Роман
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2023
Ксения Хотина (1993) — родилась в республике Карелия. Работает юрисконсультом в ГБСУ СО ПНИ «Черемушки» и учится в Карельском филиале РАНХиГС. Член Совета молодых литераторов при Карельском региональном отделении Союза писателей России. Член Молодежного Совета при Главе АКМР. Резидент литературной резиденции АСПИ, 2022 (сентябрь). Печаталась в журнале «Север» и коллективных сборниках прозы и поэзии. Победитель конкурсов «Петрозаводск. Это моя земля», 2022 (Аппреал), «Классики и современники», 2022 («Литературная газета»), регионального конкурса «100 легенд Карелии», 2019, «Открытое письмо Джульетте» (Спецпроект «Российской газеты» «Год Литературы»), 2016. Финалист конкурса «Северная звезда», 2022 (журнал «Север»). Проживает в г. Кондопоге.
Публикация осуществляется в рамках проекта «Мастерские» Ассоциации союзов писателей и издателей России (АСПИР).
Глава 1. Уведомление
Покусывающее солнце не позволяет лежать в одном положении, ворочая людей, как рыбешек на сковороде. Алиса наблюдает за ними, но её мало волнуют изжаренные солнцем тела, ей хочется поскорее оказаться в серо-синей плотности водяной ряби, нырнуть так глубоко, насколько возможно, рассмотреть под водой ракушки, водоросли и, может быть, если родители позволят, переплыть на другой берег.
Она щебечет, выводит на песке незатейливые линии, предлагает подруге построить огромный замок, чтобы никто не смог пробраться в него, окружить крепостью — забором из копий-палочек. Подруга кивает. Родители, кажется, не видят их. И вот они уже копают песок. Ветерок щекочет шею, Алиса щурится и трется щекой о плечо. Обжигающие крупицы заставляют то и дело отдергивать руки, сейчас главное — добраться до той вязкой прохладной массы, что скрывается под насыпным зерном прокаленного берега.
Мама приподнимается на локтях, поглядывает на девочек, словно оценивает проделанную работу, опускается снова, ведет переговоры с папой. Алисе кажется, что теперь точно они отправятся в воду, наконец-то она дождалась. Каждая секунда тянется вечностью. Она запрокидывает голову на крик чайки, та парит на сочно-голубом фоне, словно летучий змей, держится в воздухе, и Алиса не понимает, почему чайка умеет летать, а она нет. Быть может, люди тоже умели летать, а чайки забрали у них эту способность, и теперь люди вынуждены ходить по земле. Как было бы весело, если бы они с Лёлей разбежались и их бы подхватил поток ветра, они рассекали бы воздух, который лентами врезался бы им в лицо и плавно обтекал хрупкие детские тела.
Её мечты прерывает голос отца, тот уже стоит у водяной кромки и машет девочкам, призывая обрызгать его. Они тут же бросаются, заключают немое пари о том, кто быстрее занырнет в воду. С разбегу врезаются в обволакивающую прохладу, водяная синь хватает их за ноги, тело по инерции движется вперед, они падают. Алиса захлебывает воду, вкусная, не ясно, почему мама запрещает её пить, вода попадает в глаза, нос, уши, она барахтается, под резкое «пф-ф-фу-у» выталкивает тело наружу. Тут же на неё обрушивается шквал брызг, она не сразу понимает, в чем дело, в глазах мутная картинка пляжа, где-то вдалеке мамин силуэт и объемные горы тел. Это папа напал на них, пытается победить в битве брызг. Ну нет, так просто она не сдастся, она умеет брызгаться. Начинает молотить ладошками по затянувшейся пленкой, как на парном молоке, воде. Лёля не отстаёт, они команда, они победят. Он обрушивает на них целые водопады, блеск водяных капель везде, сверху, справа, слева, но девочки стоят как крепость, нерушимая и непокорная.
Берег заливается звонким, как птичья трель, смехом, мама идет на этот смех, вот бы она тоже присоединилась, стало бы ещё веселее. Она морщится от холода, но решается примкнуть к девичьей команде и, чтобы поддержать компанию, визжит вместе с ними. Нанесенный кистью солнечный цвет слепит глаза, пробирает дрожь, но из воды Алиса не уйдет никогда, только не сейчас, игра может продолжаться. И почему эти взрослые вечно останавливают, придумывают какие-то дела, ненужные, неуместные? Вот сейчас мама уже зовет их на берег, а прошло каких-то… сколько? Они так заигрались, что Алиса совершенно потерялась во времени, она еще столько же готова просидеть в воде.
Мама всегда была злым полицейским в семье, сколько Алиса себя помнила, и сейчас её разъедала горечь, не такая, которую испытываешь, когда в детстве поставили в угол и чувствуешь хмурый взгляд матери, а другая, непосильная для нее тягота. Это такая горечь, какую испытывает ребенок, от которого скрывали, что он взят из детского дома. Пусть в родительстве она была уверена, но в душевном родстве — нисколько. В голове не укладывалось, как мама могла скрывать такое столько лет? И самое главное, почему она, Алиса, не заметила ничего подозрительного? Разве можно пройти мимо извергающегося вулкана, закипающего неминуемого зла? Теперь она понимает, что уголки губ мамы всегда хранили эту тайну, загадку, которую нельзя не заметить, но и прочитать невозможно. Она смотрела в затуманенное автобусное окно и пыталась вернуть себя в детство, чтобы убедиться, что было не все так плохо. Но как бы она ни пыталась увидеть в маме человека искреннего и доброго по отношению к ней, это не удавалось. Когда она покупала ей мороженое, вела в первый класс, сжимая её ручку, когда целовала на ночь, от неё веяло леденящим дыханием. Мама вглядывалась в лицо дочери, в воздухе повисал немой вопрос, и некому было объяснить, что он означает. Алиса поёжилась. Теперь ясно.
Желтые пятна на стекле, пыльный воздух, пасмурно затянутое небо подпитывали складку между бровями. Нет, маме она не позвонит. Если мама дергала за ниточки, пока Алиса жила в студенческом общежитии, это одно, теперь у неё нет такого права.
Впереди доносилась тягучая, как плавленый зефир, мелодия, водителя практически не видно, только очертание в зеркале заднего вида и затертое плечо футболки. В нос бьет запах каких-то смазочных материалов, или бензина, или все вместе. Алиса прижалась носом к стеклу, сколько ещё ехать, интересно?
Она безразлично сканировала поношенный пассажирами «пазик». Люди глотали пыль и копошились в немом диалоге друг с другом. Они рассеяны по сиденьям, одиноко и неуклюже пошатываясь под дорожную терку, как цветы под дуновением ветра. Ничего не изменилось с того уведомления. И в то же время изменилось всё. Воздух вокруг потрескивал и гудел. Мама осталась где-то в прошлом, ей всегда было плевать, так почему же сейчас это задевает? Алиса пыталась отмахнуться от дурных мыслей, но ей не удавалось. Она снова и снова крошила память, пытаясь выловить что-то хорошее, что-то, чем можно оправдать мамину оплошность.
Она пыталась погрузиться в собственный мир, с пляжем, солнцем и теплым покалыванием брызг, но и запах, и глухая мелодия, и гнетущие серые мысли не позволяли уйти от реальности. Она вырвалась из пятиэтажного, наполненного слухами городка, но из мыслей вырваться не удавалось. Вместо смеха, папиных сильных рук перед глазами возникала старая квартира, доносилось тиканье часов, они отстукивали знакомый ритм, пока Алиса, затаив дыхание, пробегает глазами по мелко напечатанным строкам: «интернат проводит день открытых дверей, получатель Евгений Васильевич Алексеев ожидает Вас». Что это такое? Кто это? Алиса перечитывает крупно выведенное: «УВЕДОМЛЕНИЕ». Алексеев — мамина девичья фамилия. И отчество. Неужели это… Она опирается на затертую этажерку, на которой раньше стоял стационарный телефон. Брат? То есть дядя? Воздух гудит, тиканье часов растворяется в этом гуле, перед глазами световые вспышки, словно её кто-то фотографирует. Бумага выскальзывает из рук, дрожащими пальцами она нажимает на липкий экран смартфона, вслушивается в гудки и собственное учащенное дыхание. Мама не берёт трубку. Совпадение? Ошибка? Перепутали с соседями? Вопросы пульсируют в голове. На предложение встретиться Лёля отвечает коротким «окей». Нужно собраться, прийти в себя.
Глаза Алисы слипаются, ей не хотелось вспоминать, как обжигает холодный взгляд матери, а из её глаз брызнули непристойные слезы, на встречу она так и не пошла. Мама отводит взгляд и принимается разбирать покупки, не обращая внимания на трясущуюся в истерике дочь.
— Кто он такой? Сколько ему лет? Ты можешь хотя бы что-то сказать?!
Слезы заливают щеки, стекают на подбородок, мокрят шею, делая ее липкой. Мама хладнокровно наполняет стакан водой, протягивает Алисе и, когда та после секунды раздумий несмело сжимает нагретое в руках матери стекло, жестом приглашает дочь присесть. Она, словно маленькая девочка, безропотно, все еще всхлипывая, кивает. На столе играет солнечный зайчик.
Алисе больше не хотелось оставаться в автобусе воспоминаний ни на секунду. Сейчас она выпрыгнет и увидит всё собственными глазами. Сжимая то самое уведомление так, чтобы не помять его окончательно, Алиса продвигалась мимо сидений с затертыми сочно-красными чехлами, мимо женщин в дачных нарядах к выходу, прямиком к правде. Водитель поглядывал в зеркало, все сидели на местах и ждали её. Она почувствовала, как щеки залились розовым цветом.
— Это интернат «Рябинушки»? — спросила она, не дыша и не смотря на водителя.
— Что же ещё? По той дорожке поднимешься, и будет тебе интернат.
— Спасибо, — выдохнула она под гудение бабок, которым неминуемо хотелось оказаться на своих дачах.
Проходя мимо шепчущих деревьев, она думала, можно ли будет оставить ему вкусности, которые она захватила? Конечно, это то, что нашлось дома, но все же. Можно ли им ходить в магазин? Интересно, какой он? Он заперт в палате? Перед глазами возникали заезженные картинки из американских фильмов, где начисто выглаженный коридор психиатрических лечебниц раздражается звуками, которые издают пациенты, а проходя мимо приоткрытой двери, можешь увидеть женщину в смирительной рубахе с жалостливым взглядом, словно та хочет сказать, что ни в чём не виновата. Алиса отмахнулась от представившихся картин, наверняка здесь всё не так.
Вдруг она наткнулась на ржавый, с потрескавшейся краской шлагбаум, на мгновение представила, как скрипит металлическая балка, когда кто-то въезжает на территорию. Справа такая же потерявшая цвет, открытая нараспашку калитка, вросшая в каменный, как в старинных крепостях, забор. Алиса без промедления решилась зайти на территорию, бросив взгляд на табличку «Посторонним въезд запрещен». «Вход, стало быть, нет», — мелькнуло в голове.
Среди ветвей с пролезающими к солнцу листьями начали показываться здания вроде тех, в которых дворники хранят инвентарь. Здания, в котором могли бы проживать люди, среди них не было видно. Дорожка неожиданно раздвоилась. Куда идти? Алиса решилась позвонить по указанному в уведомлении телефону. Набрав номер, она замерла в ожидании, наконец кто-то ответил с тенью одышки:
— Алло, интернат «Рябинушки».
— Эм, я бы хотела узнать… — Алиса запнулась. — Сегодня день открытых дверей… В общем, я приехала в интернат, куда идти?
— Если вы на территории, то идите всё время прямо, не сворачивая, на развилке направо поворачивать не нужно. Дойдёте до стоянки, там и будет корпус, заходите, первый этаж направо, комната посещений — третья по счёту.
— Ммм, спасибо, — слова Алисы провалились в пустоту.
Комната посещений, значит, говорить с ним она будет не в палате, это хорошо. Не хотелось бы, чтобы было много людей. Хотя раз сегодня день посещений, то, наверно, их будет много. Как он выглядит? Похож ли на маму? А если он сошёл с ума, вдруг мама тоже сойдёт? Она ужаснулась собственных мыслей. Потерять маму, какой бы она ни была, не хотелось. Нет, как бы она ни злилась на мать, этого не хотелось никогда. Как с ним разговаривать? Как называть? Дядя? Она же не маленькая девочка. Евгений? Женя? Он умный? Не то чтобы умный, скорее насколько он… безумен? Раз приглашают, значит, он может общаться. Она видела безумных людей, они ходят по городу и никого не трогают. Например, женщина, говорящая сама с собой, парень, что бегает, все время оглядываясь, другой парень, которого гнобили в школе, про него рассказывал отец. Этих людей гораздо больше, чем ей казалось, и они собраны в одном месте. Раньше Алиса даже не задумывалась, что они существуют. Какой же слепой нужно быть! Она не задумывалась, что лечебницы существуют — и где? Рядом с ними, а самое главное, что в интернате живет её дядя. Наверное, глупо и безответственно не знать о подобном, но мама не дала ей знать, это она ответственна за незнание Алисы. Почему она это скрыла? Почему маме бы просто не сказать за одним из тягучих семейных ужинов, когда запах горького кофе разъедал нос, а папа расходился добродушной и, как оказалось, обманчивой улыбкой: «Алиса, доча, знаешь, твой дядя в психушке. Я не навещаю его, потому что я плохая сестра и мне стыдно за него, а тебе вру». Это было бы так просто и так честно. Да, Алиса бы разозлилась, а кто нет? Всё было бы по-другому, они поговорили бы, выяснили, а сейчас она просто не может видеть маму, не то что говорить с ней.
Кто такой сумасшедший? Такой же нормальный человек, только ненормальный. Алисе снова вспомнился пляж, на котором они играли с Лёлей, когда были детьми. И как дети играют на берегу водоема, возводя замки из песка, так же и люди строят свои собственные замки, кто-то больше, кто-то меньше, но каждый замок — это крепость, в которую вхожи только желанные гости, а от нежеланных замок защищен рвом или неприступной стеной. Есть люди, чей замок настолько непроницаем, что они не могут никого впустить, он становится башней, темницей, в которую человек сам себя поместил. Эти люди такие же люди, они имеют право на жизнь, гуманное отношение и уважение, ведь их замок настолько крепок и постоянен, что вряд ли кто-то сможет создать такой же в здравом уме.
В размышлениях она добрела до стоянки, на которой оказалось всего две иномарки, прямо тут же кирпично-пожилое здание в два этажа. Странно, неужели так мало работников? И как не страшно оставлять машины здесь? Если сумасшедшие что-то сделают с этими машинами, с них нечего взять. Алиса схватилась за ручку двери с закрепленным на ней деревянным бруском, склонила голову так, что локоны струйкой стекли на её исхудалое от студенческой жизни лицо, прошёл почти год с получения диплома, но устроиться на работу так и не получилось, какие-то подработки, листовки, газеты. Мама и из-за этого пилила её. Злиться на маму вошло в привычку. Сейчас это все неважно, важен только он, её дядя. Она сжимала дверную ручку, прижавшись щекой к плечу. Женя, Евгений, просто дядя или дядя Женя… Наверное, Евгений будет солиднее.
Она дернула на себя дверное полотно, которое оказалось на удивление тяжелым, таким, что может прищемить пальцы и даже переломать их, если хлопнуть с силой. Она отметила опасность двери и скользнула в мир, который, как ей подсказывал внутренний голос, перевернёт её жизнь. Ощущение появилось ещё в тот момент, когда она сжала бумажку-приглашение, словно это было не почтовое извращение, а билет в другой мир, тот, которого её беспощадно лишили.
В нос ударил резкий затхлый запах маринованных огурцов с примесью восточных специй, она поморщилась, постаралась задержать дыхание и окинула взглядом помещение, — никого. Перед ней лестница, не крашеная, полы и стены — обшарпанные, со свисающей на паутинках штукатуркой, справа и слева двери, под лестницей чей-то силуэт. Кругом шорох и чьи-то заглушённые покровом стен голоса. Она потянулась, чтобы нырнуть вправо в боязни нежелательной встречи, как ей и велели, но силуэт зашевелился и вылез на свет.
— Это ты? Я тебя жду. Я стою тут уже столько…
Мужчина в наполовину заправленной клетчатой рубахе, в степени лёгкой небритости и взъерошенности переминал в руках затёртую книгу. Это её первый сумасшедший. Она застыла в раздумьях и в панике бросилась от него прочь к комнате посещений.
Комната посещений оказалась просторной, посередине стол, за которым сдержанно улыбалась миловидная взъерошенная женщина, она поглядывала на Алису загадочно подбадривающе.
— Здравствуйте. Сегодня у вас день открытых дверей? — пыталась унять она клокочущее сердце.
— Здравствуйте! Да, верно, а к кому ты приехала? Вы не бойтесь, присаживайтесь. Ожидателя встретили?
— К Евгению Алексееву, — Алиса кивнула.
— Ну-ну, не волнуйтесь вы так, он безобидный, каждый день ждёт свою возлюбленную, мы его со станции и забрали, а так всё поезда встречал то с цветами, то с книгами, — махнула она рукой. — Могу я поинтересоваться? — женщина испытующе всматривалась. — Скажите, кем Евгений вам приходится? Раньше вы его не навещали, мы следим за родственниками.
— Ну… — замялась девушка, она так увлеклась идеей увидеть дядю, что даже не подумала, как представиться в интернате. — Я его племянница.
— Что ж, должна спросить, останетесь ли вы на праздник? У нас будет мастер-класс, где получатели услуг попробуют изготовить бумажные цветы, будет музыка, и после этого, в принципе, все разойдутся, примерно через пару часов. Остаётесь?
Женщина произнесла это скороговоркой, между делом поправляя заправленную вверх прическу.
— Я не знаю, как автобус…
— У нас потом рабочий день закончится, можем вас подвезти, раз вы не на машине, наших работников довозят до города… Вас проводит к Евгению Софа, — она поднялась из-за стола, обогнула Алису и в двери крикнула Софу.
Женщина оказалась одетой в серый кардиган, приталенные брюки, футболку-рубашку, а Софа — пышноформой медсестрой, о последнем Алиса сделала заключение по её больничному прямому наряду, костюм-двойка бежевый, с розовыми вставками по бокам. Её короткая, но объемная стрижка пружинила в такт шагам, когда Алиса, часто дыша, семенила следом по затертой плитке коридора.
— Мы прошли мимо зала, — музыкальный голос вел Алису за собой. — Он напротив рабочего коридора, под лестницей сидит культорганизатор.
Навстречу им попался мужчина с бегающим взглядом и плоским лицом.
— Здрасте, — прошамкал он и задержал взгляд на Алисе.
У неё перехватило дух. Она постаралась выровнять дыхание и буркнула:
— Здрастуйте…
Они оказались среди молочно-бежевых стен.
— Здесь пост, остальное — комнаты жильцов, — Софа небрежно провела рукой в воздухе. — Показывать больше и нечего. Кушать они ходят в другой корпус, им прогулка, нам — проблем меньше, — прихрюкнула медсестра.
Девушка предвкушала, как увидит сейчас дядю, обнимет его, он так обрадуется, что расплачется, он виделся ей широкоплечим, таким же черноволосым, как и она с мамой, его глаза обязательно должны оказаться добрыми, а как иначе? Она дрожала от нетерпения за спиной медсестры, как дети с нетерпением ждут, что самый настоящий Дед Мороз вытащит им подарок из мешка, который никогда не опустошается.
В помещении раздался хлопок, отчего Алиса дёрнулась и машинально закрыла глаза, медсестра же никак не отреагировала, девушка краем глаза заметила компанию мужчин вдалеке по коридору. Три фигуры склонились друг к другу, переглядывались, одна из них указывала на Алису. Она повела плечом, ощутив на себе их цепляющие крючком взгляды
— Алиса, — обратилась Софа со страстью кокетки. — Пройдемте в комнату посещений, я вам дам время пообщаться, там будет спокойнее. Зайдите, поздоровайтесь, смелее, не бойтесь.
Вероятно, медик прочитала нерешительность, застывшую на Алисином лице, её жгучее желание неожиданно сменилось сомнениями и ощущением возможной правоты мамы. Стены загудели, Алиса почувствовала вибрацию пола, он словно заходил волной. Она попыталась ухватиться за руку медсестры, но та оказалась дальше, чем Алиса предполагала. Она, устыдившись своей робости, всё же подняла взгляд и увидела его, сидящего на кровати, обычной односпальной кровати с обычной подушкой и одеялом, со стоящей рядом обычной тумбочкой. Никаких мягких стен и отсутствующих углов, всё оказалось не как в кино, такая же, как и коридор, некрашеная комната, обветшалая и угрюмая обстановка разбавлялась его спокойствием. Он тоже оказался другим, ни широких плеч, ни маминого строгого вида, только потерянные блестящие глаза, щуплый стан и бородка. Алиса причмокнула ноткой разочарования и несмело проронила:
— Здравствуйте…
— Здравствуйте, — тут же откликнулся он после длительного ожидания, когда же она заговорит. — Я верил, что ты придешь, я тебя ждал.
Алиса нахмурилась. Как он мог ее ждать? Она всматривалась в его наполненные светом надежды глаза, морщины, обступившие невысокий лоб и ореол глаз, и пыталась понять, несет ли он бред или его кто-то предупредил о её приходе.
— Не пугай девочку, — зашипела на него медсестра. — Проходите, не бойтесь, они спокойные. Можете присесть, — услужливо она указала на стул.
Алиса прищурилась. Интересно наблюдать, не то чтобы интересно, скорее прискорбно и отвратительно, как лицо Софы менялось. В её взгляде улавливалась струйка презрения, как только Софа переводила взгляд на неё, эта струйка куда-то улетучивалась, что тоже странно, ведь она, Алиса, — просто девочка, а к таким взрослые тётеньки относятся пренебрежительно.
— Я Женя.
— Я знаю. Ты мой дядя.
Алиса снова покраснела, как в автобусе, её отбеленная зимой кожа налилась румянцем, она отодвинула ворот куртки. Он заговорил первым, значит, хочет общаться.
— Я так тебя ждал, я знал, что ты придешь, — повторял он, перебирая пальцы, заламывая ладони наружу. — Ты знаешь, мне так одиноко, я здесь совсем один, совсем.
— Не прикидывайся, где же ты один?
Алиса, сама от себя не ожидая, резко повернулась в сторону женщины, пристально посмотрела на неё, взглядом попытавшись прожечь в её больничном наряде дыру, как делала это мама. Фокус сработал, Софа замолчала.
— Откуда ты приехала? Ты ведь приехала ко мне? Как тебя зовут?
— Меня зовут, — Алиса всматривалась в угловатое лицо дяди, — меня зовут Алиса. Мы живем всё там же, где и раньше, в городе, только стало меньше народу, скучно бывает, даже погулять не с кем.
Внешне он ничем не выдавал себя, походил на адекватного человека, человек как человек, со своей бородкой довольно интеллигентный, он мог бы запросто оказаться актером, или певцом, или начальником отдела продаж. На его лице не было ничего необычного, никаких уродств, признаков безумия, только странно блуждающий взгляд. Нелепо одетый в широкие сочно-чёрные брюки, походящие больше на юбку, спортивную кофту, свисающую чуть ли не до колен. Худой, спортивной конституции, как и Алиса, под глазами мешки, брови опущены, отросшие чёрные пряди волос зачёсаны вправо. Если бы Алиса увидела его в толпе, то не поняла бы, что с ним что-то не так. А что? На нём не написано, что он живет в сумасшедшем доме. Она попыталась зацепиться за мельчайшую деталь, чтобы подтвердить подозрения и знания о его нормальности, но не могла ни по жестам, ни по словам оценить степень сумасшествия. Прищурившись, она разглядывала его, как зверушку в зоопарке, интересно, понимает ли он, в каком положении находится. А если да?
— Ты тут живешь? — решила она начать с очевидного.
Сосед по комнате подошел сзади и встал за Алисиным стулом, слегка склонившись над ней. Она беспомощно обернулась на медработника и пожала плечами, та засуетилась, приглашая обоих пройти в комнату посещений, на что Алиса отвесила кивок и поднялась, готовая покинуть Женину обитель.
— Я тут живу, здесь. Больше нигде не живу, — говорил он по пути, размахивая руками. — А ты ездишь на машине? Рулишь? Ты приехала на машине? — Алиса мотала головой. — Я бы очень хотел порулить, — он обвёл пальцем нашивку на свитере.
— Да, я тоже. Я бы хотела научиться водить.
— То есть ты умеешь? — оживился он. — Покатаешь меня, когда у тебя появится машина.
Они вернулись в комнату посещений. Софа открыла им дверь справа от стола женщины с высокой причёской и предложила пройти. Алиса кивнула в знак благодарности и решила не тянуть время. Комната оказалась не маленькой, из мебели кушетка и два кресла, стол со стареньким компьютерным монитором, два стула рядом, раковина, неясно, зачем она здесь, стеллаж, на котором громоздились настольные игры, детская азбука, журналы. Она присела на серую кушетку, прижалась к стене, вытянув ноги, Женя сел с краю. Разговор не ладился. Алису душило ощущение, что он не понимает, кто она.
Очарование, которое тлело в мыслях Алисы, куда-то улетучилось, его растворили запах, стоявший в коридоре, назойливость Жени, с ним точно что-то не то, пусть она пока и не поняла, что именно, но у неё возникло чувство, что он что-то недоговаривает, словно боится проговориться. Алиса смотрела на его засаленные волосы и пыталась выудить что-то ценное из его сознания, что-то, что доказывало бы их связь и подтверждало бы то, что она не зря приехала, но он не поддавался на её уловки и каждый раз срывался с крючка.
— У тебя красивый свитер, — смотрел он так, словно просил киндер-сюрприз у мамы. — Можно я потрогаю?
Он не смотрел ей в глаза, но уже тянулся к рукаву, в беспокойстве она косилась на дверь, за которой осталась медсестра, пыталась оценить, как быстро та сможет прибежать, если раздастся крик о помощи.
— Можно, — сглотнула она, прикрыла глаза и вытянула руку вперёд.
— Какой мягкий, — умилялся он, держа её за рукав. — Я хочу рассказать тебе правду…
Его глаза заговорщицки заблестели, он наклонился над углом стола, притянув Алису к себе, по её телу пробежала дрожь, она снова сглотнула. Что же он хочет сказать? Женя оглянулся по сторонам, задержал взгляд на окне.
— Через окно могут не только услышать, но и увидеть. Тебе опасно тут находиться, — кивнул он в подтверждение своих слов. — Тебе лучше уйти. Тот, кто сюда попал, может не вернуться. У меня раньше был дом, была мама, а теперь ничего нет, они меня не отпустят.
Она непонимающе помотала головой и тут же ухмыльнулась. Вот и странности. Долго ждать не пришлось.
— Ты не думай, я ведь не сумасшедший, просто живу тут. Но ты мне нравишься. Будешь привозить мне чего-нибудь вкусное? Мне так хочется чего-то.
— Да, я привезла печенье, шоколад, они у… — Алиса показала на дверь, тут же отдернула руку, вспомнив, что пальцем показывать нехорошо. — Ты помнишь свою сестру, мою маму?
Он всматривался в её лицо, словно пытался понять, кто перед ним находится, словно забыл её и их разговор, она ёрзала на скрипуче-кожаном полотне кушетки. До неё доносились звуки капель воды из-под крана, они отбивали размеренный ритм, под который можно пуститься в вальс, закружиться под натиском партнёра, на котором держится весь танец, а ты, словно лист, сошедший с дерева, гонима потоком ветра, кружишь, разбивая воздух небесного зала, носима неведомой силой, рискуешь упасть, если он оступится, и чувство возникает, что ты себе не принадлежишь и ничего изменить не можешь. Алиса осознавала, что сейчас не владела ситуацией, всё пошло как-то само собой, он неуправляем, и в то же время его, как ребёнка, можно разговорить, только нужно найти ту самую клавишу, нажав на которую, узнаешь всё что хочешь. Так и с другими людьми, только с ним всё немного проще.
— Помню, — он обеспокоенно взглянул мимо Алисы. — Она такая… противная. — Он сморщил нос так, что ноздри почти вывернулись наружу, обнажая колющие воздух темные волоски. — Постоянно забирала мои игрушки! Не повезло тебе с мамой. Она ведь твоя мама? Да, конечно, но ты не похожа на неё, — затряс он головой. — У тебя такой мягкий свитер. Ты добрая. Подаришь мне такой же?
«Он же женский, — украдкой она взглянула на дядю. — Какой хитрец! Это он манипулирует мной, довольно неглуп!»
— Конечно, подарю, только найду работу, я окончила техникум, бухгалтер, считать нужно, с бумажками работать, а вот работы нет.
— Работать… Я тоже хочу работать, но нам тут не дают работать. Ничего не дают делать, что мы хотим, ты понимаешь меня? — распылялся он. Она кивнула. Он снова оглядывался по сторонам и нависал над столом. — Я не сумасшедший. Посмотри, кто рядом с нами. Это ужасные люди, они пытаются нам сделать плохо, — он показал на дверь.
«Это диагноз, — подумала она. — У него мания преследования?»
— Ты мне не веришь? — отпрянул, а потом снова приблизился, Алиса оставалась сидеть неподвижно. — Можешь не верить, но они пытаются убить нас. Мы не можем сидеть сложа руки, но я не хочу, не хочу делать плохо. У тебя красивая кофта. Пообещай привезти мне такую же…
В дверь постучали, он подскочил:
— Это они!
— Можно проходить в зал, концерт начинается, — в дверь просунулась голова и с тем же кокетством, что и раньше, тряхнула волосами. — Женя, поди к остальным, а Алиса посмотрит на тебя, как ты мастеришь.
Алиса кивнула в подтверждение слов, а сама отвела взгляд, оставаться ей тут не хотелось. Запах, странности дяди, мама была права в том, что отдала его сюда. Да, они могли бы навещать его, но это все, что можно сделать. Жить с таким человеком нереально и даже опасно, вдруг ему покажется, что они хотят сделать ему плохо. В какой-то момент после находки уведомления она думала, что можно забрать дядю домой, можно было бы уговорить маму, оформить опеку над ним или что там оформляют. Сейчас же эта идея казалась бредом. Нужно отсидеть мероприятие, дождаться окончания рабочего дня, рейсовый уже уехал, и оставить дядю здесь, как оставила мама. Что ещё предстоит увидеть? Готова ли она? Нет, не готова, но он будет ждать. «Будь сильной!» — приказала она себе и мысленно отвесила пощечину.
Где же то волшебство из детства? Оно осталось на просторах, на которые больше не вернуться, в детстве всё кажется возможным и не сказочным, если ты хочешь, можешь превратиться в снежинку и бесконечно долго кружиться в воздухе. Или можешь стать козленком и резвиться вприпрыжку, чесать прорезавшиеся рожки о столбик забора, пытаться просунуть голову между штакетин, чтобы дотянуться до капустного листа, застрять там, высунуть язык и блеять, пока тебя не достанут из заборной щели. Тебе не обязательно становиться кем-то реальным, твои трансформации ограничены твоим же воображением, можно стать русалкой, Белоснежкой, Котом в сапогах, воображение рождается из сказки, потому они незаменимы. Ребенок без сказки будет бедным, истощённым, не способным придумать что-то необычное. Как человек сможет придумать что-то гениальное или найти выход из сложной ситуации, если ему не читали сказок? Никак. Как бы хотелось жить в сказке. Сумасшедшим повезло больше всех. Сумасшедшие уже живут в сказке, им нечего додумывать и домысливать, их мозг уже сотворил эту сказку.
Алисины размышления прервала вошедшая Софа, девушка последовала примеру Жени и приняла неизбежное. Она оказалась в группе женщин, которые тоже приехали навестить родных. Их было всего шесть или семь. Они сидели в одном ряду, остальное пространство зала с уже расставленными стульями занимали мужчины, жители интерната. Ноздри Алисы раздулись, голова вжалась в плечи, она вцепилась в металлическую ножку-дугу стула, чтобы не упасть с него, все пошло кругом, завертелись глубоко-синие шторы, бумажные цветы, фотозона с закрученными лентами. Их было слишком много, она пыталась отыскать глазами Женю, но ей это не удавалось. Разные лица, все с признаками нездоровья, одни улыбались, другие кривлялись, третьи морщились, один играл на губе пальцем, его глаза светились счастьем, почему-то он пугал даже больше остальных, ещё один хлопал и тоже радовался. Были и такие, которые сидели с насупившимся видом. Женщин вместе с Алисой посадили в первый ряд, потому ей приходилось поворачиваться, чтобы рассмотреть зрителей. Того, который хлопал, неожиданно с размаху сбил со стула сосед слева.
Она беспомощно перевела глаза на шуршащего бумажками за столом культорганизатора, та хитро улыбнулась и покачала головой.
— Мальчики, — секундный взгляд и вздох. — Ну-ка прекратите возиться, у нас же гости. Покажите, что можете вести себя прилично.
— Здесь только мужчины?
Откуда-то взявшаяся смелость склонила Алису к соседке, пожилой даме, благоухающей советскими духами.
— Милая, это же мужской интернат, — она только покосилась на неё. — Представь, если бы тут были женщины, они бы все захотели жениться.
Алиса не нашла что ответить, ведь сказать, что она об этом не думала, а пару недель назад не знала о существовании этого места, было бы глупо. Глупой ей казаться не хотелось.
— Бедолаги, им никогда не знать семейного счастья, — сетовала соседка, Алиса сделала заключение, что ей хотелось поговорить. — Не так давно здесь был такой скандал, — женщина прикрыла рот ладонью. — Возникли подозрения, что у одной работниц роман с… Ну, вы понимаете.
Алиса поморщилась, как же гадостно говорить об этом. Её не хотелось слушать напыщенный шёпот и подобные истории, но женщину было не остановить.
— Ты знаешь, её уволили! Значит, было за что.
— Давайте начинать!
Культорганизатор спасла Алису от дальнейшего рассказа, девушка выдохнула. Мужчины затопали, кто-то захлопал, кто-то запел песню, вероятно, организатор имела успех среди этой разношерстной и в то же время представлявшей единый механизм публики. Кто-то выкрикнул:
— Давайте петь!
— Леня, погоди…
Ведущая закатила глаза. Она ни капли не нервничала, на её лице отражалась озёрная гладь, пока она перебирала пальцами клавиши громадной гармони, водружённой ей на колени, не притрагиваясь к ним на самом деле. С полным загадки взором она притянула к себе инструмент и пустилась растягивать мехи, по залу молоком разлились мелодичные звуки, вытягивая низы тюлей, развешанных по стенам в контраст к синим занавесям. Сейчас бы Алиса сказала, что ей здесь нравится, тут можно устраивать представления, шоу мыльных пузырей, наверное, мужчинам бы понравилось, или пригласить мимов в качестве благотворительного сеанса, вот бы был восторг, но пока звучал фокстрот от загадочной женщины с тёмными пружинками-волосами. Организатор не смотрела ни на кого и в то же время глядела на всех, её взгляд был направлен вдаль зала, потому от него можно было урвать кусочек, заполучить себе её внимание, она с баяном словно обнажённая Фрида, о которой Алисе рассказывали на истории, казалась властительницей взоров и умов. Алиса смотрела на неё и понимала, что женщина едина с мелодией, баян двигался в её руках, и она двигалась вместе с ним, уворачиваясь и щемясь местами, а то, разливаясь, раскидывала руки, расходилась и становилась такой большой, что не помещалась в своё тело.
Мелодия резко прервалась, мужчины загудели, как болельщики на хоккейном матче, требуя ещё и ещё, но женщина скорёхонько отложила баян и, рукой показывая что-то вроде волны, утихомирила зал, она пригласила пары мужчин к столам, на которых лежали материалы для поделок. Алисина бровь поползла вверх, как она так смогла? Где же Женя, его не видно.
Организатор бегала вокруг столов, те, кто не успел занять место на мастер-класс, шумели в зале. Поднявшийся снова галдёж стих с потеснившей уснувший баян мёртвой музыкой из колонок. Где же Женя? Что она здесь делает без него? Девушка зевала, её голова клонилась к плечу, стало как-то всё равно, что происходит. Она смирилась с окружением, с мыслью, что здесь не обычные люди, а какие-то не такие, другие. Чуждое страшно только поначалу.
На неё покосилась бабушка, сидевшая рядом, словно прочитала мысли. Алиса попыталась выдавить услужливую улыбку, но лишь снисходительно покачала головой:
— Кто ваш родственник?
— Мой сын, милая, — та опустила глаза.
Вопрос смутил её или огорчил, чёрт, не нужно было спрашивать. Где же тактичность? Она не спрашивает в ответ об Алисином родственнике, значит, не хочет говорить.
Неожиданно бумаги перестали шелестеть, свёрнутые вкось цветы красовались в руках мужчин, они поспешили раздарить поделки посетившим их гостям. Алиса закрутила головой, все засуетились, больше организатор не организовывала публику, потому всё вокруг засвистело, залаяло, девушка погрузилась в мир звуков, которые заполнили все пространство зала и понемногу превращались в пчелиный рой, что гудит и вот-вот готов напасть на расхитителя медового царства.
Она оглядывалась вокруг, кто-то продолжал хлопать, кто-то выл, пытаясь изображать певца с микрофоном в руках, а один встал посередине зала, возвысился над остальными, он был таким мощным, нет, не выглядел грозно, казалось, он превосходил остальных, с тёмной шапкой волос, добродушными глазами, полными доверия и русской души, тяжеловесным взглядом и пухлыми щеками, словно его откормила заботливая хозяйка, мягкие очертания лица выдавали его, казалось, он сейчас скажет: «как же я вас всех люблю!» Алиса смотрела на него снизу вверх и ждала продолжения: что же он сделает? Он мог бы закричать, скорчить рожу, как и многие здесь, мог бы напасть на щуплого соседа, его комплекция обеспечивала явное преимущество, но он ничего такого не предпринял. Они все могли бы делать что хотят. Вот везунчики. Алиса рассматривала декоративно развешанные шторы и думала, как это парадоксально, нормальные люди скованы в действиях приличиями, правилами морали и собственно законами, а сумасшедшие свободны во всем. Что же это получается, у сумасшедших больше свободы?
Мужчина вытянул единственный выигрышный билет и затянул душевно, подобно баяну, мелодию, вначале исторгая её гортанью, звук разливался гудением среди шумящей морем толпы, а после переливался в голос, гнусавый, такой, что лучше петь ту самую песню про поле и про коня. Он пел настолько душетрепещуще, что вместо березки, про которую шла речь в песне, перед её глазами возникал дачный домик, где проходили семейные посиделки, где Алиса помогала маме собирать помидоры, сочные и такие большие, что не помещались в ладонь, где она обливалась из ведра, качалась между деревьев на тарзанке. Она потерла глаза, чтобы убедиться, что ей не чудится, перед ней действительно растекались мелодичные ленты, издаваемые незнакомым ей сумасшедшим.
Пока он пел, его парадировал другой, безобидный на вид, но кривляющийся, расположившийся у столов мужчина. Он изображал, что держит микрофон, и открывал рот, а артист не обращал внимания, все пел, пел, когда песня про березку закончилась, он начал её сначала, а потом ещё и ещё. Алиса было не поняла, что он поёт заново, но после услышала знакомые четверостишия и смекнула, что здесь что-то не так, покосилась на женщину, сидевшую рядом, чтобы убедиться, что она не начинает сходить с ума, кто знает, может быть, это заразно. Соседка снова проигнорировала Алису, а «белая березка» продолжала транслироваться.
