефовича: генералу Пепеляеву и барону Унгерну, по дерзости Солодовников уступает даже авантюристу Григорию Мосцепанову из предыдущего романа Леонида Юзефовича «Филэллин». Таких людей мифы обходят стороной — но именно поэтому он нам близок и понятен. Ведь в Солодовникове есть то, чего часто лишены «гении и злодеи». То, что безошибочно угадал он в Дамдине, признав в нем родственную душу. То, что мало ценится в «большой истории» и без чего не бывает «историй малых», в которых большинство из нас и живет. Мы называем это человечностью.