Марк Уральский. Зинаида Гиппиус. Дева-Воительница русского символизма
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2023
Марк Уральский. Зинаида Гиппиус. Дева-Воительница русского символизма. 1869–1920. — СПб.: Алетейя, 2023.
Только что — в связи с появлением монографии Ирины Савкиной «Пути, перепутья и тупики русской женской литературы» — мы посетовали на отсутствие универсального современного учебника, посвященного российским известным писательницам и поэтессам, — систематизированного, доступного, с популярными фигурами. И вот, по счастливому совпадению, появилась научная работа Марка Уральского о Зинаиде Гиппиус. Как может быть связана узкоспециальная монография о поэтессе Серебряного века, да еще и второго ряда, из которой мы перечитываем разве что злоязычную дневниковую прозу, — с проблемой пробела в изучении женской литературы?
Воистину обретаешь там, где не ожидаешь. Литературовед дает великолепный вводный экскурс в историю женских поэтических начинаний в России. Доступно, емко, профессионально он открывает нам «другую Америку» — не ту, где страдают от мужского гнета Елена Ган и Марья Жукова, безумствует Зражевская и кипятится Евгения Тур. Перед нами проходят Анна Бунина с ее «Неопытной музой» и мученической судьбой, блестящая любимица фортуны и своих современников Евдокия Ростопчина, самолюбивая и крайне плодовитая Каролина Павлова, таинственная и сладострастная Мирра Лохвицкая, пока наконец тропинка повествования не выводит нас к их наследнице, Белой Дьяволице. Можно возразить, что биографическая книга должна быть посвящена предмету, заявленному в заглавии, а не начинаться от сотворения мира, — однако здесь возражать не хочется.
Перед нами первая систематизированная (хотя и своеобразно), научная, даже энциклопедическая биография Зинаиды Николаевны Гиппиус, охватывающая ее доэмиграционное творчество. Хотя придирчивый критик назвал бы лежащий перед нами труд материалами к биографии, учитывая соотношение объемов текста самого Уральского — и других многочисленных исследователей, приведенных в книге. Удачный выбор персоны — не залакированной в серии «ЖЗЛ», но привлекательной, не гремящей своей поэтической славой в веках, но интригующей, вернувшейся после перестройки на Родину дневниками и критикой, но до сих пор недооцененной как поэт, — способствовал живому интересу к изданию. Учитывая, что недавно вышли очередная биография Василия Розанова, труд о поэтике Осипа Мандельштама, переизданы дополненные воспоминания Надежды Вольпин о Сергее Есенине, — можно сказать, что монография о Гиппиус укладывается в привычный ход вещей: Серебряный век беспроигрышен, никогда не падает в метафизической цене.
Однако в главном достоинстве книги — претензии на всеохватность, фундаментальности — кроется и ее главный минус. Это серьезная, включающая в себя многочисленные подробные свидетельства современников, отсылки к философским и литературоведческим вопросам, сложная работа. Автор почти всегда беспристрастен и лишь констатирует, организуя своей руководящей фигурой обильный материал эпохи. Можно даже сказать, что исследователь использует особый прием самоустранения, прячась за свидетельства других знатоков, дабы не быть обвиненным в субъективности или неподтвержденной мысли, а всегда оставаться защищенным весомыми фактами. Такая позиция не позволяет сомневаться в сделанных выводах, но в то же время «личностная составляющая» самого Уральского отчасти нивелируется: «А что подумал Кролик, так никто и не узнал, потому что он был очень умный». Читатель не найдет здесь досужей развлекательной истории об экстравагантной дамочке с вычурным макияжем и лорнеткой. Скорее он будет нуждаться в спасательном круге, захлебываясь в океане терминологии, исторических замысловатых парадоксов, путаясь в водорослях тенденций, движений, мировоззрений. А вот специалист по началу 20-го века увидит очередную основательную книгу об изучаемом им периоде. Каждому свое, и один, читая об Александре Коллонтай, предпочтет модный роман, где она изображена с тем самым стаканом воды. Другой же возьмется за ее научную биографию и труды, встретив там совсем другую героиню. И та и другая книги могут быть востребованы, так и здесь у читателя есть выбор — его предупреждали.
Да, Серебряный век был веком женщин — эмансипированных, сильных духом, творческих, занимающих лидирующие позиции в разных областях. Не удивительно, что выделиться на фоне, например, Марины Цветаевой, Зинаиды Серебряковой, Лили Брик, Ларисы Рейснер, Надежды Крупской и Веры Холодной очень сложно. Существует шутка, что счастье для автора — родиться в эпоху, где мало знаменитостей, тогда, возможно, он окажется во втором, а не в четвертом ряду. Недавно А. Варламов пытался сопоставить в своей работе масштаб личности В. Розанова чуть ли не с фигурой вождя мирового пролетариата. Да, возможно, мы недооцениваем религиозного философа, но такое изменение его «размера» для нас выглядит сегодня очевидным преувеличением. Зинаиде Гиппиус не повезло: всей ее оригинальности, талантливости, работоспособности, красоты, мужества, ума и удачливости хватило лишь на то, чтобы ныне она превратилась для нас в публициста Антона Крайнего, фуриозную карикатуру и октябрьский дневник (т. е. записки о революции).
