Беседу ведет Шевкет Кешфидинов
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2023
Один из по-настоящему ярких дебютов, случившийся в русской литературе за последние несколько лет, так говорят читатели и критики о романе «Протагонист». Его автор Анастасия Володина, по специальности преподаватель эстонского языка и зарубежной литературы, не сразу смогла найти дорогу к издателю. Как складывался литературный путь, чего стоит поддержка коллег-писателей и что думает Володина о прозе тридцатилетних, читайте в интервью.
Анастасия или все-таки Ася?
Ася Володина как вариант творческого псевдонима.
Как так вышло, что у вас почти одновременно, но в разных издательствах вышли две книги: «Часть картины» и «Протагонист»?
После выхода «Части картины» в финал «Лицея» (литературная премия для молодых авторов. — Ш.К.) я пыталась пристроить текст, но не слишком активно. Было ощущение, что раз роман не нашел издателя сам после премии, то он так и останется в виде книжки на издательском сервисе Ридеро. С «Протагонистом» все вышло проще — Алексей Портнов из Редакции Елены Шубиной обратил внимание на роман еще в первой редакции, так что после доработки он почти сразу был принят в издательство. «Часть картины» продолжала жить на правах самиздата, но время от времени мне прилетали отзывы на нее, которые и напоминали, что текст существует и, кажется, имеет право и на более счастливую судьбу. Так что, когда мобильный оператор МТС анонсировал запуск собственного издательского сервиса, я попытала удачу — напоследок. Позже выяснилось, что Юлия Чегодайкина (редактор издательства МТС. — Ш.К.) в 2020-м уже получала рукопись в «Миф. Прозе», но не успела прочитать, а я не стала напоминать. Так что встреча случилась, но на это понадобилось еще два года.
Что далось труднее всего в работе над обоими романами?
В случае с «Частью картины» было очень много страхов, там главным стало преодоление писательских блоков, «разрешение» себе писать. «Протагонист» был сложным именно с технической точки зрения, когда каждый персонаж прописывался отдельно, и каждая новая глава не столько продолжала предыдущую, сколько становилась новой точкой входа в текст. Проработка каждой из девяти масок, поиск своего языка и образа мышления — все это требовало проживания каждой главы.
Насколько важны для «Протагониста» эпиграфы из древнегреческих пьес?
Эпиграфы отсылают к конкретному сюжету и персонажу цикла об Оресте — как правило, это реплика или самого персонажа, или обращенная к этому персонажу.
После прочтения «Протагониста» мне подумалось, что главный герой в романе — читатель.
Главный герой — тот, кого назначает читатель, пожалуй, так. И этот выбор очень многое говорит о самом читателе, становится некоторым зеркалом его предпочтений, поэтому меня несколько пугает, что многие выбирают на роль протагониста погибшего Никиту. Читатель может стать одним из героев книги, стать той самой десятой маской, которой тоже есть что вспомнить и рассказать.
Правомерны ли сравнения романа «Протагонист» с рассказом «В чаще» Рюноскэ Акутагавы?
Отчасти, но все же надо признать, что не Акутагава изобрел прием полифонического рассказа — и даже не модернисты, которые вообще-то поглядывали на XVIII век с теми же эпистолярными романами. «В чаще» — важный текст, но это один из ряда текстов, построенных по принципу «он сказал/она сказала». Если говорить о влиянии, то в моем случае это скорее Фолкнер, которым я занималась в аспирантуре на кафедре истории зарубежной литературы (тема кандидатской диссертации «У. Фолкнер и традиция плантаторского романа». — Ш.К.).
На какую аудиторию рассчитаны ваши книги?
Я, пожалуй, не могу сказать, что книги «рассчитаны» на какого-то определенного читателя, — строго говоря, мой главный и первый читатель — это я сама. Я пишу то, что хотела бы читать сама, но при этом, конечно, рада, когда вижу, что книги находят отклик у самых разных читателей. Я бы сказала: от зумеров до бумеров.
Автор короткого отзыва на развороте «Протагониста» писательница Вера Богданова. Насколько вам важна поддержка и признание коллег?
На обложке два отзыва. Первый от писательницы Ольги Брейнингер, идейного вдохновителя литературного сообщества КЛКВМ, в котором проходило обсуждение самого первого черновика «Протагониста». Очень благодарна Оле за ее роль культуртрегера (с удивлением обнаружила, что именно в русском языке это понятие с чего-то вдруг приобрело негативный оттенок), за поддерживающую и при этом экспертную среду. На том самом первом обсуждении у меня было четыре оппонента — это больше, чем на любом очном писательском семинаре, плюс еще несколько сторонних мнений. Очень полезный опыт, когда ты одновременно можешь уловить общее настроение рецензий и обнаружить свои слепые места. Поэтому я точно знала, что на обложке должна появиться Ольга — как фея-крестная «Протагониста».