Алиса ощутила что-то не физически, а ментально, никогда раньше она не чувствовала так явно, что кто-то просит о помощи, её что-то укололо изнутри. Она задышала часто, взглядом стала искать источник, головой понимая, что боль внутренняя, а телом ещё нет. Её взгляд уперся в соседку, которая сжимала кулаки и взглядом сверлила собственные колени, упрямо не глядя на продолжающего выступление артиста.
— Что с вами? У вас всё хорошо? — Алиса наклонилась к женщине.
— Это мой сын! Я заставляла его в детстве учить эту песню, а он не хотел! Я его заставляла! — Она беззвучно причитала, тряся головой и содрогаясь телом. — Он наказывает меня! Как жаль, что его забрали сюда, я теперь не могу получать его пенсию.
Алиса взглянула на певца, он выглядел так добродушно, едва ли он кого-то наказывал. Девушка пыталась подобрать слова, но вместо того, чтобы произнести что-то утешающее, обняла женщину за плечи и потянула на себя, на удивление та поддалась, заключая свои рыдания в кокон из Алисиных рук.
Когда соседка перестала всхлипывать, Алиса с глазами, полными сожаления, освободила её от своих плетей-рук, та признательно отодвинулась, а Алиса выскользнула в толпу, промчавшись прямиком к выходу мимо тех, с кем не хотела встречаться взглядом.
Что она тут делает? Она судорожно доставала из сумочки телефон, вдыхая воздух сквозь дверную щель: «Уже бы всё закончилось, вертись оно всё колесом!»
— Алло! Лёля, это была плохая затея, тут полные дребезги, Женя… — она запнулась. — Мой дядя, он не в порядке. С его головой не всё в порядке. И вообще тут ужасно.
Она тараторила, чтобы успеть сказать как можно больше, хотелось разделить с кем-то непосильный груз.
— Ты там, это, не задерживайся, — Лёлин голос, как и всегда, звучал задорно. — Когда приедеш-шь?
— Надеюсь, скоро. Наверное, через пару часов. Такое чувство, что это не закончится. Тут так темно, ладно, я пошла, а ты — коза! Могла бы и посочувствовать!
— Успокойся, подруга, всё нормуль! Не надо было тебе туда ехать…
Алиса вздохнула и, не найдя, что сказать, нажала «отбой». Ведомая идеей отыскать Женю, она взобралась по лестнице, перескакивая через ступеньку, а местами и через две, миновала закрытые белые, как одна, двери и оказалась у комнаты, или палаты, или чем она там являлась, у того помещения, в котором жил Женя. Она не решилась толкнуть дверь, хотя её запала хватило бы на это, она не оставила себе времени подумать и уже занесла кулак, чтобы постучать как можно громче, но услышала шёпот, который перерастал в надрывающийся спор.
Она обернулась на приглушенные голоса, которые доносились из комнаты напротив. Вдруг это Женя? Словно в детстве, она приподнялась на носки кроссовок, затаила дыхание, нервно подергиваясь по сторонам, так и подкралась к источнику звуков. Она не могла разобрать, о чём идёт разговор, только уловила страстные нотки, которые мужчины вкладывали в каждое слово, они о чём-то спорили, один с натиском набрасывался, сыпал обвинениями или претензиями, второй давал отпор, но в его голосе улавливалась вина. Алиса закрыла глаза и постаралась прислушаться, но вместо этого провалилась в воспоминания.
Раз, два, три… Тикали часы в маминой спальне. Их подарили на юбилей комбината, как и остальным семьям города, которые трудились на бумажных валах. Алиса не любила эти часы, но всегда вслушивалась в их сердечные ритмы, чтобы сконцентрироваться, ухватиться за секундную стрелку, понять, что движется она не сама по себе, а что её тоже движут. И это не от неё зависит время, а от того, кто есть выше, что есть выше, ведь над людьми всегда кто-то был, что-то более сильное и могущественное. Время нельзя изменить, оно не подвластно людям, как бы этого не хотелось. Почему нужно думать об этом? Да просто потому, что сказки, так бережно и аккуратно помещенные в маленькую головку Алисы, жили сами по себе и требовали, чтобы она ходила с ними за руку. Стрелка на часах помогала ей увидеть ошибку в тексте, понять, какой дать ответ на вопрос в домашнем задании по истории, как выждать время до дня рождения, ведь пара дней — это всего лишь промежуток времени, разделенный секундной стрелкой на множество частей.
То, что она услышала, заставило её отпрянуть от двери, закрыть глаза. Всё произошло так быстро, что она не успела сообразить, её отбросило к стене, она ощутила тянущую боль в области затылка, расходящуюся вниз к спине. Из её рта со свистом вылетел воздух с еле ощутимой примесью голоса. Она не вскрикнула, скорее, простонала потерянно и безутешно. В висках разрасталась пульсация. Нащупав руками опору, она отчаянно прижалась к холодящему кровь бетону. Её грудная клетка прерывисто вздымалась, она беззащитно хватала ртом застывший воздух, несколько мгновений, и ей удалось взять себя в руки и снова приблизиться к двери, сфокусироваться на шёпоте.
— Настало время, посмотри, здесь же гости, а ты ведешь себя как человеческий ублюдок. Зачем всё это? — басисто говорил кто-то.
— Чтобы они не теряли веру. Послушай, да, я не доиграл, но они всё равно в наших руках. Поверь, они даже не подозревают, — тонюсенько пищал другой.
— И всё равно, их стало слишком много, эти бесхребетные, они омерзительны… Мы должны походить на людей, а ты ведешь себя…
Алиса старалась не двигаться, чтобы не выдать себя, услышать продолжение разговора. О чём они говорят?
— Омерзительны, — вторил ему голосок.
— Ты же мог все завалить… — не унимался первый и давил: — Давай сделаем это. Ты видел новенькую? Думаю, она поверила нам. Насколько же они глупы, их мозг не дает видеть что-то дальше собственного носа, — хмыкнул он. — Тупицы. Они не могут увидеть очевидного. — Она напряглась, затаила дыхание, чтобы расслышать, что скажется бас. — Что мы не те, за кого себя выдаем.
— Нельзя-нельзя, — ей показалось, что второй замотал головой в истеричной лихорадке. — Мы ещё не готовы. Не сейчас. Подожди немного.
— Нет так нет, — хмыкнул тот, что с басом. — Но это произойдет. И очень скоро!
Она не могла выдержать больше ни секунды, изо всех сил бросилась к лестнице, её ноги заплетались, словно ветви в порывах ветра. Тело перестало слушаться, словно бесформенная масса, оно подавалось вперед, а ноги не поспевали за ним, его несла вперед неведомая сила. На секунду ей показалось, что сейчас она окажется на полу, улетит носом вперед, кубарем скатится по ступеням и распластается у подножия лестницы, вдохнет запах кусков по-весеннему рыхлой земли, занесенных кем-то заботливым в коридор, так и не выметенных обратно на улицу. Она цеплялась за перила и вбирала в себя тяжёлый запах, переносилась мыслями на свежевспаханный картофельный огород, где воздух кажется более чистым и успокаивающим, где пахнет землёй и плодородностью. В висках также что-то пульсировало, направляя её сознание на грань с болью, но не перевешивая ни в ту, ни в другую сторону, заставляя балансировать на границе, которая после сегодняшнего дня не была прежней, но и не изменилась кардинально, потому что мозг отказывался принимать реальность такой, какой Алиса её увидела. Истеричный смех, хлопки в ладоши, крутящаяся по кругу песня про березку мерцали клипом. Она удержала себя на ногах, вцепившись c налету в по-стальному холодную ручку двери, которая оказалась спасительным кругом в её пошатнувшемся мире. Это последняя капля, она больше не останется здесь ни на минуту. С неё хватит. Всей своей незначительной массой Алиса навалилась на дверь, то подалось вперед, весом замедляя Алисин полёт, и тут она увидела лицо Жени. Это произошло так быстро, что Алиса не успела понять, как оказалась на асфальте, перелетев ступени, она приземлилась прямо на Женю. Он распластался, раскинув руки и стараясь не касаться Алисы, залепетал:
— Больно-больно! Ты чего дерешься?
— Прости-прости, — в голове шумело, она зажмурилась только для того, чтобы звездочки, мелькавшие перед глазами, пропали. — Ты как? Женя, ты в порядке?
— Ты вылетела, как ракета! — ощупывал он себя. — Я хотел пойти в зал.
— Ты все пропустил. Где ты был? Я искала тебя, и я услышала…
Она поднялась, отряхнулась, поморщившись от того, что оказалась на собственном дяде, с определенных пор Алиса перестала любить тесные контакты, прикосновения, у неё развилась контактофобия, которая проявлялась не постоянно, а скорее под настроение. Она не могла припомнить, когда именно стала сторониться чужих касаний, словно эта эмоция присутствовала всегда. При походе с однокурсниками в кафе, если кто-то брал её под руку с удачной шуткой, она могла и не заметить, что ей что-то не нравится, но если кто-то задевал на парах или в автобусе рядом садился грузный мужчина и неизбежно прижимался к ней, кто-то случайно толкал в очереди, губы её кривились, мышцы лица еле уловимо дергались, а по спине проходила дрожь, словно ей становилось страшно от этих прикосновений. Она не могла припомнить ничего, что способствовало бы развитию этого страха, никаких тебе травм, потрясений, ей просто перестало нравиться, когда её трогают другие. И теперь, когда так тесно пришлось прижаться к дяде, она ощущала себя уязвлённой.
— Я узнала ужасную вещь. Я такое услышала. Я не понимаю, в чём дело.
Она лепетала и не смотрела в его глаза, словно оправдывалась за падение, за то, что не смогла найти его раньше, за то, что он пропустил представление, пока помогала ему подняться. Ведь это он сумасшедший, а она нормальная, значит, она должна отвечать за него, и она приехала именно к нему, а не чтобы поглазеть на чокнутых мужиков, которые её только пугали, разве кроме поющего про берёзки мужчины. Если сказать Жене, то он может не понять, а если не ему, то кому рассказать о странном, тревожащем её разговоре. Она взглянула на него, его глаза бегали, словно он чего-то боялся и искал кого-то знакомого, кто помог бы ему. Ей хотелось убежать как можно дальше, покинуть это странное место, никогда не видеть изуродованные судьбой и природой лица, не возвращаться к крошащемуся мелкой кирпичной стружкой зданию. Но когда она увидела, что Женя боится тоже, уловила его дыхание страха, даже не дыхание, а всего один единственный выдох, в котором почувствовала внутреннюю дрожь, она поняла, что он в том же замешательстве, что и она.
— Женя, скажи мне честно, — она взяла его за руки и заглянула в глаза. — Только не ври мне. Что здесь происходит? Ты в опасности? Что они задумали? Что они хотят сделать? О каком плане они говорили? Кто они, чёрт возьми, такие?
Она рассыпалась вопросами, а он лишь часто открывал и закрывал маленькие глазки, из его молчания невозможно было сделать вывод, понимал ли он её слова, что думал в этот самый момент. Могла ли она всё себе надумать? Она могла понять разговор неправильно, вырвать фразы и предложения, да и к тому же она в дурдоме! Что можно ожидать от его обитателей? Всё, кроме нормальных речей. Если она выдала желаемое за действительное, то кто-то должен разубедить её в её же неправоте. И пусть этот кто-то будет её дядя. Осталось послушать, что он скажет.
— Давай, — стрельнул он глазами. — Не здесь. Пойдем ко мне.
— Я не хочу туда возвращаться, там они, — она с ужасом замотала головой.
Она представила, что за дверью разговаривали два брата, один из них старший, амбал в растянутой грязной майке, второй пискля, худой, обязательно с острым, как клюв, носом, вывалятся из комнаты и обнаружат в коридоре Алису и Женю. Они переглянутся, перемигнутся и схватят их. А дальше. Что бывает в таких случаях, Алиса не знала, но могла предположить, что их разорвут на кусочки, будут пытать, что бы это ни значило, или выбросят в близнаходящееся озеро на радость щукам, чтобы те вонзили в них свои заточенные охотой зубы.
Женя всё ещё ничего не сказал, его глаза бегали, словно он опять выпал из реальности, ей хотелось потрясти его за плечо, но она не решалась больше не из-за страха перед ним, а из-за того, что ей самой не понравилось бы, если бы её трогали.
— Есть одно место, — он притянул к себе её руку, медля и заглядывая украдкой в глаза. — Идём.
Он потащил оторопевшую Алису за собой по выложенной каменной плиткой дорожке, то и дело дергая её, чтобы она поторапливалась. Он шёл так быстро, что она спотыкалась, несмотря на свою худобу, ему удавалось удерживать племянницу без особого напряжения, потому она подумала, что руки у него жилистые. Мимо мелькали полуголые деревья, на которых только начинала пробиваться листва. Алиса всматривалась в их кроны и думала, что у деревьев не всё, как у людей, точнее, даже всё наоборот, зимой голые мерзнут, а летом, когда все раздеваются, они закутываются в наряды. А сумасшедшие — подавно не такие.
Алиса сокрушалась о том, что послушала сердце и поехала сюда, ведь могла бы сидеть дома, продолжать искать работу, а её понесло за справедливостью. Казалось, что Женя лишён способности рассуждать, потому она не надеялась услышать что-то толковое, шла за ним, потому что идти всё равно было некуда. Они свернули с дорожки и пошли по мрачно свежей земле, в ста метрах виднелась деревянная безугольная беседка. Белые кроссовки Алисы вязли в весенней грязи, она увидела, насколько замаралась, только когда дошли до места, она попыталась оттереть чирки, оставленные пяткой на джинсовой штанине, но ничего не выходило, грязь успела высохнуть.
Перед тем как забраться в беседку, Алиса взглянула на небо, — над интернатом сгустились тучи, огромный кусок обмакнутой в лужу ваты повис над постройками и вот-вот разойдётся дождём. Они уселись на скамью так близко, что Алиса еле могла поставить ладонь между ними. Она не спускала с него глаз, следила за обездвиженным лицом, на котором не отображалось ни эмоции, словно Женя спал.
— Ты должна меня внимательно выслушать, — напирал он не тоненьким, как раньше, голоском, а напористым тоном, словно голос принадлежал и не ему вовсе. — Каждое слово, Алиса, ты должна запомнить каждое слово.
Алиса вскинула бровь, сканируя его взглядом. Она заерзала, запихала руки в карманы такой же белой, как кроссовки, куртки, нащупала телефон и стала перебирать его, крутить, готовая в любую секунду вытащить наружу и нажать кнопку быстрого набора, на котором стояло «мама».
— Если ты мне не доверяешь, — кивнул он на карман, словно прочитал её мысли. — Мы можем оставить всё как есть, но, чёрт, Алиса, клянусь тебе, что ты совсем скоро пожалеешь, что не послушала меня. Ты просто не можешь представить, ты совсем ещё ребенок!
Она мотала головой, пока он говорил, слишком всё походило на речи тех двоих. Сглотнув, она кивнула, чтобы он продолжал. Она попыталась усмирить свой пульс и сконцентрировать взгляд на Жене, схватила себя за запястье.
— Всё не так, как ты представляла. Ты училась, ходила в школу, а теперь, — посмотрел он вопросительно, — на работу?
— Нет, я ещё ищу работу.
— Это не имеет смысла. Ты не понимаешь, насколько это не имеет смысла. Имеет, конечно, но вовсе не тот, о котором ты думаешь.
Она ускоренно моргала, пытаясь понять, не спит ли она.
— Этот мир не такой. Ты живешь в иллюзии. Мы и вы — разные существа, — он испытующе смотрел на неё. — Люди — это рабы, вы обеспечиваете нас воздухом и необходимым для жизни.
Алиса округлила глаза и затрясла головой. Чёрт, её дядя чокнулся, собственно, чего ещё ожидать от этого места.
— Не понимаю, — Алиса смотрела на него во все глаза. — Мне кажется, что тебе нехорошо. Давай я позову помощь?
— Нехорошо? Мне замечательно. Ты должна просто на минуту представить, что всё так, как я говорю. Мы — сверхлюди, все сумасшедшие, живем вот в таких усадьбах, а вы — рабы, которые нам прислуживают, устраивают мероприятия, готовят еду. Понимаешь?
Они словно разговаривали на разных языках, он воображал, что знает всё на свете, а она не знаете ничего, хотя сумасшедшим здесь можно назвать только одного. Алиса вздохнула и не решалась сказать правду, колючую, режущую правду, которая стала для неё очевидной.
— Хорошо, — смекнула Алиса, решила подыграть дяде. — Если всё так, то откуда вы, боги, взялись? И почему ты мне всё это рассказываешь?
Она скрестила руки на груди и забарабанила пальцами по предплечью. Он нервно дергался и теперь уже не был похож на того безэмоционального дурика, скорее, он стал рассерженным преподавателем, который поучает студентов из-за того, что не сдали вовремя курсовые работы.
— Потому что ты понравилась мне, у тебя добрые глаза. Мы живем рядом с человеком испокон веков. Мы управляли вами, мы строили поселения, города, создавали этот мир вашими силами. Люди быстро плодились и оказались куда более проблемными, чем мы представляли. Они болеют, пьют алкоголь без меры, ругаются, борются друг с другом, ведут себя так мерзко, как ни один альтьёр1 не повел бы.
— То есть ты тоже из них — аль… Как ты сказал?
Алиса перебила дядю, который говорил так жадно и быстро, что у него вокруг губ образовалась пена.
— Альтьёры. Раньше нас было мало, нам требовалось много людей, чтобы создать те условия, которые есть на планете сейчас. Так и развелось человечество.
— Но вы же… — Алиса подбирала слово. — Убогие?
— Тебе так только кажется, — он пригнулся и потряс головой. — Вы как телевизоры с антеннами. Никогда не замечала, что по телевизору показывают выборочную картинку? Так и вы, видите выборочное. Альтьёры существуют в другом измерении, поэтому вы нас не видите. Нам нужно человеческое тело, чтобы дышать, мы получаем через вас кислород. Когда человеческое тело дряхлеет, когда человек и альтьёр в нем умирает, душа альтьёра переселяется в новое тело. Альтьёр зреет в человеческом организме, как птенец в яйце, а затем пробуждается. Есть специальные очки, они помогают тем, кто только пробудился и не обрёл все навыки. Я помогу тебе такие достать.
— Слабо верится.
Алиса усмехнулась и прижала подбородок к шее. Что он несет? Невозможно поверить, что она надеялась увидеть нормального человека, с которым мама поступила несправедливо, коварно, укрыв его здесь от остальных.
— Во что? В то, что я смогу достать очки? Да, ты права, не смогу. У нас их нет, а вот в Москве, в исследовательском институте, есть.
— Да нет же! — вскинула руки Алиса. — Не верится в бредни, которые ты рассказываешь! Это же вымысел чистого дождя!
Неподалеку сверкнула молния.
— Ты действительно веришь в свои слова? Не зря мама сдала тебя сюда.
По округе раскатился гром, сотрясая почву, пролезающую на свет растительность и повисший между ними вопрос нормальности, на который Алиса уже дала ответ.
— Алиса, ты можешь мне не верить, — он отдышался и протянул ей карту. — Посмотри через очки и тогда говори. Ты всё поймешь. На экскурсии дай эту ключ-карту экскурсоводу.
Она автоматически схватила карту, бросив на неё гневный взгляд.
— Зачем твоим альтьёрам люди? Ты сам не логичен, — развела она руками, сотрясая воздух и морща нос от его слов.
— Для кислорода. Нам нужен кислород для жизни. И нужны ваши руки, иначе как бы мы построили этот мир?
— Чёртовы паразиты!
Алиса вскочила и побежала в сторону жилого корпуса, обдаваемая крупными дождевыми каплями.
— Исследовательский институт в парке Победы, на первом этаже проводится экскурсия по лаборатории, — выдают очки. Возьми очки и возвращайся сюда, тогда поговорим!
Последнее он бросил на авось. Его слова стремительно вонзались ей в голову, на ходу закольцовывая мысль, которая не даст ей спать предcтоящей ночью. Она не останавливалась, сердце бешено колотилось. Это невозможно, нереально. Он чокнутый! Её дядя — чокнутый. Она обернулась, он что-то говорил и жестикулировал, Алиса уже не разобрала слов. Она увидела людей между корпусом и стоянкой, работники грузились с пакетами, рюкзаками в микроавтобус, подопечные усердно махали. Вдруг она осознала, что изрядно промокла, плотная ткань брюк липла к коже. Алиса провела руками по влажным волосам, бросила взгляд в сторону беседки и, никого там не обнаружив, запрыгнула в салон. Напоследок она окинула взором подопечных интерната, они приподнимались на носочках и кривлялись, стараясь достать руками, языками до дождевых капель быстрее, чем те упадут на них. Это походило на демонский танец, проведение обряда, вызывание духа, но не на людей. Мысленно она окрестила интернат котлованом людского тщеславия и приняла решение навсегда покинуть это странное место.
Глава 2. Лаборатория
Пыльный воздух, стоявший в квартире, не позволял вдохнуть полной грудью, тишина гудела и разливала по бокалам сожаление. Между ними давно не было такой близости, чтобы подойти и обнять, мама постарела слишком быстро, это было как кадры киноленты со строкой «спустя двадцать лет», мама долго казалась молодой и энергичной, а потом резко обзавелась морщинами и отсутствием интереса к чему-либо. Она и так казалась Алисе чопорной, но теперь совсем закрылась от разговоров и возможности попробовать что-то новое, казалось, она погрязла в цифрах и рабочих отчётах, не оставила места среди них для домашнего уюта. Говорила Алиса чаще с папой, он, будучи обычным сварщиком, спешил после работы домой, чтобы приготовить ужин и посмотреть с Алисой кино, от чего она постоянно отказывалась, а по субботам они ходили в кафе, продолжая детскую традицию. Папа не менялся, он оставался таким же красавцем, морщины не съедали его южное лицо, темные ночные волосы, нос горбинкой, который он называл шнобелем, к тому же он был порядком младше мамы. Сколько сейчас маме? Не вспомнить год рождения, то ли пятьдесят шесть исполнилось, то ли пятьдесят семь или пятьдесят четыре. Что-то очень много, может, она путает? Алиса всматривалась в мамину округлую местами фигуру: её стройный некогда стан отяжелел, приобрел массивность, словно кости стали шире, она больше сутулилась, потому со своим средним ростом стала казаться ещё ниже. Неужели Алиса в старости будет такой же? Нет, не то чтобы мама некрасива, она весьма даже элегантна для своих лет, очки подчёркивают её образ, как и шаль, что мама носит обычно на плечах, но в общем её старость кажется странной и такой далёкой. Алисе хотелось заговорить с мамой, но мама неприступно шаркала тапками и клубила в сжатом воздухе парами травяного чая.
Девушка мысленно допила бокал и решительно вымолвила:
— Хорошая погодка, не правда ли?
Мама взглянула на неё из-под бровей и сдержала ухмылку, потянулась к шкафчику за ещё одной чашкой.
Она была настолько умна, настолько проницательна, что никогда не заговаривала первой после ссоры. Алисе же обычно не хватало терпения, чтобы дождаться удобного момента, она спешила на авиационный рейс ещё до объявления посадки. Мама с учительской педантичностью разлила чай, затянула в хвост отросшее во всех смыслах каре, которое нужно было вновь покрасить в блонд, и только, когда села за стол, спросила:
— Как ты съездила? Ты видела его?
Она отделяла виноград от веточки, а Алиса тянула время, пыталась подобрать слова, чтобы не сдать свой провал. Девушка рассматривала морщины на лице матери, следы от очков на носу, которые та носила на протяжении рабочего дня и когда сидела за компьютером, почему от них оставались отметины, и даже цвет кожи в этих местах изменился настолько, что стал на несколько тонов темнее, и, даже когда мама ходила без очков, казалось, что они сидят на её носу.
Алиса покачивала ногой в такт мыслям о том, стоит ли рассказать о выдумках Жени.
— Если ты оставила его там, это было правильно, — она вопросительно взглянула на мать. — Он очень активный. И помнит только то, что ты отбирала у него игрушки, мне показалось, — нахмурила она брови, а мама, заметив смену интонации, задержала на дочери взгляд. — Он злится на тебя.
— У нас были разногласия. Он не хотел в дурдом. А я хотела заниматься семьёй. Вот и вся история, — мама перестала перебирать виноград. — Ты так извиняешься?
— Я не говорила, что извиняюсь.
Алиса отодвинула чашку. Она осеклась, поскольку сама уловила в своем голосе враждебность. Выпалила как скороговорку, боясь запнуться, оттого проговаривая быстрее, чем нужно:
— Знаешь, он говорил странные вещи. О том, что люди рабы, что сумасшедшие из высшей расы, что мы в большой опасности.
— Милая, он говорил столько чуши, что я не запоминала её. Он подпортил мне детство и юность, но я не дала испортить ему нашу жизнь, — она покачала головой. — И тебе не советую.
— Ладно, — Алиса сдерживала ругательства и отвращение, которые прокручивала в голове. — Разве ты не могла его навещать?
— Да, я сожалею, — мама потерла виски, придвинулась к столу и посмотрела на дочь пристально. — Ты права, полностью права, нужно было навещать. Ты сильнее меня. Как-нибудь мы съездим к нему, хорошо?
— Да, отличная идея! Или ты можешь сама? — Алиса лукаво взглянула на маму. — Я хотела попросить тебя… Могла бы ты дать денег? Я знаю, что не работаю, но мне нужно развеяться. Я хочу съездить в Москву. На пару дней всего, много не надо.
Воздух схлопнулся, девушка теребила сетчатую бордовую салфетку, прощупывая дырочки, она проглатывала отвращение, с которым ей гадостно было выпрашивать у мамы деньги, льстить и соглашаться с её правотой. Сейчас она откажет. Она точно не согласится после происшествия с дурдомом. Алиса, затаив дыхание, бросала на маму кроткие взгляды, словно выслеживала добычу, но вместо добычи — мама и её решение о том, получит ли Алиса деньги на поездку. Поехать в Москву — так необычно. Если Алиса куда и ездила, то с родителями или с классом, ещё никогда она не уезжала одна на дальние расстояния. Такого просто не было. И она с трудом представляла, как найти путь, с которого отправляется поезд, как расплачиваться в метро, где переночевать в Москве. Казалось, что всё это неважно, что всё мелочи, которые можно решить, но именно они волновали девушку больше всего, забивая мысли, заставляя не думать о произошедшем вчера.
— Ты поэтому такая загадочная с утра? — мама одобрительно скривила губы.
Алисе ничего не оставалось, как кивнуть, несмотря на оставшуюся в ней злость, она решила, что разубедится в словах Жени.
— Я могу взять выходные, или съездим вместе на выходных, что ты думаешь?
— Понимаешь, — она старалась найти нужную кнопку. — Я хотела предложить поездку Оле, но вообще я мечтаю съездить одна. Мне уже столько лет, а я нигде не бывала.
Сердце Алисы заколотилось усиленно, она не привыкла врать, в голове стучали сотни молоточков, в то время как она пыталась не стукнуть чашкой о стол, не бросить о стену вазу с лилиями, которые мама принесла из цветочного, она любила цветы, каждый понедельник покупала их на Пролетарке, не закричать во всё горло, что не приняла маминых попыток к примирению.
Засвистела кастрюля на плите, разразив молчание вместо ответа, мама поднялась, не сказав ни слова. Вот ведь чудеса, она опять играет в эти игры. И когда Алиса уже мыла чашки, чтобы кольнуть их посильнее, когда будет водружать на сушилку, как протест из-за оказываемого на неё давления, мама, повернувшись к угловатой, возвышавшейся до потолка кухне, сдалась:
— Я выделю тебе на поездку из семейного бюджета, но с условием, что мы договоримся дома, где ты будешь кушать, ночевать и куда сходишь в Москве.
— Хорошо, мам, — обернулась Алиса и чмокнула маму в щёку. — Сегодня же!
Позже Алиса встретилась с Лёлей, которая взяла выходной в баре. Лёля трясла красными, коротко стрижеными волосами, когда пыталась доказать, что нужно всё высказать матери.
— Слушай, ну а типа этот чудик реально верит в то, что говорит?
— Лёля, более чем реально, вот как ты веришь в телеграм, — она озорно посмотрела на подругу. — Понятно, что ты бы сказала матери, но мне нужны деньги.
— Прикол, конеш-шно, — просвистывала она звук «ш», специально картавя речь. — Неужели ты ему вериш-шь?
— Лёля, — Алиса доскабливала десерт. — Ты бы могла поехать со мной?
Темно-красная занавесь, огораживающая их от проходящих мимо кафе людей, просвечивала, отчего казалась полинялой в местах проникновения лучей солнца, двинулась вправо под рукой Алисы. Занавешенные окна, тусклый свет, темно-зеленые стены сужали помещение, посетителей практически не было, несколько подростков плюс они. Посреди зала стоял огромный аквариум, к которому Алиса подбегала и рассматривала водяных обитателей, когда была маленькой. Она помнила это кафе, сколько и себя. Особенно ей нравились плакаты с персонажами из мультфильмов, Питер Пен, Русалочка и много кто ещё, но больше всего кафе ассоциировалось со сладким воздушным десертом и смеющимся папой.
— У меня и на кофе не хватает, а ты говориш-шь — Москва! Прости, подруга, — запрокинула она голову назад так, что на тонкой шее вылез бугорок кадыка, она сглотнула. — Сгоняй одна, а мы с тобой потом наверстаем. Кстати, место второго бармена ещё свободно. Мне нужно заплатить за общагу, не обижайся.
— Ты что?! Мама съест меня живьем, — собрала она губы в бантик. — Не-не-не, это мимо. А давай, кстати, ко мне?
— Давай посмотрим, куда там тебе можно сходить, нужно, чтобы марш-ш-шрут включал и лабораторию. Ты на самом деле думаеш-шь, что этот псих может говорить правду?
— Почему нет?
Конечно же, он несёт полную чушь, но нельзя же признаться себе в том, что иногда самые бредовые идеи открывают новые двери, если Женя не прав, то она просто убедится в этом, но если он окажется правым, всё, что он говорит, — реальностью, то Алиса рискует совершить самую большую ошибку в жизни, если не проверит его слова.
— Но ты же ему не поверила? Почему сейчас передумала?
— Не знаю, Лёль, просто он был таким искренним и таким увлеченным…
Алиса сглотнула, словно пыталась проглотить большой кусок торта.
— И чокнутым, если ты не забыла… Сейчас сторис выложу.
С этими словами Лёля достала телефон, махнула большим пальцем по диагонали и уже ловила кадр так, что обе влезли на экран. В это время на улице скверно заорал кот, доказывая кому-то свою правоту. Алиса резко повернулась и снова получилась на фотографии смазанной.
— Ну, вот, как всегда! — всплеснула она руками. — Это ты хорошо на фотках выходишь.
Весь вечер они с мамой и Лёлей продумывали план поездки, наметили пару музеев, парк Горького, а на вечер купили билет в джазовый клуб. Лёля щёлкала мышкой, а мама считала деньги. Алиса же больше вздыхала, понимая, что останется одна, когда отправится в маленькое, страшащее её путешествие.
Когда они разошлись по домам и комнатам, а папа заглянул пожелать спокойной ночи и, чмокнув её в щёку, оставил свет включённым, Алиса вдохнула вчерашний день, сумасшедший во всех смыслах, и перед ней снова нарисовалось беззаботное лицо Жени, а потом оно стало расплываться, раздуваться, становиться таким огромным, что заполнило полкомнаты. Что он имел в виду, когда говорил, что Алиса не знает, как выглядят эти сумасшедшие? Как же они выглядят на самом деле? Она блокировала эти мысли на протяжении всего дня и лишь сейчас дала волю фантазии. Ей представлялись роботы, инопланетные существа из самых разных фильмов, которые любил смотреть папа. Ещё вчера она психовала и считала Женю настоящим идиотом, но утром, когда в поту вскочила с постели, она поняла, что математически вернее было бы убедиться в его неправоте, чем после жалеть, что не попыталась поверить ему и потеряла контакт.
Как она сглупила, что накричала на маму, когда прислали уведомление, тогда Алиса не могла представить, как это ужасно иметь такого родственника, ей и в голову не могло прийти, что с ними сложно общаться, что страшно находиться рядом. Неужели мама и вправду с ним жила? Это жутко. Может быть, ему было тогда лучше. Жалко, что она не хочет рассказывать, но оставить его в таком диком месте — это наказание. Не боялась ли мама, что эта болезнь передаётся наследственно, вдруг она и у неё есть, просто ещё не проявилась? Алиса ворочалась в постели, то и дело подтыкая под себя одеяло или поправляя подушку, потом снова откидывая одеяло, потому что становилось жарко, она никак не могла найти удобное положение, верную позицию, в которой удалось бы уснуть. Во время учёбы в техникуме их учили логичности и, прежде всего, действиям по формулам, любой результат оправдан применением правильной формулы. Сейчас она оказалась в ситуации, формулу для которой не могла подобрать, вероятно, она где-то и существует, просто Алиса не знает, с какой полки её взять.
Мама не воспринимает её всерьез, она потешается над играми Алисы, словно та шестилетний ребёнок, она не поняла или не услышала, что Алиса рассказывала про дядю. Как можно быть такой твердолобой? Алиса натянула одеяло. Мама услышала про бредни Жени и никак не отреагировала, наверное, он рассказывал ей что-то подобное, ведь обычный человек хотя бы удивился бы. То есть она либо уже слышала это, либо была как минимум нечеловеческой силы воли. С этими мыслями Алиса погрузилась в сон.
Весь следующий день пролетел, словно Алиса перелистывала глянцевый журнал, он приятно прошелестел сбором вещей, покупкой пропитания в дорогу, наушников, потому что прежние пришли в негодность, и новых джинсов, ведь не поедешь же в старых. В ожидании поезда весь вечер Алиса смотрела фильмы один за другим, особенно не задумываясь о том, что в них происходило, все мысли по-прежнему были заняты Женей и его пророчеством об опасности. А если взять маму с собой и показать, что Женя прав? Наверное, даже в этом случае она не поверит. Она скажет, что это музей иллюзий или что-то в этом духе. Собственно, всё это не могло оказаться правдой, сейчас она посмотрит, увидит обычных людей, убедится, что Женя окончательно спятил, и дело можно сдавать в архив.
До вокзала доехали за пару минут, город в ночном сумраке походил на кладбище, царящая тишина пугала холодом и равнодушием. По Пролетарке среди фонарей и схватившихся за ночь остатков снега вполне могли бродить чьи-то неуспокоившиеся духи. Темнота диктовала Алисины мысли, сводя их в единое целое, она ощущала страх перед сумраком, поездкой в одиночестве и тем, что Женя окажется прав. Если хоть на секунду предположить, что он не свихнулся в этом грязном, отвратительно пахнущем месте, хоть на минуту адекватно мыслит, если он мог сказать ей правду, чтобы помочь, то это окажется самая страшная правда из всех, что Алиса когда-нибудь слышала. Нет, это всё ерунда. Такого не может быть.
Проворачивая в голове эти слова снова и снова, она взошла по вокзальным ступеням, ощущая мамин взгляд, сверлящий спину. Она обернулась, чтобы убедиться в мамином неодобрении, наткнулась на дуновение её духов и еле сдержалась, чтобы не податься желанию обнять маму. Они обе нырнули в старинное свежеокрашенное здание, возле которого мэрия недавно навела порядок: выложила плитку, поставила скамьи, разметила парковку. Извечное недовольство матери, к которому Алиса давным-давно привыкла, вдруг показалось ей оправданным. Может быть, в недовольстве есть свой смысл? Если мама недовольная, то она улучшает жизнь, ведь только через недовольство и протест приходит что-то новое, что-то лучшее.
Пока Алиса дрожала на перроне от ночной прохлады, мама пихала ей в руки билет, поясняя, где указано место, время, но девушка видела только сливающиеся в темные лужицы буквы, она выдергивала из этого пятна цифры, пыталась соотнести их с номером вагона, но у неё никак не выходило. Поезд прогудел вдалеке, и воздух разразили резкие звуки, схожие с биением сердца.
— Нумерация с головы, — Алиса нахмурилась от маминых слов. — Нам туда.
Звуки пробирались к ним, а затем обрушились грохотом в тот момент, когда мама уже дернула Алису за руку и потащила за собой сквозь рассеянную тусклым светом фонаря густоту ночи. Холодный воздух обжигал горло, Алиса то и дело поглядывала на несущиеся мимо вагоны, которые, казалось, не замедляют ход. Добравшись в начало и дождавшись, пока неторопливая проводница постелет к их ногам трап, мама дернула её ко входу, вручив работнице документы. Алиса, гонимая извечным напором матери, лишь быстро моргала, мечтая скорее зарыться в поездном одеяле. Мама проводила дочь до купе, её ледяные губы коснулись Алисиной щеки, и мамина фигура наконец растаяла среди высунувшихся из-под одеял пяток.
Она озиралась в сумраке вагона, расстелила простынь. Сосед, посапывающий напротив, никак не реагировал на неё, она старалась как можно тише разложиться, но шелест пакета получался слишком громким, а рюкзак хлопнул о пол так, что она подумала, что разбудит попутчика. Стены вагона затряслись, загудели, Алисе показалось, что произошла какая-то поломка, авария, но, осмотревшись вокруг, она убедилась, что никто не реагирует, потому укрылась простыней, выданной вместо пододеяльника, и стала привыкать к грохоту поезда. Её мысли о Жене ушли на второй план, она судорожно листала скриншоты, которые наделала, чтобы правильно добраться до института. Включив энергичный трек, в котором через слово мелькало «лав», она поддалась убаюкивающей колыбели поезда, который в такт покачивал её беспокойное тело.
Проснувшись раньше обычного, она вскочила, проверила вещи, ощупала взмокшее тело на предмет мобильного, нашла его под подушкой. Озираясь по сторонам, стянула шорты, залезла в новенькие джинсы, закатывая при этом глаза, словно её заставляют делать что-то непотребное. Сиротливо прождав проводницу подле её двери минут с десять и только после этого и с десяток поворотов головы на каждое движение в вагоне, она постучалась в служебное купе. Проводница взглянула заспанно, поправляя накрашенные ресницы, протянула стакан с беспокойно постукивающей ложечкой. Алиса заправила прядку волос, поблагодарила её и поинтересовалась, где можно налить чай, на что женщина вздохнула и показала, как нужно набирать воду.
Пока Алиса дошла до места, то и дело пытаясь подхватить стакан другой рукой или огородить его от очередного попутчика, она представляла, как сейчас окажется в Москве, попадет в совершенно другой мир, с длинными, как сосульки, небоскребами и идеально орнаментированным городом. Спустя пару пакетиков арахиса и шоколадный батончик она снова воткнула в уши капельки2 и так и сканировала уплывающие вдаль леса, станции, которые стали разбавляться окраинами городов и речными мостами.
Алиса скомкала постельное белье, как и другие пассажиры, оставила кучкой на сиденье, когда поезд остановился. Вырвавшись из вагона, она поддалась потоку людей под «доброго дня, спасибо, что путешествовали с нами» от проводницы. Секундный взгляд в небо и мгновения на свежем воздухе дали понять, что здесь уже не весна, а лето захватывает властные полномочия. Как рыбий косяк, толпа двигалась вперед, не зная того, что могло бы помешать, обтекая скамейки и извергающих дым людей. Она остолбенела перед мужиком в простецкой одежде, на груди у него висела картонная табличка, на которой красным маркером было выведено печатными буквами: «ТАКСИ». Тот откликнулся:
— Такси, девушка?
