Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2023
Хочу покаяться.
Когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли, мы думали, что интернет нам поможет. И станет чем-то вроде книжки Рабле в пересказе Бахтина. Задним умом понятно, что это была пиар-акция. Нас поманили цифровой утопией. Так Нестле зашла на японский рынок. Японцы не пили кофе. «Мы можем подождать», — сказала Нестле и стала подмешивать кофе в детское питание.
То же случилось с нами.
Я с удивлением наблюдал за филологами: критиками, писателями, поэтами, — которые лили воду на мельницу классового врага. Рекламировали сериалы, одобрительно отзывались о гаджетах.
Глупость или предательство?
Глупость, предательство и измена сословным интересам. Я по малолетству думал, что возможна литература из эсэмэсок. И что пусть будет кино — ведь сценарии пишут филологи. И что соцсети — это и есть телемское аббатство. И что рэп — современная поэзия.
Как именно мы ошибались?
Мы шли за формальной школой и ставили во главу угла текст. Всё написанное, сказанное, пропетое. Мы воображали, что за текстом стоит язык. Мы были «обманываться рады». У нас была иллюзия, что язык — бессмертен, всегда прав, что язык — это бог итд.
Это не совсем так.
Недавно с удивлением обнаружил, что я ровесник интернета. Интернет был запатентован в 1978 г. В августе 1978 г. родился я. Мы росли вместе с интернетом. Только интернет ветвился, опутывая планету, а я расту уже в обратную сторону.
Язык тоже рос в обратную сторону. Язык можно взломать, выхолостить, испохабить. Языки умирают. По отдельности, а также «гурьбой и гуртом». Язык можно приватизировать и продать на слом, — понаделать из него рекламы и медиа-вирусов. Язык можно убить.
Мозг — штука пластичная. Мозг согласен, что без языка человеку будет удобнее. Всем будет удобнее, потому что счастье — это быть глупым и иметь стабильную зарплату. Быстрое и эффективное поголовное поглупение — в наших общих интересах.
Сейчас принято горевать над падением уровня литературы. Особенно этим занят легендарный Сергей Морозов, очищая место китайским сериалам. Однако посмотрим в корень. Не надо путать курицу и яйцо. 99% литературы чудовищно, потому что «публика дура».
Существуют профессиональные писатели, артисты разговорного жанра, профессиональные слушатели-психотерапевты, профессиональные читатели: критики. Гусь не товарищ свинье. Писатель есть классовый враг читателя, так же как говорящий есть классовый враг слушателя.
Книжному бизнесу не нужен хороший читатель. Чистый библиофил гораздо удобнее. Читать надо как можно быстрее, ни в коем случае не перечитывать. А лучше относиться к книге как к артефакту: понюхал, попробовал на зуб, прочёл пару страниц, сфотографировал, выложил в соцсеть и купил новую. Как говорит наш ирландский товарищ Салли Руни, покупая книги, люди платят за принадлежность к классу людей, читающих книги. При этом читать книги не обязательно.
Я долго ломал голову, почему Борис Куприянов (создатель «Фаланстера») пиарит книжку Пьера Байяра «Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали». Ларчик открывается просто. Книготорговцу невыгодно, чтобы читатель читал. Книготорговцу выгодно, чтоб человек покупал книги, а не штудировал их. Пусть он книгу-то купит, а говорит о ней с чужого специального голоса.
Бизнес, ничего личного.
Борис Куприянов очень достойный человек левых взглядов, делающий нужное дело. Это не злой умысел, а наша общая беда. Люди книжной культуры если и не торговали книгами, то всё вкладывали в книги — и деньги, и себя. И потом внезапно увидели: книжная культура оседает, как башни-близнецы.
Противоречие сохраняется на уровне писателя. Спросим себя: писатель заинтересован в хорошем читателе, который будет комментировать, критиковать, и не дай бог писать, антифанфики, — или в продажах?
То же с артистами устного жанра: лекторами, просветителями, стендаперами.
Оратор не заинтересован в том, чтобы слушатель усваивал материал настоящим образом. В Древней Греции были такие виртуозы памяти, которые могли наизусть запомнить чужую двухчасовую речь с одного раза без бумажки. Вероятно, таких товарищей сегодня бы арестовали за незаконное копирование и нарушение авторских и смежных прав.
Если слушатель усвоит суть сразу, он не придёт на очередную лекцию. Просветитель не заинтересован в просвещении слушателя. Слушатель должен слушать, разинув рот, и не выказывать поползновений к фиксации материала. Это, собственно, не просвещение, а квази-религия. Просвещение создало у нас предубеждение против наличия предубеждений, чтоб побивать одни предубеждения (мифы) другими.
То, что люди не умеют слушать, известно. То, что люди «читают жопой», — тем более. Большинство профессиональных читателей (наименование «критик» вводит в заблуждение нас самих) стали примочкой книгопродáвцев, пошли в кабалу книжному бизнесу, хотя их интересы полностью противоположны.