С Верой Богдановой мы заочно встретились в финале «Лицея» — я с «Частью картины», она со своим романом «Павел Чжан и прочие речные твари». Уже на уровне рецензий попадались какие-то сравнения наших текстов и манеры письма — а личное знакомство подтвердило близость взглядов. Вера прочитала «Протагониста» за год до его издания и сразу сказала, что будет болеть за этот текст, — ее поддержка помогала все то время, что я не знала, как сложится судьба романа.
В целом поддержка коллег, профессионального сообщества для меня, конечно, важна. До конца 2019 года я сидела одна со своей рукописью, не понимая, как быть, — именно поддержка коллег по писательскому цеху, подбадривание со стороны редакторов дало силы не опускать руки.
В интервью для передачи «Открытая книга» на телеканале «Культура» вы сказали, что задумались о том, как могли представить Тольятти, город, где какое-то время жили, в своей прозе. Думали ли вы, как можно представить в своей прозе Феодосию, откуда вы родом и где прожили, если не ошибаюсь, восемь лет?
Касательно моих родных городов (именно так, во множественном числе) — я воспринимаю проживание в них как некоторое продолженное в настоящем действие, как такой present perfect. Я родилась в Феодосии и прожила там до школы, но после переезда в Тольятти я ездила и езжу туда каждое лето. В детстве я проводила там по три-четыре месяца, сейчас, конечно, счет идет скорее на недели. Что Феодосия, что Тольятти — города, которые я не покинула окончательно, поэтому представляю их себе довольно живо. Феодосии пока нет в моих текстах, но в «Части картины» героиня родом из восточного Крыма — как и я.
У меня есть некоторые задумки, как можно показать город, — скорее всего, для этого понадобится отойти от реализма, обратиться или к притчевости, или даже к фэнтезийности. Городу больше 2500 лет, он пережил столько цивилизаций, государств, что хочется сделать его героем текста, а не просто фоном.
Феодосия вашего детства и Феодосия настоящая сильно изменилась?
И да и нет. Понятно, что многое изменилось в плане благоустройства, появления новых мест и потери старых. Из обидного — обрушение башни Константина, части генуэзской крепости. Уже несколько лет она обнесена забором, работы то ли ведутся, то ли нет. При этом в том, что касается общего духа города, мне не кажется, что он изменился. Море все такое же чёрное, Айвазовский все такой же гений места. Эксурсоводы пересели с велосипедов на электромобили, герои шаржев на набережной изменились, состав туристов тоже, — но это скорее внешние перемены, а в целом от Крыма есть ощущение, что он несколько консервирует время.
На сайте журнала «Вопросы литературы» (2023, № 2) вышла статья «О целительном потенциале апокалипсиса». Ее автор пишет, что тексты писателей «поколения тридцатилетних вызывают даже не чувство, что видел где-то похожее. Нет, они вызывают чувство, что уже читал именно этот текст». Что вы думаете об этом?
Есть определенные поколенческие паттерны, которые, естественно, находят отражение в культуре — не только литературе, надо отметить. Не так давно для одного портала я делала обзор того, как наши 30–40-летние режиссеры работают с темой 90-х в кино и сериалах, — и там тоже есть определенная повторяемость, воспроизводимость образов или целых сцен, будь то вариации на тему Данилы Багрова или бесконечные разборки на рынках. Вопрос всегда не про «что», а «как» — иначе можно записать в один бесконечный текст и прозу потерянного поколения, когда у Ремарка и Олдингтона, например, почти дословно повторяется одна и та же сцена (герой с фронта попадает домой и слышит от сытых гражданских, как правильно нужно воевать).
Недавно я закончила читать антологию «Маруся отравилась: секс и смерть в 1920-е», где проходные тексты соседствуют с прекрасными, — и да, есть Замятин, Платонов, Толстой, которые говорят о том, «где много страха, много и любви», и есть, например, Лев Гумилевский, который говорит вроде бы о том же, но при этом начисто выпадает из памяти спустя месяц. Строго говоря, неблагодарное это дело решать, что останется в литературе, а что нет, в моменте. Время расставит все по своим местам — кажется, что «раньше было лучше» лишь от того, что от «раньше» нам только отфильтрованное лучшее и достается.
Вы, наверное, очень хорошо учились в школе?
Хотя я окончила школу с серебряной медалью, училась скорее средне: хорошистка, не отличница. Выбирала то, что мне интересно: литература, языки, история. В средней школе спокойно получала тройки за рисование, например, или химию — в этом плане на меня никакого давления со стороны мамы не было, она как-то принимала, что я сама разберусь со своими оценками.
Как сегодня семья относится к тому, чем вы занимаетесь?
Читают и поддерживают. Это большая опора для меня, конечно.
Вы производите впечатление очень серьезного, основательного человека. Вы часто смеетесь от души?
Я, наверное, из тех, кто улыбается чаще, чем смеется. Но, конечно, в хорошей компании, при хорошей шутке — смеюсь.
Мой традиционный вопрос для завершения беседы. Каким видите будущее ваших детей?
У меня их нет, и, если честно, в наши времена даже свое будущее предсказывать едва ли возможно. Есть немного ощущение, как в шутке: «А 2023 год будет? — Не перескакивай — ещё не понятно, будет ли четверг».