«Ни на кого не пялься», — мамино наставление всплыло в памяти, она замотала головой и направилась к выходу. Люди бежали кто куда. На стене огромный плакат с надписью «Ленинградский вокзал». «Странно, — подумала она, — приехала в Москву, а вокзал Ленинградский, к тому же не Питерский». Она решилась прибиться к потоку людей, который проходил мимо ларя с шавермами и всяческими пирожковыми причудами. «Не покупай еду на вокзалах», — снова вспомнилась мама. Она обнаружила себя беспомощно крутящей головой на перроне пригородных поездов. Попыталась посмотреть по карте, в какую сторону ей двигаться, но так и не смогла разобраться, куда идти. От Лёли пришло сообщение, она смахнула его, ответит позже. Решила походить наугад и вслед за дамой в зелёном пальто и с огромным чемоданом прошла мимо выхода из вокзала и наконец увидела значок метро. Выдохнула, не успела приехать, а уже потерялась.
Никакими небоскребами здесь не пахло, старинный официозный вокзал, острыми пиками подпирающий небо, словно воробьи, сомнительной наружности просящие подачки люди в лохмотьях и перебегающие куда-то потоки — больше ничего. Она расстегнула куртку, спустилась под землю, также с потоком людей добралась до входа на станцию, отстояла очередь, глазея по сторонам и дивясь тому, как всё устроено, подчеркнула отутюженный наряд полицейского, которого она сторонилась, проходя мимо пропускной ленты. Сердце заколотилось, когда спросили, сколько денег она будет класть на проездную карту.
— Триста? — предположила она.
— Нужно по количеству поездок, — сделала замечание кассир, недовольно поджав губы. — Одна, две, три…
— Давайте на 10 поездок.
Кассир подняла глаза на девушку, окинув оценивающим взглядом, но карту пиликнула. Получив пластиковый проездной, она выскользнула из напирающей на неё очереди.
Она пропустила две электрички, пока изучала схему метро и пыталась разобраться, в каком направление нужно ехать. Наперевес с рюкзаком она качалась на полосочке, за которую нельзя было заходить из соображений безопасности. Ей казалось, что её кто-нибудь обязательно толкнет и она улетит на рельсы, будет пытаться выбраться, но внизу не за что зацепиться, потому придется звать на помощь, кричать что есть мочи, но никто не решится помочь, все побоятся оказаться с ней на одних рельсах и оставят там, пока она не увидит конец в обжигающем глаз луче приближающегося поезда.
Алиса разглядывала лица едущих пассажиров разной масти, кто-то читал книгу, кто-то слушал музыку, кто-то просто ехал молча, кто-то опирался на надпись «Не прислоняться». Никто не смотрел на монитор — маленький телевизор, который показывал какие-то сюжеты о столице и о метро. Она перечисляла станции, которые ей предстоит проехать, снова не отвечала Лёле на сообщение. Когда двери открылись в очередной раз, а электричка раздалась шипением, в вагон вошла огненная девочка и такая же рыжая мама. Они сели напротив. Алиса взглянула на пышные формы матери, упругие щёки и блеск сочного каре. Алиса пыталась подобрать синоним к слову «рыжий» и никак не могла, апельсин куда тусклее, больше похоже на цвет костра, в котором сливаются в один тон краснота пламени и накрепко жёлтый цвет. Девочка, такая же круглолицая, как мать, оказалась героиней какого-то спектакля или, может быть, танцевального номера, её волосы были отутюжены так, что торчали в разные стороны, как языки пламени, к одному из локонов, направленному вверх, был прикреплен напечатанный огонёк. Алиса пялилась на пламенные волосы, несколько мгновений спустя заметила, что девочка одета в белую блузу, которая только заостряла внимание на пылающей голове. «Не пялься», — повторила она себе, когда девочка и мама скрылись в толпе.
Таблички, указатели, названия. Алиса судорожно искала среди них и рыжеватых колонн указатель на Исследовательский институт, но никакими институтами тут и не пахло. Проскальзывая сквозь потоки и перескакивая через белые шашечные квадратики, она чуть не столкнулась с пожилой женщиной в шляпке, та даже не посмотрела на неё. Алиса снова удивилась тому, что никто не смотрит в глаза, и решила выйти на улицу. На выходе зацепилась у карты, на стене висел объемный экран с подсветкой, каждый объект обозначался цифрой, среди них оказался и институт — полукруглое здание на площади с монументом.
Алиса почти бежала, то и дело поглядывала в навигатор, который не поспевал за ней, чёрный кружочек на карте отставал от реальной неё. Она прошла сквозь ворота, около которых продавцы и музыканты всячески обращали на себя внимание, но она уже неслась к институту, вдалеке виднелась стела, Алиса бежала по длинно выстланной, только покрытой зеленью аллее, сжимая лямки рюкзака. Мимо проносились редко посаженные деревья со свежей листвой, цветы разной масти и нависшие над столицей тучи, в голове крутилось: «Ты совсем скоро пожалеешь, что не послушала меня».
На подходе к стеле она замедлила шаг и оглядела монумент, обтянутый зарубцевавшейся змеиной кожей, словно змея вытянулась вверх и так застыла. Внизу сияла табличка. Алиса содрогнулась и направилась прямиком ко входу в институт, который расположился по центру площади напротив стелы. Она решительно поднялась по холодящему на вид камню пологих ступеней, ни секунды не медля, взялась за бронзу ручки и потянула на себя высоченную дверь под звуки биения сердца, которые отстукивали сонату номер одиннадцать3. Содрогания от неизбежного и удивительного заставляли её тело пульсировать, Алиса взглянула на стелу, заметила, что на площади никого нет. Как странно, ведь у входа толпились люди. Размеренный ритм, выбиваемый поездом, вдруг сменился дрожанием рук, затейливостью пальцев музыканта, которые вот-вот перейдут на минорные ноты, но тут же они пускались обратно, подавая надежду и сея сомнения в Алисиной голове, нагнетая воздух и порывом ветра сметая их. Женя может оказаться прав или не прав. В этом нет особенной разницы, мелодия собиралась в пульсирующий нерв, ведь, просто убедившись в его словах, она протянет ему канат, надежный и крепкий, свяжет навсегда с семьёй, как минорные зачатки сонаты, которая должна вытащить её на свет, впустить в сердце солнце. Она чувствовала, что должна, но не знала, как это сделать. Что сказать, как сдержать себя, если он будет прав? Нужно быть готовой ко всему. Она шагнула за порог.
На входе по левую руку расположилась административная стойка, она сливалась с каменной залой, в которую попала Алиса.
— Добрый день! — поприветствовала её женщина с ямочками на щеках, в сером приталенном костюме и с идеально зализанным назад пучком светлых волос. — Могу я сообщить вам интересующую информацию? Будьте любезны, подскажите, какова цель вашего визита в институт исследовательских технологий региональных направлений деятельности визуализационного характера?
Алиса замерла от ряда не связанных между собой слов.
— Да, здравствуйте, — попыталась улыбнуться она. — Я слышала, что у вас проводятся экскурсии по лаборатории, мне посоветовали сходить.
— Вы знаете, — оживилась администратор. — Мы проводим экскурсии, предлагаем вам приобрести билет на удобное в расписании время. Вы можете сделать это на сайте, а также через кассу. Если будете совершать покупку онлайн, вам будет предоставлена приятная скидка. Для этого отсканируйте кьюар-код и перейдите по ссылке.
— Спасибо, — Алиса смотрела недоверчиво. — Где я могу подождать?
— Пожалуйста, располагайтесь, релакс-зона находится за вами.
Женщина плавно провела рукой, как кистью, куда-то за Алису.
Алиса сфотографировала кьюар, прошла мимо гардероба, взглянула на мобильный и увидела пропущенные от Лёли и мамы. Снова смахнула их и открыла рот от того, что зоной отдыха оказалась груда пуфиков, шуршащих кресел-мешков, на которых можно полежать, вытянуть ноги. Она стянула рюкзак, припарковала его у одного из мешков и опустилась на мягко хрустящее кресло, облокотившись на самую высокую его часть.
На сайте она выбрала экскурсию по лаборатории с демонстрацией экспонатов, что бы это ни значило, нажала кнопку «оплатить», на почту упал билет, в банковский кабинет уведомление о списании двух тысяч, до экскурсии оставалось ещё полчаса. В прайсе оказался обед, прогулка по кампусу института, лабораторный день, который стоил около пяти тысяч. Что тут можно делать целый день? Алиса оглядывалась вокруг, пытаясь понять, где она оказалась.
«Ты чего не отвечаешь? Позвони матери, она волнуется», — Алиса прочитала последнее сообщение от Лёли. Пять пропущенных от мамы. Предыдущие сообщения на привкус как солёная вода, когда полощешь воспалившуюся десну: «Как дела? Как столица? Доехала нормально?» Алиса набрала Лёлю: «Всё ок, люблю, скучаю, уже в институте».
— Алло, мам. Да, всё хорошо. Да, я уже в музее. Нет, в метро не заблудилась.
Алиса дала отбой. Пока всё шло не так страшно, как она предполагала.
Ждать пришлось недолго, перед ней появилась девушка-экскурсовод в таком же приталенном костюме, только фиолетового цвета, Алиса прошла за ней в белый, с низким потолком, коридор-зал. По обе стороны стояли остекленные темно-синие столы, они ярко освещались лампами.
— Пожалуйста, ваши очки.
Девушка услужливо открыла шкатулку, в которой лежала пара ромбовидных очков с розоватыми стеклами и чёрными дужками. Алиса взглянула на неё с опаской, словно спрашивая, точно ли можно взять, та, поджав губы, кивнула.
Алиса обеими руками взялась за дужки очков и с видом коронующегося престолонаследника водрузила их на нос, застыла и взглянула уже сквозь очки на экскурсовода, но девушка в фиолетовом никак не реагировала и ждала, когда Алиса закончит представление. Экскурсовод тоже надела очки, в них она стала похожа на стюардессу на отдыхе, затем выдвинула ящик, который располагался под стеклянной частью стола, и аккуратно поставила в него коробку.
— Наша экскурсия начинается. Перед тем как проследовать к первому экспонату, я введу вас в курс дела. Наш институт исследовательских технологий региональных направлений деятельности визуализационного характера работает с объектами мирового масштаба, что придает ему статус мирового объекта науки и культуры. Во-первых, я должна уточнить у вас, знакомы ли вы с деятельностью института?
— Эм, нет, — промямлила Алиса.
— Тогда смею продолжить, это исключительно важный объект, который работает с формами жизни из иной реальности. Мы визуализируем те формы жизни, которые не видны обычным глазом. Собственно, именно поэтому вы получили очки. Если вы посмотрите на объект в данных очках, то обязательно увидите нечто иное, чем можете увидеть обычным зрением. Зрительный спектр этих очков позволяет вам видеть предметы в другом измерении.
— Это как виртуальная реальность? — Перед глазами Алисы всплыл Киану Ривз.
— Это как совершенно иная реальность, которая существует на самом деле. Таким образом при постановке опытов нам удается изучать существ, которые могли никогда не показаться человеческому глазу. Подобные институты функционируют в ряде стран, наш институт в Москве был открыт первым и, соответственно, является главным.
Она чеканила заготовленную речь, которую с учительской настойчивостью уже сотни раз проговаривала другим слушателям. Ни одна часть тела девушки не шевелилась, ноги натянулись в танцевальной позиции, пальцы одной руки аккуратно поддерживали вторую.
— Прошу ознакомиться с экспонатами. Снимите ваши очки, а затем наденьте их снова.
Девушка сделала жест рукой, словно кавалер на ежегодном зимнем балу, который устраивали в техникуме.
Алиса послушно опустила очки, оставив их на кончике носа. Её рюкзак сполз с плеч, он тянул назад, но даже если бы она хотела поправить его, то не сделала бы этого. Она ждала в предвкушении, что скажет экскурсовод. Ей хотелось оправдать сумасшествие дяди. Она приподнялась на цыпочки в ожидании, что экскурсовод приоткроет завесу тайны, как на детском утреннике, когда Дед Мороз достает подарки, а ты ждёшь, пока назовут твоё имя. Эта тайна изъедала её изнутри, ей хотелось во что бы то ни стало разрешить заданную Женей загадку. Затаив дыхание, она смотрела на стеклянный стол.
За отблесками прозрачного стекла она не увидела ничего необычного. Алиса разочарованно вздохнула, глянула на экскурсовода, она пожимала плечами и снова оглядела симметрично разложенные под стеклянной оболочкой камни.
— Сейчас вы находитесь в замешательстве. Не думайте, что вас решили ознакомить с камнями за две тысячи рублей, это совсем не так. Перед тем как вы наденете очки, позвольте мне убедиться, что вы готовы принять информацию. Сейчас вы не должны делать резких движений, шуметь и проявлять агрессию. Подпишите согласие об адекватной реакции на увиденное.
Она протянула планшет с документом на одну вордовскую страницу, внизу зияло место для подписи. Алиса пробежала глазами по согласию и, думая, что уже давно решилась на адекватную реакцию, подмахнула документ.
— А теперь, прошу вас, посмотрите на экспонаты через очки.
Сияющая фиолетовая девушка подняла объёмную грудь, пока Алиса рассматривала её безупречные черты лица и натягивала на нос очки. Взглянув на стол через очки, Алиса всплеснула руками и отпрыгнула в сторону.
— Чёрт возьми! Что это?
Она мотала головой, закрывала руками уши. Её сердце колотилось, набирая бешеный ритм, казалось, оно прорвется сквозь грудную клетку и вылетит наружу. Тело Алисы поддалось внутренним вибрациям, оно неуёмно трепыхалось, но она не могла отвести глаз от стекла. Боковым зрением она видела, как торжествовала экскурсовод, наслаждаясь реакцией Алисы, но ей было всё равно. Вместо камня на идеально синей поверхности стола барахталась сороконожка с мышиной головой: глазами, ртом, носом и длинными не по-мышиному усами. Она перебирала своими угловатыми паучьими лапками, создавая постукивание и похрустывание. Выходит, очки создают и звуковой эффект. Алиса мотала головой, но не смела отрывать взгляда.
— Это какой-то прикол, — пробормотала она, а фиолетовой девушке бросила упрёк: — Это виртуальная реальность?
— Нет, я уже говорила вам, что мы не используем технологии виртуальной реальности. Это реальное существо, которое находится в другом измерении. Вы читали Брэдбери? — Алиса кивнула, нахмурившись. — Так вот. По каким-то причинам эти существа, — экскурсовод сделала жест рукой вдоль столов, на что Алиса снова отпрыгнула, только в сторону девушки, словно уворачивалась от невидимой угрозы, — оказались здесь. Есть предположения, что они попали с метеоритами, но пока мы не можем выяснить, с какой именно они планеты. И нет доказательств, что их изначально не было на земле. Вам нечего бояться, они безобидны.
Алиса рассматривала устилающуюся до конца коридора ленту ногастых существ. Руками она ощупывала своё лицо и заправляла спадающие на плечи волосы за уши. Она ощущала себя загнанной в угол, часто дышащей и не видящей выхода.
— Мы называем их рукамышами из-за очевидной схожести, — кивала фиолетовая девушка, смотря на шебаршащее существо. — Они питаются водой. Размножаются почкованием примерно раз в год. Мы следим за их состоянием и обеспечиваем достаточным количеством воды. В ваш билет включена тактильная функция, — глаза Алисы округлились, она сделала шаг назад. — Они совершенно безобидны, — экскурсовод наклонилась к Алисе. — У них нет зубов.
Ноздри Алисы раздувались, голова затряслась, ей показалось, что голова стала такой огромной, что хрупкая шея просто не могла её больше удерживать. Она растирала затылок, подпирала голову, прощупывала при этом пульсирующую вену. Как дотронуться до этого существа? Невозможно. Если коснуться, то удастся проверить, на самом ли деле существо есть или это камень, овальный гладкий чёрный камень, и больше ничего. Алиса перебирала в памяти, когда ей могли подсунуть галлюциноген: на входе она ничего не пила, не ела, может быть, это воздух? Или она всё ещё спит в поезде, сейчас он пристанет к Ленинградскому, и она шагнёт в Москву?
Фиолетовая девушка настойчиво улыбалась, она приподняла стеклянную крышку, прокладывая взглядом дорожку к лапчатому существу. Алиса открыла рот, чтобы произнести: «а если я не хочу?», но рука сама потянулась в ящик. В комнате повисло гудение, существо замерло, словно почувствовало Алисино тепло, дрожание её приближающихся пальцев, которые оказались всего в нескольких сантиметрах от рукамыши. Алиса ощутила, как вспотели руки, все её мышцы оказались напряжены. Она смотрела сквозь розовые очки, пытаясь представить, что трогает камень, наконец коснулась гладко отполированной спинки. Существо резко прижалось к столу, распластав свои лапки, практически распрямив их в шпагате. На лице Алисы застыла смесь из ужаса и сожаления, она виновато взглянула на экскурсовода, та ободряюще кивнула.
— Мы предполагаем, что им нравятся касания.
Алиса слегка провела по спинке и коснулась мохнатой головы, рукамышь закатила глаза. Алиса хихикнула и снова проделала то же самое. Остальные постукивали лапками. Алиса поглядывала на экскурсовода, чтобы убедиться, что всё делает правильно.
— Вы можете потрогать и остальных.
Без очков они казались недвижимыми, но Алиса слушала ритм их лапчатых переговоров и всё больше убеждалась в том, что они реальны. Она потрогала ещё одного и ещё, а потом обернулась к экскурсоводу, смахнула с лица безмятежно детскую радость и серьезно спросила:
— Вы можете провести меня по ключ-карте?
Алиса вытащила из кармана джинсов ярко-жёлтую с чёрной полосой карту, с виду похожую на обычную банковскую, протянула экскурсоводу. Та поменялась в лице, выпрямилась, с опущенными глазами взяла карту и, слегка наклонив голову, произнесла:
— Что же вы сразу не сказали?
Девушка жестом пригласила Алису пройти за ней дальше по коридору, та повиновалась, смекнув, что только что вытянула козырь.
Фиолетовая девушка надавила на стену в конце коридора, та раздвинулась, на что Алиса не могла не отреагировать, покрутила головой, пытаясь увидеть используемый механизм. Наверное, это просто раздвижные двери. Они оказались в маленьком предлифтовом помещении, экскурсовод нажала на кнопку в стене.
— Прошу вас, — пригласила она Алису войти первой.
Обычный лифт. Алиса разочарованно вздохнула, ей представлялось, что они находятся на инопланетном корабле, соответственно, вся техника должна быть особенной и не похожей на ту, которую она привыкла видеть. Вопреки её ожиданиям, необычными пока оказались только камни.
Они поднялись на пятый, прошли белым коридором до последней двери налево. Экскурсовод снова вытянулась параллельно дверному косяку, бросила кроткий взгляд на Алису и произнесла предупредительно:
— Вы должны быть готовы к тому, что вы не видели такого.
— Я готова, — поджала губы Алиса.
Экскурсовод подбородком упираясь в полную грудь, словно повинуясь, взялась за ручку, поднесла Алисину карту к считывателю, толкнула идеально белую дверь в затемнённое помещение. Справа что-то издавало свет, экскурсовод придерживала дверь, она не смотрела на Алису, застыла. Алиса подняла бровь, поправила очки, взглянула в сторону лифта и шагнула в комнату, чтобы отыскать источник света.
Она оказалась напротив стеклянного гроба за стеклянной стеной без дверей и возможности подойти ближе. Свет, как живой, изливался из мертвого тела. Это тело было не телом, а скорее сгустком света, белого тумана, светящегося и завораживающего, казалось, что белая тень падает от неподвижного умершего. Алиса догадалась, это и есть альтьёр. Она подняла руку и коснулась стекла, разделявшего её и пьедестал, на котором покоился альтьёр, и так и застыла. Он казался невесомым, представлял собой белый плащ, а сверху был покрыт прозрачной шалью водной оболочки. По размерам альтьёр оказался шире и выше человека, Алиса прикинула, что его длина примерно три метра. Вместо головы у существа имелся белый воздушный шар, на который надета стеклянная колба, как у скафандра. Лица не было: ни глаз, ни рта, ни носа — ничего, чем можно было бы смотреть, кушать, говорить. Из человеческого она увидела только ноги, правда, их оказалось четыре, они разделялись где-то в области колен и безжизненно повалились на пьедестал, беспальцевые и такие же прозрачные.
— Полагаю, вы знаете, кто это?
Алиса резко повернулась на голос, кивнула и снова устремила взгляд на альтьёра.
— Он мёртв? — проговорила она полушёпотом.
— Он мёртв. Мы забальзамировали его, он находится в таком состоянии более пятидесяти лет. Более альтьёров в нашем институте не было. Их происхождение неизвестно. Институт ведёт ряд работ, связанных с альтьёрами.
Фиолетовый костюм мерцал фосфором. Алиса следила за её губами, на которые падал альтьёровский свет, такой, как от огней на новогодней ёлке.
— Вы что-то ещё о них знаете?
— К сожалению, это вся доступная информация. Мы предполагаем, что они представляют собой инопланетную форму жизни.
Девушки покинули мерцающую комнату. Как жаль, что альтьёра нельзя снять на камеру телефона, это было бы весомое доказательство. Алиса то и дело поглядывала на экскурсовода в надежде незаметно снять очки и сунуть их в карман.
— Надеюсь, что вы понимаете, что данный объект является секретным?
— Да, конечно. Я хотела спросить, — Алиса посмотрела на экскурсовода испытующе. — Можно ли приобрести очки?
— У нас нет экземпляров для продажи. К сожалению, это невозможно. Для их изготовления применяются редкие материалы, которые создаются, собственно, в нашей лаборатории.
Алиса пыталась собрать пазл, пока они двигались к лифту. Выходит, что сумасшедшие — это альтьёры, а альтьёры — это пришельцы, а пришельцы выглядят вот так. Можно было бы увидеть вместо сумасшедшего альтьёра, сделать это можно только с очками, а очки нигде не достать, разве что украсть здесь, потихоньку засунуть в карман куртки. Какой смысл от очков, если только показать кому-то, как сейчас показали ей другой мир, другую реальность, или посмотреть, как действительно выглядит дядя. Если они используют тела людей, то, значит, её дядя тоже альтьёр. Алиса не ожидала толчка, лифт резко остановился. Получается, с ней разговаривал не дядя, а альтьёр, тогда почему он ей рассказал всё это? Опять масса вопросов, и ни на один из них нет ответа.
— Скажите, пожалуйста, мы пойдём в лабораторию?
— Вы ещё не всё видели.
— Там есть альтьёры?
— Только рукамыши.
— Тогда нет, я устала, собираюсь пройтись, — разочарованно ответила Алиса.
— Будьте любезны, сдайте очки, — фиолетовая девушка настойчиво выставила руку вперед. — Во входной зоне вы можете отдохнуть и перекусить, если это необходимо.
Алиса медленно стянула очки, с поджатыми губами протянула их экскурсоводу.
— Спасибо, — процедила Алиса.
— Благодарю вас за посещение нашего института! Будем рады видеть вас снова!
Экскурсовод протянула Алисе карту.
Алиса выскользнула в дверную расщелину и понеслась прочь как можно дальше от здания, чтобы за ней не наблюдали, чтобы никто не видел её испуга, её страха, её позора. Она не смогла достать очки, так как же она теперь заявится к Жене и что скажет, он будет ухмыляться. Его взяла, он оказался прав. То, что она увидела альтьёров, ещё не означает, что они являются господами по отношению к людям. Ничто не указывает на это, только мёртвый альтьёр. Он ничего не значит. Всего лишь то, что альтьёры тоже умирают.
Алиса достала телефон, ноги еле держали её, потому она решила поесть, поехать на Красную площадь, а затем в хостел. Она вбила путь к ближайшему «Вкусно — и точка». Хотелось только одного — уснуть и не забыть, что она видела, или, наоборот, забыть слова Жени, уведомление, всё забыть и никогда не знать.
В приложении она заказала Биг Спешиал и раф, который ни разу не пробовала. В помещении оказалось много посетителей, зеленые стены с акварельными пятнами людей рябили булочками и котлетами. Оставалось только заесть своё горе. Алиса набрала подругу.
— Лёль, привет! У меня всё не очень, я видела его, — прикрыла она рот ладонью, чтобы жующие вокруг люди не подслушивали.
— Что значит, «видела»?
— То и значит. Видела мёртвого, — Алиса задумалась, это звучит ещё хуже. — Он как экспонат.
— Дурочка, а если он не настоящий? Картонка?
— Я видела ещё существ, они живые, я их трогала!
Алиса глянула на табло, в «готовые» упал её номер заказа.
— Сейчас, Лёль, — она поднялась и у улыбчивой девушки забрала свой завтракообед. — Эти «пауки» шевелились, они были настолько живыми, насколько возможно.
Алиса выдернула трубочку из бумажной упаковки и сощурилась от характерного скрежета пластика крышки стакана.
— Я думаю, что мне нужно поговорить с Женей, он был прав, слышишь?
— Да, подруга, ну, ты и попала, как будто начинается фильм-катастрофа.
Алиса усмехнулась, раф запузырился.
— Мне кажется, что тебе это всё смешно. А мне вот не смешно. Ты вообще слышишь? Нашу планету населяют какие-то уроды!
— Слыш-ш-шу, конечно, только вот нам-то что? Многие люди тоже уроды, но ничего, живём же.
— Пожелай мне приятного аппетита, а то я так и не поем.
— Ладно, держись, приятного аппетита, забронируй мне место на спасательном корабле, — Алиса отвела телефон от уха и нажала кнопку отбоя, когда услышала. — Скинь фотки потом!
Стакан с рафом почти опустел, пора и за бургер приниматься. Она то и дело поглядывала по сторонам, чтобы убедиться, что никто не слушал, о чём она говорила. Алиса открыла сундучок коробки, взялась за бургер салфетками и поднесла ко рту. В этот момент заметила, что по правую сторону от колонны с конца зала на неё смотрит парень с по-девичьи плавными чертами лица и светлыми, хаотично уложенными волосами, поднятыми клубами назад.
Бургер, который секунду назад казался самым вкусным, на вкус напомнил бумагу. Парень продолжал смотреть. Алисе пришлось быстро запихать в рот безрадостные остатки еды, просыпавшиеся кусочки капусты. Она покинула зал, утирая рот и пытаясь сообразить, в какой стороне находится метро.
Она шла и оглядывалась, боясь, что парень из зала будет следить за ней. Скорее всего, он не слышал, что она говорила, сидел он слишком далеко, да и в зале шумно, как на перроне, услышать кого-то и то сложно, не то что подслушать. Она спустилась в метро и доехала до Красной площади.
Оказавшись у арки Воскресенских ворот, Алиса решила набрать маму по видеосвязи.
— Наконец-то блудная дочь решила позвонить. Привет!
— Мам, чего ты начинаешь? Привет! Смотри, — Алиса взмахнула объемным рукавом куртки. — Я на Красной площади!
Алиса улыбалась, стараясь не искать глазами парня, которого не видела с самого кафе. Она шла в сторону Спасской башни меж клумб людей, которые фотографировались, смеялись, кто-то говорил не по-русски, кто-то вальяжно прогуливался с бумажным стаканчиком в руке. Кто-то был в спортивном, кто-то в гламурном, кто-то в шапке, потому что ещё холодно, кто-то нараспашку, потому что весна же. Алиса взглянула на оценивающую маму.
— Сейчас переключусь на звонок.
Алиса сбросила видеовызов, выдохнула, теперь улыбаться необязательно.
— Что ты ела?
Алиса закатила глаза.
— В кафе, как ты и сказала, борщ, котлеты с пюре, короче, полноценный обед.
— А-а-а…
— Мама, я была в лаборатории. Я видела там инопланетянина, он один из тех, про которых говорил Женя.
— Боже ж ты мой! Опять этот Женя! Он тебе покоя не даёт, да? Я тоже была в кунсткамере и чего там только не видала. Даже если про инопланетянина правда, то я не вижу никакой связи с Женей. Ты там, случаем, не перегрелась?
— Мама!
— Что мама? Я мама уже как двадцать два года мама, а тебе всё хоть шаром катай. Прекрати забивать себе мозг, отдохни, а потом ищи работу. Это всё от безделья!
— Ладно, давай…
Алиса не стала дослушивать. Она лишь вздохнула и побрела дальше сделать пару селфи для маминого успокоения.
«Какой бестолковый день», — бросила она в сердцах и пошла в сторону Охотных рядов, остерегаясь лучей солнца, словно они могли выявить её натуру, показать всему миру, кто она на самом деле. Солнце подпекало, она почувствовала, как по спине стекает струйка и тает в области пояса топа. Алиса приспустила плечи куртки, рюкзак пополз вниз. Неведомо, сколько она бродила, но вдруг оказалась возле «Вкусно — и точка», она нырнула в торговый центр и между бесцельных эскалаторов шла наперекор толпе вдоль магазинов, кафе, шумных компаний отдыхающих. Она остановилась около «Му-му», присела за свободный столик, залезла в чат одногруппников, который ещё в прошлом году казался живым и весёлым, а в этом опустел и затих, кто-то вышел из беседы, кто-то остался, но и малый состав не хотел общаться.
Она написала: «Ребят, я была в институтской лаборатории в Москве и видела странных существ, есть подозрения, что это инопланетяне». Она быстро нажала кнопку «отправить», чтобы не передумать. Через пару минут пришло уведомление, сообщение отправила Машка, она никогда не нравилась Алисе: «Вижу, кто-то так и не нашёл работу», а в конце смеялся дурацкий смайл. После прилетело другое сообщение, от Пашки, который по ошибке оказался среди бухгалтеров, думал, что поступает на экономический:
— Слышал о таком, это прикольно. И как выглядят?
— Как мышепауки.
— Хохма.
— Я думаю, что есть и другие. Это пугает.
— Дурында, это ты всех пугаешь! — снова вмешалась Машка.
Алиса ничего не ответила, но Маша уже завелась:
— Фотку-то скинь?
— Не могу, их можно увидеть только там, в лаборатории.
На секунду она задумалась, как это звучит, и тут же поругала себя за то, что стала писать идиотам, которые только с цифрами и готовы работать.
— Похоже, их можно увидеть только в твоей голове, — прислала Машка.
— Лол, — отправил Паша смеющийся до слёз смайл.
Как же доказать? Алиса мотала головой, когда вновь увидела в коридорном зале торгового центра мужчину в красной ветровке. Она, не отводя от него глаз, взялась за рюкзак и куртку, которые положила на соседний стул, и поднялась с места. Сейчас Алиса узнает у него, что ему нужно, что он слышал, зачем подслушал разговор, она направилась к нему, раздался какой-то хлопок, лишь на секунду она отвела взгляд, но мужчина куда-то исчез, пропал, растворился, как кофе рассеивается в воде, когда от него не остается и следа. Она осталась стоять с распростёртыми руками среди снующей толпы, готовая поверить во что угодно, чтобы разубедить себя во мнимом знании, не знании полноценном, а таком, которое не позволяет узнать о чём-то в полной мере, в чём она не была уверена до конца.
Глава 3. Смена сценария
Москва зацветала, словно весь город раскинулся сплошным цветочным бульваром. Алиса так и не нашла краснокурточного преследователя. Он растаял, испарился, словно она видела не человека, а духа. Она представила, что этот парень вовсе не парень, а альтьёр, и она его видит и не видит одновременно. Она решила пропустить время сквозь пальцы, разыграть его в казино, в которое ни разу не играла, убедила себя в том, что преследователь ей померещился. Алиса отправилась в забронированный хостел на Цветном бульваре, оставила там вещи, отправилась бродить вдоль шоссе, после вернулась в подкрашенный зеленными пледами пустоватый маленький номер, который увеличивался лишь за счёт зеркала во всю дверь, заказала пиццу через приложение, дождалась курьера, уснула, так и не попробовав ни кусочка.
Весь следующий день она бродила по московским улочкам, невольно задерживая взгляд на людях в красных куртках, раздумывая, куда зайти перед поездом, что посмотреть, увидеть, пока она здесь, но решила, что всё самое важное увидела вчера. Между делом проверяла телефон, отписывалась Лёле и маме, обе продолжали засыпать её сообщениями, а после караулила время отправления возле мигающего огоньками табло, чтобы не пропустить поезд.
В поезде закрыла глаза в попытках уснуть, как только рельсы поплыли вдаль, устилая составу путь, но мысли снова разрывали голову, заставляли ворочаться и раздумывать, зачем она поехала в Москву, зачем поверила Жене. Лезли мысли о безысходности тех самых рельсов, которые обречены идти по жизни вместе, безоговорочно следовать друг за другом, куда бы один из них ни повернул. Наверное, так делают и семьи. Люди женятся, и кто-то из супругов, как мама и папа, должен следовать другому либо же существующей иллюзии, по которой полагается искать в супруге партнёра и решать с ним все дилеммы вместе как команда, единое целое. По большей части жизнь не даёт возможности решать, всё выходит само собой, либо один решает за остальных, зачастую приходится принимать решение безоговорочно быстро, нет времени для советов, именно в этот самый миг один садится у мотора, решает, куда лодка держит путь. В их семье этот самый моторист — мама. Только рельсы статичны, а люди нет. У рельсов нет выбора, а у людей он есть, правда, и этот выбор ограничен, ведь мало кто решится вильнуть в сторону, когда тебе проложен путь, а если и решится, то где гарантия, что этот самый другой путь не окажется обрывом, убийственной пропастью, каньоном, величественным, нерукотворным, высотой с девятиэтажный дом, таким опасным, что стоит пошатнуться, и ты окажешься летящим вниз, словно бомбочка, брошенная школьниками на легковушку у подъезда. Даже если предположить, что она перестала быть тем самым рельсом, по которому движется состав и который безоговорочно следует всем поворотам другого главного рельса, то почему тогда она не добилась того, чего хотела? Почему у неё нет до сих пор очков, они помогли бы показать маме, что Женя не врёт. Всё опять крутится подле мамы. Как уже она устала от этого. Алиса повернулась на другой бок. Её не покидало ощущение, что горло стягивает ошейник, за поводок которого тянет мама, даже когда Алиса сбежала на такое расстояние, она должна сообщать, что кушала, где ходила, и присылать фотоотчёт. Больше терпеть это невозможно, должно же наступить время, когда рельс перестаёт быть рельсом и проложит путь сам.
Под эти мысли Алиса и отключилась.
— Девушка… — расслышала она негромкий, но настойчивый голос проводницы. — Девушка, вставайте, прибытие через пятнадцать минут. Я вас будила, вы снова уснули.
Второпях проверяя вещи, телефон, Алиса посмотрела в сторону туалетов, все оказались заняты, в конце вагона утрясалась витиеватой лентой очередь из нескольких человек, сутулившихся и жадно сжимающих однотипные махорчатые полотенца с россыпью зубных принадлежностей.
— Русский умудряется в поезде почти полностью помыться, европейцу потребовался бы душ.
Алисин сосед застёгивал куртку, она всмотрелась в его возрастом сложенное лицо, козырёк кепки, торчащие из-под неё тёмные волосы, вероятно, она больше его не увидит, а может быть, встретит в очереди в магазине и не узнает его, но как бы там ни было, она не нашла, что ответить, только кивнула.
Холодный воздух принял Алису в свои объятия, заставил окончательно проснуться, она вдохнула тяжесть выстеленного перед ней коридора пятиэтажных домов, затёртых и не в меру поникших. Здесь не цвели бульвары, весна лишь скользила по обданных тенью серых туч стенам. Пройти мимо поворотов во дворы, где машины поджидали её, чтобы выехать на главную, а водители — махнуть рукой, мол, что не смотришь, пересечь площадь, на которой диагональю расставлены заниженные «приоры» безработных, ночью так рьяно гудящие и ревущие, что сейчас уставшие и отдыхающие, готовящиеся к новой ночной гонке, перейти через перекрёсток с криво установленным светофором, кинуть взгляд на школу, в которую столько лет бегала через этот же перекресток, повернуть наконец направо за музыкальную школу, из окна которой на годах вывалилась ученица, поцарапавшись и отделавшись лёгким испугом, дойти до последнего подъезда и оказаться в знакомом коридоре. Всё это нужно сделать, и, вероятно, Алиса сейчас сделает, но написанный сценарий больше не обязателен к исполнению. Вчерашние размышления подвели её к какой-то грани, через которую она готова перешагнуть. И перешагнёт. Всё, что нужно, это делать то, что решила, а не идти на поводу у других. С этими мыслями Алиса и двинулась по знакомому пути.
Затхлый запах квартиры ударил в нос. Алиса не сняла обувь, как делала это обычно, а прошла прямиком в гостиную, стянула с плеч рюкзак, бухнула на стул, приставленный к туалетному столику, за которым мама пила чай, когда смотрела воскресные ток-шоу. Она достала из рюкзака блокнот, который по непонятным причинам таскала с собой, не делая в нём никаких записей, выдрала из него лист, пружинистая леска так закрутилась, что не хотела выпускать ни одного листка, Алиса чиркнула на нём, проверяя, пишет ли ручка, а затем аккуратно вывела: «Я вернулась, буду к вечеру».
Переодевшись и захватив пару яблок из холодильника, Алиса побежала обратно на привокзальную площадь в надежде успеть к двенадцатичасовому рейсу.
Тот же автобус, та же дорога, только более зелёная, ей казалось, что и пассажиры в автобусе те же самые, поменялась только она, Алиса. Теперь ей нужно всего ничего, капельку мужества, чтобы противостоять матери, сразиться с ней в бою и отстоять занятую позицию самостоятельности.
Знакомая остановка, знакомая дорога, тот же шлагбаум, убранная листва, вероятно, провели какой-нибудь субботник. Она замерла на входе, но решила запретить себе раздумывать и прямиком зашагала к комнате посещений, минуя запахи, ужасающие изгибы лестницы, Ожидателя, тянущего к ней руки. Ей навстречу попался певец без голоса в той же заляпанной одежде, который на концерте изображал пение, выводя из себя певца настоящего. Она не поняла, смотрит ли он на неё или куда-то мимо, его глаза собрались в кучу, от чего по её лопаткам пробежал холодок. Он оказался довольно низкого роста, головы на две ниже среднестатистического мужчины, ниже её — всего на голову. Она вспомнила, как он кривлялся на концерте, и её передернуло, его рот мог открываться только вверх и вниз, по бокам он не расширялся, словно мышцы зажали в тиски, сейчас рот был сжат и больше походил на клюв. Алиса постаралась быстрее проскочить мимо, он повернул голову в её сторону, она зажмурилась и представила, что это вовсе не тот сумасшедший, которого она видит, а водно-прозрачное существо с головой-шаром. Они и не выглядят страшными, необычными — да, не такими, как люди, — да, но не страшными. И если они живут на земле, значит, их кто-то создал, значит, они для чего-то нужны, этому же их учили в школе — милосердию к любому живому существу. Любая форма жизни — это жизнь, потому она ценна. Или Алиса всё это выдумала?
Она сбежала от мальца в дверь комнаты посещений, за столом сидела всё та же женщина, кажется, она была даже в той же одежду, что и в день открытых дверей.
— Здравствуйте! Я к Евгению Алексееву, можно его увидеть?
Её высокая, как у Мардж, причёска поднялась ещё выше, она поставила чашку на стол.
— Добрый день! Нечасто у него гости. Мы просим предупреждать заранее, звоните хотя бы за день в следующий раз. Сейчас вас проводят.
Она так же, как и в прошлый раз, выползла из-за стола со слишком близко придвинутым стулом, обогнула Алису и прокричала в глубь коридора:
— Софа! Тут к тебе!
Софа тоже поздоровалась, кивнув Алисе, та пошла за ней следом, на этот раз решила не подниматься и не заходить в комнату Жени.
— София… — сощурилась Алиса и потерла безымянным пальцем висок. — Не знаю, как вас по отчеству…
— Сергеевна, — отрезала та.
— София Сергеевна, могу я подождать Женю на улице? Мы прогуляемся по территории, пока погода хорошая.