Сделаю небольшое отступление. Мы недавно обсуждали смерть журналистики и кризис перепроизводства медиа. Пришли к парадоксальному выводу: медиа спасёт поголовная неграмотность. Когда всеобщая грамотность будет ликвидирована, грамотное сословие снова сможет осознать себя как класс. Конечно, сейчас тоже всё, что пишут, пишут непонятно. Но когда люди перестанут алфавит разбирать, тогда мы наконец увидим этот непочатый край. Мозг не создан для чтения. Зачем идти против рожна? Чтение — это тяжёлая и кропотливая работа. Единственный показатель того, что вы читаете правильно, — это усталость. Может, чтение и не достигает таких высот, как медитация или умная молитва, но это — важная духовная практика.
Книжный бизнес всячески стравливал писателей с читателями-критиками, чтобы, изнурив и тех и других, закабалить обоих. Чтобы вместе развращать читателя чтивом. Им в спину дышат гиены интернета с пакетами визуалки, самоочевидной и не требующей истолкования. Мы не можем проанализировать, по каким признакам мгновенно узнаём чьё-то лицо. Так работает кабала визуального. Следует помнить вторую заповедь «не сотвори себе кумира» (запрет любых изображений) и автократоров-иконоборцев. Никаких фотографий и кино, только кодированные сообщения. Только чтение. Sola lectura.
В молодости некоторые считали самих себя фрагментами текста. На самом деле в треугольнике «писатель — текст — читатель» фокусом для нас является читатель, а текст только точкой опоры. Когда мы читаем, мы работаем в первую очередь не с текстом, а со своим собственным мозгом (вашим личным министерством правды). Именно поэтому чтение важно. В чём основная проблема институализации чтения? Сложно проверить и оценить, насколько хорошо человек освоил книгу.
- Выучить наизусть — не гарантирует понимания текста.
- Переписать от руки — тоже.
- Подготовить конспект — конспект можно размножить.
- Пройти тест — подменить текст тестом, что ведёт к краху образования целиком.
Эти опции полезны только при поддержке традиционных методов:
- Написать эссе.
- Ответить на дополнительные вопросы.
- Переспорить всех на диспуте.
- Пройти семинар и длинный устный экзамен.
Это нормальный средневековый университет в духе Фомы Аквинского.
Болонка пытается навязать нам метаверсум вместо универа. Есть такая байка. Когда Джобсу сказали, что его гаджет сложно будет отрихтовать под людей, он ответил: я отрихтую людей под мой гаджет. Разорвутся сильные связи, отстроятся слабые. Доиндустриальное образование — семья. Индустриальное — школа. Постиндустриальное — интернет. Смартфон — лучший друг детей. Общение не нужно. Язык не нужен. При метаверсуме исчезнет Lebenswelt, а все возможные миры собраны из фрагментов Lebenswelt.
Lebenswelt — это люди с общим вернакуляром. Язык приобретается и осваивается через интенцию. Формы жизни беспочвенны, опираются сами на себя и создаются традицией. В основе утверждений о фактах лежат ценностные суждения: без личных интересов у нас не было бы никакого знания, не было бы причин беспокоиться что-нибудь узнать.
Самость нарциссична: мы узнаём об эго, видя, как оно отражается в других; Воображаемое — царство образов, в которых мы узнаём себя; ребёнок — означаемое, образ в зеркале — означающее; с вторжением Отца ребёнок погружается в постструктуралистскую тревожность; от знака мы пришли к утешению конкретностью, но Я не способен иметь опыт, пока он не выражен в терминах языка.
В чём разница между неграмотным и постграмотным? Неграмотный (афроамерамотный) не умеет двойное визуальное кодирование, у него не увязаны зрение, слух, язык и правая рука, но он хорошо кодирует на слух. Это как со способностью одновременно слушать музыку и работать, — музыка и работа связаны с различными отделами мозга. Грамотный не может одновременно кодировать и работать, потому что для него кодирование — это уже работа. Работа в первую очередь с мозгом. Постграмотный за счёт разрыва сильных связей и замены их слабыми связями (общения в оффлайне общением онлайн) перестраивается на приём иконической информации. Связи ослабляются — люди разучаются кодировать — портится язык. Такое было во времена Чёрной Смерти: люди перестали общаться, язык потерял падежи.
С другой стороны — зачем им кодировать? Все послания должны быть недвусмысленными, однозначными и открытыми. Чего греха таить? Что честному коротышке скрывать от Большого Брата? Политкорректность, научи меня жить.
Нужен ли человеку язык, если молчание — золото? От разговоров портятся зубы, изнашиваются легкие, тратится время, возникают мимические морщины. Рот — только для еды, мозг — только для образов. Образы поступают из сети прямо в мозг. В результате рушится семантический треугольник: бессмысленны слова и не нужны, иррелевантны предметы, потому что образ ярче и реальней. Анфилада копий создаёт «реализм». Знак уестествляется. Нет вещей, есть только общие понятия. Нельзя называть места и единичное, надо называть бренды, но только те, которые платят. За каждым брендом стоит корпорат — как за древнегреческими богами неоплатонизма стоят эманации Единого.
Язык должен умереть. Потому что только язык и болтовня делают нас людьми. Они прокачивают нейронные контуры, укрепляют мозг. Если все будут умными, то экономика рухнет.