Декларируемая задача Марка Уральского — показать нам свою героиню во всей ее одаренности и уникальности, представив в качестве главной женщины Серебряного века, — кажется нам заведомо неблагодарной. Печально признавать, но русский символизм дал только одного гения — это А. Блок. Таким образом, ни в «женской», ни в «поэтической» ипостаси Зинаида Гиппиус на фигуру первого ряда не тянет. Ее философско-религиозные изыскания все же являются вторичными по отношению к В. Соловьеву. А эксперимент духовного брака был отнюдь не оригинален, учитывая эпоху. Можно долго спорить, какая идея кому пришла первому, однако для «всех» героиня книги осталась автором злободневных мемуаров и томика лирики. Другое дело, что здесь мы снова возвращаемся в «туда», даем историческим персонажам еще один шанс на изменение своего места в нашей устоявшейся картине мира, — разве не в этом заключается главная цель исследователя?
Композиция книги не похожа на стандартную биографию, движущуюся по хронологии. Скорее, автор исследует фигуру поэтессы, переходя от грани к грани ее многоипостасной личности. После краткого очерка российской жизни Зинаиды Гиппиус мы обращаемся к анализу ее системы масок, ее вклада в культуру символизма, значения ее сценической роли для гендерной истории и т.д. Такой подход, безусловно, удобен для знатока всех этих вопросов, но затрудняет обычного читателя, столкнувшегося чуть ли не с хрестоматией различных исторических документов. Давая витиеватые, развернутые ответы на философские вопросы, М. Уральский поразительным образом оставляет тайну тайной, и в самых простых вещах читающий, как это ни парадоксально, в итоге не уверен. Так был ли фиктивным брак Зинаиды с Мережковским, участвовала ли Гиппиус в еретических «причастиях», кто был настоящим идейным руководителем верной последовательницы Третьего Завета, где пересекался образ Новой Клеопатры с реальной личностью, любила ли на самом деле Зинаида Николаевна семитов? Многие вопросы так и остаются вопросами, имея доводы и за, и против, не получив даже условного авторского «да» или «нет». Хотя, как кажется, авторитетный специалист должен хотя бы для порядка выразить свое личное мнение.
Книга Марка Уральского имеет подзаголовок «Дева-Воительница русского символизма» — и по ходу повествования автор подробно объясняет, почему видит Гиппиус воплощением именно этого женского архетипа. Однако о самом русском символизме в труде сказано чуть ли не больше, чем об интересующей нас валькирии. Мы узнаем то, что давно ни для кого уже не тайна: о Д. Философове или критике Н. Минском, вспоминаем особенности мистических радений и Брюсовские собрания, и движемся от печки, то есть от Гюисманса и Малларме, с нетерпением ожидая узнать подробности о той, чье имя стоит в заголовке. Возможно, в этом и состоит замысел автора — в наиболее полном и реалистическом воссоздании картины того сумасбродного времени, — но у читателя порой рождается ощущение, что он так и не доберется до ног декадентской Мадонны.
Что касается образа главной героини — отсутствие редукции ее негативных или малоизвестных сторон, рассматривание ее и как символа эпохи, и как модной поэтессы, и как психопатической в некотором смысле личности (то есть с медицинской позиции), публикация ее не всегда пристойной переписки и характеристика «материально-телесного» низа, — дают читателю полноту картины безусловно. Но брать ее порой уже не всякому хочется. Это сложный вопрос, должно ли уважительное отношение к каноническому образу поддерживаться или подрываться. Не достаточно ли благопристойной версии событий далеких лет, нужно ли поднимать всю пыльную кипу свидетельств для установления несимпатичного факта? Что важнее, истина или устоявшееся представление? Наконец, что есть истина, и нужна ли она в данном случае? Очевидно, что личность Зинаиды Гиппиус изучается Уральским не только в качестве художественной фигуры, но и с социологической, психологической, даже антропологической точек зрения. Изучается, не щадя чувствительности читателя. Эпатажная при жизни, Гиппиус словно и после смерти хочет довести до апоплексического удара некую бедную интеллигентку.
Монография по порядку затрагивает почти все «традиционные» острые вопросы 1910-х годов, многие из которых вызывают болезненный ажиотаж и ныне. Автор предлагает нам рассмотреть все существующие точки зрения и самостоятельно сделать вывод, склониться к одному из мнений. Место женщины на общественной и культурной арене, отношение к «духовным» формам брака (фиктивному, монашескому, еретическому, сублимационному), вечный еврейский вопрос литературного Парнаса, космогония русской утопии (космизм Федорова, третий завет Соловьева, небесный Иерусалим новокрестьянства и пр.), возможность единения жизнестроительства и талантливого художественного творчества, нового христианства и «свободной любви» — ныряльщик в глубины русского декаданса и символизма не останется без драгоценной добычи. Наверное, способность автора уступить читателю право сделать собственные выводы несет в себе и мудрость, потому что и в самом деле — у нас складывается, несмотря на все доводы современников, свое видение ситуации. Ближе к финалу мы начинаем ощущать Зинаиду Гиппиус не героиней, идеологом или провозвестницей своей эпохи, не жестокой и коварной обольстительницей, даже не порождением лунного света, которому отвратительны любые плотские взаимоотношения, — а… жертвой. Увлеченная и закруженная идеями своего времени, попавшая в эпицентр событий, своеобразная, хоть и не первого ряда поэтесса, одинокая в браке, заменившая, по ее собственным словам, нерожденных детей своими проектами, не нашедшая ни земной любви, ни полного признания современников… В какой-то момент мадам Мережковская, вопреки стараниям Марка Уральского, видится не лидером и эмансипированной фигурой, а влияемой и играющей отведенную ей роль жены, подруги, критикессы, а порой и марионетки в руках умелого кукловода. Помимо воли приходят на ум слова поэта:
И долго на свете томилась она…