София замерла, глядя на мерцающую лампу.
— Думаю, неплохая идея. Тогда подожди у входа, только не уходи, я его одного не отпущу.
Алиса посмотрела вслед пяткам, которые Софа неестественно высоко задирала.
В голове рассыпались вопросы, которые нужно задать Жене, Алиса безуспешно пыталась разложить их по полочкам, пристроить в формулы, чтобы добиться ответов. Ей хотелось расспросить всё-всё об альтьёрах, выяснить, почему он всё же открылся ей, почему именно сейчас, действительно ли он выглядит так, каким она видела альтьёра в институте. Минуты беспощадно тянулись, делились на секунды и миллисекунды, которые она уже не могла отсчитать по звукам, но безжалостно расщепляла, как волокна мяса в супе, безрезультатно вычисляла, сколько ещё осталось до того, как Женя спустится по лестнице, виновато и несколько нахально посмотрит на неё, скорее, даже не нахально, а настолько беспечно, что эта самая беспечность будет походить на нахальство, и не скажет «привет». Алиса вышагивала по серым квадратам плитки, которые пестрели чёрными крапинками, она пыталась не выпадать из заданного ритма: один шажок — один квадратик, ступать на границу нельзя, за это сразу в бан, бесконечная игра начиналась сначала. Так она вышагивала мимо входной двери от стены к стене и думала о том, чтобы никто больше не пришёл, пока нет Жени, который не думал торопиться. Может быть, Софа не может найти его, или он забыл Алису, Софа рассказывает ему, кто такая Алиса, или она задержалась на посту и треплется с подружкой, или Алису раскусили, Женя сдал её, теперь альтьёры решают, что с ней делать. Могло произойти всё что угодно.
Алиса повернула голову на приближающиеся шаги, со стороны комнаты посещений кто-то шёл, из-за прикрытой двери она не видела, кто это. Женя и Софа спустились бы по лестнице. Алиса глянула на затемнённые ступени. Что придумать более жуткое, чем неосвещённая лестница? Тем временем шаги приближались. Алиса встала на один из квадратов и застыла, чтобы встретить неизбежное. Дверь отворилась на девяносто градусов, и перед ней возникли две чёрные дуги-брови и добродушная улыбка. Алиса выдохнула, это был Лёня, тот самый певец. Только бы не начал исполнять «берёзку», а то не остановится.
— Привет, — сказала она, не ожидая, что начнёт разговор.
— Привет, — скосил он взгляд. — А я тебя помню.
Алиса посмотрела на него пристально, ей не показалось в прошлый раз, что Лёня настолько умён, чтобы её запомнить. Она сделала шаг назад, взглянула на лестницу и покосилась на дверь, метнула взгляд на Лёню, чтобы не потерять его из виду. Он казался спокойным, правда, по его виду и движениям сложно было угадать, куда он собирался.
— Что ты помнишь, можно узнать?
Алиса замотала головой, она не понимала, зачем спрашивает и вообще зачем разговаривает с этим мужчиной. Грузный, с большой головой, в полосатом жёлто-белом поло и широченных джинсах, он не казался грозным, но его комплекция, большие руки говорили, что, если он захочет, он переломит Алису надвое, как она трубочку из комбо.
Ход к лестнице оказался перекрыт его массивным телом, ей нужно сделать всего пару прыжков, и она окажется на нижних ступенях. Куда быстрее выйти на улицу, всего лишь сделать шаг назад, опереться на холод металлической двери, навалиться на неё что есть мочи и пролить свет на Лёню, который в полусумраке казался таким страшным.
— Я помню тебя на празднике, — несмело заговорил он.
— Да, я была на празднике, — кивнула Алиса. — Я тоже тебя помню.
— Правда? Это было так давно. Я не вижу никого из того времени. Это очень грустно, там было хорошо. У нас была большая семья, мы вместе кушали. Мы садились за стол и кушали разные вкусности.
— Из какого времени, Лёня? Тебя ведь зовут Лёня?
Его передёрнуло, полные плечи поднялись и резко опустились, в такт он тряхнул головой. Алиса быстро заморгала, предупредительно выставила руку, тут же опомнилась и развернула ладонь. Он посмотрел на протянутую ему руку, потом на неё, казалось, он готов подать руку в ответ.
— Очень давно, это было очень давно, я жил в деревне, у нас была большая семья, и, когда была свадьба, мы все веселились. Ты пришла в гости, мы сидели за столом и пили вино со всеми вместе. Красное такое вино, и ты пила.
Алиса помотала головой, в какой деревне и какое вино? Он бредит. Да нет же, это его нормальное состояние.
— Я помню тебя, ты была такая красивая, — он вытянул шею. — У тебя волосы были заплетены в косы, — показал он длину кос. — Две косы.
— Подожди, — задумалась Алиса. — Как называлась та деревня?
— Ламбасручей, — посмотрел он вполне осознанно.
— Я была там, но я не помню свадьбы. Может быть, кто-то и женился, но я не помню, чтобы мы приезжали именно ради свадьбы. Там живут…
Алиса пыталась припомнить, когда была там в последний раз и зачем, в памяти всплывали посиделки, смех, поход в деревенскую баню, но на свадьбу они с родителями не ездили.
— Родственники и друзья. Прости, я тебя, — помотала она головой, — не помню.
— А я помню, — он безобидно улыбался, казалось, он сейчас пустится вальсировать. — Ты сидела напротив и пела песню.
Вот и дело до песен дошло, только не это, он кажется весьма безобидным парнем, но певец ужасный. Алиса оттянула ворот свитера, стало труднее дышать, довольно странно, как он может помнить её, помнить то, чего никогда не было. Наверное, всё ему причудилось, она не могла вспомнить никакой свадьбы. Если бы даже была свадьба, то она бы запомнила чокнутого. Всё-таки он болен. Если он альтьёр, то почему тогда он всё это говорит, почему просто не прошёл мимо, и дело с концом? Он может её проверять. Рукой она прощупала дверь.
— Я пришла к своему дяде, — проглотила она слова.
Послышались шаги, Лёня поднял голову, оголив тёмную толстую шею, Алиса вздохнула. Хоть бы это был Женя.
Мужчина внимательно следил за звуками и пытался высмотреть спускающихся.
Наконец Алиса увидела строгий халат Софы, а за ним и Женю в чёрном, как у монаха, балахоне. Софа покачала головой и обратилась к улыбающемуся Лёне:
— А ты чего тут делаешь? Ну-ка, марш наверх!
Он развел руками и пошёл к ней. Женя, почёсывая щёку, спустился к Алисе, он виновато улыбался, в это время медсестра, или кем она там являлась, постучала по запястью и бросила вслед:
— Ужин в шесть.
Алиса шагала впереди, он пытался её догнать, семеня и то и дело спотыкаясь в подоле своего платья. Она останавливалась и поглядывала в его сторону, чтобы убедиться, что он в порядке. Женя прижимал сложенные в молитвенном жесте руки к груди и ловил равновесие, чтобы не упасть снова.
— Удачно ли ты съездила? Меня тут кормили кошмарно, как и всегда. Ты привезла что-нибудь вкусненькое? — причитал он.
На эти слова Алиса резко обернулась, приблизилась к нему настолько вплотную, что он был вынужден изогнуться назад себя, она ощутила несвежее его дыхание, поморщилась и с видом настолько грозным, насколько возможно, произнесла:
— Не води меня за нос, неужели ты забыл, кто я? Ты мне всё рассказал, а теперь пытаешься сдать назад?
— За нами наблюдают, — процедил он и украдкой глянул на окна второго этажа. — Не смотри.
Она невольно посмотрела и увидела силуэт в окне. Ну, конечно, за ними наблюдали. Как же ещё? Алиса выдохнула, только этого не хватало, чтобы Женя всё отрицал после того, что она видела. Нет, в эти сказки она не поверит.
Они дошли до беседки, в которой всё раскрылось в прошлый раз. Она тяжело посмотрела на него, пытаясь выглядеть такой же грозной, как мама, когда сердится, но решила, что у неё не получается взять высокую ноту, потому она сбросила с себя эту маску и села максимально близко к Жене, доверчиво посмотрела на него, протянула яблоко, он без раздумий схватил его и жадно надкусил.
— Скажи, пожалуйста, — смотрела она вопрошающе. — Все ли сумасшедшие альтьёры? У меня ещё много вопросов.
— У нас мало времени, меньше, чем ты можешь предположить, — тоненько протянул он, склонив голову вбок.
Алиса окинула его взглядом и прыснула. В длинном черном платье в сочетании с той же недлинной, как и в прошлый раз, бородкой он походил на попа и не мог не вызвать смех. Он недоумевающе сощурился и вдавил подбородок в шею.
— Ладно, — выждал он паузу. — Все сумасшедшие — альтьёры. Сумасшедших не существует. Это фикция, созданная в сознании людей. Мы вселяемся в человека, его сознание не может справиться с нашими тысячелетними знаниями, мы помним обо всех предыдущих жизнях, потому их разум мутнеет. Всё не так просто. Мозг человека сложен, когда альтьёр вселяется в тело, мозг коротит, сознание путается, мы словно объединяемся с тем человеком, который существует внутри тела. По большей части для переселения мы выбираем взрослых, потому что их тело уже сформировалось, но бывает всякое.
Алиса сглотнула.
— А как друг с другом, как вы общаетесь между собой? Тень смотрела на нас в окно, он мог читать твои мысли?
— Да, мы обладаем телепатией, но это всё контролируется в зависимости от способностей альтьёра. У меня они сильные, поэтому я могу создавать блокировку на мысли о тебе, их никто не прочитает, а вместо них я создаю другие, безопасные мысли, которые доступны остальным.
— То есть вам необязательно разговаривать?
— Мы общаемся мыслями.
— Как можно контролировать мысли? — Алиса сотрясла воздух руками.
— Довольно просто, — тоненько протянул Женя. — Этому быстро учишься.
— Ладно, а ты? Ты поработил моего дядю? Со мной говорит он или ты?
Алиса задышала чаще, такое чувство, что она стоит на краю пропасти в ожидании ответа, ведь если он окажется не таким, как надо, она рискует настроить против себя монстра.
— Ты думаешь, я бы рассказал тебе? Я подавил его, но ты должна знать, что я думаю, что именно он заставил меня открыться тебе. Мне кажется, его сознание живо, и мы словно говорим с ним вместе.
Из глаза Алисы вытекла слеза, она не всхлипывала, не плакала, только сжалась и вдруг почувствовала потребность уткнуться в темную, пахнувшую затхлостью куртку, зарыться в своих волосах.
— Это важно, — посмотрела она на него признательно и смахнула слезу. — Но суть не меняется. Получается, вы… Инопланетяне? Вы выглядите так, как я видела в институте? А рукамыши — это инопланетяне?
— Рукамыши — это живые хранители памяти, жёсткие диски, их на земле очень много. Сколько камней, столько и рукомышей, они хранят историю. У меня тоже есть вопрос, — вытянул он подбородок. — Тебе удалось привезти очки?
Она прижалась к деревянной стенке, засунула руки в карманы. На секунду показалось, что её спрашивает не Женя, а историчка, которая цедит взглядом класс в поисках тех, кто не выполнил домашнее задание, а она в этот момент вжимается в проем между стулом и партой, сползает как можно ниже, и в любой другой день она бы пришла с подготовленными уроками, но не сегодня. Учительница, как хищник, который чувствует дрожание жертвы, страх на первородном уровне, только по запаху определяет, кто не подготовился. Безжалостно, как гром в летнюю жару, раскатывается, раздается на весь класс голосом расстроенной скрипки, тонким и верещащим, как металл по стеклу «А сейчас нам ответит Асташева». Ты становишься чем-то невесомым в этот момент, совсем себя не ощущаешь, бестелесная, поднимаешься на ватных ногах и не можешь произнести ни слова, слова есть, они не исчезли, но они находятся где-то внутри, проваливаются в твою душу, а ты никак не можешь их достать, и если бы ты так не нервничала, и если бы не сверлящий взгляд учителя, то ты бы что-то сказала, выкрутилась, но тебе остается только молчать и смотреть, как она выводит в журнале жирную, не в размер клетки, двойку.
Так и сейчас, Алиса, прижатая взглядом Жени, не могла произнести ни слова в своё оправдание. Она собрала все силы, чтобы выдавить:
— Не получилось…
Он сгорбился, навис над деревянным полом, словно искал подходящее слово, его глаза бегали.
— Я просил тебя об этом, чтобы ты увидела всё своими глазами, чтобы ты поверила, если бы я показался тебе просто так, то ты бы не поняла, не приняла бы. Побывав там и увидев всё сама, ты знаешь, что я не вру, ты знаешь, что есть правда.
Он многозначительно замолчал. Она ощутила, как внутри что-то давило.
— Мы не инопланетяне, мы всегда жили на земле, а люди, — глянул он на неё виновато и в то же время как-то сверху, — всегда были рабами.
Алиса хлопала глазами и пыталась развеять созданную ею картинку того, как альтьёры прилетают на землю, высаживают своих собратьев, а среди тех, кто принимает эти воздушные шары, — Женя. В него вселяется альтьёр, и больше её дяди нет. Но если они не инопланетяне, то откуда взялись?
— Мы жили здесь всегда. У нас нет другой планеты, только мы оказались сильнее, умнее, хитрее вас настолько, что поработили человечество.
На лице Алисы застыла смесь ужаса и отвращения. Выходит, дядя в руках того, кто считает себя хозяином этой земли.
— Люди сами пробовали на вкус рабство, и у них это получалось, правда, проблемы с силой внушения имелись, негры, крепостное право, всё это можно назвать одним словом — рабство. Задумайся, не находишься ли ты в рабстве? Ответ прост. Находишься. В нашем рабстве.
Алиса смотрела на него и не верила глазам. И почему она думала, что они с ним заодно, выходит, он её противник. Она сжала яблоко в кармане.
— Это ты его выбрал? Дядю, — поджала она губы.
— Это и есть он, я и есть он, — он замотал головой. — Я, то есть он, — это я плюс он, никак иначе. Мы оба перед тобой. С очками ты бы видела меня как его тень, без очков видишь его, вот и вся арифметика. Очки — это не главное.
— И всё же? — Алиса не думала отступать, её грудь судорожно вздымалась.
— Мы, — взялся он за голову, стараясь закрыть глаза, — выбираем человека просто по нашей базе, и всё, человек наш.
— То есть… Есть какая-то база людей? Как онлайн-магазин?
— Рабов… — поправил он. — Пойми же наконец! Вы для нас как овцы, свиньи.
Алиса мотала головой, она снова оказалась в кошмарном сне, который происходил наяву. Голова налилась чем-то тяжёлым, как когда она попробовала алкоголь в первый раз, это была тёмная бутылка пива, вначале было весело, забавно, смело, а после голова стала тяжелеть и клониться к подушке.
— Я выбрал его случайно. Я давно в его теле, я не знаю, я не специально, просто я почувствовал, что он любит тебя, вот и всё, в моём теле разлилось тепло, это как вы, люди, любите кошек. Я не понимаю сам, почему рассказал тебе обо всём. Точнее понимаю, но…
— Ты ещё что-то не сказал, — всплеснула Алиса руками.
— Да, ты права, не сказал…
Слова повисли в весеннем воздухе. Алиса натянула ворот куртки, отовсюду раздавались птичьи голоса, хотелось прогнать их с этой вычищенной поляны, которую кругом обступили птичьи домики-деревья. Ей хотелось создать идеальную тишину, чтобы прокрутить в голове ещё раз Женины слова, вдруг она что-то не расслышала, не так поняла. Люди — рабы. Какое страшное слово. РАБ. Рабы от слова «работать», но в корне этого слова отнюдь заложен не «труд», заложено полное подавление нужд, желаний, потребностей, даже естественных, раб не принадлежит себе. Страшные истории про рабов, в её голове всплывали образы, несчастные лица, искаженные гримасой боли. И представить, что все люди — рабы, невообразимо. То есть без воли, без хребта, без чего-то того, что может изменить жизнь. Но если так, то какой смысл в том, чтобы искать работу, строить семью, делать всё то, что вменяет общество?
— Я хотел рассказать ещё и о смерти, — прервал её рассуждения Женя.
— Так, — насторожилась она.
— Вся хитрость в том, что вечность — не так уж длинна.
Он раскачивался, как в припадке, из стороны в сторону, его губы дрожали, — натуральный сумасшедший, не иначе.
— Все эти сказки про семь жизней — просто утечка информации в ваш человеческий клан. Мы храним память о том, что было в наших жизнях. Мы не рождаемся совами или мышами, мы рождаемся, просыпаемся в ваших телах, мы живём сотнями лет. Альтьёр после смерти оболочки попадает в следующего человека. Новый альтьёр рождается не методом размножения, он создаётся совместными усилиями, силой мысли Правителя, но рождение нового альтьёра происходит очень редко, мы живём настолько долго, что нет необходимости в рождении новых. Без человеческого тела альтьёры не могут прожить долго, пара дней, и альтьёр умирает. Когда умирает человеческое тело, то альтьёру подыскивается тело, и всё, вуаля, новый сумасшедший появился.
Алиса изобразила улыбку.
— Ты серьёзно? Ты об этом так легко говоришь? Ведь это огромная трагедия для семьи, близких людей, — она задумалась. — Ты хочешь сказать, что у вас нет детства?
Женя поправил подол балахона.
— Детства нет. Мужей и жён тоже нет. Это всё делает существа слабыми.
— Я видела мёртвого альтьёра. Значит, вы тоже умираете?
— Да, умираем, если не найти тело в течение суток, запас воздуха в теле альтьёра иссякнет, и он умрёт.
— И сколько же вы живёте?
— Дольше, чем ты можешь представить, это сотни лет, Алиса.
Алиса мотала головой, не веря ему.
— Сколько живёшь ты?
— Уже семьсот лет. В сумасшедших домах живём, потому что тут обеспечены лучшие условия, так удобнее совершать управление.
— Вы могли бы жить во дворцах!
— Так и делали, думаешь, про кого эти сказки — султаны, Аладдины? Так мы приковывали слишком много нежелательного внимания.
— Получается, вы трусы.
— Мне кажется, ты не понимаешь значения этого слова. У меня создается впечатление, что ты не понимаешь, кто такие люди. Я увидел твои добрые глаза и задался вопросом, почему ты пришла ко мне. И не нашёл ответа, — он заглянул ей в глаза. — Ведь тебе незачем было ко мне приходить. Поэтому, — потряс он рукой, словно сыпал пудру, — я решил тебе всё рассказать.
Алиса пожала плечами, она не знала, что ответить, в голове возникало так много мыслей, что самой лучшей из них оказалось молчание.
— Чушь какая-то, что люди не так сделали?
— Всё не так, они жадные, коварные, не ценят ничего, что им дают, делают больно близким, лицемерят, воруют, мстят, убивают.
Его высокий голос срывался, он незаметно перешёл на крик, поднялся со скамьи.
— Тебе мало?
Он возвышался над Алисой, теперь Женя не казался беспомощным, как тогда, когда она увидела его в первый раз. Он знал слишком много, знал ответы на все вопросы.
— Не все же такие, — она готова была заплакать. — К чему ты ведешь? Этот разговор, который я услышала в интернате, что он означает?
— Большинство людей именно такие. Поэтому альтьёры и собрались сократить численность людей до минимума.
— Что значит сократить? — она нахмурила брови.
— То и значит. Убить. Уничтожить. Отправить на убой. Что тебе неясно? Веками. Тысячелетиями. Мы регулировали смертность и рождаемость у людей. Запускали войны, способствовали тому, чтобы люди и их изобретения вызывали природные катаклизмы, напускали болезни, делали всё, чтобы сократить ваше количество.
Перед Алисой сидел монстр. Она почувствовала, как по щеке бежит волна дрожи. Так просто говорить об убийстве людей. Живых людей. Если бы он был маньяком, преступником, она могла бы понять, но перед ней сидел её собственный дядя. Даже преступникам свойственно раскаяние, сожаление, а здесь нет ни тени сомнения в правильности, очевидности убийств.
— Жизнь и смерть едины, ты не можешь их разделить.
Алиса ничего не ответила, только повела бровью и отодвинулась. Захотелось стереть всё, отойти назад во времени. Она слушала, как тикают её наручные часы. Стрелки успокаивают, они возвращают в реальность, ей всегда нравился ход времени, звук часов напоминал, что всё закончится и всё продолжится, что жизнь идёт, нет ничего, чтобы взяло и исчезло. Есть подруга, которая будет существовать всегда в её памяти, если она исчезнет, то появится другая. Родители исчезнут, но появится кто-то, кто заменит их, а в её голове они будут существовать вечно. Люди не заменяемы, но в то же время заменяемы. Если у неё появится любимый и потом исчезнет, не важно, что с ним случится, теоретически он исчезнет, то вместо него появится кто-то другой, это будет совершенно другой человек, но чувства к нему будут похожими. Иначе как изливать себя, свои мысли, свою потребность любить кого-то? Сейчас она любит Олю, папу. И если их не станет, сложно представить, что она будет делать, но она точно может сказать, что будет кого-то любить, кого-то ещё. Жизнь не прервется, стрелки будут двигаться дальше.
Бесконечность времени и Женины слова никак не увязывались в Алисиной голове в единое целое. Это бред. Если представить смерть близких, то можно найти пути решения, принять эту самую смерть, принять то, что будет тоскливо, и грустно, и даже невыносимо больно, но это можно принять. Принятие в том случае, о котором говорит Женя, невозможно. Его не представить. Всех людей повести на убой. Взять и убить всех людей. Убить. В это сложно поверить. Как? Алиса посмотрела на его отстраненный вид. Сейчас он не выглядел сумасшедшим. И от этого становилось ещё страшнее. Его тонкие черты лица говорили лишь об изощренном мозге. Алису передернуло. Но убить всех. Для этого нужно быть монстром.
— Кто этого хочет? Как вы собираетесь это сделать?
Он медлил с ответом, словно заранее знал, что Алиса не захочет его услышать, что он окончательно оборвет между ними нити связи, которую она пыталась создать приездом сюда.
— Этого хотят все альтьёры. По крайней мере, я ощущаю это так. Они могут выставлять желаемые мысли за действительные, как и я, но смысл в том, что нам стало тесно жить с вами, поэтому решение о чистке земли уже принято. Пока разрабатывается план, в который всех не посвящали. Я не знаю всего. У нас тоже есть правительство, точнее, Правитель. И не все его мысли мне доступны.
— Объясни мне одно, ты тоже этого хочешь? — она кивала в такт своим словам. — Ты действительно хочешь убить людей? Детей, стариков, больных? Женщин?
Каждое слово давалось ей с трудом, каждое слово она отбивала кулаком по своим коленям.
— Ты думаешь, я рассказал бы тебе обо всём, если бы хотел этого?
— Я запуталась, — всплеснула она руками, на её лице застыло недоумение. — Ты говоришь вначале одно, потом другое. Чему верить?
— Мне. Верь мне. Я не хочу этого. Я вижу, что люди могут быть другими. Их можно исправить. Их можно научить любви. Всё нужно остановить, помешать Правителю дать ход тому, что он задумал.
Она внимала каждому слову.
— Как ты можешь это сделать?
— Дело как раз в этом. Я не смогу сделать это сам. Я не смогу подойти к Правителю близко, он узнает, он поймёт, меня раскусят, — он пристально посмотрел на Алису. — Поэтому это сделаешь ты.
— Что?
На лице Алисы зарделась паника. Чёрные длинные волоски поднялись в воздух от заряда эмоций. Мускулы заиграли, заходили по лицу.
— Как я могу помешать этому… Правителю? Я не знаю, как уничтожить того, кто неубиваем. Ведь он неубиваем?
— Как, это другой вопрос. Ты должна предупредить всех, рассказать всем и представить доказательства того, что планируется. Если человечество узнает, что происходит, оно сможет объединиться. Самое главное, что он не будет обращать на тебя внимания, не будет следить за тобой. Ты обычный никчёмный человек. И этим ты спасешь мир.
Глава 4. Ритуал
Ночь. Наступившая со щелчком выключателя кромешная темнота, налитая отзвуками проезжающих машин, разрывавших и рассеивавших воздух, посветлела, сбавила свои обороты, предметы понемногу начали приобретать очертания, изгибы, целые силуэты, они вырастали, как из зернышка прорастает росток, пробиваясь через плотные слои земли. Алиса вглядывалась в знакомые линии комнаты, но ей всё казалось новым, незнакомым, неизведанным, как и тот мир, в который Женя приоткрыл дверь. Дрожа, она подобрала ноги, сгребла их в охапку, оперлась на шершавую на ощупь, но тёплую стену, Алиса прокручивала картинки с его осатанелым лицом, как он с надрывом и явной ненавистью резал воздух острыми, как поварской нож, словами. В её голову закралась мысль, что всё вокруг может оказаться не таким, каким она привыкла видеть, а иным, как и камни, что многое кругом имеет куда больший смысл, чем способен увидеть человек. Это не философские вопросы, это обычные окружающие людей вещи, и если они могут быть другими, иметь предназначение, то что же тогда имеет смысл, что тогда достойно веры? С одной стороны, это доказывало, что всё на земле для чего-то нужно, выполняет отведенную функцию в очевидной взаимосвязи, но с другой, сломался целый мир представлений, многочисленных понятий, определений, правил, формул, теорем, всё рухнуло, оказалось не таким, каким виделось раньше. Бухгалтерские отчёты, которые Алиса мечтала сдавать в какой-нибудь фирме, вдруг потеряли смысл и стали годны лишь для растопки печи на даче.
Она глотала слёзы, то поднимая, то опуская подбородок, сверлила заплаканными щёлочками-глазами стул, ей чудилось, что сейчас он зашевелится, начнет перебирать лапками-ножками, подойдёт к ней, как собака, обнюхает протянутую ладонь. Всё, что она увидела и узнала за последние дни, вполне могло оказаться правдой, только что с этой правдой делать, неясно. Мамино дыхание за стеной не давало покоя, мамин сон мог прерваться в любое мгновение, вот бы мама поверила, как поверила Алиса, тогда всё стало бы намного проще. Одно дело доказывать ей, выслушивать мамины упрёки, а теперь она просто обязана рассказать всё, и совсем другое — поведать всему миру о приближающейся катастрофе — глобальном уничтожении людей. Ей никогда не удавалось быть лидером, несмотря на твердолобые успехи на физкультуре, математике, она никогда не могла довести дело до конца, когда ставился вопрос о выборе старосты класса, о том, кто станет капитаном команды на школьных матчах, ей всегда хотелось сказать: «Я буду», но никогда недоставало смелости сделать это взаправду, и тогда руку поднимал кто-то другой. Откуда же теперь взяться смелости спасти целый мир? Мир. Такой большой, страшно представить, что ему грозит что-то более масштабное, чем он сам. Если бы можно было отгородиться от этой проблемы, собрать по камушкам оборонительную стену, выстроить защиту, которая по всему периметру защитит людей от сумасшедших, то всё стало бы проще. Сумасшедшие везде, они кругом, они просочились в общество, расползлись червями в умы, структуры, союзы, и чтобы их искоренить, неясно, нужен ли точечный удар, или уничтожить их удастся, только если пойти на глобальные меры, прогнившее яблоко проще выбросить, чем приготовить.
Она раскачивалась вперёд-назад, словно перед прыжком в длину, полностью погрузившись в размышления о встрече с Женей и тех обстоятельствах, которые выстроили их знакомство как незатейливый, но в то же время имеющий прочное основание конструктор. Проговаривая по слогам его слова, представляя фигуру мёртвого альтьёра, она шевелила губами, вытирала пот со лба, стрелки часов неминуемо двигались вперёд, пока Алиса снова и снова проматывала ленту их разговора, она не заметила, как настало три часа ночи, лишь взглянув на время, она судорожно отбросила смартфон. Вдруг она поняла, что за день ничего не съела, кроме помятого яблока, но и сейчас ей не хотелось идти на кухню, чтобы ненароком не наткнуться на маму. Она пыталась выудить среди мыслей ту, которая подсказала бы, что ей теперь делать с полученным грузом знания, болезненно вздрагивая на каждый доносившийся с улицы шорох, но бесполезные размышления о беззащитности мира не покидали её, не давали сфокусироваться на самом важном, на том, о чём они договорились с Женей.
Алиса заставила себя поднять затёкшее от раздумий, отяжелённое полученными знаниями тело, поднесла его к занавешенному окну, ей показалось, что за ним кто-то есть, и этот кто-то ждёт удобного момента, чтобы заглянуть в комнату, потому Алиса замерла и, едва касаясь мокрого золота шторы, лишь взглянула в щёлочку у стены. Она снова ощутила себя шестилетней девочкой, которая на носочках крадётся по огромному, с высокими потолками коридору, практически растворяется среди антресолей, этажерок, заботливо расставленных мамой в по-домашнему пыльном воздухе. В густых ночных красках Алиса двигается на ощупь, все уголки дома изучены настолько щепетильно, что каждый тактильно знаком ей, и она может с закрытыми глазами отыскать нужную вещь, потому темнота ночи — не помеха для неё. Маленькая Алиса оказывается около гостиной, в которой экран лампового телевизора раздается потрескивающим свечением, озаряя уголки лиц родителей и укрывающее ноги одеяло. Алиса почти не дышит в этот момент, потому что знает, что если мама увидит её здесь, то посмотрит тяжело, окинет настолько холодным взглядом, что уже его можно считать наказанием за непослушание, и отправит обратно в угловую комнату. Потому она будет так же, как сейчас у окна, стоять у двери и смотреть в щёлочку, наблюдать, как в кого-то выстрелят в телевизоре, и на его груди разрастётся красное липкое пятно, словно кто-то капнул кетчупом, Алиса закроет глаза ладошками, будет подсматривать сквозь пальцы, так менее страшно. Как бы ни была строга мама, Алиса всегда знала, что на выручку придёт отец, встанет на её защиту. Когда папа поднимется с дивана, чтобы попить воды на кухне, он удивится Алисе, сгребет её в охапку, назовёт гномиком и отнесёт в кровать.
Жаль, что сейчас у окна её никто не защитит. Алиса так и застыла, забравшись, как в домик, в хрустящее одеяло. Она твёрдо решила следовать указаниям, которые дал Женя. Пока из сказанного им не нашлось ничего неправдивого, а это означало только одно, — Жене можно доверять. Алиса залезла на широкий подоконник, который смастерил для неё папа, они с Лёлей по очереди сидели на нём, когда собирались в комнате. Алиса закрыла глаза и погрузилась в обсуждение плана действий.
Женя стоял как коршун над ней, его посеревшая от прошедших лет кожа то складывалась в тугие валики на лбу, то распрямлялась до глубоких трещин, он подносил палец к виску, постукивал и открывал рот, чтобы что-то сказать, но передумывал и продолжал напрягать лоб. Выдерживая паузу, Алиса виновато поглядывала на него, не решившись озвучить ни одного предложения, потому что любое из них было настолько безумным, что предпринимать действия для осуществления её идей было бы опасно не только для Правителя, но и для неё самой, и для окружающих. Ей в голову пришла идея поджечь дом Правителя, устроить настоящее адово пламя, чтобы поджарить этих незнакомых ей существ, покусившихся на самое ценное, что может быть, — человеческую жизнь. Сама история нашёптывала варианты расправы: перед глазами вставали газовые камеры, удары ядерных бомб, массовые расстрелы. Во всех её фантазиях зияла одна огромна дыра, которая делала эту самую фантазию не то что неосуществимой, а скорее преступной, негуманной, кровожадной, такой, что унесла бы жизни жертв, которые стали соучастниками всего процесса, сами не понимая происходящего, эта дыра сверлила её кровоподтеками из глаз, как ей представлялось, ни в чём не повинных людей, тех самых сумасшедших, которые когда-то были обычными людьми. На первый взгляд убийство можно победить только убийством, но убить — не означает искоренить зло, потому Алиса и Женя условились, что найдут гуманный способ защитить человечество от гибели.
— Ты знаешь, а ведь это проблема — убить альтьёра, это практически невозможно, мы слишком умны, мы предугадываем малейшие действия людей, чувствуем их, как дикий зверь чувствует добычу. Да и если мы свергнем Правителя, то насколько высока вероятность, что на смену ему не придёт кто-то более смышлёный? — Женя продумывал следующий ход на шахматной доске.
Воздух гудел. Алиса выжидающе смотрела на него, она не знала, что ответить, она прокрутила множество сценариев гибели, везде страдали не только четырёхлапые странные существа, но и люди.
— У меня довольно странная идея, но, думаю, она тебе понравится.
И тут Женя предложил Алисе устроиться на работу в учреждение, в котором жил Правитель, как ни в чём не бывало прислуживать ему, а тем временем выведать информацию, узнать, что именно Правитель собирается предпринять для уничтожения людей, а потом нанести такой сокрушительный удар, что он расстроит все планы противника.
— Ты хочешь сказать, что мне придётся работать в дурдоме? — ухмыльнулась Алиса.
— Ну, я же здесь живу, и ничего, — развёл он руками.
— Слушай, — Алиса зажмурилась, словно лизнула лимон. — Я уже второй раз здесь, и не то что мне не нравится, мне здесь невыносимо находиться. Я не смогу работать. Люди, которые там и здесь работают, святые, наверное, но я не отношусь к их числу.
В тот момент Алиса не поверила, что дядя действительно предлагает ей отправиться работать под началом самого отпетого преступника среди чокнутых, самого коварного, строящего планы на крови монстра. Поскольку она не восприняла слова Жени всерьёз, то и согласия не высказала, но уже тогда решила, что пойдёт на что угодно, чтобы спасти Женю, чтобы дать людям шанс.
— Любая должность, которую тебе предложат, взять хоть уборщицу, подойдёт нам, ты должна согласиться. Сходишь на собеседование, заодно проведаешь, как там, много ли охраны, кто за чем смотрит. Алиса, — потряс он пальцем, — слушай меня внимательно и запоминай. Ты должна проникнуть во все кабинеты, когда устроишься, и посмотреть бумаги, среди них обязательно что-то должно быть, что касается катастрофы, или побоища, или чего угодно, связанного с гибелью людей. Если мы достанем подтверждение, его план, мы расскажем людям обо всём, у него не останется иного выходя, как оставить дела.
— Знаешь, о чём я подумала, когда выходила из дома? У тебя нет телефона, поэтому мы не можем связываться.
Она вытащила из кармана джинсов кнопочный «самсунг».
— Я сейчас вставлю туда сим-карту, будешь на связи. Ты умеешь пользоваться? — уточнила она на всякий случай.
— Ты сомневаешься в моих способностях? — тоненьким голоском протянул он. — Расслабься, в прошлом теле я конструировал эти телефоны, так что да, я разбираюсь.
— Ты знаешь, я до сих пор не могу поверить, что вы живете вот так — вечно, поэтому отложим истории на потом.
— Но я обязательно должен рассказать, что видел.
Женя улыбался, казалось, его веселит превосходство над Алисой, Алиса же ощущала колющее неудобство, ей всё хотелось потереть глаза и понять, что она только что проснулась на паре, это сказалась бессонная ночь, гулянка с Лёлей и однокурсниками. Или она схлопотала солнечный удар, не удержалась на ногах и рухнула на прокаленный песок, так и лежала, пока её не привели в чувства отдыхающие.
— Чтобы уничтожить Правителя, нужно убедиться, что никто больше не пострадает, надо узнать, что он задумал, выяснить, кто задействован в плане, и тогда бить в самое сердце.
— У альтьёров есть сердце? — Алиса недоверчиво взяла ноту выше, чем следовало.
— Человеческое.
— Ты этого не сделаешь. Ты хоть понимаешь, что предлагаешь, — сглотнула она перед тем, как произнести. — Убить человека?
В воздухе повисло неудобное молчание.
— Я говорю, что мы его убьём, — помпезно объявил Женя. — Другого выхода нет, а если есть, то он тебе не понравится. Ты видела, альтьёры бестелесны, но смерть человека может быть смертельна и для альтьёра. Так мы принесём одну жертву, а спасём миллионы от гибели.
Алиса посинела от мысли, что нужно будет убить человека, пусть и не обычного, диктатора, монстра, но всё же человека, само слово «убийство» вызывало у неё дикое желание закричать от ужаса, рвать волосы, убежать, спрятаться. Убить живого человека — отвратительное до тошноты зрелище. Однажды она попала в лагерь с детьми, в котором подружилась с девочкой, рассказывающей всем, что руками на полях ловила сусликов и душила их, пока тощее шерстяное тельце не переставало изворачиваться в предсмертных конвульсиях. Здесь же не суслик, здесь — человек.
— В каждом из нас живет монстр, выпусти его наружу и используй во благо.
Произнося это, Женя не был похож на себя, холодный, расчётливый взгляд, ни одна мышца лица не дёргалась. Алиса металась в незнании, что ответить на хладнокровные расчёты дяди, она посмотрела в его горящие глаза и увидела боль, накопившуюся в нём, терзающую, неминуемую, мучительную, словно перед ней оказался другой человек, настоящий, живой. Его взгляд вдруг дал уверенность, что они делают всё верно, и если смерть приносит добро, то это именно тот случай.
— Когда-то давным-давно я оказался в теле двенадцатилетней девочки, белокурая, с большим носом и обезображенным, словно кислотой, лицом. Она была обузой на плечах родителей, и её странности не дали ей шанса. Её поместили в специальное учреждение, но её мозг не выдержал моих знаний, тех изменений, что с ней произошли, и тогда она сдалась, — он смотрел сквозь Алису. — Я запомнил это, потому что ждал ответа Правителя, я обратился к нему напрямую в сарае возле учреждения, когда я умирал, я ощущал беспомощное тельце, её тощие ручки, кожа которых казалось белой, почти прозрачной, я чувствовал её смерть. Я хотел обнять её, прижать к себе, но не мог ничего сделать, её не стало. Я обратился к Правителю, как только пробудился в новом теле. Он не сделал ничего. И тут я понял, что всё это сделал своими руками, что я мог этого избежать. Я возненавидел себя и всё, что мы делаем. Я понял, что не каждое зло рождает человек, зло кроется и в темноте бездействия.
— И что Правитель? — Алиса щурилась, словно от солнца.
— Ничего. Я поселился в новое тело. И я зажил прежней жизнью, словно ничего и не произошло.
Они замолчали. Алисе показалось, что гомон птиц, что беспрерывно звучал в налитом весной воздухе, вдруг оборвался, стих. Она вслушивалась в нагнетающую воздух тишину и ни на секунду не давала себе поверить, что действительно способна непонятным образом справиться с тем, для кого ничего не значит человеческая жизнь, и если она такой ничтожный, как Женя говорит, человечек, то ей не по карме сражаться со всевышними силами. Она попыталась отмахнуться от картины, которую нарисовал дядя, но холод воображаемого сарая подогревал её кожу, она смахнула дрожь и пристально посмотрела на Женю.
— Почему ты думаешь, что я справлюсь с этим? Давай отправим тебя туда, ты быстро найдёшь доказательства и выведаешь планы?
— Глупенькая! — протянул Женя, сводя глаза к переносице. — Я же объясняю, он меня раскусит, прочитает мои мысли, а на твои даже не обратит внимания. Ты справишься, ты спасёшь этот мир.
Алиса всматривалась в его прожженное морщинами лицо и пыталась уловить тень насмешки, но заметила она только одно, — его взгляд воспылал надеждой, налился внутренним огнём, которого раньше Алиса не замечала или не хотела замечать, он наполнился немыслимой энергией, словно в нём постепенно, миллиметр за миллиметром поднималась лава, все уничтожающая и неудержимая, скрывающаяся внутри. Возможно, он не такой уж и безобидный, каким казался Алисе сначала. Она прищурилась:
— Раз я такой иван-дурак, то с чего ты взял, что у меня выйдет?
Её наивные, навеянные прочитанными сказками слова подхватил ветер, она смотрела сквозь Женю в глубь беззубых, полуголых деревьев, продираясь взглядом сквозь заросли по не сожжённой по осени траве к свету, что сочился меж серых стволов. В его словах столько же правды, сколько разума, он снова предстал в образе безумца, чьи речи расходились с реальностью.
— Ты так трогательно смотрела на меня в день нашего знакомства. Твоя наивность коснулась меня, и я подумал, если твои глаза растопили скованную столетиями душу, то они смогут убедить людей. Главное, будь искренней.
Она внимала каждому слову, водя головой, словно следила за строкой в книге.
— Ладно, — ответила она, выдержав паузу. — Кто же он, этот Правитель? Мне нужно знать, если пытаться свергнуть его или уничтожить, я совершенно не понимаю, как мы сможем победить его?
— Так, мне нужно отфильтровать информацию, — Женя водил указательным пальцем в воздухе. — Тебе нужно знать, что он не так и скрывается, в его речах можно отметить одно, он не хочет сидеть в камере, он хочет быть не только нашим Правителем, но и полноценным Правителем планеты, как будто ему мало того, что он имеет. Всё, что нужно знать, это то, что он очень опасен. Он самый безумный из всех. Безумнее его нет. Но его мозг настолько прозорлив, что он сможет убедить тебя покончить с собой, не применяя силы. Он опаснейший, страшнейший твой враг, его держат в клетке обязательства и связи с остальными континентами и, самое главное, с людским обществом. Он был избран верховным Правителем континента за счёт своего уникального таланта манипулировать людьми. Его дар помогает ему убеждать окружающих в своей нормальности. Когда мир погряз в войне, это он убедил поделить планету на континенты, чтобы прекратить раздоры и стереть границы стран, тогда-то столицей альтьёров и стал город Нобилизград, а он стал Правителем. Он живёт в палате номер одиннадцать. Его зовут Фёдор Анатольевич.
— Не понимаю, то есть он предводитель всех сумасшедших, но ему удаётся скрываться за маской человека?
— Мне кажется, ты начинаешь понимать, — Женя самодовольно прошерстил волосы.
— Что мне сказать ему? Я не умею врать… — произнесла Алиса, словно затушила в воздухе спичку.
— Ты придёшь под видом человека, который не может найти работу, и скажешь, что готова устроиться прямо сейчас, тебе назначат собеседование, придёшь и скажешь, что готова работать. Всё. Только смотри в оба. В кабинетах, в его палате может быть что-то важное, то, что нам нужно, чтобы доказать, что его планы действительны, что они имеют реальный смысл. Мне кажется, других жителей сумасшедших домов тоже можно вразумить, если доказать, что Правитель хочет управлять и ими, и людьми, объединив их с людьми. Альтьёры никогда не встанут в ряд с людьми, нам по большому счёту и Правитель не нужен, потому что мы все чувствуем друг друга.
— Почти правда получается, ведь я не могу найти работу.
— Видишь, тебе не придётся врать! Когда мы выясним больше, когда добудем доказательства, мы расскажем всему миру, что не только люди населяют эту планету, но и те, кого привыкли не замечать, те, чьи мысли гениальнее любого шоу, которое крутят по этим вашим телевизорам, а самое главное, мы предотвратим уничтожение человечества.
Слава стекали слезами с его губ, торжественно пенились в воздухе, Алисе оставалось ловить пузырьки и оберегать их от гудевшего кругом птичьего пения.
— Женя, уходим!
Алиса подскочила, шнурок, свисающий с замка кармана её куртки, зацепился за отслоившуюся на деревянной скамье щепку, она бросила взгляд на затёртую поверхность скамьи, с силой дёрнула, щепка натянулась и раздалась глухим хрустом, освободив Алису и позволив ей телом податься к Жене, чтобы схватить его за рукав и потянуть за собой.
К ним приближались три мужские фигуры, одна ниже других настолько, что Алисе показалось, что рядом с высоким идёт ребенок, но, приглядевшись, она поняла, что это мужчина.
— Алиса, всё…
— Они… Нас раскусят, — она схватилась за голову. — Быстрей же! Идём!
Она вцепилась в Женину, как оказалось, жилистую руку, с силой дёрнула, вытащив его из беседки.
— Стойте! — басом крикнул один.
— Какого чёрта?!
Она с мольбой в голосе, лишь бы уговорить его бежать, уставилась на дядю. Солнце слепило глаза, но даже сквозь заставляющие зажмуриться блики она разглядела певца, её пробрал мороз, словно температура воздуха разом снизилась до минусовой. Нужно бежать, они воплотят план, о котором они говорили за закрытой дверью. Не может быть, что тот амбал, которого она слышала через дверь, и есть эта надвигающаяся на них скала. И тот малец, который напугал до чёртиков, с ртом-клювом и тонким голоском, неужели это и есть он?
— Женя, объясни, что происходит? Они хотят убить людей! Они убьют меня?
Она не отпускала рукав его мокрой на ощупь куртки, вцепившись в единственную защиту, которую могла найти.
— Всё нормально, они с нами.
— Вот она, вот она, — радовался карлик. — Я же говорил, она красивая!
Обращался он к Амбалу, который только хмуро поглядывал на парочку, стиснув зубы. Он ухмыльнулся:
— Ничё такая, на обед пойдёт.
— Женя!
Алиса беспомощно затрепыхалась. Она пригнулась, приготовившись сдать стометровку, в голове мелькнула мысль, что не зря она ходила на физкультуру все одиннадцать лет. Но в этот момент чья-то рука схватила её за плечо и откинула назад. Алиса обнаружила себя на полу беседки.
— Успокойся, — с лица Жени улетучилась добродушная улыбка, с которой он обычно поглядывал на неё. — Они со мной. С нами.
Алисе ничего не оставалось, как выслушать троицу. Они рассказали, как собрали внутри интерната коалицию, что больше никто их не поддерживает, что вчетвером мысленно поняли, что не согласны с Правителем, который не только ущемляет в правах других сумасшедших, но и пытается повернуть всё с ног на голову, пустив с молотка людей.
— Алиса, познакомься, кстати, это Амбал, — смущённо, словно ему стало стыдно, показал он на басистого. — Это Череп. — Человек-клюв улыбнулся, насколько позволял ему сомкнутый рот, и провел рукой по испачканной кофте, а Женя наклонился к Алисе: — Он слишком умный.
— А имён у них нет?
— Они забыли свои имена, имена — это только наклейки, главное, что внутри у человека. С нами ещё Лёня, ну, ты его помнишь.
— Да как же, помню, — Алиса задумалась, вспоминая, как он осматривал её.
— Но он, — она глянула на Амбала, — хотел убить людей. Он говорил об этом, я всё слышала.
Алиса не сводила с него глаз. Широкие собранные плечи, далеко друг от друга посаженные глаза, оттопыренные уши, лысина в созвучии с кривой, не сходившей с лица усмешкой и вобранной в плечи головой вызывали ужас, ей хотелось отодвинуться от него как можно дальше, перед глазами возникала картина, как он огромным кулаком бьёт певца, тот отлетает в сторону.
— Прости, — Женя виновато прикрыл глаза рукой. — Мы специально подгадали так, чтобы убедить тебя. Это придумал Череп. Согласись, ты бы не пошла ко мне ничего доказывать, узнавать, если бы не тот разговор.
Череп самодовольно крутил головой с запихнутой в нос бумажкой, пока Амбал заговорщически вытянул вперёд короткую шею, казалось, что он хочет с кем-то разобраться, а не поговорить по душам.
— Мы думаем, — напряжённо проговаривал Женя каждое слово, поглядывая в сторону интерната, — что можно найти средство разделить нас, чтобы мы жили порознь. Для этого мы можем использовать институты, лаборатории, технологии. Люди и сумасшедшие могут жить, как и прежде, что лучше оставить всё как есть и существовать вместе. Если люди узнают, то неизвестно, что ждёт нас, поскольку мы и взаправду дышим этим воздухом за ваш счёт, но и действовать, как Правитель, нельзя. Мы готовы рискнуть, рассказать всё людям, уберечь их от уничтожения и пойти на компромисс, вместе мы сможем разработать такие аппараты, которые позволят нам жить здесь отдельно от вас и больше не использовать тела людей.
— То есть сумасшедшие исчезнут?
— Да, так и есть. Если план удастся, то все будут в выигрыше. Но дело в том, что Правитель никогда не пойдёт на это в здравом уме, он будет до последнего биться за своё право на владение миром и пытаться уничтожить людей.
— Я слышала, что он хочет убить людей, лю-ди-шек, — Алиса недоверчиво поглядывала на массивное тело. — А как он вообще управляет миром? Нельзя же управлять планетой одному.
— В таких же интернатах на всех континентах есть Правители свои, со всеми он держит связь, все ему подчиняются. А мы вынуждены участвовать в том, в чём не хотим. Это происходит уже очень давно, Правитель пытается развязать такую войну, чтобы втянуть все континенты, убеждая людей идти на агрессию. Когда наша группа собирается, мы выполняем разные задания по разрушению мира. Бедствия, ураганы, наводнения, теракты, конфликты, помнишь пятидневную грузинскую войну? Так вот, это мы. Помнишь, «Хромую лошадь»? Это тоже мы. Наша группа старается свести к минимуму потери, но Правителя уже не остановить, он становится всё более жестоким, изощренным в своих жертвах, а самое главное, он делает это нашими руками, заставляя выполнять грязную работу. Поясняет тем, что хочет научить людей быть добрее и выполнять свои обязанности по уму, но в насилии нет никакого ума, есть только смерти и жертвы.
— Я не знаю, как вам доверять, выходит, вы обманом втянули меня в вашу разборку…
Алиса задумалась, оборвав себя на полуслове.
— Да, мы признаём, — молитвенно дядя сложил руки. — Но и ты нас пойми, гибнут люди, и, кроме тебя, нам никто не поможет.
— Ваша работа — убивать людей?
— Наша работа — оберегать землю, — покосился на неё Женя.
Алиса вздрогнула от вывернувшего из-за угла света фар, он ослепил её лишь на какое-то мгновение, ей почудилось, что этот свет издает альтьёр, а она снова находится в той кристальной комнате, где за стеклом увидела лик чудовища. Как и тогда, она коснулась стекла лишь подушечками пальцев, ощутив колкость холодного покрытия, только теперь перед ней не оказалось стеклянного гроба, а лишь сияющий свет автомобильных фар, судя по очертанию, «Нивы». Она поняла, что засыпает, и потому перебралась на кровать, укуталась одеялом с головой и загадала проснуться настолько рано, чтобы успеть попасть на собеседование.
Она смахивала пренебрежительные крошки маминых слов, которые та надменно посеяла за завтраком. Она намеренно не сказала матери о собеседовании, о том, что собирается работать в часе езды от дома, и не по специальности, а простой уборщицей. Алиса вдыхала запах свободы, сокровенной тайны, на которые так полагалась, что готова была сделать всё, что попросит её Женя. Она написала только Лёле о попытке устроиться в дурдом, на что та засыпала её сообщениями с предложением устроиться в бар. Дурманящие мысли мешались со страхом, который ёрзал под кожей щёткой, щекотал шею так, что Алиса то и дело тёрлась о плечо. В автобусе Алиса не могла ни на чём сосредоточиться, потому придирчиво рассматривала фиолетовый берет впереди сидящей дамы, думая, что можно было бы подобрать другой цвет к пальто, и если бы у неё было пальто, то она непременно не стала бы покупать берет с сеточкой, смотрится он слишком чопорно и неестественно. Она снова и снова проглатывала мамины «я не буду содержать тебя больше ни дня», с горькой ухмылкой вглядывалась в текущий вперед, словно гусеница, поток машин и ставила очередную запятую в отношениях с мамой.
Её взору тем временем открывался город, запотевший и только что открывший глаза, но уже сигналящий и гудящий утренним бодрствованием.
— Да, я уже въехала в город, не волнуйся, всё хорошо, я всё помню.
Она смахнула вызов и представила, как Лёля укладывается спать, подбирает колени к груди, втыкает наушники в уши и, так и не позавтракав, растворяется в дремотной темноте тесной комнатушки общежития.
Добравшись до вокзала, Алиса пересела на городской, и теперь он в суматохе и автомобильной давке с чьим-то локтем на уровне Алисиных глаз мелкими перебежками переносил её от светофора к светофору. Алиса задыхалась только от вида обступивших её людей, а не только от неприятных касаний, к счастью, человек, занимавший место у окна, вышел на остановке, потому она пропихнулась к окну вдоль отполированной спинами людей подушки сиденья. Как понять, что добралась до места? Здание в виде корабля. Полчаса-час. Так сказал Женя. Должна успеть.
Мимо проплывали пятиэтажные моргающие дома с распахнутыми глазницами первых этажей, в которых когда-то, по рассказам мамы, художники засматривались на натурщиц и выводили силуэты, подметив плавность фигуры, а сейчас там лишь мигали красными огоньками сигнализации за счёт скупых до копейки предпринимателей. Они остановились на самом долгом на свете светофоре, пока автобус пыхтел, раздувая свои лёгкие, так же как и толстокожий пассажир пыхтел над Алисиным ухом, он, если судить по потёртому козырьку кепки, старомодным джинсам и сумке, предназначавшейся когда-то для документов, а теперь явно хранящей обеденный контейнер, ехал на рабочие сутки охранника или сторожа. Когда тронулись, Алиса вцепилась птичьей хваткой в дугу впереди стоящего сиденья, поняла, что они спускаются к мосту, груженый автобус набирал скорость, они проносились мимо речной ленты и прогулочных лужаек, где отчаянные собаководы мерзли за своих питомцев, казалось, автобус пролетит пешеходный переход, но нет, ему непосильно взбираться в гору навстречу свежему, дышащему молодостью, по сравнению с той промзоной, которую Алиса проезжала на въезде в город, кварталу новостроек. Она окуналась в сменяющиеся пейзажи, которые постепенно поникли, снизились и в высоту стали занимать не более двух этажей. Оказавшись на шоссе, автобус прибавил ходу, салон опустел, люди оказались разрежены по сиденьям. Алиса сглотнула, она ехала по городу ровно столько же, сколько по трассе. Добираться до работы так долго немыслимо. Теперь ей нужно спросить, где выйти, но как? У кого? «Спроси же!» — приказывала она себе, отчего щёки набрались румянцем.
— Скажите, пожалуйста, — выдавила она из себя, наклонилась к плотному мужчине, — чтобы в интернат попасть, на какой остановке нужно выходить?
— Через одну, но там пешеходок нет, или через две, а там с горы спустишься — и направо. Найдешь, — махнул он.
Мимо пролетел причал с яхтами, расставленными, словно в детской игре, настолько ровно и искусно, что не возникало сомнения в педантичности владельца яхт-клуба, если он такой, конечно, имелся.
Она вышла на последней порекомендованной остановке, которая располагалась сразу после дома с крышей-волной, говорящей о спортивности комплекса, это именно тот дом, про который рассказывал Женя, значит, всё верно. Алиса не стала ждать ни секунды больше, прямиком зашагала в указанном направлении.
Она думала, что выберется из своего затёртого маленького городка с испорченным воздухом, что горчит дымом завода, и окажется в месте, где жить и работать намного комфортнее и приятнее, но оказалась в не менее сером жилом квартале, разве что более объемном. Алиса миновала прижавшиеся друг к другу дома, прямиком следуя за троллейбусом, который, ведомый небесными усиками, скользил под гору, разминулся с ней на заветном повороте. Она обернулась, окинула взглядом окружившее её, пусть и наполненное спешащими куда-то людьми, но равномерное, плавленое, как жареный сыр, безмолвие, ветер в этот момент подхватил её лёгкие пряди, всего на секунду они застыли в воздухе, она повернула голову на шёпот поворота, лишь на секунду ей показалось, что её кто-то позвал по имени. Наслоенный голосами шёпот напоминал Женю, когда он злился, но более терпкий и спокойный, Женя слишком неуравновешенный, когда речь заходит о сохранении человечества. Он звал её, заманивал в свои сети, ей ничего не оставалось, как пойти по его утекающему следу.
Она шла на манящий голос и оглядывалась на собиравшиеся вот-вот распуститься кусты сирени вдоль серой пятиэтажки, гаражей, расставленных, словно на шахматной доске, и никак не могла понять до конца, что она делает, куда она идёт. В сомнениях Алиса набрала Женю.
— Я не знаю, туда ли иду, пятиэтажки, гаражи…
— Да, правильно, иди до конца этого проулка и упрёшься в калитку. И ещё. У тебя всё получится.
Поднявшись в небольшую горку, Алиса и взаправду оказалась у калитки, неприметной внешне, но богатой и облагороженной по ту сторону. Заглянув на территорию, она ощутила, что попала в другую страну, словно не было этого серого города и бегущих людей. Она оглядела белоснежно выкрашенные бордюры, выложенные плиткой дорожки, подготовленный к лету газон, осветлённые стволы деревьев, возвышавшуюся церквушку, слепящую блеском купола у подножия пика холма, на котором стоял самый белый из всех двухэтажный дом. Сомнений не было. В этом доме, в этом белоснежном дворце и находился Правитель.
Алиса, скомкав все сомнения, промчалась мимо бросивших на неё взгляд садовника и, судя по костюму, мастера по машинам, взбежала по ступеням и дёрнула за белоснежную, как и весь дом, ручку. Та не поддалась, дверь оказалась закрыта, тогда она достала смартфон и судорожно стала искать номер, по которому вчера договаривалась насчёт собеседования.
— Вы уже прибыли?
— Да, долго не могла найти вас, надеюсь, я не опоздала? — Алиса пыталась скрыть волнение.
— Минуту, уже спускаюсь.
Дверь отворила миловидная блондинка с короткой стрижкой, явно пытающаяся молодиться, но не сумевшая скрыть морщинки за инъекциями и причёской.
— Прошу прощения, это необходимые меры безопасности, — лукавила она. — Сами понимаете, где работаем. Сейчас я проведу вас в отдел кадров.
«К Правителю», — Алиса мысленно поправила блондинку и поспешила проследовать за ней по витиеватой лестнице. Наверху их поджидала ещё одна закрытая на ключ дверь. Блондинка не подала виду, открыла и пропустила Алису, которая, словно извиняясь за свою неуместность, прошмыгнула вперед.
Пройдя по белоснежному, как и в институте, коридору, они оказались в пахнущей кофе приёмной, очерченной серыми линиями и обставленной строго по вкусам блондинки.
Пожилая женщина за монитором строго посмотрела на Алису и спросила, не убежит ли она, на что Алиса помотала головой, а после о том, не злоупотребляет ли Алиса алкоголем, на что Алиса снова помотала головой.
— Идите к начхозу, вам выдадут форму и инвентарь. С сегодняшнего дня приступаете.
После изучения рабочего места и инструмента, снятия копий с документов, написания заявления о приёме на работу Алиса набрала подругу:
— Лёля, ты надумала? Меня взяли на работу.
— Поздравляю! Да, я уже сняла нам комнату, это хорошо, что не успела в предыдущей отдать за месяц.
— Боже, мы будем жить вместе?!
— Правда здорово?
Алиса чуть не запрыгала от радости, но вовремя опомнилась, взялась за швабру. Когда она мыла коридор, она цеплялась взглядом за рельефные цифры на дверях жилых комнат. Ритмично работая руками, она замедлилась, увидев цифру десять, медленно повернула голову и увидела одиннадцатую палату.
— Подождите буквально секунду, я предупрежу Фёдора Анатольевича, уточню, готов ли он начать.
С этими словами в палату вошла блондинка
Алиса поджала губы, помня, что нужно не выдать себя. Она затаила дыхание, сейчас ей предстоит увидеть ужаснейшее на земле существо, того, кто собирается уничтожить людей, кому нельзя верить, кого стоит бояться.
Когда она сделала пару шагов, она застыла в удивлении, её движение сковал внутренний импульс, голос, звавший её буквально только что, затих, растворился в тишине, она не увидела чудовища или трон, на котором оно могло бы восседать, с двухголовыми собаками у ног, шипящими, словно змеи. Она заглянула в приоткрытую дверь, никакой отделки человеческой кожей или черепов на стеллажах Алиса не увидела, она только выдохнула и посмотрела на того, кого, по словам Жени, нужно бояться больше всего. Он в синеватом строгом костюме возвышался над столом. Собранные думающие складки на огромном лбу подсказывали, что даже сейчас, когда он просто смотрел на появившуюся из ниоткуда девушку, он о чём-то рассуждал, а возможно, продумывал ещё один хитроумный план или передавал мысли ещё одной команде сумасшедших, которые должны были подстроить всё так, чтобы выглядело естественно и безвинно со стороны. Его голова казалась настолько большой, что сложно было понять, как такая нетолстая шея может её удержать. Налитая, как перевернутая капля, она блестела лысиной. Алисе вдруг захотелось убежать, спрятаться снова, но уходить некуда, все двери закрыты. Алиса перевела взгляд на его носогубные складки, которые, словно два берега, оберегали несущуюся реку слов, возможно, это именно он призывал её, именно изо рта Правителя вытекали зовы, которые она слышала ещё на улице. Глубоко посаженные глаза под мудрыми бровями, всё понимающими и хмурящимися на каждую мелочь, не шевелились, они словно сканировали новенькую, ей, словно на показе мод, пришлось оголить себя, казалось, он видит её насквозь. Она отвела взгляд.
— Я всегда детям говорю, труд и работа облагородят вас. Что привело к нам столь юное создание?
Правитель не стал слушать блондинку и направился прямо к выходу, к Алисе. Он заговорил первым. Голос оказался намного слащавее, чем могло показаться по его внешнему виду. Блондинка кивала в такт его словам.
— Я устроилась к вам на работу уборщицей. Нужны деньги, вот и пришла к вам.
Алиса лепетала, она совсем не чувствовала ног, словно те разбухли, стали ватными, она пыталась сподвигнуть себя подойти к нему, но не могла пошевелиться, не сдвинулась и на сантиметр. Если ног она не чувствовала, то руки, наоборот, стали тяжёлыми, клонились к полу, тянули её, и на какой-то миг она поймала себя на мысли, что коридор кружится как волчок.
— Что же вы стоите? Господин директор, — блондинка обратилась к Правителю, — вам уже пора. Фёдор Анатольевич, они не любят ждать.
— Да-да-да, — согласился он, но не отвёл глаз от Алисы.
Алиса поправила волосы, Правитель надменно смотрел сквозь неё. Алиса судорожно соображала, как она может посмотреть документы, если она находится в таком состоянии, тем более что никаких документов на столе в палате не оказалось. Почему его называют директором? Неужели он директор сумасшедшего дома?
Блондинка кружила над столом, расхаживая на длинных ногах, отбивая при этом каблуками знакомую Алисе мелодию. Девушка прислушалась, в воздухе раздавалось тиканье часов, это были его часы, он взглянул на циферблат. Один, два, три. Секундная стрелка отбивала успокаивающий ритм, всё будет хорошо, стрелка не остановится.
Алиса подняла глаза на Правителя, всё так же безэмоционально и в то же время нахально он рассматривал её.
— Всегда спрашиваю у детей, то есть у наших работников, — сделал он жест рукой, показывая, что спутал одних со вторыми. — Где работали?
Просто стандартный набор вопросов и ответов, не так уж и сложно.
— Нигде, — потрясла девушка головой. — Только училась, потом год отдыхала.
— Если не будете годами отдыхать, то работайте, пожалуйста, у нас. Если не секрет, — складки на огромном лбе собрались гармошкой, — почему наше заведение? Не боитесь? Сотрудникам я сразу говорю, что это не самое лакомое место.
— Ну, как почему, просто вакансия свободная. Бояться людей — из дома не выходить.
— Ценю юмор. Тамара вам покажет всё.
Он почти улыбнулся, когда махнул в сторону блондинки, и снова натянул на себя маску безразличия. Алиса готова была закричать, она не понимала, кто перед ней: сумасшедший или директор.
Она подумала, что не такой он уж и страшный, как описывал его Женя. Алиса покачивалась, думая, что только что видела того, кто уже разрушил множество жизней и ещё столько же разрушит, если она не вмешается и не остановит его.
— Предыдущий работник уволился, — крикнул он вслед, когда уходил за блондинкой.
Никаких документов Алиса не видела за весь рабочий день. Когда она закончила и прошла мимо будки охранника, она оглянулась на интернат, а дуновение ветра снова донесло до неё шёпот. Она помчала прочь.
Алисе казалось, что она никогда ещё не чувствовала себя такой свободной, когда она всматривалась в постсоветскую обстановку комнаты, с витиеватым рисунком ковер, зелёный с плотными подушками диван, гробовой шкаф, круглый торшер, так и не испробованный ими с Лёлей на предмет пригодности, посапывающий силуэт Лели и задыхалась от наливающей её эйфории. Маленькая комната казалась ей такой удобной, она могла, если бы захотела, подбежать к занавешенному сочно-зелёному тюлю, отбросить его в сторону и окинуть взглядом просторный двор, в котором с утренними и вечерними рейдами питомцы выгуливали хозяев. С Лёлей общались редко, она сразу устроилась в какую-то пивную, в краткосрочных их разговорах посмеивалась над переживаниями за приём витаминов, а днём Алиса пропадала на просторах резиденции Правителя, которого больше не видела со дня собеседования.
Ей доверили убирать и покои больных, их называли странно — получатели услуг, и административную часть зданий. Ежедневный обход, те же самые манипуляции, швабра, ведро, перчатки, средство. Алиса терпеливо вдыхала тот же воздух, им за парой стен дышало самое ужасное существо, а в перерывах она звонила маме, которая стала разговаривать снисходительно, вяло интересуясь, чем питается дочь. С пропитанием выходило неважно, денег на еду практически не было, но маме она отчитывалась о сваренной курице и грече, фрикадельках с кетчупом и овощах, настолько же вымышленных, насколько реальными были колики в животе, которые то и дело нападали на неё от несъеденного супа.
В памяти Алисы всплывал разговор, когда мама медно звенящим голосом чеканила невыносимые слова про то, что Алиса слишком молода, не имеет работы и вообще не сможет жить одна.
— Ты ошибаешься! Я самостоятельная!
Выкрикнула Алиса, откинув липкие пряди с лица. Она часто дышала, пыталась усмирить себя, удержать те слова, которые рвались наружу, словно закипающий суп.
— Алиса, девочка моя…
Вдруг лицо мамы посерело, обесцветилось, словно годы разом прибавились на временной шкале. Из ледяной надзирательницы она вдруг превратилась в шуршащую пеной воду, распалась на нескольких людей, словно и не было этой строгой и чопорной женщины. В одно мгновение она разглядела в мамином лице налёт усталости, нанесённый отчётами слой возрастной пыли, глубокие впадинки в её коже, расходившиеся складками вокруг губ, глаз, нерукотворную паутину времени, которая бесповоротно затягивала мамино лицо.
— Ты ещё многого не понимаешь, не знаешь, как устроен этот мир, как устроена ты сама. Побудь со мной, пожалуйста, пока это возможно. Ты — всё, что у меня есть. Когда ты поймёшь, будет поздно…
— Поздно будет, если я не уеду.
Отчеканила Алиса также холодно, как мать бросала ей упрёки совсем недавно тут же, за кухонным столом, накрытым на троих. Она почувствовала то же, что ощущала её мать, словно разменяла поданную ею монету, ответила грубостью на грубость. На лице матери застыло удивление, словно Алиса увидела в отражении себя, только настолько постаревшую, а мама действительно оказалась такой старой, что Алиса щурилась, чтобы разглядеть в этой женщине ту, которая читала на ночь сказки. Губы Алисы враждебно дрожали до тех пор, пока по щеке матери не скатилась крупная одинокая слеза.
— Ты не можешь полагаться на Лёлю, милая. Ты должна полагаться только на себя. Пойми же, взрослый человек может полагаться только на себя. Кому ты будешь нужна, если не себе? Когда на себя надежды нет, то душа твоя, считай, на небе.
Мама коснулась щеки дочери, перед глазами Алисы пыльная комната поплыла, словно она находилась не в реальности, а во сне, оставалось потерять пол под ногами и рухнуть в мерцающую темнотой бездну, ощутить, как стены неминуемо проносятся мимо, а ты не можешь нащупать опору и продолжаешь лететь, теряя самое ценное, что у тебя есть, — сознание.
— Если ты уезжаешь из-за Жени, то ты не можешь меня обвинять, — она всматривалась в лицо дочери.
— Не могу, — Алиса покорно вторила.
— Я сделала это, потому что заботилась о тебе, он был болен, мне нужно было получить квартиру в наследство, а жить с ним было бы невозможно. Да, я отсудила у него квартиру, да, может, я плохая сестра, но хорошая мать.
— Какая же ты мерзкая! — Алиса не сдержалась, она кивала головой, но не могла согласиться.
— Ты поступила бы так же.
— Он мог бы жить с нами, — на любое слово мамы находился противовес. — Он кричал, кидался с кулаками, а если бы он что-то сделал с тобой? Я бы себе этого не простила.
— Но он же твой брат!
— А ты мне дочь…
Алиса всматривалась в утопающий в зелени двор, который неожиданно за пару дней расцвёл, распустив ветви игольчато-въедливого цвета. Взять и отдать родного брата в интернат, да ещё и отобрать квартиру, как это похоже на маму: её интересует только материальное благополучие. Алису так и не оставило чувство презрения. Она вспоминала, как мама несвойственно крепко прижала её к себе и наполнила комнату гудящим молчанием, скупясь сказать что-то ещё, словно слова были лишними, ими можно было передать сдачу, а Алиса вдыхала запах гнетущих маминых духов и жмурилась от привкуса своей маленькой победы.
Уже на протяжении недели дни Алисы протекали между оттиранием пыли в обители Правителя и видами из окон общежития. На комиссии врач недоверчиво пролистывал её карту, вопросительно смотрел на неё, словно безмолвно уточнял, что всё так, как он прочитал, но всё же поставил штампик в книжку. В санатории, так она называла свою работу в разговорах с другими людьми, потому что было бы странно сказать, что работает она в психушке, пусть она и действительно там работает, это вызвало бы недоверчивый взгляд, неловкое молчание. Если у дяди в интернате все постояльцы готовы были общаться, разговаривать, свободно гуляли по территории, то здесь они ходили со смурными лицами, угрюмо поглядывали в Алисину сторону и ничего не говорили, словно безликие тени людей, одни безмолвные телесные оболочки бродили и заглядывали в окна белокаменных зданий, в которых Алиса начищала полы и стены, только бы её не упрекнули в бездельничестве и не выгнали бы за ворота. Если она встречалась с кем-то из подопечных, они учтиво здоровались, но не говорили ей ни слова больше привычного «здрасьте» или «привет». Поначалу Алисе казалось постыдным, что она со своим бухгалтерским образованием машет по сторонам тряпкой, но потом она поняла, что так она стала совершенно невидимой для проходящих мимо неё сотрудников, да и для самих больных. Она стала каким-то фоном, шумящим деревом, которое склоняет ветви к ногам работников и постояльцев, не более. Всё, как и говорил Женя. Единственное, что терзало её, это безуспешные попытки разыскать в кабинетах красную папку. Ни красной, ни синей, никакой папки с полезной для них информацией она не находила. Она всяческими ухищрениями попадала в кабинеты, стаскивала ключи на посту, проникала в рабочие чайные, сестринские, даже палаты пересмотрела, но нигде ничего не нашла.
В очередной день Алиса пришла на работу, притворила за собой калитку и, как обычно озираясь, дабы убедиться, что за ней никто не наблюдает, проследовала к административному корпусу, в котором под лестницей хранилось рабочее снаряжение. Уже протянула руку к медью блестящей ручке, как подпрыгнула от раздавшегося звука, который разразил чуткую тишину, охватившую здание. Она вытащила телефон из кармана раньше, чем отпустила испуг, пробивший её тело нервной трелью дрожи.
— Да, — ответила она, невинно отворяя дверь коморки.
В смартфоне раздался голос Жени, он поведал, что сегодня намечается страшное, их делегация едет к Алисе, чтобы пообщаться, но на самом деле чтобы совершить нечто ужасное.
— Ты ничего не должна делать, просто затаись и наблюдай. В зале номер пять в пятнадцать ноль-ноль, там есть тренерская комната, спрячься в ней, и ты увидишь всё в первом ряду.
— А как же…
Её вопрос прервали гудки, напористой мелодией они наполнили пустоту коридора, эхом раздались в подлестничном пространстве. «Всё в первом ряду», — фраза повторялась снова и снова, крутилась в голове, словно на старом проигрывателе, который стоял на даче, мама иногда включала его, выпуская на волю тягуче-скрипучую мелодию. Непонятный сбор по непонятным причинам. Что может быть лучше? Алиса с трудом дождалась времени, перекусив бутербродами из магнитовских батонов и «Дружбы», забыв о том, что обещала набрать маму. Она написала Лёле, что может задержаться, та ничего не ответила, наверное, спала после смены. Алиса старалась машинально выполнять всё то, что и в предыдущие дни, вспоминая, как пыталась попасть в кабинет директора, задержаться там подольше во время уборки, но назойливая блондинка всё время дежурила у двери, оценивающе поглядывая на пляшущие руки Алисы, которые ни на секунду не оставались без движения. В его кабинете не нашлось ничего, что привлекло бы внимание, больше странным казалось, что на столе нет никаких документов, все они разложены по папкам, рядами расставлены по полкам. Самого директора она тоже не видела, что заставляло размышлять, где он может находиться, если не на рабочем месте, вероятно, в других кабинетах, но почему именно в момент уборки? Алису мучили эти вопросы и невозможность найти что-то, что могло бы подтвердить слова Жени. Стало казаться, что она зря взялась за швабру, обидела маму и вытащила Лёлю с работы в другой город. Вся её собранная, как мозаика, жизнь стала распадаться на глазах, потому что центральная деталь куда-то задевалась, забилась под диван, и её никак не достать без чужой помощи.
Убедившись в том, что все дела закончены, она сложила рабочие принадлежности в каморку и отправилась в досуговый корпус, где и находился физкультурный зал. Она зашла с чёрного входа, чтобы не вызывать подозрений, её шаги раздавались глухими отзвуками где-то сверху по диагонали, можно было подумать, что кто-то шагает по потолку, она дошла до тренерской, дверь оказалась открытой. Алиса, пригибаясь к полу, вытягивая шею вперед, перебежала до раздевалок, никого в них не обнаружив, вернулась к тренерской и скрылась в ней. Оконце над дверью освещало сумрак узкой сжатой комнатки. Алиса окинула взглядом окрашенные в едкий зелёный цвет деревянные стеллажи, набитые вдоль стены, съедающие половину комнаты. На них оказались скиданы баскетбольные и волейбольные мячи, толстые серые канаты, знакомое Алисе снаряжение, туристические пенки, словно погрызенные кем-то, пластиковые тарелки, разноцветные мотки скакалок. Алиса придвинула стул к двери так, чтобы можно забраться на него с ногами и подсматривать за происходящим в зале в окно, она с силой толкнула себя вверх, поднимая оказавшееся тяжёлым тело, в голове промелькнула мысль, что Алиса давно не тренировалась. Ей пришлось встать на носочки, чтобы проглядывать зал, опереться на стену и убедиться, всё ли будет видно. Часы на руке, которые недавно подарила ей мама со словами «они тебя успокоят», неуемно стрекотали, минутная стрелка подползла к шести. Алиса стала судорожно выдвигать ящики стола в поисках того, что подложить на стул, чтобы забраться выше. С мяча она навернётся в первые же пять минут. Коврики будут скрипеть, да и толку от них мало. Она наткнулась на несколько книг — орфографический словарь, блеклый и словно пожёванный, сборник Есенина и толстенную книгу Шекспира, Алиса сгребла их и переложила на стул, нервно поглядывая на часы, и со словами «да простит меня Шекспир» вскочила прямо на книги. Трёх книги еле хватило, но теперь, стоя на носочках, она получила обзор куда лучше, нежели без книг, они плавно покачивали её, пружиня, словно Алиса оказалась в лодке и ветер играл с ней, ненавязчиво неся вперед, почти нежно, всё дальше от берега. Она спустилась и посмотрела в дверную щель, дабы убедиться, что и здесь получит обзор зала, но щель оказалась довольно узкой.
Пока она раздумывала, как смотреть, раздался шум из раздевалок. Всё. Пришли. Алиса металась между щелью и оконцем, вдруг вспомнила, что не закрыла дверь, и стала шуршать в кармане связкой ключей, она отчаянно пыталась вспомнить, какой ключ её, сердце застучало так быстро, что показалось, оно в секунду разорвётся. Она попыталась вставить ключ, ещё один, снова не тот. Наконец вспомнила, что физкультурный зал — это зелёный. Как только она щелчком повернула ключ, в зал ввалилась толпа, разъярённая, неудержимая. Они не походили на тех, кого она видела в обители Правителя, смурных и необщительных, а потому, она сделала заключение, злых, они не были похожи на весёлых и доброжелательных из интерната Жени, они совсем ни на кого не походили. Алиса наивно полагала, что всё, что они будут делать сейчас, это играть в баскетбол, но враждебные возгласы и рвущие воздух выкрики заставили её отпрянуть от двери. Неожиданно на неё напал страх, ведь здесь не было никого, кто мог бы её защитить.
В каморке раздавалось лишь её тяжёлое дыхание, дрожащими пальцами она убрала прядку со лба, вцепилась в деревянную спинку стула, отдающую тепло когда-то живого более, чем сейчас, дерева, забралась на книги, прижалась к углу, чтобы её не увидели. Масса людей в закольцованном круге баскетбольного поля кривлялась, дёргалась, что-то доказывала громко, не стесняясь никого. Сколько их? Человек тридцать? Алиса всматривалась в толпу, Лёня, Амбал, Череп здесь, Жени не видно. Они как ненормальные, а ведь они и есть ненормальные, хаотично прыгали по залу, кривлялись пуще прежнего.
Мужчина, которого она раньше не видела, с длиннющими, как у Пуаро, усами подходил ко всем поочередно, не давая скапливаться вокруг себя сумасшедшим, отгонял их, как гусей, и что-то записывал в блокнот невидимой ручкой, когда он не писал, он трепетно прижимал блокнот к нездорово вздувшемуся животу. В обходе по кругу он оказался в непосредственной близости от кладовой, она расслышала, что он предлагает записаться в детский лагерь.
— Куда поедете? В Анапу или Геленджик?
Мужчина задавал вопрос и выжидающе смотрел на оппонента.
— Так-так-так, так и запишем — А-на-па, — выводил он старательно. — Я записываю, не спешите так.
Затем он шёл к следующему и приступал к пытке по новой, независимо от того, ехал куда-то респондент или нет.
И тут появился он. Алиса запечатала рот ладонями, сдерживая неминуемо вырывающийся из неё возглас, чтобы тот застрял и не перерос в истошный, ничем не удержимый крик, ведь то, что она увидела, тот, кого она увидела, сковали её мышцы, отняли голос, поэтому она только захрипела и в ужасе вдыхала воздух через сомкнувшиеся пальцы.
Не может быть, этого не может быть. Он поочерёдно выставлял ноги вперед, высоко задирая носок, тем временем его глаза горели пламенем, как у киношного вампира, он не походил на себя, больше на животное, старое и, казалось бы, еле живое, уже готовящееся к убою, но вдруг обретшее новый смысл жизни в помешательстве как в чем-то сверхжизненном, в чём-то, что существовало не в реалиях нашего мира, скорее вне их, но и вне смерти, это то самое пограничное состояние между двумя мирами, оказавшись в нём, ты ощущаешь себя на таких вершинах, на которых простому человеку не оказаться. Его глаза горели, руки взрывались вверх в такт шагам, казалось, его тело сейчас разорвётся на части от энергии, которая исходила от него, его широко открытый рот извергал водопад хохота, лившийся бурлящей водой. Его неестественно широкий череп то и дело подпрыгивал от этого зловонного смеха и казался ещё более страшным по сравнению с тем, когда Алиса видела Правителя при устройстве на работу. Он оказался совсем не таким, он действительно был главным лицом у этих людей, только притворялся нормальным и работал для прикрытия, а на самом деле возглавлял эту орущую, шумящую толпу, которая только и делала, что вопила чайками, топала ногами. Словно дикие звери, они заполонили весь зал и перемещались без стеснения, дёргались и голосили. Правитель заправил штанины в носки и с умным видом и вытаращенными глазами уселся на откуда-то взявшееся посреди зала кресло с кровавой обивкой.
— Внимание! Я всегда детям говорю, — нужно быть внимательнее.
Ещё до того, как он поднял палец вверх, весь зал замер в том положении, в котором находился. Все присутствующие чокнутые в париках, с размалёванными лицами, словно сбежавшие из-за кулис театра или с карнавала. Его голос разразился эхом, словно прогремел над головами, стекло, через которое Алиса рассматривала странные объёмные наряды разукрашенных кукол, дрогнуло, разошлось дребезжанием, на мгновение Алиса подумала, что кто-то посмотрит наверх, заметит её, и тогда всё пропало, но этого не произошло. Никто в зале не двигался, кроме мужчины с блокнотом, который всё записывал и записывал, все взгляды устремились на Правителя. Тот победно осматривал подданных, покачивая большой головой, которая казалась слишком объемной для стройной шеи. Он по-звериному улыбнулся и произнёс:
— Всё готово, друзья! Можно начинать.
Алиса всматривалась в его лицо, спокойно сложенные накрест на животе, словно обнимая талию, руки, она заметила Женю, он не подавал виду, не смотрел на оконце, это и понятно, ведь так бы он привлёк к ней внимание. Его лёгкая небритость, стеклянные глаза никак не соответствовали той ярости, с которой он звонил с утра.
Пока Алиса разглядывала застывшие, сосредоточенные на чём-то лица, Правитель, умиляясь своему превосходству, руками ритмично рисовал круги в воздухе, словно водил невидимыми кистями, наносил краску на безликий холст. Вокруг него застыли искажённые эмоциями лица, на одних была запечатлена ярость, ненависть, на других удивление с примесью ужаса, словно с ними произошло нечто такое, что никак не укладывалось в их головах, на лицах третьих отблесками ложилось безразличие, как на Черепе, который снова запихал свёрнутую трубочкой бумажку в нос. Алиса посмотрела на его ноги, он приехал в дачных пластиковых шлёпанцах. Её не покидала мысль, что её друзья слишком хорошо маскируются, слишком походят на сумасшедших. Интересно, могли бы они жить в обычных квартирах и походить на обычных людей, ведь если они так много знают и понимают, то почему бы им не притворяться в обществе, в этом нет ничего сложного. Как странно, ведь если бы они были просто людьми, то такое странное поведение можно списать на их слабости, всё это можно назвать обычными человеческими проблемами. Мозг просто не справляется с тем потоком информации, с котором ему приходится сталкиваться, и тогда бум, он ломается и перестаёт работать так, как должен, но Женя говорит совсем иное, он говорит, что это у людей мозг сломан, что это люди ничего не понимают и живут не так, как могли бы жить. Это люди сломанные, а сумасшедшие вполне разумны и умны, потому что живут они так, как действительно хотят.
Пока Алиса размышляла, что-то произошло, вся разномастная толпа, низкорослые и высокие, лысые и с растрёпанными клочьями волос, смуглые и с отбелённой кожей, длиннолицые и круглоголовые, все в маскарадно-ярких цветах, стали вторить Правителю, округлять глаза, водить руками в воздухе, пригибаясь и извиваясь так, словно на них наваливается нечто тяжёлое, что-то, с чем они борются, а мужчина с блокнотом всё писал и писал, повторяя «Гелденджик — Анапа, записываю, записываю». Толпа закружилась в диком бесцельном танце, замахала руками, стала цепляться за воздух, затрясла головами. Длинноволосый, с вытянутым лицом и глуповатый Амбал, и с добрыми глазами Лёня, и даже Женя — все задёргались в странных движениях.
— Я всегда детям показываю, как нужно делать своё дело. Мы поднимаем воды, разливаем реку, да поможем подземным водам выйти наружу, освободиться от гнёта землян, из своих русел, из оков, которыми сдавили их дорогу люди. Посмотрите, какие города нагромоздили на землю жалкие людишки, — его голос раздавался эхом по залу, прокатывался по физкультурным снарядам. — Раскачаем же воды рек и все воды подле них, покажем людям нашу силу, власть, отстоим богатство нашей планеты! Да пребудет с нами наводнение, да унесёт оно жизни никчёмных!
На последних словах он сделал рывок вверх, почти подпрыгнул, подавшись телом с расставленными в стороны руками, словно обнимавшими нечто огромное, олицетворявшее ту мощь воды, которую они выталкивали из земли.
— Геленджик — Анапа, — таяло в воздухе.
Алиса опустилась на корточки, обхватила голову рукой, впилась пальцами в волосы, её губы затряслись от невозможности что-то сделать, необходимости сидеть взаперти, ведь выйди она сейчас и признайся, что подглядывает, наблюдает, выясняет истинные мотивы, её просто уничтожат, растерзают, растащат на клочки. Сейчас произошло нечто страшно, нечто более сильное, чем люди, нечто такое, что она не в силах предотвратить, её накрыло незримой мантией апатии, даже если она и может что-то сделать, разве это принесёт прок? Их слишком много, чтобы с ними бороться, они слишком сильны, чтобы Алиса могла сделать что-то, ей не остановить их. Её окутало тонкое покрывало страха, заставившее затаиться и сидеть тихо, пока гудение в зале, длившееся так долго, что Алиса потеряла счёт времени, не смолкло, а беспокойные ноги не прошаркали в сторону раздевалок.
— Алиса…
Вдруг услышала она шёпот. Тот же шёпот, что слышала на подходе к зданиям, только более явный, отчётливый. Она перенесла вес тела на правую ногу, чтобы как можно ближе прижаться к двери и разглядеть в дверной щели хоть что-нибудь, но ничего не было видно, только полоска света, казалось, что все покинули зал, в нём воцарилась желанная тишина. Она аккуратно, как только это возможно, поднялась на затёкших ногах в полный рост, похрустывая книгами, на которых стояла, не понимая как, поднялась на носки и, собрав на лбу кожу в тревожные складки, осмелилась посмотреть в оконце. В зале никого не оказалось. Тот, кто шептал, явно скрылся. Или шёпот ей мерещится? Она устало выдохнула и помотала головой: больше она здесь не останется ни на день, того, что она видела, достаточно, чтобы осознать свою беспомощность. Она бесшумно повернула ключ и так же бесшумно, невесомыми прыжками бросилась к выходу, чтобы вырваться из кольца сумасшествия, окружившего её со всех сторон.
Холодящий воздух схватил её разгорячённое переживаниями тело, принял в объятия и донёс до самой калитки. Она неслась так, что можно было подумать, что она что-то украла, схватила желанную вещь и неслась, чтобы никто не смог остановить, чтобы скрыться с места преступления, спрятаться от преследователя. Она не вспомнила про связку ключей, отяжеляющую её карман, про куртку, которую оставила в каморке, она бежала что есть мочи, потеряв под ногами землю, бежала, а вокруг многоголосьем раздавался шёпот, пророчащий её имя. На ходу она оглядывалась по сторонам, чтобы найти преследователя, понять, кто шепчет так навязчиво и дико, но никого не находила. Даже охранники, которые приглядывали за тем, чтобы посторонние не совали нос на территорию, не вышли поглазеть на несущуюся мимо них Алису. Она порхнула в калитку, не помня себя, подумав только, что вернётся сюда за расчётом.
Вырвавшись за пределы территории, она всё ещё слышала шёпот, который доносился отовсюду. Чем дальше она бежала по коридору улицы мимо хмурых пятиэтажек, задыхаясь и ловя губами ускользающий от неё воздух, тем громче и навязчивее этот шёпот становился. Наконец она почувствовала, что силы покидают её, сбавила темп и так и остановилась под оглушающий её голос, пронизывающий всё существо невыносимо настолько, что она сдавила уши руками, оперялась локтями о колени, сжалась в комок посреди проезжей части.
Вдруг всё смолкло.
— Алиса.
Услышала она явно реальный мужской голос. Подумав, что он тоже чудится, она открыла глаза, подняла голову на говорящего, тут же выпрямилась и отпрянула от парня, перед ней выросла высокая светловолосая фигура с застывшей кривой усмешкой на лице.
— Все вы, конечно, любите неожиданные встречи… Извини, Алиса, я не хотел тебя напугать…
В голове замелькали мысли, что Правитель узнал, что она подсматривала за ритуалом, отправил кого-то разделаться с ней, или это парень Лёли, про которого подруга рассказывала, но так и не познакомила с ним Алису. Алиса пыталась отдышаться, выставив руку вперед, создавая преграду между ней и парнем, но голубоглазый только ухмылялся и не думал отступать. Вдруг он протянул вперед сжатый кулак, метнул взгляд из-под бровей на Алису и на руку, заговорщицки подмигнул и разжал ладонь. Алиса раскрыла от удивления рот и в ужасе отшатнулась.
— Кто ты, чёрт возьми, такой? — только и смогла произнести она.
— Приятно познакомиться, исключительно рад представиться, — повел плечом незнакомец так, что ярко-красная куртка задралась в области талии. — Якоб к вашим услугам.
Глава 5. Свободный агент
В немом предлетнем небе гудела сиреневая пыль, пока Алисины мысли скакали в чехарде, возникали и угасали, проносились мимо, она, не шевелясь и моргая, дрожала перед мужской фигурой, это могло привести её к гибели, а могло, напротив, спасти, уберечь от страшной участи, она словно крутила барабан, угадывая, выпадет ли ей пуля, она прокручивала сценарий рывками: побежать ей или заговорить с ним, успокоиться обоим, ввести его в заблуждение, а потом уже броситься со всех ног. Всего несколько коротких мгновений ей давались, чтобы бегло представить, что произойдёт на пустынной улице. Пока веер её ресниц судорожно двигался так, что силуэт собеседника рябил картинкой старого фильма, а губы дрожали в предвкушении срывающихся с языка слов, Алиса пересматривала действия, которые может предпринять. Если она заговорит с ним, попытается выяснить, где и зачем он это взял, он может оказаться неуравновешенным, дикий блеск в его глазах был расценен ею в секунду, наблюдая за психически нездоровыми людьми, ей не составило труда понять, что он относится к их числу, несмотря на внешнюю стабильность, он может счесть её угрозой, и тогда не увидеть ей сегодня Лёлю. Высокий и плечистый, с торсом, пусть и худым отчасти, но за счёт молодости и тех движений, которые она отметила, жилистым, гибким и, скорее всего, ловким, он с лёгкостью отбросит её полутораметровое тельце в сторону и будет наносить удары руками и ногами до обездвиживания, или, если у него возникнет такое желание, переломит Алису, как сухую ветку, так, что её позвоночник треснет, раздастся хрустом в майском воздухе пригорода, а она получит право лишь на предсмертный выдох. Если она закричит, тем самым вызовет внимание хотя бы жильцов пятиэтажки, возле которой они находились, то едва ли её это спасёт, не каждый полнится смелостью, достаточной для помощи девушке, особенно если ты увидел нападение в окно, пока вдыхаешь аромат разогретого в микроволновой печи перекуса, или ты старушка, которой не по силам пролететь несколько лестничных площадок, обогнуть дом, ведь подъезды находятся по ту сторону, и спугнуть хулигана. Броситься бежать — не лучший вариант, его физическая форма — гарантия победы, он не позволит себя переиграть, мигом достигнет Алису, и действия пойдут в той же последовательности. Его кривая ухмылка говорила только одно, что он не даст ей уйти, решать нужно как можно быстрее. И тут её ноги налились знакомым сиропом, секунда, и она не могла уже двинуться, у неё не осталось выбора, поскольку она утратила всякую способность к действиям. Она начала осознавать, что смотрит на едкое красное пятно его куртки, которое уже видела, то самое пятно, мелькавшее в столичном кафе, торговом центре. Перед ней стоял человек, которого она видела в день посещения исследовательского института, в тот самый день, когда её мир изменился, перестал существовать прежним и наивным мирком, в который она верила всем сердцем, и открылся другой, наполненный тайнами и страшными существами.
— Чего ты хочешь?
Уши заполнил гул, словно она произносила слова в вакуумной упаковке.
Его ответ доносился до Алисы обрывками, слова нависли, как покрывало, под которым они с папой рассказывали друг другу страшные истории, смазанные, как масло на хлебе, придавленное ребристым ножом, смешная детская игра с куполом над головой сейчас казалась ей непомерно тяжёлой ношей, она не поняла, что он ответил, только оперлась на его выставленную вперед руку и потеряла контроль над телом, поддавшись импульсу, прорывавшемуся изнутри.
— Алиса! Что с тобой такое? Вот же упала на мою голову…
Алиса приходила в себя, смутно ловя очертания плывущих мимо домов, проезжающего, лязгающего на повороте троллейбуса, как только она ощутила, что парень тащит её, подхватив за подмышки, то тут же дёрнулась в попытках выпутаться из крепких объятий, вскочить на ноги, только что волокущиеся по пригретому солнцем асфальту, но он сжал её крепче и прошептал, поглядывая на засматривающихся прохожих:
— Все вы, конечно, любите обмороки. Да ладно тебе брыкаться, вот цаца, и с кем только не приходится работать…
— Куда ты меня тащишь, как там тебя?
Прошипела она в ответ с откуда-то взявшейся смелостью, не без труда переставляя ещё ослабшие ноги. Мерзость касаний, которую она испытывала, уступила слабости.
— Меня зовут Якоб. Я не горю желанием с тобой нянчиться, но вижу, что без меня тебе не справиться, — кивнул он кудрявой женщине в шифоновом платье, а сам прошипел: — Не кривляйся, люди смотрят.
Алиса покосилась на него в недоумении, он был так спокоен, словно не пытался её украсть посреди города, судя по голосу, у него не было желания причинить ей боль или сделать плохо.
— Так, — вырвалась она из его рук, метнув взгляд на надвигающуюся на них вывалившуюся из автобуса, как мякоть налитого соком арбуза, толпу. — Во-первых, я могу передвигаться сама. Во-вторых, коснёшься меня ещё раз, я закричу. В-третьих, объясни, откуда у тебя очки и чего ты от меня хочешь?
— Все твои требования, — дернул он плечом и закрыл глаза, словно его укусила муха, — вполне логичны. И твоя многословность только подтверждает, что нам нужно поговорить, — приложил он палец к виску. — Давай пойдём туда, где менее людно?
— Чтобы ты попытался меня прикончить? Вот уж не мечтай!
— Очки. Ты мне всё ещё не доверяешь?
— Ладно, — подняла она руки. — Валяй, рассказывай всё, как есть.
— Идём к тебе в общежитие.
Ей недоставало сил, чтобы спорить с новым знакомым, таким устрашающим сначала и, на подсознательном уровне она чувствовала это, неопасным, ей на секунду показалось, что она знает его очень давно, но Алиса тут же отмахнулась от этого ощущения, Якоб казался настолько простым, настолько своим парнем, что сейчас бы она сочла себя чокнутой, если бы сказала, что он хочет сделать ей что-то плохое. Как же глупо вести незнакомца к себе домой, неразумно, беспечно и верно, если учитывать то, что он показал.
— Якоб, у меня дома подруга, мы живем вместе.
— Она в курсе?
— Да, — задумалась было Алиса. — В курсе всего.
— Тогда не вижу проблем.
Алиса не знала, что сказать, молчать до самого общежития она не смогла бы, но и заговорить первой не осмеливалась. Ей хотелось задать столько вопросов, она пыталась определить их очередность и оправданность, так рьяно осуждала себя за доверчивость и за то, что сделала поспешные выводы. Что бы сказала мама, узнав, что Алиса ведет домой чужого человека, психа, который практически напал на её дочь? Что бы она ни сказала, разницы нет. Алисе казалось, что она падает в яму, снова и снова проваливается, не ощущает веса своего тела. Вдруг она вспомнила, что куртка осталась на работе, в недоумении взглянула на возвышавшегося над ней спутника и, словно в попытках докричаться, дернула за рукав.
— Дак кто же ты, Якоб? Откуда взялся?
— Всего лишь свободный агент.
Подмигнул он. Неожиданно для Алисы он не стал увиливать от ответа, по его профилю сложно было понять, шутит ли он или говорит серьезно.
— Ты не понимаешь, что это значит, — Якоб взглянул на неё и закинул руку за голову, потёр и без того взлохмаченные волосы. — Раньше я жил в интернате, я не был таким уж психом, — он резко остановился, чуть не сбив Алису с ног, отдёрнул её руку назад, а затем, изобразив учтивость, поклонился. — Как и твой дядя.
— Значит, ты знаешь моего дядю.
Алиса всплеснула руками и тут же принялась рассматривать поредевших прохожих, которые с недовольными лицами отводили от неё взгляд, словно давали понять, что им не интересна подслушанная беседа.
— Да, представь себе, я знаю твоего дядю, как и дюжины сумасшедших, с которыми приходится работать. Но, как видишь, это не для меня — жить в послушании, — оправдывался он. — Я не смог. И поэтому меня отпустили, дали статус свободного агента, шпионю, собираю информацию, выполняю задания, как хочу и где хочу.
— Но ведь всё равно подчиняешься? — подытожила Алиса, на что жилка на лбу Якова вспенилась. — Скажи, а откуда ты знаешь, где я живу?
— Дурочка, твой дядя послал меня следить за тобой, попросил об одолжении, чтобы я приглядывал.
— Быть того не может.
Алиса помотала головой. Дальнейшую дорогу шли молча. Алиса пыталась понять, как Женя мог так поступить, приставив к ней человека и не сказав об этом ни слова. Подумать только, она даже не заметила, что за ней следят, правда, в Москве она видела его, но и только. Значит, она не сходила с ума, в её голову уже закрадывалась мысль о том, что кто-то за ней наблюдает. Если Женя рассказал Якобу о существовании Алисы, то, значит, Якоб в курсе всего, что они делают, что пытаются сделать для предотвращения катастрофы. Скорее всего, он с ними заодно, иначе и она, и Женя уже пропали бы.
Оказавшись у здания общежития, Алиса прошмыгнула вперёд Якоба и тут же пожалела об этом, перед глазами предстали картины преступлений, совершённых в подъездах, он мог сделать с ней всё что угодно: толкнуть, она бы ударилась лицом, обязательно осталась бы метка, с её степенью неуклюжести она не приземлилась бы на выставленные вперед руки и разбила бы лицо; дёрнуть за ногу, тогда она точно распласталась бы на ступенях, возможно, выбила бы пару зубов; прижать к стене и незаметно достать из кармана нож, которым бы пощекотал её шею, а она ощутила бы колкий металл и, задыхаясь, пообещала бы сделать всё, что он прикажет. Она шла, скованная мыслями о возможных его злодеяниях, но он не сделал ничего из того, что она нафантазировала, только поторопил её, призывая быстрее открыть дверь. Она задумалась, почему ему неймётся, резкие нетерпеливые движения, теребление уха, жевание резинки, она обратила внимание, как его угловатые, выделяющиеся скулы прыгали, играя мышцами лица, натягивая и отпуская светлую, под стать волосам, кожу. Алиса поймала себя на мысли, что ей нравится украдкой рассматривать лицо нового знакомого, его черты напоминали какого-то актёра, но какого именно, она не понимала, пыталась вспомнить, но потом решила, что интереснее будет, если она не станет искать в Якобе чьи-то черты, а разглядит в нём самого Якоба, ведь каждый человек, больной он или здоровый, — один-единственный такой существующий на земле, и никто не захочет в здравом уме прожить чужую жизнь.
Прошмыгнув общий, с затёртыми стенами, коридор, в котором обычно Алиса старалась не задерживаться, она застыла у двери, ведущей в её комнату, схватившись за ручку, в ожидании, что спутник проследует за ней, обернулась на него и увидела, как Якоб, причмокивая жвачкой, у входа разглядывал стены общежития.
— Сказочная дырень! — с нескрываемой радостью потешался он, сделав шаг навстречу Алисе. — Я-то думал, мамочка тебя не выпустит из-под крыла.
Алиса сглотнула, вот бы рассказать маме про этого наглеца, и она бы непременно рассказала, как и про переполох на работе, ей даже на секунду показалось, что она тянется к телефону, чтобы попросить маму забрать её из этого ужасного места, этого города, но вместо того, чтобы набрать знакомый номер и выслушать лекцию по поводу своевременного приёма витаминов, которые Алиса с переездом и взаправду перестала пить, вскинула голову, её невинный взгляд куда-то испарился, она ощутила прилив незнакомой для неё силы и сделала шаг навстречу Якобу, указав ему на дверь скромного жилища. Теперь слово за ней. Он бросил на неё дикий взгляд, тряхнул волосами и решительно проследовал к комнате, после чего оба скрылись за дверью.
Тишина воцарилась лишь на несколько мгновений, пока Лёля соображала, что происходит на её глазах. Она с удивлением рассматривала подругу и её спутника, хватая ртом воздух, словно окунь, только что вытащенный папой из воды.
— Ты погляди, я думала, это я первая приведу домой мужика!
Лёля всплеснула руками.
— Рад представиться, мадам, — отвесил поклон Якоб. — Якоб, к вашим услугам.
— Ого, какие манеры, — Лёля растянулась в широкой улыбке и тут же стала поправлять волосы. — Если бы ты мне сказала, что у нас будут гости, то я бы подготовилась, а то я только проснулась.
— Это Якоб, знакомый моего дяди, — Алиса недоверчиво глянула на спутника, словно сама не верила своим словам.
— Того, что в психуш-ш-шке?
— В психоневрологическом интернате, — без напряжения поправила она подругу, за последнее время она привыкла к тому, что люди путают слова, особенно если это Лёля. — Это я работаю в психушке. Кстати, не обольщайся, Якоб тоже из тех.
— Вот тебе нате, только встре-тиш-ш-шь красивого доброго парня, а он психом оказывается.
Алиса подмигнула подруге, в то же время приложила большой палец к виску и по-буратиновски поиграла пальцами, на что Лёля рассмеялась, а Якоб только театрально поднял бровь. В комнате Алисе казалось, что всё случившиеся на её глазах на работе неправда, здесь, в глухом гуле спёртого воздуха и отзвуках соседской жизни, ей чудилось, что это совершенно другой мир, в который не могут проникнуть посторонние и сделать ей плохо, словно это был тот домик, который бы спас её в игре, вот бы как в детстве соорудить из ладошек крышу, зажмуриться, что есть мочи выкрикнуть: «Я в домике, меня не трогать!»
Оказавшись за узким столом, который мог уместить разве что двоих, Якоб сбросил с себя улыбку и стал прикидывать, что можно сделать, как помочь Жене. Он серьезно размышлял о массовом помешательстве, пока Лёля глазела на него и размешивала какао против часовой стрелки, специально лязгая по краям ложкой с надписью «чёрная карта», он предполагал, что бы произошло, если бы Алису всё же заметили в тренерской каморке, и давал советы, как тщательнее скрываться от психов на работе.
Алиса тоже рассматривала Якоба, разгорячённого и способного вовлечь в разговор всякого, кто окажется рядом, своими грубыми выходками, хулиганским взглядом из-под приподнятой брови, словно он не человек, а кот, который съел сметану и теперь раскаивается, с одной стороны, его хотелось пожурить, а с другой, погладить по голове, потрепав шелковистую шёрстку, объяснить, что так нельзя, у котов есть своя еда, и это не сметана.
Он сидел напротив Алисы, статный, высокий, немного сумасшедший, но лишь немного, меньше, чем те, за которыми она наблюдала сегодня во время массового припадка, его подвижные брови не задерживались в параллельном положении, неудержимо плясали на лбу, рот в извечной кривой усмешке словно пытался кого-то высмеять или заставить смутиться, что у него точно получалось, когда он смотрел на Алису. Ей было не по себе от того, что он тащил её по улице, почти напал на неё возле работы, но ощущения, что он обманывает или желает учинить нечто плохое, не было, скорее, неприязнь возникла из-за того, что он трогал её, касался. В ней саднили раздражение и злость, хотелось выплеснуть их наружу, закричать, застучать ногами, но это только бы раззадорило наглеца, который чувствовал, он наверняка знал, что Алисе претят прикосновения, возможно, он касался её ей же назло. Алиса вглядывалась в лицо Якоба и пыталась понять, сколько ему лет, тридцать-сорок, не больше, морщины пусть и упругой, но всё же изрезанной возрастом кожи выдавали его, как бы он ни кривлялся, ни пытался улизнуть от ведьмы по имени «время», это по силам разве лишь покойникам, только они не стареют.
Алиса слушала его и следила за волевым подбородком, который так и не помог её новому другу добиться чего-то в жизни, с его внешностью он мог стать актёром, моделью, покорять сцену одним видом или стать офицером, ведущим солдат в бой, подавая пример собственным мужеством и отвагой. По счастливой или несчастливой случайности Якоб был всего лишь Якобом, представившимся свободным агентом, чтобы это ни значило. Собственно, Алиса до сих пор не понимала, почему он не объявился раньше, а следил исподтишка, об этом она и решила его расспросить.
— Ты, это, поверь мне на слово. Какой смысл мне тебе врать?
Он произносил слова, а его отдававшие желтизной светлые локоны переливались бликами тусклого света, издаваемого лампочкой, что без люстры болталась под потолком, увидела бы её мама, обязательно бы притянула абажур, вызвала бы электрика, потому что боится электрического тока, прочитала бы лекцию об оголённых проводах, а Алиса подумала бы, что оголёнными могут быть только тела, затаила бы на губах улыбку, такую же, как у мамы. Алисе нравилось наблюдать за мамой, она вечно в своих делах, мыслях, суждениях, которые без смущения озвучивала на кухне, вот она моет посуду и тут же рассуждает о политике, Алиса задумывается, что если бы мама не работала бухгалтером всю сознательную жизнь, то стала бы преподавать, и взаправду мама больше походила на учителя, когда злилась, когда радовалась, когда делала с Алисой уроки, пусть она и не делала их, а только проверяла, Алиса всегда была умницей, но больше для маминого спокойствия, для её самоутверждения как матери, чем для себя. Сейчас Алиса сама для себя осознала, что делала это, чтобы мама похвалила её, увидела, заметила, просто обратила внимание, просила у мамы помощи или проверки работы, надо же додуматься, простая просьба, специально допущенная ошибка делали их ближе, разбивали стену, возведённую мамой, правда, только на время, пока мама говорила с ней, мама теплела, а потом снова становилась такой же холодной, как только что вытащенное из морозильной камеры мороженое, ведь маму интересовали только цифры, а Алиса всего лишь человек.
Поскольку всё общение с людьми сводилось к коротким разговорам с мамой и Лёлей, а теперь и с ненормальными на работе, папа совсем пропал, наверное, затаил обиду на неё, наказал лишением походов в кафе-мороженое, поэтому Алисе льстило, что Якоб рассматривал поочередно то её, то подругу, он покрывал кожу Алисы пеленой, словно слоем летней пыли, как на даче в период, когда соседи занимают свои летние домики и машины разъезжают туда-сюда, поднимая на дороге густые клубы, пыль в заведомо проигранной битве окутывает ноги как загар, если пойдешь по направлению к озеру, на мгновение, пока машина проезжает, начнёшь задыхаться, но, как только помашешь руками, пыль уляжется, снова задышишь как ни в чем не бывало чистым, пахнущим лишь липовыми листочками воздухом. Вроде бы ты смотришь на ноги и делаешь вывод, что они не такие уж и грязные, но когда добираешься до воды, озёрной волны, ласково и откровенно касающейся пальцев ног, щекочущей ступни, в растерянности ты переминаешься с ноги на ногу и уславливаешься с озером, что не уйдёшь, пока не окунёшься, оно соглашается на своих условиях, ты начинаешь смывать грязь, хотя могла бы просто броситься в водяную рябь, но это было бы неуважительно к благородству этой самой ряби, и тут ты видишь, насколько грязными оказались ноги. Если на бедрах тянется лишь тонюсенький слой, расходящийся пятнами, окольцованными лепестками цветов, то на икры наложены слои пыли, как на щёки модницы наложены косметические средства. И ты пытаешься оттереться, ведь иначе озеро не примет тебя, не пустит в свои просторы, а грязь уже въелась, она не выводится, ты думаешь, что нужна губка или щётка, ведь кожа была липкой, взмокшей на жаре, пыль словно впиталась в неё с капельками влаги… А потом ты смотришь на отдающую голубизной рябь, не понимая, почему все называют воду голубой, не видя, что на самом деле она серая, и думаешь, как же всё-таки хорошо вдали от людей. Отчасти и общежитие стало средством скрыться от людских глаз, но теперь перед ней сидел Якоб.
— Тебе придётся ответить мне, — Алиса вырвалась из своих видений. — После увиденного сегодня я не знаю, как я сама не сошла с ума, я должна всё узнать, и больше того, мы должны решить, что делать дальше.
— Может быть, мне кто-то объяснит, что случилось-то? — вмешалась Лёля.
— Притормози, — Якоб взглянул из-под изогнутой брови. — Давай условимся, что я вашей компашке-родняшке ничего не должен? Я свободный агент, и нечего с меня взять.
— Тогда тебе придётся, — наклонилась Алиса над половинкой стола, — как минимум объяснить, что означает «свободный агент».
— Я того, сумасшедший.
Якоб сделал глоток, в комнате повисло гудение, Лёля жевала тягучую конфету, кроме её челюсти ничего не двигалось, словно всё кругом застыло.
— Вот и весь ответ, только смекни, малышка, голова-то у меня варит, как и у твоего дяди, — Якоб по-ковбойски оседлал стул, отозвавшийся скрипом. — Я же сказал, меня отпустили и заставили работать, но мне всё это, все их делишки не по нутру. Мне приходится смотреть за всем на месте происшествий, а иногда и участвовать в них, чем ты неуправляемее, тем ценнее на воле. Я работаю «в поле», контролирую вас, людей, понятно? Давай по порядку, что ты хочешь знать?
— Что сегодня произош-ш-шло? — ответила Лёля за подругу.
Алиса сглотнула, обычно ей нравилось, что Лёля вступается за неё, словно подруга была её личным щитом, но сейчас что-то изменилось, вместо надежной кольчуги Лёля предстала не противником, скорее соперником, который борется за внимание их нового знакомого. Вместе с Якобом в помещение вошло разногласие между теми, кто всегда находил друг в друге дополнение, внутри что-то кольнуло, словно швейная игла, несущественно, но так неожиданно. Ей захотелось попросить Лёлю замолчать, заткнуться, ведь такое серьезное дело, а она лезет со своими улыбочками, пора бы сосредоточиться, выяснить у этого человека, что он знает, но она щипнула себя, стиснула зубы и, смахнув тень смятения, пояснила:
— Сегодня произошло нечто ужасное, я бы и сама рада узнать, что именно, возможно, Якоб пояснит? — Она вопрошающе потрясла в воздухе горстью незримого винограда. — Как я поняла, сумасшедшие кого-то утопили?
— Всё хуже, они спровоцировали наводнение, включи новости, увидишь.
Якоб указал на телефон. Лёля тут же схватила смартфон со стола, смахнула блокировку и произнесла:
— «Алиса», наводнения сегодня.
— Сегодня в Амурской области произошло наводнение, Амур вышел из берегов, поднялись грунтовые воды, часть дорог размыта, количество жертв устанавливается, — сообщила тезка.
На что троица переглянулась, Якоб махнул рукой и залпом выпил остывший чай. Алиса представила, как её лицо посерело, а глаза наполнились озёрным блеском, Лёля перестала жевать, сглотнула, даже до неё дошло, что дело дрянь.
— Это только начало, — глухо произнёс Якоб.
Алиса всматривалась в его лицо и пыталась понять, сочувствует ли он погибшим, ведь умерли люди, живые люди, их больше нет? А тем, кто лишился из-за наводнения крова? Понимает ли он, что произошло, что он на стороне тех, кто всё это устроил, что его руки в той же грязи, что и у Правителя? Если да, если в нём есть хоть капля чего-то живого и настоящего, то ему можно доверять, а если нет?
— Объясни, откуда очки? И что ты предлагаешь с ними сделать? Женя так и не сказал, как можно использовать их. Как ты их достал? Как ты следил за мной?
Алиса тараторила, желая сказать совсем другое, она только что видела кадры в маленьком экране смартфона, бурлящие потоки и обездвиженные навсегда тела, а Лёля сидела, открыв рот, и качала головой, всем видом давая понять, что ошеломлена. Она всегда быстро схватывала, чему Алиса завидовала, ей никогда не удавалось реагировать так быстро, как Лёля.
Якоб же качался на стуле, почёсывал затылок, зарывшись рукой в копну осенних волос.
— Я вот как скажу. Нужно было просто отвлечь сотрудниц, я попросил у них чашку кофе во время экскурсии, пока экскурсовод ходила, прикарманил парочку, их в нижних ящиках хоть отбавляй. Тебе, недотёпе, учиться и учиться, — Якоб с гордостью обвел взглядом присутствующих. — Нужно показать людям, лучше каким-нибудь чиновникам, ну, или президенту там, кто всеми людьми управляет…
— Президенту? С ума сошёл? Будто президенту до тебя, он и так всем заправляет, придумал тоже. Ты хоть знаешь, какая у него охрана? Дурень!
Алиса узнавала подругу, бестактная и наглая. В голове тут же рисовалась картинка, как Якоб пытается прорваться сквозь президентскую охрану и показаться всей стране через очки. Его хватают за руки, он пытается пропихнуться сквозь куда более плотно сложенных, чем он, мужчин, она силится закричать что есть мочи, но голос срывается, брошенное «Якоб…» не долетает до толпы, где-то за стеной сидит тот, кто может всё прекратить, может собрать совет стран, вынести вопрос на обсуждение, вопрос борьбы и жизни человечества, требуется всего лишь выслушать, прислушаться, уделить несколько минут, но нет. Они закрывают дверь, а Якоба, только что казавшегося ей высоким и сильным, как мальчишку, вышвыривают на улицу. Ему снова некуда идти.
— Якоб прав, мы ничего не добьёмся, если не расскажем.
— Да, малышка, — указал он на неё пальцем. — И я за тобой следил не потому, что мне хотелось, а потому, что Женя попросил, надо сказать, у меня есть должок, ведь это он помог мне добиться, чтобы меня отпустили в свободные агенты, так бы с ним и жил.
Протянул он и на секунду засмотрелся сквозь Алису, вначале ей показалось, что он рассматривает её, но его полный жизни взгляд был обращён куда-то дальше, захотелось обернуться, понять, что он рассматривает, но она сдержала себя, одёрнула, мысленно приказала себе застыть. Она отметила, что его уши неровные, одно словно больше другого, как странно, сразу не заметила. И зубы, если верхний ряд отдавал белоснежной ровностью, то нижний — как неуклюжие танцовщицы на телевизионном шоу, которые не могут поймать единый ритм.
— С очками надо делать всё чётенько, — Алисин рот скривился от его манеры общения так же, как когда Лёля листала «Тик-ток». — Мы не можем показывать их всем подряд, нас повяжут, так мы ничего не добьёмся, очки будут нашим козырем, но отнюдь не единственным.
— Ты знаешь слово «отнюдь»? — растянулась Лёля в кошачьей улыбке.
— Якоб, я устала от неимения плана, это привело к тому, что я работаю в дурке!
— Ну-ну, не надо плакать! — На его слова Алиса свела брови. — Знаешь, что я тебе скажу? У меня есть план.
Он словно предлагал сообразить на троих, собрав кожу на лбу в гармошку.
— Я бы поел…
— Я бы собралась на работу, скоро уже выдвигаться, может, в баре встретимся? Ты там так и не была ни разу, — Лёля в обыкновенном превосходстве струилась энергией.
— Ну, ладно, можно и там поговорить, если тебя это отвлекать от работы не будет. А Якоб может поесть, что в холодильнике найдёт.
Алиса взвалила на себя роль мамы Лёли, её полной противоположности, но она «сама лучше знала».
— Бар так бар, там и решим, что делать дальше, — заключил Якоб.
Угрюмое молчание наполнило комнату, погрузило Алису в раздумья, словно вокруг было не только общежитие, но и что-то более масштабное, мощное, это что-то было её воображение, она представляла, как идёт по полю, расстилающемуся вдаль, касается рукой нескошенных колосков, совсем скоро сюда выедет техника и соберёт всю растительность в тугие валы, от травы останется только запах, пропитывающий тебя насквозь и заставляющий вернуться сюда снова. Она наблюдала, как Лёля приготовила Якобу бутерброды, а он не стал сопротивляться с трепетом уложенным кусочкам сыра и помидоров, потом Лёля перекидала одежду, чтобы скинуть с себя растянутую футболку, распустить краснеющие волосы, облачиться в скромный чёрный наряд, преобразившись в барменшу. Алиса, словно на большом экране кинозала следила за игрой актёров, их нерасторопными движениями, а сама ужасалась тому, что ждёт её в баре, никогда она не приходила к Лёле на работу, ей всегда удавалось увиливать, находить повод не появляться там, отклонять предложения подруги под вежливыми, как ей казалось, предлогами. Нет, она не придумывала причины, она честно признавала их, но причина её нежелания идти в бар крылась не в завтрашней работе или учёбе, Лёля начала работать ещё во время техникума, не в том, что она, Алиса, боится гнева матери, тем более теперь, когда мама так далеко, а скорее в том, что нужно будет сидеть рядом с людьми, делать вид, что тебе весело, улыбаться так естественно, чтобы показать, что ты рада окружающему тебя хаосу, чтобы никто не смог предположить, что ты мечтаешь сесть за отдельный столик или даже в отдельную комнату и погрузиться в собственные мысли, никого не видеть, никого не касаться, а сегодня вечером не пойти с Лёлей для неё означало остаться наедине с Якобом, что куда страшнее посетителей пивной.
Преодолев вечернюю серость города, они оказались в узком зале паба, на удивление сияющего чистотой.
— Знаешь, я думала, это бар побольше.
— Наконец-то увидела, где я работаю.
Алиса уловила долю укора в голосе подруги, неужели её задевает отсутствие внимания, Алиса было хотела извиниться, но отмахнулась от этой мысли, потому что прямо сейчас, пока они проносились мимо общежитий Ключевой, пока обсуждали сорта пива, которые Лёля рекомендовала попробовать, пока смотрели в мигающие уютным светом окна, кто-то погибал от рук и мыслей Правителя, и, пока это происходило, нельзя больше ждать ни минуты. Внутри Алисы тлела злость на саму себя за то, что медлила всю неделю, что так ничего не обнаружила на работе, а ведь могла бы, если бы постаралась, и, возможно, тогда эти люди не пострадали бы. Она корила себя за нерасторопность, легкомыслие, которое проявляла каждый день, когда заместо того, чтобы прийти пораньше и отыскать хоть что-то дельное, что могло бы помочь открыть глаза миру, безукоризненно оттирала полы, стены, лестницы.
Алиса ощутила неловкость за столом напротив Якоба, он с такими же горящими глазами, как и днём, когда протягивал очки, сунул ей под нос бокал пива, но, улавливая долю безразличия в её взгляде, ухмыльнулся и стукнул им об стол так, что пшеничного цвета жидкость волной плеснулась через край.
— Все вы любите пиво, — пытался шутить он. — Тебе не стоит быть со мной такой строгой, — с дружелюбной улыбкой, как у лисы, которая смотрит в сказках на курочку, произнес Якоб. — Я пригожусь тебе, смекаешь?
— Г-гы, — смакуя горечь терпкого напитка на языке, усмехнулась Алиса. — Никогда не пила этой гадости.
— Мамка, пожалуй, не разрешает? — Она проглотила зло выпущенную издевку. — Смотри, какой у нас расклад. У Правителя есть документы, ты должна их вынести незаметно.
Алиса подумала, что он больно быстро перескочил на обсуждение дел.
— Издеваешься? Там же камеры, как я это сделаю? — Она пригнулась к столу, входная дверь протяжно заскрипела, с улицы пахнуло вечерней прохладой вместе с зашедшим мужчиной в чёрной кепке. — Это исключено, был бы просто листик какой… Ты хоть понимаешь, что, если я что-то возьму и вынесу, я не смогу туда вернуться? А если я возьму не то, что нужно? У меня есть идея, — она загадочно вздёрнула подбородок. — Что, если мы приведём тебя туда? И ты найдёшь, что нужно?
— Исключено, — Якоб смахнул с лица ухмылку и в одно мгновение превратился в неприступную скалу. — Меня раскусят.
— Якоб, я в замешательстве, — чуть не взвизгнула она, покосившись на посетителя, сбавила обороты. — Мы теряем время, тогда что же ты предлагаешь? Я уже неделю ищу и ничего не нахожу. Мне нужна помощь!
Алиса сделала большой глоток, поморщилась, словно проглотила желе, которое с детства не терпела, повела плечом и добавила:
— Ты хочешь спасти этих людей, — она многозначительно оглядела зал. — Или просто притворяешься?
— Малышка, если кого-то и можно спасти, то это будет тот, кто хочет жизни для других.
— Что за чушь? — поморщилась она и подумала, что чуть не сказала, каким идиотом считает Якоба.
— Ты забыла, я ведь чокнутый?
На его щеках снова образовались ямочки. Вдруг все линии паба стали смазываться, словно акварельная краска расплывалась на бумаге, таблички с пивными названиями казались не такими чёткими. Алиса сделала ещё глоток и всмотрелась в затемненную залу, тут Якоб резко схватил её за руку, сжал так сильно, что она в испуге отдернула руку:
— Да больно же! Отпусти!
— Хорошо-хорошо, без рук, но послушай внимательно, мы должны всё сделать не так, как ты, мы должны пойти на риск, или ты вечно хочешь пахать на этого урода? Ты что, забыла, для чего туда устроилась? У моей тётки тут квартира, сама она уехала, вот живу у неё, — Алисе показалось, что Якоб пытается сосредоточиться на мысли, которую только что упустил. — Так вот. Привези дядю сюда. Приди с ним на работу, и найдите то, что нужно. А потом ко мне на квартиру, окей? Я напишу адрес. — Он схватил с прилавка ручку и что-то написал на салфетке.
— Ты с ума сошёл?!
— Очевидно! — нервно хохотнула Лёля, только что выпроводившая отоварившегося пиволюба.
— Я предупреждал, — оторвал Якоб ладони от стола, растопырив пальцы с обгрызенными ногтями. — После вы отсидитесь у меня, и всё. Мы свяжемся с журналистами или явимся к правительству.
— Это бред, полный бред, такого не может быть.
Алиса мотала головой, как же не хотелось верить в то, что Якоб действительно предлагает. Должен быть другой выход. Или нет. Во рту расходилась горечь, она не могла проглотить её с пивом. Она почувствовала, как кровь хлынула к щекам, она бросила взгляд на приятеля, видел ли он, что она краснеет? Если поступить, как он говорит, это будет самое безрассудное, что она совершала за последнее время. Подумать только, вывезти из интерната психа, ну и что, что это её дядя, если её поймают, то привлекут к ответственности. Пока Лёля выкладывала на витрины продукцию, орешки в острой глазури, вяленую рыбу, полоски из кальмаров, Алиса сжимала голову, а Якоб допивал очередную кружку пива.
— Ладно, стоп! — вскрикнула Алиса, заставив друзей уставиться на неё. — Я согласна, но только если ты скажешь, что я должна найти и почему я не справлюсь без Жени?
— Можно было бы попробовать и без него, но его задача будет заключаться в том, чтобы почувствовать, где и что прячет Правитель, на месте он всё поймёт. Я не могу рисковать своим положением, а он всё равно собирается покинуть эту богадельню.
Якоб взглянул, вздувая ноздри.
— Вообще есть один верный выход. Убить его.
— Но почему ты думаешь, что я не справлюсь? — Тут же она спохватилась: — В смысле с поиском информации.
— Потому что найти информацию может только тот, кто помешан, а ты, судя по всему, в своём уме.
— Мне бы хоть представлять, что ищу, это упростило бы задачу.
— Но и ты пойми, я не знаю. Что-то, что может обличить его. Возможно, — почесал он затылок, — это рукамышь. Или ещё что. Не знаю я, вы должны смотреть на месте, только запомни, что здесь будет одна попытка, больше на экскурсию не прийти.
Лёля во все глаза глядела, как Алиса опрокидывает бокал, допив пиво, а затем утирает рукавом толстовки пухлые, взмокшие губы.
— Выходит, двум победителям в этой игре не бывать, — то ли спросила, то ли утвердила Алиса, на что Якоб сказал:
— Как карту разыграешь, с тем тузом и поплывёшь. — И добавил: — Я бы убил его, да Женя не даст.
Алиса всматривалась в бурые кирпичики на стене с ценниками, тщательно выведенными на смолисто-чёрных табличках, пыталась выбрать напиток, но буквы плыли, как и Лёля, которая мотала головой под ярко освещавшей её лампой в юбке-абажуре, отказываясь наливать товарищам, но Алиса не унималась и доказывала, что не уйдёт, пока не попробует «Онежское».
— Ладно, пьянчужка, держи, — Лёля подвинула подруге бокал, на что Алиса хмыкнула, указав, что хоть когда-то смогла отстоять честь. — Только домой ты поедешь на такси.
— Алиса, — голос Якоба раздавался, как утренний будильник, надоедливо звонкий и назойливый, — ищи красную папку. Красную папку, слышишь? Если что-то пойдёт не так, ты должна будешь сделать это. Ты поняла? Сделай это, Алиса!
— Иногда мне кажется, что я умственно отсталая, но мне об этом не говорят.
Алиса проглотила последние слова, проваливаясь в сон, она уже не осознавала, произнесла ли их на самом деле или просто подумала об этом, но она отчётливо понимала, что ей хочется высказаться Якобу. Всё казалось неважным, сейчас существовал только пьяный бред с искусственной горечью на губах, но он куда слаще увиденного днём. Правда порой так жестока, что лучше её вовсе не знать.
На этой мысли Алиса уснула, но голос Якоба продолжал доноситься отовсюду, она не могла разглядеть его силуэт в тусклом свете комнаты, потому зарывалась с головой в одеяло, утопала в постельном белье, которое липкой паутиной окутало её исхудавшее от скудного питания тело. В полубреду и под голос, который продолжал раздаваться со всех сторон, она гребла в попытках выпутаться, но у неё не выходило, она снова и снова проваливалась в глубокую яму сновидений, из которых вытащить мог только солнечный луч, сочащийся сквозь занавеску. Так, с голосом Якоба, наступило утро.
Глава 6. Кража
Алиса снова и снова тёрла глаза, чтобы убедиться, что действительно проснулась и всё происходит взаправду. Ей казалось, что изнутри на неё что-то давит, и давление это отстраняется лишь с болью, такой, словно кто-то бьёт по голове, только не снаружи, а изнутри. Она пыталась сконцентрироваться на балконе седьмого этажа, но, в усилии разглядеть плетёное кресло, которое проглядывало сквозь стеклянную стену, ей удалось лишь соскочить на третий этаж, там появился лысоватый мужчина с голым торсом, он распахнул окно, закурил сигарету и почесал выпирающий мячом живот. Она смущённо отвела взгляд, плывущий по нечётким, рябящим линиям многоэтажного дома, в сторону горизонта, который ласковой акварелью смешивал небо с озёрной гладью. Она не понимала, зачем Якоб разбудил её ещё до того, как люди побегут на работы, в детские сады и школы, вытащил на воздух и усадил в незнакомую ей пыльно-коричневую машину. Гудящее солнце, взошедшее так некстати и занявшее на небосклоне место примы, слепило глаза, откланиваясь зрителям и готовясь спрятаться за косматым облаком. Алиса ощупала колени, руки, они, словно чужие, не слушались её, горло что-то сдавливало, ей казалось, что тело ей не принадлежит.
Мельком она поглядывала на Якоба, который вчера со своими разговорами казался чокнутым, но сейчас он, как вполне нормальный автолюбитель, натирал капот машины пористой розовой губкой, схлопнувшейся и потускневшей от времени или от лежания на улице, наверное, поэтому папа всегда оставлял губку в багажнике «семёрки», в котором хранились всевозможные папины штучки, бутылочки, тряпочки, ключи, незаменимые в дороге, ремонте, казалось, папа не представлял без них жизни, ворчал и хмурился, когда думал, что мама или она, Алиса, брали его драгоценности. Мама всегда спрашивала, почему он не продаст эту «семёрку», а он гордо отвечал, что это память, сам же ездил на «Ниве» и лишь изредка полировал кузов детища советской автомобильной промышленности, но делал это с такой любовью и заботой, словно это была не машина, а пёс, залезший в лужу. И так же Якоб сейчас натирал «гранту», то окуная губку в едко-голубое пластиковое ведро, то выжимая её, грязно-мыльная вода стекала с примесью пены, неясно, откуда в нём взялась такая рьяность к чистоте, но Алисе было занятно наблюдать, как его длинные руки-прутья тянутся через лобовое стекло, казалось, ему нравится то, что он делает, либо в этом и есть выражение его болезни, — вечно довольное лицо.
— Все вы любите ездить на чистых машинах, — заглянул он в салон.
— Ты же не хочешь сказать, что водишь машину?
Взъерошенная Алиса недоверчиво поправила волосы.
— Можешь ты за руль сесть, машина всё равно тёткина…
Он запрыгнул на водительское сиденье, постучал ногами друг от друга, и повернулся всем корпусом к рулю, словно и не весил ничего с его высоким ростом и мускулистыми плечами, улыбнулся, словно опаздывал на урок и наверняка знал, что учительница будет ругать его. Алиса теперь не поглядывала, она смотрела на него во все глаза, забыв о жажде и двоении в глазах, с упованием, словно он мог сделать то, на что её сил не хватило.
— Так мы… Какой у нас план действий?
Слова обрывались и застывали в воздухе, они увиливали от Алисы, не давали схватить себя, словно налитые солнцем яблочки на гибких ветках, что пружинили и ускользали под дуновением ветра.
— Опять ты про план! — Якоб театрально запрокинул голову назад. — Мы поедем, ты заберёшь Женю, доставим его сюда, вы найдёте красную папку и узнаете все его планы. На этом всё!
Руками он рисовал последовательность действий, словно всё это было очевидно настолько, что не вызывало сомнения.
— Разве такие, как ты, могут водить машину? — недоверчиво спросила она, оттягивая ворот темно-синей водолазки, который плотно прилегал к горлу.
Она старалась не смотреть на него, неприятно, наверное, когда тебя называют психом, когда смотрят, как Алиса сейчас. За рулём псих. Как она до этого дошла? Почему не выпрыгнуть из машины, не убежать в общежитие, не закрыться в комнате и ждать приезда мамы? Алиса глазела на парня в красной куртке и вдруг поняла, что не знает, как очутилась в окружении нестабильных людей, как же резко всё изменилось, словно кто-то поменял пластинку на патефоне, и вместо привычного мелодично-текучего звука заиграла другая мелодия, ритмичная и удивляющая каждым аккордом. Алиса смотрела на простого парня, мимо которого прошла бы, окажись он рядом каких-то пару месяцев назад, лишь взглянула бы украдкой, допустила бы мысль, что он красив, не думая, что такой красавчик может оказаться больным. А теперь она сидит с ним в машине и не знает, чего от него ожидать, и не видит ничего, кроме его красивости и нездорового блеска глаз. Алиса подумала, что глупо делить людей на красивых и некрасивых. Вот Якоб. Ну, красив, и что с того? Это гарантия чего? Принятия людьми? За его милой улыбочкой скрывается что-то, и это что-то, несмотря на внешность, вылезет и даст миру увидеть себя. Выходит, красота — временная мера, долго ею не удержишь.
Ей вспомнилось, как с мамой они спорили о значении красоты, и тогда Алиса занимала сторону красоты, удручённая её отсутствием, доказывала, что красивый человек получает всё, что пожелает. Выходит, не всё. Мама же говорила, что красота внешняя — только оболочка, которую можно снять, а можно надеть обратно, а вот красота внутренняя куда важнее, её не снимешь, она или есть, или её нет.
— Всем нам нравится быть живыми, психам тоже. Малышка, разве я могу тебя обидеть? Я могу тебя разве что защитить. Со мной тебе нечего бояться. Когда-то давно я водил машину, так что всё путём.
Несмотря на сомнительный блеск его глаз, Алиса поймала себя на том, что верит ему, и это была вера самая настоящая, рядом с ним казалось, что всё обойдётся.
— Ты говоришь, словно герой из книжек. Как волшебник, — повела она плечом. — Взялся из ниоткуда, мне начинает казаться, что всё это чья-то бурная фантазия.
Якоб потянулся к Алисиной руке, ухватился за её локоть и с силой оттянул. Алиса взвизгнула от неожиданности, подпрыгнув на переднем сиденье и ударившись ногой о крышку бардачка.
— Что ты творишь?
— Вот видишь, я настоящий, — губы Якоба самодовольно растянулись. — Ты почувствовала?
— Не делай так больше!
Алиса скрестила руки на груди, но её брови поползли вниз, она действительно почувствовала.
Машина тронулась, Алиса следила за каждым движением, чтобы убедиться, что он знает, что делает. Якоб же, как и любой водитель, уверенно брался за рычаг переключения, словно он сам просился в его руки, нажимал на педали, судя по движениям его колен. Это успокоило Алису, но в голову лезли мысли, а что, если на Якоба накатит его болезнь, и чем он вообще болеет, не станет ли ему плохо в дороге. Пока они остановились у бара в ожидании Лёли, она решилась спросить:
— Когда это с тобой произошло? Что случилось? Как ты заболел?
— Все мы интересуемся, а потом жалеем, но раз ты хочешь знать, — Якоб виновато взглянул на неё. — Это случилось, я вселился в его тело, когда он был в госпитале, — он нахмурился. — Я полежал в больничке, меня поставили на учёт, закрыли вместе с твоим дядей, но потом оформили свободным агентом. И вот я на воле.
— Вот и я, — Лёля плюхнулась в машину, потряхивая головой. — Можем ехать! Вот приключение-то получится!
— Лёля, — Алиса обернулась к подруге, раскладывающей вещи на заднем сиденье. — Ты точно поедешь с нами? Мы совершаем преступление, крадём человека из интерната, ты к этому готова? Если нас поймают, — глянула она на Якоба. — Надеюсь, этого не случится, но, если поймают, нам несдобровать.
Алиса, прищурившись, мотала головой.
— Ещё бы! Приключение так приключение! Как ты себя чувствуеш-ш-шь, кстати? — Лёля, как обычно, жевала жвачку.
— Так, словно готова спасти мир.
Салон наполнялся звонким Лёлиным смехом, он забивался во все щелочки, углы автомобиля, к её искристому, словно брызги бенгальского огня, голосу присоединились и юношеские всхлипывания Якоба, и растворявшийся, еле слышный, претерпевавший жажду голосок Алисы. Мелодия издаваемых звуков слилась в единый шум, казалось, что этим хмурым утром существовал только этот смех, без вчерашних смертей, которые Алиса так и не увидела, они происходили где-то далеко-далеко, словно были ненастоящими. Алиса думала, могут ли происходить у неё на глазах? Что, если бы они произошли здесь, могли ли погибнуть знакомые ей люди, мама, папа, Лёля? Если да, то она в силах остановить это, и она остановит. А сейчас есть смех, только их смех, и он вселяет уверенность.
Машина тронулась, друзья отправились в путь.
— Якоб, а ты ведь больш-ш-шой врун, да ещё и хвастун!
Лёля с заднего сиденья перекрикивала радиотрансляцию «Так хочется жить».
— Все вы любите уговаривать, но никто не любит людей, которые навязываются.
Он нервно поглядывал то на Алису, то на дорогу, Алису кольнула неловкость, вчерашнее нестеснение испарилось, она пыталась понять, почему в ней шевелится смятение, то ли оттого, что она говорила с Якобом слишком откровенно, то ли потому что он сказал лишнего. Сейчас, когда по её коже пробегал холодок трезвости, она поняла, что ей не хотелось знать ничего лишнего, спрашивать из вежливости — дурная привычка, которую она не смогла придержать под влиянием поданного Лёлей пива. Он сказал слишком мало, чтобы понять, что произошло с ним, пока альтьёр не вселился в него, слишком много, чтобы смотреть на него так же, как вчера. Его глаза по-прежнему светились чем-то живым, настоящим, словно в нём играли искорки костра, разведённого летней ночью на песчаном берегу озера, и он, Якоб, в каждое пролетающее мгновение готов откликнуться, отозваться на любую просьбу. Весельчак, которого выдаёт лишь излишняя улыбчивость и изредка дерганье головы к правому плечу, он кажется безобидным, но вдруг лишь на первый взгляд? То доверие, которое Алиса вдыхала, находясь рядом с ним, могло оказаться ненастоящим, надуманным, искусственным, как ёлка, что семьи ставят под Новый год возле телевизора на табурет, и Алисина семья тоже ставила, радовалась, пока мамин брат пропадал в лечебнице, они и не помнили о нём, всё это стало игрой и чем-то притворным, самый настоящий Новый год оказался ненастоящим, настоящими были только еловый запах и намандариненный стол.
Алиса вспомнила, что снова не приняла витамины, из мыслей её выдернули Лёлины возгласы:
— Вчера говорил, что мы одни будем вызволять Женю, а сегодня сам поехал, ещё и на маш-ш-шине! Кто же знал, что психи водить умеют?
Якоб вильнул рулём вправо и тут же вернул машину обратно, Алиса схватилась за ручку двери, второй вцепилась в жёсткую на ощупь поверхность сиденья, зажмурилась, только потом под смех дернувшейся непристёгнутой Лёли поняла, что это была шутка. Когда она открыла глаза, Якоб злостно улыбался, ей ничего не оставалось, как проморгаться, рассматривая серо-шершавый давящий потолок.
— Это ты поселишься в другое тело, а мы живём один раз, поаккуратнее, Якоб.
Она отчитывала его, как мама её за любое неверное движение, неодобрительно осматривая его профиль.
— Все мы любим быть живыми, — только и посмеялся он.
Всю остальную дорогу Алиса с Лёлей слушали истории о его похождениях, поездках по стране, он рассказывал про мелькающие в окнах поля, леса, смешных попутчиков, чудиков, встречавшихся ему, озёра, реки, поезда, старинные церкви, заброшенные дома, и ни слова он не сказал про смерть, про то, что ему приходилось делать по указке Правителя.
Уже привычное прибытие сопровождалось облегчением. Алиса вчера ещё думала, что никогда больше не переступит порог интерната, но сегодня вчерашнее отвращение осталось лишь горьким привкусом безумного хоровода сумасшедших.
Они не стали заезжать на территорию, Якоб припарковался рядом с въездом, он сосредоточенно рассматривал старый забор, пока Алиса пыталась дозвониться до Жени, нервно постукивая указательным пальцем по смартфону.
— Не берёт! — в сердцах бросила она.
— Мне помнится, я хотел сбежать отсюда, этот парень, в которого я вселился, долго сопротивлялся, не принимал меня. Я подходил к этому забору, что-то меня останавливало. Если бы я сбежал, меня бы вернули или убили. Он никогда не отпустит нас. Он не успокоится, пока не уничтожит людей.
Он говорил в никуда, не обращался ни к кому, просто смотрел на забор.
Якоб повернулся к Алисе перед тем, как его голова дёрнулась к плечу, его бровь в замедленной съёмке поползла вверх, он произнёс напористо и даже грубо:
— Ты должна это сделать, Алиса, ради нас всех.
Она повернулась, чтобы посмотреть на Лёлю, которая кивала в такт его словам, продолжая перекатывать во рту жвачку.
— Мы должны, — поправила Алиса. — Мы сделаем это вместе.
Якоб остался в машине, глупо было думать, что он пойдёт вместе с ней, ведь его мысли прочитают, и тогда никому из них уже не уйти из интерната. Алиса подхватила Лёлю под руку, во все глаза смотрящую по сторонам, и потащила к жилому корпусу.
— Нам придётся пройтись, — Алиса поджала губы.
Лёля безмолвно кивнула, на её лице застыло заведомое удивление, приоткрытый рот, широко распахнутые глаза, бесконечное очарование — даже без хищного взгляда, которым она одаривала клиентов, парней, знакомившихся с ней, да и просто всех людей, словно предупреждая, что подходить к ней опасно, даже без него она казалась превосходной, словно ей всё по плечу. Алиса задерживала на ней взгляд и думала, как хорошо быть Лёлей, и крепче стискивала её локоть в ярко-оранжевой плюшевой куртке.
— Только не пялься, — её губы приблизились к Лёлиному уху.
Алиса почувствовала трепет, которым расходилось тело подруги, и лёгкий цветочный аромат её духов, Лёля всегда умело экспериментировала с запахами. Лёля снова ничего не ответила, только моргнула, Алиса не стала пытать её, ускорила темп, таща подругу мимо уже знакомых ей пейзажей: жилого двухэтажного дома, детской площадки, весело, не под стать совершаемому ими преступлению, шуршащих берёз. Она подумала, как всё же здорово находиться здесь с Лёлей, в одиночку совершить подобное она просто не решилась бы, а даже если бы и решилась, то украсть дядю одной было бы невыносимо страшно, а рядом с Лёлей она чувствовала что-то трепещущее внутри, что-то, что говорило, что у неё всё получится.
Оказавшись на крыльце здания, Алиса взглянула на подругу, которая одёрнула куртку и поправила красные пряди волос.
— А что, если там психи, значит, я не должна выглядеть прилично?
Алиса закатила глаза, иногда её утомляла излишняя Лёлина самовлюблённость, она, словно паутиной, цепляла остальных и заставляла очаровываться ею, хотя, надо признать, это работало. Но сегодня Лёлино самолюбование отвлекало, Алиса одарила подругу преисполненным укора взглядом, однако Лёля лишь по-кошачьи дёрнула носом и из щёлочек глаз продолжила испускать свои чары.
В отсутствие времени Алиса потянула Лёлю внутрь, где девушки сразу наткнулись на Ожидателя, сегодня он стоял с книгой. Как только они открыли дверь, он оживился, затрепыхался, вытянул шею. Алиса проследила за его взглядом и упёрлась в глупо улыбающуюся Лёлю.
— Идём, — прошипела Алиса, смущаясь вниманием, оказанным им Ожидателем, потащила Лёлю к комнате посещений. — Не смотри на него.
— Это она? — Он сделал шаг к девушкам, перегородив им дорогу. — Она же?
— Нет, это не она. Это точно не она.
Алиса с жалостью посмотрела на взъерошенные чёрные волосы, вздёрнутый, как у Гринча, нос, серую кожу, он был бы похож на сельского учителя, если надеть на него костюм, выглядел бы вполне прилично, если бы не растянутые, потерявшие цвет рейтузы, натянутые поверх объемного в белую полоску с расстёгнутым воротом чёрного свитера. Он выглядел таким потерянным, что Алиса не находила в себе сил объясняться с ним, но знала твёрдо, если не отказать ему, он не отвяжется. Да и потом, он мог что-то заподозрить и передать альтьёрам. Всё ложно, всё поверхностно, это только игра — это его ожидание, но если не играть по его правилам, то можно и проиграть.
— Она сегодня не приедет, можешь не ждать, приходи завтра, завтра — может быть. Иди к себе.
По коже разразилась колющая, почти приятная боль, это Лёля вонзила свои когти в руку.
— Что ты творишь? — шепнула Алиса, сощурившись.
— Спасаю нас, только и всего.
Ожидатель развел руками, слоями складок на его лице сложилась печаль, но он послушался, зашаркал к лестнице в сланцах на несколько размеров больше своего. Алиса думала, какой Лёля увидела её сейчас, каким чудовищем она предстала перед подругой, но чудовище здесь не она.
— Мы должны торопиться, у нас мало времени.
Комната посещений оказалась заперта. Алиса вдыхала воздух медленно, словно пытаясь сосредоточиться и понять, как ей вытащить Женю из здания. Она взглянула на ничего не понимающую Лёлю, та оглядывала место действия, как и Алиса, когда впервые оказалась здесь, она выглядела обескураженной, разочарованной убожеством интерната, но времени обсуждать это не было.
Алиса схватила подругу за руку и потащила дальше по коридору ко второй лестнице. Они поднялись почти бегом. Алиса понимала, что через пару часов здесь все будут стоять на головах, придут дневные сотрудники, медсестры сделают пересменку, психов отведут на завтрак. Её сердце бешено колотилось, ей казалось, что лестница заходила кругами, вытянулась в длину, и от той высоты, на которой они с Лёлей оказались, у Алисы закружилась голова. Что сказать, если медсестра спросит, почему они так рано приехали к Жене? Она пыталась схватить с воображаемой полки коробку с ответом, но все коробки, которые она открывала, оказывались пустыми. Сказать, что что-то произошло? Тогда медсестра скажет, что обо всех событиях нужно сообщать после консультации врача. Сказать, что соскучилась по дяде? Не поверят. Столько лет она его знать не знала, а теперь скучает? Остается только одно — сказать правду, что из-за работы в часы посещений не успевает приезжать, а после работы вечером сложно сюда добраться.
Пустое серое пространство коридора, в которое они прошмыгнули, взявшись за руки, представилось длинным и безмолвным, только она и Лёля, больше никого, медицинский пост оказался пуст, ни персонала, ни сумасшедших, казалось, интернат мирно посапывал в преддверии наступавшего на пятки дня. Алиса тяжело дышала, таща подругу следом, ей казалось, что вот-вот кто-то появится из-за угла, застукает их за попыткой бегства. Разве не должен Женя предвидеть их появление, прочитав мысли Якоба? Почему бы ему не выйти навстречу? Разве что он не хочет идти с ними. Они подозрительно легко проникли сюда, никто не попытался их остановить, всё не может пройти настолько гладко. Вопросы рассыпались под биение сердца, она ступала по выложенному квадратами полу, озираясь по сторонам, дабы убедиться, что никто не смотрит на них. Оставался буквально метр до комнаты, еще пара шагов, и она занесёт дрожащую от нетерпения руку, взмахнёт длинными ресницами и застынет под взглядом медсестры.
— Что вы тут делаете? Вы кто такие?
— Мы, простите, — перехватила слово Лёля, не дав Алисе времени на придумывание отговорки, — наверное, не туда зашли…
— Вам нельзя здесь находиться, — медсестра с насупленными бровями двинулась к девушкам. — Часы посещений…
— Карина, что за шум? — Из сестринской вышла грузная, с короткой стрижкой женщина лет пятидесяти. — Что у нас за гости?
Застыв с вытянутой рукой, Алиса ощутила кожей собственное дыхание, горячее и учащенное, она почувствовала, как поры наполняются страхом, лицо мгновенно стало горячим и влажным. Ей захотелось броситься к лестнице, но мысленно она сковала себя, запретила отступать.
— Здравствуйте, — прошептала она.
— Погляди, надо вызвать кого-нибудь, явились без приглашения, — нагнетала воздух накинувшаяся на них медсестра. — Вы кто такие?
— Погоди-ка, я эту знаю, — прищурилась вторая. — Ты же к Жене приходишь?
— Да, — подняла глаза Алиса.
Она рассматривала женщин с неуложенными волосами, в примятых сном костюмах и пыталась предугадать, что они сделают, что скажут. Младшая теребит в кармане телефон, готова вызвать полицию. Хотя что они сделали? Всего лишь виновны в том, что хотят увидеть дядю?
— А чего вы так рано? У нас только-только подъем, через час пересменка, не до вас сейчас, девочки.
— Нам бы увидеть дядю, — начала Алиса робко, без намека на настойчивость, как она делала, когда разговаривала с мамой, потому что знала, что хоть капля надменности построит между ними стену. — После работы не успеваю приезжать, а тут по пути удалось заехать, вот и решила заглянуть. Не могли бы вы позвать его? Мы не будем мешать.
Боковым зрением Алиса увидела, как подруга раскрыла рот, Алиса же сделала шаг назад, давая женщинам понять, что только им решать.
— Кто ездит в интернаты по утрам? — не унималась первая. — Бред какой-то.
— Я позову, только в следующий раз старайтесь в дневное время, ладно?
— Хорошо, — еле слышно отозвалась Алиса и покорно опустила голову, стараясь не смотреть на медсестёр.
— Чёрт подери, что происходит!
Алиса просунула голову в палату, увидела уже одетого Женю, они кивнули друг другу, не обмолвившись ни словом, направились к лестнице.
Ей показалось, что она чувствует его недовольный взгляд.
— А ты знаешь, — на выходе она обратилась к Лёле. — Выкрасть его — полбеды. Ещё полбеды убедить в том, что ему это нужно.
— Мне кажется, мы неплохо справились!
Алиса заметила, как подруга подпрыгнула, увидев подсматривающего из-за угла Ожидателя. Он исподлобья смотрел вслед удаляющейся троице. Тик-так, тик-так, — раздавалось тиканье часов. Она прислушалась к своему дыханию и, как только Ожидатель скрылся из вида, поспешила отвернуться.
Оказавшись у машины, они переглядывались в задумчивом молчании, в каком шли от самого интерната, бросали друг на друга взгляды и выжидали, что кто-то решится заговорить первым. Даже Лёля, щебечущая обыкновенно без умолку, сложила губы в пышный розовый бант и участвовала в общей перестрелке взглядом. Женя надувал щёки, пытаясь сдержать злость, не сорваться, не высказать, каким глупым он считал их поступок, Лёля, чтобы не показаться ещё глупее, чем есть на самом деле, Алиса просто не хотела оправдываться и возвращаться к вчерашним событиям, ведь если бы она стала объяснять, почему она здесь, пришлось бы вскрыть фишки. Чем трезвее она становилась, тем чётче осознавала, что затея выкрасть Женю оказалась глупой и непродуманной, уверенность в успехе операции таяла так же быстро, как нагревался просеянный сквозь солнечные лучи утренний воздух.
Среди остальных не спешащих заговорить Якоб оказался той самой нетерпеливой первоклассницей, тянущей руку, чтобы её спросили, только вот он никого не ждал, а первым полез обниматься к Жене.
— Женя, брат, что ты как не родной?
Якоб стиснул Женино щуплое тело так, что кожа вокруг Жениных глаз натянулась, он неловко попытался высвободиться из объятий.
— Ну, рассказывай, как житьё-бытьё? — сделал он широкий жест рукой, отодвинув самого Женю. — Кого ещё убил?
Женя поджал губы.
— Ну, зачем ты так? — протянул он. — Сам работаешь не по доброй воле.
— Я-то свалил по доброй воле.
Алиса смотрела то на одного, то на другого, пытаясь понять, как охладить друзей.
— Не без моей помощи, — слова Жени рассекли воздух.
— Я знал, что ты будешь этим попрекать! Нет, брат, не выйдет! — поднял он указательный палец. — Не в этот раз. Ты сам выбрал эту жизнь, тебе и мешать тушёнку. И не сваливай на неё, — Якоб кивнул на Алису.
Она почувствовала, как к горлу подступал ком, словно мама заставляла её есть манную кашу, которая не удалась, вдруг она опомнилась, вырвалась из их затянувшегося приветствия, совсем скоро двери дома Правителя откроются для работников, и если её там не окажется, то её появление вызовет вопросы.
— Нам и правда нужно поторопиться, — сказала она отвлечённо, не смотря дяде в глаза.
Ей захотелось коснуться красной куртки, провести по скользкой материи рукой, в каком-то роде она согласилась с Якобом, ведь он защищал её, а дядя, наоборот, давал невыполнимые задания, посылал туда, где Алиса не могла ничего сделать. Или она на самом деле маленькая беспомощная девочка, и настало время оборвать игру и сдаться. Пока мужчины мерились силами, Алиса сжимала гантели собранной злости, примеряя собственные силы, вспоминая кадры новостей, которые стонами отдавались в её голове. Защита Якоба ничего не стоит, потому что, кроме Алисы, некого принести в жертвы, и если понадобится, если это будет нужно, то Алиса сделает всё, чтобы больше никогда вчерашнее не повторилось. Голова наконец просветлела. Алиса вдруг поняла, если не убить Правителя, то их старания ничего не стоят. И сейчас, когда она увидела, с какой яростью в глазах Якоб отстаивает её, она поняла, что готова сделать то же для людей.
— Это не твоё бродяжье дело! — взвизгнул Женя, раскинув руки в стороны. — Она моя племянница!
— Она ребёнок!
Выплюнул Якоб два слова, которые не мог произнести раньше. Так вот кем он её считает.
— Она наше спасение, и ты это знаешь.
— Чёрт бы побрал вас всех! — опёрся Якоб на капот машины с такой силой, что колесо напряглось под его весом.
— Да чтоб вас! — несвойственным ей голосом Алиса бросила изо всех сил. — Я сделаю это! — Огненным взглядом она одарила Якоба, а затем и Женю, таким, как смотрела обычно Лёля. — Не вам решать. Я убью эту сволочь! И всё будет кончено.
Её руки тряслись, ноги обмякли, она покачивалась под ветром, что по-прежнему шуршал листьями, только теперь более грозно.
— Я хочу этого больше всего на свете.
— Ты понимаешь, о чём говоришь? — Женя пристально смотрел на неё. — Обратной дороги не будет.
— Я всё решила, — на Алисином лице застыла смесь ненависти и решимости.
— Тогда я дам тебе кое-что.
Женя протянул свёрток разноцветных тряпок, которые Алиса ни за что не взяла бы в других обстоятельствах. Лёля, стоявшая рядом и всё это время наблюдавшая за происходящим, поморщилась.
— Пусть это будет не отрубленная рука, — закатила она глаза.
Якоб хмыкнул в сложенный, как лапа коршуна, кулак.
Кулёк оказался небольшим и лёгким. Алиса затаила дыхание, она рассматривала врученный ей сверток, как ребенок рассматривает подарок, ведь этот подарок кажется заветным и самым лучшим просто потому, что вокруг всё блестит, все смеются и ждут чуда. Для этого мира чудо вряд ли наступит, но Алисе не терпелось взглянуть, что же вручил ей Женя. Это подарок? Или какая-то шутка?
Она потянула за край тканого полотна, из-под которого блеснуло остриё ножа.
Компания в том же безмолвии, в котором шла от интерната, погрузилась в притаившуюся в свежей зелени «Ладу». Совсем скоро все произойдёт, им только нужно доехать до дома Правителя, и всё случится. Пока машина, словно в замедленной съёмке, ворча и артачась, двигалась по выпуклому повороту, Алиса задумалась, могло бы быть всё иначе для неё. Кто же знал, что она жила ради этого, что читала стихи возле ёлки, пересказывала «Лисичкин хлеб», учила таблицу умножения, дрожала на вручении диплома, чтобы убить одного человека, даже не человека вовсе? Ей вдруг захотелось прижаться к маминому плечу, мама никогда не обнималась с ней по-настоящему, она лишь прижимала Алису небрежно, словно ей невыносима близость дочери, словно прикосновения Алисы обжигают кожу, затем мама отстранялась, мускулы на её лице расправлялись. Когда в школе дела шли не очень и хотелось рассказать, какой Петров козёл, а Ленка дура, Алиса шла к отцу, он без интереса выслушивал её, молча кивал, виновато улыбался моментами и никогда не ругал за происходящее. Если его не было рядом, она подходила к матери и просто прижималась к ней ненадолго, так, чтобы успеть закрыть глаза, вдохнуть нотки ванильных духов и незаметно отстраниться, взглянув на холодную сталь её очков, пока мама не стала допытываться, что стряслось, ведь если ей всё рассказать, то Алисе не избежать разборок.
Дымящееся молчание разъедало воздух. Алиса понимала, что все пытаются свыкнуться с мыслью об убийстве. Она и сама пыталась принять это. Нет, она уже решилась, ещё вчера она была готова сказать это, но недоставало ясности ума, вчера разум был объят страхом и жалостью, самые плохие чувства, они сковывают руки и сердце. Сегодня всё удалось выстроить в линейку, и этот определённый ею путь лежал через нож.
Алиса водрузила ворох ткани на колени, подпирая ладонями справа и слева, словно нож мог соскочить, как непослушный ребёнок соскользывает с коленей, а ведь он и правда мог, машина под управлением Якоба виляла, петляла, несмотря на отсутствие ям на трассе, дождя и чего ещё там боятся водители, потому нож мог упасть в ноги, потеряться в тяжёлом дыхании Жени, ехидном Лёлином смехе, неодобрительном взгляде Якоба.
Охотничий, самодельный, он заставлял смотреть на него, не давал сфокусироваться ни на чём другом. Она осмелилась сжать костяную рукоять, которая, словно рога были отпилены именно под руку, как под заказ ложилась в ладонь с выступом для большого пальца. Зазубринки на рукояти, которые холодили шероховатой неотполированной поверхностью, говорили о неумелости мастера, соорудившего оружие. Сделал ли дядя сам или кого-то попросил, не так важно, важнее, для чего предназначался нож, Алису терзал вопрос о том, для чего он сделан, но она не осмеливалась задать его Жене. На вживлённом в кость лезвии виднелась надпись «викинг» и обозначение сплава «440 сталь». Алиса прикинула размер лезвия указательным и большим пальцами, сантиметров десять есть, изогнутое волной снизу, заточенное остриё играло бликами на солнечном свете. Алиса почти не дышала, смотрела и смотрела на нож, сжимала его вспотевшей ладонью, разглядывала царапины на лезвии, которые остались после очередной заточки, неумелые, неловкие взмахи ранили сталь снова и снова, вырисовывая на ней кованные морозом узоры. Лезвие у основания казалось куда шире, чем у острия, она проводила подушечками пальцев по металлу, отчего десны начинало саднить.
Алиса вдруг осознала, что не видела ничего прекраснее этого ножа, леденящий взгляд металл, сияющий в лучах мертвецки слепящего солнца, пленил её, словно больше вокруг ничего не было. Раньше она не понимала, что может привлекать охотников и рыбаков в холодном оружии, да и вообще в оружии, ведь оно несет в себе только смерть, конец жизни, но теперь и она рассмотрела что-то в этом куске металла, который вдруг завладел её разумом, мыслями, в них не осталось места для чего-то кроме. Как теперь думать о спасении людей, если рядом находился нож, ключ от спасения, ключ от лучшего мира. Стоит им воспользоваться, как волшебной палочкой, и ты попадёшь в череду событий, из которых уже не выбраться. Да, она совершит это только раз, только однажды воспользуется им, но что произойдёт дальше? Женя говорил, что у них есть сторонники, а если у Правителя они тоже есть? Что делать, если вместо него править альтьёрами будет кто-то не менее жестокий? Убить и его? Тогда это будет продолжаться вечно. И всё же за неимением плана нож — лучшая страховка.
— Никто его не заберёт, можешь не бояться, я не буду тебя отговаривать, — слова Якоба посыпались на Алису.
Она глубоко вздохнула, набрав воздух через нос и со скрежетом о кожу засунула клинок в ножны, сшитые крупным хватом капроновой нити, никак не зафиксированной по бокам. На конце ножны соединялись, две половинки плотно стиснуты друг с другом, на одном конце зияли трещины для продевания пояса, а на другом болтался медвежий коготь, который сразу привлёк внимание Алисы, но мысли о смерти заняли её сознание и заставили на некоторое время забыть о выдранном из чьей-то лапы когте с остатками подушечки пальца на основании.
— Он правда медвежий? — прищурилась Алиса.
— Правда, — в глазах дяди засветилась гордость, но тут же рассеялась. — Жаль, что придётся его использовать вот так. Прости меня, — взгляд его стал влажным, Алиса откинулась на спинку сиденья, чтобы не смотреть на него, чтобы самой не расплакаться.
— Откуда он у тебя?
Она пыталась говорить беспечно, как обычно, будто ничего не должно произойти, ведь когда ты не придаешь важности своим поступкам, то все происходит, словно понарошку, как в детской игре, ты пьёшь чай из кукольных блюдец, печешь пирожки из песка, и они кажутся самыми вкусными, самыми настоящими. Женя ничего не ответил, молча разглядывал пробегающие в окне деревья. Алиса вспомнила, как Лёля всегда пробовала пирожки и суп, который они помешивали найденными на улице палочками, и морщилась, а она никогда не отваживалась это повторить, только недоверчиво глазела на подругу и притворялась, будто всё это ей тоже кажется вкусным. Вот бы позвонить маме, вот бы снова оказаться в детстве.
Вместо детства Алиса очутилась возле устрашающего забора, за ворота которого машина не стала заезжать, чтобы не вызвать подозрений. При подъезде в город они снова проговорили, кто что будет делать, Якоб надел солнечные очки в чёрной поцарапанной пластиковой оправе, чтобы больше походить на агента, отчего Лёля закатилась очередной трелью смеха, на которую Женя не улыбнулся, лишь, подобно Алисе, округлил маленькие глаза, стал перечислять, где они могут найти необходимые доказательства. Они повторили, что Женя будет отводить от них мысли всех обитателей, ведь альтьёры не должны ничего заподозрить, Якоб будет в тандеме с ним концентрироваться на защите, а также будет дежурить на стоянке, чтобы увезти команду прочь из правительской обители. Лёле предназначалась роль посетительницы, она отвлечёт зазевавшуюся медсестру, будет расспрашивать её о часах посещений и документах, которые нужно предоставить. Всё оказалось продуманным настолько, что оставалось только незаметно провести Женю на территорию, и не просто на территорию, а в кабинет, ужасающий тёмно-серым цветом и угрюмо висящей в воздухе опасностью, и найти ту самую красную папку с планами.
Алисе казалось, что ей будет страшно, на неё снова нападёт неловкость, но, проходя мимо зданий с палатами тех, кто вчера участвовал в создании наводнения, она дышала ровно, ничего внутри не всколыхнулось, ничего не стало вздыматься тяжёлым греющим покрывалом страха, не накрыло сознание, не выводило из себя, она лишь почувствовала нечто иное, чего раньше не ощущала, что-то, что могло защитить её и окружающих людей, не всех, но многих, чувство самозащиты, в которое она поверила, в правильности которого не оказалось сомнений, Алиса дышала им, оно двигало ею, и эта самая самозащита должна была довести её до конца.
Она проплыла мимо поста охраны, крепче прижимая к себе сумку с ножом, он подогревал её ещё недавно трепещущее сердце, а теперь ставшее большим и спокойным, словно говяжье. Она, как обычно, открыла каморку, перебрала инвентарь, а чуть позже, в предвкушении расплаты, склонилась над ведром, опустила прорезиненные руки в отдающую хлором жидкость, выловила тряпку и выжала её с таким усердием, что тряпку пришлось заново окунуть в воду.
За работой время пролетело незаметно. Когда Алиса взглянула на часы, она с громким от неожиданности вдохом пустилась к лестнице вместе с ведром, взобравшись, бросила его и швабру у кабинета, она кинулась к пожарной лестнице, открыла балконную дверь, ручку от которой припрятала в кармане, и втащила заждавшегося Женю внутрь.
— Идём в кабинет директора, — сказала Алиса, оглядываясь по сторонам.
Её руки никогда прежде не были так тверды, она без труда отыскала на связке ключ от кабинета Правителя, вставила его в замок, тот скрежетал в скважине, создавал шум, разносящийся эхом по коридору, она озиралась через левое плечо на Женю, который закатывал глаза и нервно дёргался. Неужели он концентрируется так на мыслях обитателей? Вот он замер и уставился на неё, а затем снова пустился в припадок. Она знала, что сейчас Лёля говорит с медсестрой на посту, что Правитель ровно десять минут назад выехал за ворота вместе с помощником, что секретарь ушла на обед, и у них есть ровным счётом полчаса, чтобы сделать в кабинете «уборку», а если по каким-то причинам Правитель вернётся, то Якоб, неизменно дежуривший у ворот, наберёт с Жениного телефона её номер и объявит тревогу фразой «все вы любите».
Женя тяжело дышал ей в плечо, но уверенность в том, что всё пройдёт, как надо, не покидала её. Она толкнула дверь в кабинет и произнесла, глядя на дядю и утирая влажное лицо тыльной стороной руки:
— Твой выход.
Женя одарил её диким взглядом, словно хлестнул запаренным веником, но вошёл внутрь, торопливо стал выдвигать ящики т-образного стола, перебирать бумаги, ощупывать каждый сантиметр кабинета в поисках того единственного, чего им недоставало. На его потёртом возрастом лбу выступали крупные капли сожаления, собираясь в стайки и стекая ручейками в возрастные трещины. Она с мгновение смотрела на него в непонимании, что делать, потом принялась также перебирать папки на стеллаже из темного дерева. Синяя, зелёная, договора, буквы, цифры, метки маркерами на пластике и ничего, что могло бы дать зацепку за реальность его преступлений.
Алиса судорожно продумывала варианты, где ещё можно найти то, что спасло бы людей, но если даже Женя не знает, то она и подавно.
Она вытащила телефон из кармана и набрала маму.
— Я скучала.
— Что-то случилось?
Произнёс взволнованный мамин голос вместо банального «привет». Алиса вздохнула, но произнесла:
— Нет, не волнуйся, всё хорошо, тебе не о чем беспокоиться, — и добавила, словно сжалившись: — Я позвоню после работы.
— Милая, приезжай домой, без тебя квартира совсем пустая. Ты принимаешь витамины?
— Я позвоню, мам.
Мама ответила молчанием, словно понимала, что Алиса не перезвонит. Как город скоро накроется летним зноем, наступающим лишь на несколько дней, а серые здания в этот момент накалятся под жгучим взглядом и терпеливо будут ожидать влаги, так Алиса с мамой накрылись сожалением о том, что не могут находиться рядом, ведь поговорить по душам означает для каждой признать свою неправоту, переступить через горделивое сознание и сделать самый сложный шаг, с которым сталкивается человек, — простить.
— Всё, — обеспокоенно Женя вскинул голову, тряхнув немытыми волосами, с которых посыпались белые хлопья прямо на папку с бумагами. — Он знает.
— Что знает? — в недоумении Алиса развела руками.
— Он уже здесь. Ожидатель нас сдал… — Он вернулся в реальность. — Алиса, здесь ничего нет! Нет никаких…
Он по-мальчишески взъерошил волосы и опрокинулся на директорский стол, захохотал, вскочил и взобрался на столешницу, как на лестничные перила. Он смеялся диким, нечеловеческим смехом, Алиса съежилась, она стояла в нерешимости, не зная, то ли листать папки, то ли стащить Женю со стола и отвести к машине.
— Доказательств здесь нет, — его лицо покрылось льдом спокойствия. — Все доказательства, — ухмыльнулся он, как делал это Якоб, и постучал по правому виску указательным пальцем, — вот тут.
— Что ты говоришь? — Алиса пустила фейерверк запястьем, выкинув руку вперёд. — Что это значит?
— Все доказательства в его голове. Вот что. Здесь мы ничего не найдём.
Его опущенные руки болтались, как канаты качелей. Тело Жени, та оболочка, что осталась от него, бесшумным призраком бросилось в приёмную.
— А как же документы? Нужно всё убрать! Иначе он… — тараторила Алиса.
Дядя бросился обратно и схватил за рукав её, собирающую просыпанные бумаги. Она лишь на долю секунды взглянула на него и поняла, что произошло.
— Не может быть… Там же Лёля!
Она бросилась из кабинета, захватив лишь связку ключей, которая могла ещё ей пригодиться. Не помня своего имени, она хваталась за проносящиеся мимо шершавые белизной стены, окунувшиеся в краску перила, в то же время ежесекундно проверяя, торопится ли за ней Женя. Им нужно предупредить Лёлю, Якоба и сматываться. И если у Якоба хватит ума уехать, скрыться как можно дальше, то Лёля останется на территории.
— Нам нужно бежать! — Якоб уставился на неё вопрошающе, держа входную дверь открытой.
Она смотрела на него и тут же оценивала расстояние до жилых зданий, в которых находилась Лёля.
— Мы не можем. Она большая девочка, она выберется, — кивал он.
Он повел Алису за собой прямиком к корпусам.
— Ты же сказал… — Алиса потёрла горло, жажда донимала с самого утра.
— Через охрану нельзя, они уже получили команду нас не выпускать. Якоб будет ждать нас с чёрного входа.
— Какого хода? Откуда ты о нём знаешь?
— Я же псих, чёрт возьми, — утёр он рот.
Алиса выглядывала в окнах здания красноголовый силуэт и тут же набирала Лёлю на мобильном. Они прошли мимо тихим ходом, стараясь не вскидывать руки, не вертеть головой, целенаправленно следуя плану.
— Не оборачивайся, — рычал Женя.
Алиса не могла ни обернуться. Она увидела бросившуюся за ними Лёлю, её стройную, облачённую в чёрное, а оттого ещё более худую на вид фигуру, охранников, которые, словно спущенные псы, тяжеловесно и неуклюже переставляли ноги, казалось, они сейчас перейдут на бег на четырёх, как медведи, и, несмотря на Лёлину гибкость и ловкость, оказалось, что бежит она медленнее, чем церберы Правителя. По знаку Жени она бросилась вместе с ним в противоположную сторону. Похитители бежали, не чувствуя собственных животов, Алиса всё оборачивалась, чтобы убедиться, что Лёля вот-вот нагонит их, но охранники уже схватили её.
— Лёля!
Заверещала Алиса и бросилась в сторону подруги, но жилистые дядины руки схватили её и поволокли силой к заросшему кустарником забору, в котором зияла спасительная дыра. Он затащил невольное Алисино тело и бросил её в руки Якоба, словно она была не человеком, а баскетбольным мячом, она не помнила, что произошло дальше, только видела чьи-то силуэты, которые сжали её так сильно, что она потеряла сознание.
Она очнулась на стоянке какого-то продуктового магазина, обнаружив себя свернувшейся на заднем сиденье «Лады».
— Где Лёля? — взвизгнула Алиса, вскочив на колени и тут же пригнувшись оттого, что уперлась головой в мягкий потолок.
— Все мы любим сбегать из тюрьмы, но вот быть украденными…
— Не неси чушь! Как ты достал меня!
— Тише-тише, — Якоб откатил назад сиденье и прислонил вспотевшую ладонь, пахнущую машинными маслами, к её рту. — Я бы так не визжал на твоём месте.
Он сделал радио громче.
— Евгений Алексеев объявлен похищенным. Мужчина похищен из психоневрологического интерната. Преступник — Алиса Алексеева, одета в синюю водолазку, темные джинсы, отличительные особенности — чёрные волосы, низкий рост, опасна и вооружена. Евгений — спокоен и не опасен, пока принимает лекарственные препараты, при обнаружении просьба позвонить по номеру…
— Что происходит?
— Ты попала в новости, — Якоб сдвинул брови с извечной ухмылкой.
— Это не смешно, — раскрыла Алиса рот. — Они перепутали мою фамилию. Где Женя? А Лёля?
— Мы оставили Лёлю там, прости, мы не могли вернуться. Приди в себя! Вас закроют обоих, ты должна собраться, у нас нет доказательств, мы должны действовать быстро, иначе всё провалено.
— О чём ты говоришь?
— Я договорился о встрече на телевидении, эфир вечером, вы выступаете гостями в программе вместе с Женей, такой тебя на тиви не пустят, — он проскользил по ней оценивающим взглядом, а затем бросил в неё шелестящий свёрток. — Переодевайся, обещаю не подсматривать. Вас не должны узнать до эфира.
Глава 7. Эфир
По прыгающим ушам Алисе стало ясно, что Якоб улыбается. Когда он повернулся, она заглянула в его глаза и лишилась надежды обнаружить в нём хоть каплю серьёзности, несмотря на возрастные круги под глазами, он напоминал ребёнка. За недолгое время знакомства она успела подсмотреть за его повадками, чертами лица, уловить нотки несовершенства, которые напоминали ей о своих недостатках. Когда видишь, что находящийся рядом человек несовершенен, невольно задумываешься, что и сам ковыряешь в носу, невольно стираешь нарисованную тушью стрелку, когда трёшь глаз, грызёшь ноготь в задумчивости, прилюдно чешешь живот, потому что чешется же. И когда видишь, что люди делают ровно то же, что и ты, твои недостатки меркнут, и то, за что ты себя наказывал, ругал, что обещал больше никогда не делать, бледнеет и становится незначительным, таким малым, что можно об этом не думать.
Она впилась взглядом в спинку кресла, напрягшуюся под весом Якоба, нахмурилась в попытках понять, всерьёз ли он говорит о встрече на телевидение, или это очередная шутка, над которой они посмеются.
— Ладно-ладно, и что я там скажу? — сдалась она.
— Правду, — отрезал Якоб, его голос мог показаться серьезным, если бы он не добавил свою присказку: — Все мы любим слышать то, что удобно, но правда неудобна. Ты должна всё рассказать.
— Хорошо.
— Ты поняла?
— Да, Якоб, я поняла! Что ты хочешь от меня? Лёлю схватили.
Ей захотелось зарыться в одеяло, обхватить колени и никого не видеть. Всё произошло так быстро, что она не успела даже подумать о том, что может вернуться, может дождаться Правителя, чтобы сделать то, что должна. Страх объял её неокрепшее тело, она бежала как самый настоящий трус, бросила друга, и вот теперь как герой выйдет перед сотнями, тысячами телезрителей, чтобы дать ложную надежду на спасение и защиту, в то время как сама не смогла уберечь подругу.
— Она ничего не стоит для них, — он протянул раскрытую ладонь. — Они отпустят её, зачем им что-то делать с ней?
— А если они убьют её? В этом я буду виновата.
Алиса попыталась представить песчаный пляж, объятый солнцем, и маленькую Лёлю, но картинка исказилась, как на экране телевизора, когда на канале объявили профилактику, и Лёля куда-то исчезла.
— Ты наденешь на камеру очки и сама будешь в очках. Все увидят Женю таким, какой он есть, все поверят, Алиса.
Он словно верил в свои слова.
— Но нам нужно вернуться за Лёлей.
— Нам нужно сделать то, для чего мы все старались, довести до конца начатое, иначе всё будет зря.
Ничего не получилось и теперь не получится. Алиса смотрела на шелестящую листву, которую безжалостно рвал поднявшийся ветер. Жени всё не было, и она почувствовала себя брошенной, такой же брошенной, как и Лёля. Что с ней делает Правитель? Отпустит ли её или оставит пленницей? Быть может, он пытает её, выведывает, где прячутся Женя и Алиса, а она только хитро улыбается, сдувает с лица красные пряди, сидит с видом победителя и даже не думает сдаваться. Лёля сильная, не то что она. Почему Якоб так спокоен? Когда они провалили задание, сидеть с этой своей ухмылочкой — ненормально. Алиса натянула юбку длины макси и широкую блузу не в её вкусе, в такой разве что туристом на прогулку для памятных фотографий.
— Я люблю джинсы… Откуда взялась одежда?
— Тебе не понравится ответ, — хмыкнул Якоб. — Мы там ничем не поможем, возвращаться туда нельзя. Им незачем убивать Лёлю, она никто, разве только потешить эго Правителя.
Алиса всплеснула руками, допустить мысль, что кто-то может причинить боль Лёле, — непозволительная роскошь. А что ещё делает Правитель? Только и тешит эго.
— Хорошо, — вдохнула Алиса, запрокинув голову. — Но потом мы вернёмся за ней. Мы не оставим её.
— Нужно только решить наши дела.
Как было бы хорошо, если бы Якоб, как её мама, решил все проблемы, он не раз приходил на выручку, достал очки, спас от глупого, необдуманного решения выйти из игры, именно он привёз Женю, подобрал их у забора, сквозь деревья улизнул на машине. Слишком много совпадений, связанных с ним. Тут в Алисиной голове что-то перемкнуло: не заодно ли Якоб с альтьёрами? Он свободный агент, работает на них, почему бы ему не играть на три стороны, тут он, такой, их предаёт, а на самом деле предаёт Женю, а не альтьёров.
— Как тебе удалось? Договориться. Это же телевидение?
Последнее слово Алиса произнесла по слогам. Она недоверчиво рассматривала его смеющееся лицо в зеркале заднего вида.
— Это всё тётя, она работает там, через её знакомых и договорился. Знала бы ты, как мне попадёт, когда она вернётся домой! — прихрюкнул он.
— Ну да, ну да…
Что, если его тётя сидит вместе с Правителем и потягивает кофеёк, поджидая их прямо в руки? Пока Алиса размышляла о причастности Якоба к событиям, из ниоткуда возник Женя, вовсе не похожий на Женю, которого она знала, в растянутых, затёртых одеждах возле машины стоял, что только не привидится под палящим солнцем, кто-то другой, одетый в галантный пиджак, по фигуре ложившийся на тёмные джинсы. Его зализанные иссиня- чёрные волосы блестели под солнечными лучами, искрясь и переливаясь, словно это был не Женя вовсе. Алиса хихикнула, на секунду забыв, что только что потеряла подругу, возможно, навсегда.
— Женя, откуда ты всё это взял? Тебя прямо не узнать!
— Ты тоже не похожа на себя, — показал он на искрящуюся блузу Алисы.
— Да, точно, — недоверчиво она покосилась на свой живот. — Женя, нас ищут! Нас объявили в розыск! По радио сказали, — говорила она так, словно убеждала сама себя. — Нам нужно спрятаться. Ты слышишь?
— Да, слышу, я просто… — замотал он головой. — Пытаюсь понять, что они собираются делать. Они блокируют мои мысли, я больше не слышу их. Они ищут нас. Это страшнее, чем полиция. Они не знают про Якоба, только про меня, можно спрятаться у него.
— Да, да, ты прав.
Алиса закивала, но тут же схватилась за голову и наконец разрыдалась. Слёзы катились из глаз, никто не говорил ни слова. Плечи Алисы содрогались сами собой, она пыталась остановить это, подобрав руки к телу, чтобы не выдать, что готова повалиться в ноги и безутешно биться в рыданиях. Всхлипывания выходили из неё резкими стонами, словно тело трясло что-то изнутри. Ей хотелось закрыть лицо руками, обхватить себя, но она не сделала этого, ведь так её плач станет очевидной слабостью, а пока она сидела, как и прежде выпрямив спину, она оставалась сильной, и лишь слёзы и возгласы, прорывающиеся из неё, свидетельствовали против. Какая же она жалкая, неумеха, если бы она взяла и вонзила нож в тело Правителя, то это бы решило их проблему, и тогда Лёля бы не попала к сумасшедшим. Глупая-глупая Алиса, она повалилась к дяде на плечо и позволила себя пожалеть.
По прошествии всхлипываний в рукав хрустящего новизной пиджака Алиса вспомнила о том, как не любит касания, представила, как угрожает Якобу тем, что откроет дверь и выпрыгнет на ходу, но нет, конечно, она этого не сделает, ведь выпрыгнуть из машины означает убить себя, а это можно сделать более гуманным способом, например, явившись к альтьёрам, да и она не настолько смела, чтобы проверить теорию на практике. Лёля поступила бы так, не раздумывая. Или раздумывая. Ей вдруг показалось, что на самом деле она не знала Лёлю настолько, чтобы понять её, хотя могла угадать, что Лёля выбрала бы пельмени на ужин, что ответила бы на любую фразу собеседника, что сделала, если бы оказалась на месте Алисы. А что сделала бы сама Алиса? Казалось, что ничего, тело перестало слушаться её, существовать, она испарилась, осыпалась невидимыми кусками когда-то бывшего плотью существа. Не хотелось есть, говорить, идти куда-то, просто потому что её кто-то взял и разрушил. Апатия медленно пожирала её разум, наполненный цифрами, датами, формулами, именами, улыбками людей, которых она встречала когда-либо, злостью за все беды, случившиеся в её мире, никто не знал, что эти беды лежат на плечах одного-единственного человека, она бы рада была смахнуть с себя это ощущение и вернуть всё на свои места, но на это не осталось сил. Пока Якоб вёл машину, а Женя рассматривал отданные ему Алисой часы, тиканье которых разряжало немой воздух, Алиса пыталась наскрести горстку храбрости, чтобы сделать то, что они задумали. Она не могла представить, как зайдёт в телестудию, как отважится поздороваться и представиться, ведь для этого нужно быть смелой, а она всего лишь маленькая Алиса, которую лишили единственной радости. Она не сможет, нет, нужно доверить это Якобу, он не будет стесняться. Подумать только, её услышат и увидят все, кто будет смотреть телевизор. Всегда казалось, что на телевидении выступают и работают настоящие звёзды, ведь, чтобы делать это, нужно быть таким отважным. Это не про Алису. И почему Женя думает, что она сможет? Нет, с этим справилась бы Лёля, но никак не она. А если Якоб и правда на стороне альтьёров, если он подставит их, окажется предателем, тогда всё пропало.
— А почему ты думаешь, что если убить Правителя, то мы победим? — она посмотрела на Женю снизу вверх, потирая красный от слёз нос.
— Лёня занимается распределением, он подбирает новые тела для альтьёров, это не так сложно, как кажется. Он просто не найдёт новое тело для Правителя, — он на секунду замолчал, почесав небритую щёку. — У Правителя нет никакого плана на такой случай. Если убить его, то он не умрёт, но и вселиться ни в кого не сможет, через пару суток он просто задохнётся без воздуха, его смерть будет мучительной.
Последние слова Женя произнёс негромко, с причмокиванием, словно пробовал на вкус что-то сладкое, слова скатывались с его тонких губ, которые он то им дело поджимал, крупицами, словно он боялся сказать лишнее, или что кто-то услышит их разговор, Якоб наверняка в рёве двигателя не слышал, о чём говорят на заднем сиденье. Возможно, Женя тоже считает Якоба предателем? Он мог бы сказать всё ему в лицо, выплеснуть скопившуюся горечь, обиду и чувство несправедливости, если он в действительности так болел за людей. Не хочет ли Женя сам стать новым Правителем? Быть может, всё не так, как ей кажется, он просто хочет сместить старого, а сам займёт его место? Невообразимо. Нет, этого просто не может быть.
— Мы подъехали. Эфир через час, вам надо торопиться.
Она смотрела на него и понимала, что, пока они находятся на телестудии, он может сделать всё что угодно. А ведь тётя, о которой он говорит, может оказаться не тётей, она может оказаться Правителем, ему раз плюнуть договориться о встрече на телестудии. И что тогда? Если он приведёт сюда Правителя, то этот эфир станет последним событием в её жизни. Якоб всё так же кривлялся, она взглянула на Женю, его добродушная улыбка куда-то улетучилась, перед ней сидел серьезный, с двигающейся челюстью, а оттого смешно шевелящейся бородой, непробиваемый мужчина, сжимавший в кулаках месть.
— Мы справимся, — произнёс он уверенно.
Если бы не смешащая растительность на его лице, то Алиса бы сдержалась и не хихикнула, наверное, это могло показаться Жене насмешкой, но Алиса ничего не могла с собой поделать. Никто больше ничего не сказал. Алиса только прищурилась, достала зеркальце из рюкзака, увидев в нём отёкшие веки, свидетельствующие о недосыпе, бледную в красных пятнах кожу, словно она застряла где-то в подростковом возрасте, и неловкие длинные ресницы, уложенные невпопад. Порывшись в рюкзаке, она выудила пузырёк туши, постучав им о ладонь, накрасила глаза.
Если Якоб ещё вчера жарко рассуждал о свержении Правителя и предотвращении убийства людей, то сегодня он больше молчал и ни слова не проронил о случившемся. Алиса пристально следила за каждым его движением. Она схватилась за засаленные волосы, которые не мыла уже который день, в каждом шорохе ей чудилась угроза, в любом движении и вздохе она видела ухмылку, играющую на лице Правителя. Если вчера он покусился на людей, которых она не видела и не знала, то сегодня он допустил непростительную ошибку, он тронул самое дорогое, что было у неё, — её подругу. За неё она готова бороться, да, она пойдёт и покажет всем, на что способна, раскроет его планы, обличит, несмотря на внутреннюю тревогу, которую нельзя унять. Она взглянула на часы, пять-десять, пора выдвигаться.
— Я буду ждать вас здесь, как только эфир закончится, вам придётся бежать, главное, найдите меня и не соглашайтесь ни на что. Компромиссов не будет, — он артистично поджал губы, так что его лицо сплющилось.
— Мы знаем, Якоб, — Женя говорил так, словно не собирался возвращаться.
Якоб протянул коробку с очками, Алиса вопрошающе посмотрела на него, вдруг он передумает, решит идти вместе с ними.
— Алиса, ты должна это сделать, ты одна среди нас нормальная, адекватно мыслишь, нам с Женей, — помотал он головой, — просто не поверят. Не подведи нас, возьми очки.
— Идём вместе с нами! Я никуда не пойду без тебя.
— Сейчас не время для капризов, — Якоб сверлил её взглядом.
— Он прав, Алиса, нам пора, — Женя встал на сторону Якоба.
— Что же, нам действительно пора, поэтому тебе решать, — уставилась она на Якоба. — Или мы идём все вместе, или я не иду.
— Вот заноза, ладно, я с вами.
Он толкнул коробку ей в руки. Алиса подняла крышку и увидела те самые очки с розовыми ромбами, с которых всё и началось. Она предложила Жене первому взять свою пару, но он помотал головой, уступая ей надеть очки первой, она содрогнулась, вспоминая, что увидит, когда наденет, но не стала перечить, достала очки и водрузила короной на голову. Женя повторил её действия, и, кивнув друг другу, они шагнули в подогретый июнем воздух.
Первая преграда, с которой они столкнулись, оказалась не так страшна, как нависающее нападение Правителя, всего лишь закрытые ворота. Алиса застыла в нерешительности, охранник не спешил покидать своё маленькое убежище, как и она, когда попала на сеанс вызывания бури. Перед Алисой снова замелькали картинки, мужчина, записывающий всё в блокнот, Правитель, вздымающий руки к потолку, вызывавший то ли духов, то ли стихию, маскарад чокнутых. Она, колеблясь и оглядываясь на заглушенную машину, задала Жене вопрос еле слышно, ветер подхватил её слова и попытался унести их прочь. Она спросила, сколько человек погибло и остановлено ли наводнение, на что дядя помотал головой, сомкнул веки и проронил лишь одно слово, слово, которое вселило в Алису уверенность, при этом обрело почти материальную силу, дав ей толчок, которого недоставало, оно донеслось до неё таким же шёпотом, как и в момент встречи с Якобом:
— Сотни…
Ни секунды не медля, Алиса схватила Женю за руку и, отбросив трусость, миновала ворота, протащив дядю в калитку прямо к будке пропускного пункта, решительно заколотила в окно, даже если бы охранник спал, то наверняка бы проснулся от поднятого шума.
— Здравствуйте, — произнёс он, с презрением окинув их взглядом, словно оценивал, не подгнили ли фрукты, которые взвешивал продавец в овощном ларьке.
— Мы на передачу, — произносила Алиса скороговоркой, а сама ругала себя за то, что даже не спросила названия передачи у Якоба.
— Хм, ваши паспорта, — сказал он в усы, не глядя на них, словно говорил кому-то, кто сидел у него за спиной.
Алиса посмотрела на Женю, тот еле заметно кивнул, она порылась в сумочке и, думая о том, что охранник мог слушать радио, что же ему ещё делать в своей каморке, протянула документы, Якоб подал свои. Сейчас он нажмёт тревожную кнопку или наберёт на быстром наборе полицию, тогда их миссия закончится. Но он посмотрел на документы, хмуро окинул компанию взглядом, пошевелил усами, захлопнул паспорта и протянул им обратно с вложенными бумагами.
— Держите пропуска, на выходе не забудьте вернуть.
— Вернуть их вам?
— Ну да, — насупился он. — А есть другие варианты?
Женя и Алиса, переглянувшись, промолчали.
— Здравствуйте! Евгений и Алиса? — сзади подошёл мужчина в перевёрнутой чёрной кепке с бородкой чуть короче, чем у Жени.
— Да, — неуверенно потянула Алиса, бегая глазами в поисках пути отхода. — Это мы.
— Меня зовут Артём, я оператор, меня попросили вас встретить, пройдёмте, программа скоро начнётся, нужно вас подготовить.
— Я с ними.
Оператор лишь взглянул на Якоба и ничего не сказал.
Им ничего не оставалось, как посеменить за оператором. Алиса окрестила его Чёрным плащом, потому что он был одет в чёрный балахон, развевавшийся позади него. Она подумала, что ему нужно выставить руку вперёд, и тогда он точно будет походить на героя-спасателя. Они следовали за плащом, только сейчас Алиса заметила, что над зданиями, больше похожими на бараки, возвышалась огромная башня из металлических трубок. Издалека она привыкла видеть телевышку, мигающую разноцветными огнями, а здесь она казалась лишь высоким металлическим столбом из множества деталей, не такой внушительной и прекрасной, как издали. Алиса разочарованно проморгалась и подумала, что вблизи не всегда всё так сладко да гладко.
Они направились в административное здание по выложенной камнем дорожке, мимо ангаров, располагавшихся поодаль, оставив за спиной стоянку и будку охранника. Вот и всё. Сейчас всё произойдёт. Больше не нужно ждать, догадываться, что случится, как отреагирует мама, что подумают люди. Условности, именно они сдерживают нас. Алиса думала об этом столько раз, что сбилась со счёта. Какие-то ненужные, неважные вещи мешают добиваться главного, того, чего хочешь на самом деле, а это главное тем временем отдаляется от тебя. Сидишь ты на приёме в поликлинике, и приходят люди без номерков и вклиниваются в очередь, а ты зачем-то взял номерок, записался вовремя, пришёл пораньше, в это время приходит твоя ровесница с грудным ребёнком и пытается пройти вперёд, мол, ребёнок же, и все соглашаются, и ты соглашаешься тоже, подстраиваешься, хотя по большому счёту тебе нет дела до ребёнка и его матери, и ты, собственно, не хочешь сидеть дольше положенного, ты же не виновата, что не родила так рано, а после привозят больного из отделения, и ты сидишь ещё и не можешь сделать ровным счётом ничего. Пора сказать «нет» условностям, двигаться прямо к цели, не обращать на помехи внимания. Сегодня всё произойдёт, как и должно, сегодня она не позволит обстоятельствам помешать задуманному, она сделает то, к чему готовилась, что планировала, ожидала так долго. Да, обычно повседневность тянется длинной нитью из бесконечного клубка «будет», «когда-нибудь», «не сегодня», но, если ты подошёл к черте, у тебя есть только два варианта: сделать то, что нужно, или уйти ни с чем.
Алиса шла, ведомая Чёрным плащом, по рябящей серостью плитке, поднималась по бетонной самой обычной лестнице, такой, по которой ходишь в подъезде пятиэтажки, и думала, как бы хорошо ни о чём не думать, всё сказать и остаться пустой. Она сделает это, выскажет всё, что накопилось, скажет, что за существо Правитель, не даст ему проснуться, станет громом, от которого не скрыться за бумагами и званиями. Как она устала утаивать от мамы, ото всех, что живёт другой жизнью, что она вовсе не она, а кто-то другой, кто-то сильный, взваливший на узкие плечи огромную человеческую беду, катастрофу размером с планету, неминуемую угрозу. Как хорошо, что можно во всём сознаться, облегчить душу, наконец-то перестать скрываться, не бояться, что всё разлетится испуганными голубями, что клевали крохи хлеба, а теперь взмыли в воздух, не зная, куда они летят, куда приземлятся, как разрешится этот хлопок-взрыв, оглушивший покачивавшиеся в морозном оцепенении деревья и посапывавший в зимнем сне купол городской сцены, а теперь открывший глаза и сквозь морозную пелену взглянувший на прозябающий город под испуганный шелест голубей, водрузившихся на него. Она всё расскажет, она это сделает, выпустит царившую в её сердце зиму в наступавшее по всем фронтам лето.
Плащ замедлил шаг, и они, словно часть его огромного тела, тоже приостановились, по инерции накатываясь друг на дружку. Алиса, словно глядя на всё это со стороны, сквозь приглушённый свет коридора, думала, что кто-то нажал на кнопку замедленной съёмки. Она дышала предвкушением долгожданной победы, кроме которой не видела ничего, только к ней она двигалась, выполняя монотонные действия на работе, в общежитии, в разговорах с подругой (бедная, бедная Лёля) за приготовлением скромной пищи, в попытках найти то, что нельзя было найти. На мгновение они замерли, остановились все четверо перед открывшейся дверью в цветком распускавшихся лучах хирургического света студии.
Дальше происходило всё настолько стремительно, что Алиса не успевала следить за действиями друзей. Словно актёров, их с Женей обмахивали жёсткими кистями, которые беспощадно оцарапывали кожу, пока в воздухе рассеивались крупинки пудры.
— Не волнуйтесь, скоро всё закончится, — улыбнулась блондинка со стянутыми в хвост волосами. — Первый раз всегда страшно.
Алиса ничего не ответила, только присмотрелась к ямочкам на щеках девушки, играющих дружелюбием на фоне бежевой рубашки, которая идеально ложилась на широкие плечи. Знала бы она, что действительно скоро всё закончится.
Их усадили в залитый светом, кичащийся насыщенным синим тоном дивана угол, на который уже были устремлены камеры. Алиса беспомощно моргала и оглядывала помещение, походящее больше на сарай, нежели на телевизионную студию. Картинка по телевизору выглядела совсем иначе, на неё был похож лишь диванный уголок с креслом для ведущего, всё остальное серело тёмными красками, бетонными покрытиями, ящиками вместо стульев, раскинутыми проводами оборудования. Глаза слепило светом прожекторов, что висели под потолком на металлических трубках. Она никогда не подумала бы, что так делают телевизионные передачи. Мимо них ходили люди, много людей, незнакомые, не обращающие на них внимания, словно их и не было вовсе, они что-то делали, мельтешили, переговаривались украдкой, не улыбались, кто-то хмурил брови, кто-то натужно кивал коллегам. Алиса не видела лиц, для неё все казались какими-то одинаковыми, незнакомцы перебежками передвигались по студии в ожидании её слов, которые навсегда изменят и их жизни, и жизни всех других людей, только они ещё об этом не знали.
Потерянный Женя никак не реагировал на творившуюся вокруг суматоху, он смотрел в никуда, заметив его рассеянный взгляд, Алиса потормошила дядю за плечо.
— Женя, соберись, скоро начнётся передача.
«Что же с тобой такое?» — не произнесла она вслух. Якоб дурашливо дрыгал ногой и рассматривал всё вокруг широко открытыми глазами, то и дело подмигивая кому-то из работников, которые проходили мимо и не реагировали на его заигрывания. Пару раз его голова обыденно дёрнулась к плечу, Алиса закрыла глаза ладонью, вот же компания собралась.
— Ты в порядке, Женя?
— Да, всё хорошо, просто мне не верится, что мы здесь. Я не могу привыкнуть, что не слышу их мыслей, это так странно, словно во всём городе выключили свет и ты блуждаешь в полной темноте, идёшь на ощупь по проезжей части. Алиса, ты понимаешь?
— Поняла, я просто тебя не узнаю.
— Я тоже не узнаю, а ведь на Новый год зажгутся свечи.
Алиса ничего не ответила, ей вдруг стало страшно, а что, если здравый мозг Жени куда-то пропадёт совсем, а у неё на руках останется только нездоровый, больной Женя. Что она будет с ним делать? Сможет ли он сам есть, готовить, одеваться? Или это все придётся делать ей? Что, если им не поверят? Что, если десятки вопросов посыплются на них, а они не смогут ответить. Она вопрошающе посмотрела на Якоба. Может, он знает ответы? Именно он приходил на выручку, он всё решал, так почему бы ему не выручить их ещё раз? Или он предатель и всё делает в своих интересах?
— Ну, я пошёл, — не выдержал спутник её взгляда. — Буду на ящиках сидеть, как курица.
— Что?
Алиса улыбнулась, все беспокоящие её мысли растворились, Глупые шутки Якоба успокаивали, шутка порой помогает лучше всяких таблеток.
— Говорю, только господам позволено на диванах восседать.
Он поковылял в рабочую зону, на которой продолжали толкаться сотрудники. Откуда-то перед ней возникла блондинка с широкой улыбкой и протянула натёртый до блеска стакан воды. Она одобрительно моргнула, когда Алиса после секундного раздумья все же взяла его в руки, и испарилась так же неожиданно, как появилась. Может, она ей мерещится?
Алиса увидела, как распахнулась дверь и на секунду все присутствующие в помещении оторвались от дел, чтобы хором поприветствовать появившегося в дверном проёме мужчину:.
— Здравствуйте, Игорь Васильевич!
Он сиял, как отполированная белоснежная ванна, на нём был надет искрящийся серый костюм, белоснежная, как и зубы, хрустящая рубашка, на несколько тонов темнее, но такие же серые брюки с идеальными стрелками, достающие до лакированных туфель, которые Алиса видела разве что на клоунах в цирке, куда папа водил её раз в год. Волосы Игоря Васильевича оказались уложены назад и вбок, объемной шапкой они сияли не меньше пиджака. Алиса подумала, что нужно сказать ему что-то, но он проплыл мимо, словно теплоход, входящий в гавань, и сам обратился к ним:
— Добрый день! Вы наши гости на сегодня? — Тут же добавил, обращаясь к Чёрному плащу: — Приглуши свет, невозможно же так работать.
— Да, это мы, — откуда-то изнутри Алисы прорвался голос. — Здравствуйте.
— Рад представиться, Игорь Катков, ведущий этого цирка.
«Оно и видно, цирка», — снова промолчала Алиса.
Алиса представила Правителя, пытающегося завертеть круговорот убийств. Она вспоминала, как еле сдерживала крик, когда сидела в коморке тренера и наблюдала за сумасшедшими, когда Катков вырвал её из раздумий.
— Сейчас всё начнётся, — наклонился он к Алисе.
— Приготовились! Начинаем! — прогремел Катков на всю студию, после чего Чёрный плащ сделал движение указательным пальцем, и ведущий набрал воздуха в грудь так, что пуговицы на груди напряглись.
— Добрый вечер! С вами программа «Вместе мы сила» и её, думаю, очаровательный ведущий я, Игорь Катков. Сегодня в нашей передаче участвуют гости из «Национального парка «Водлозерский». — Ведущий смотрел в камеру и тут перевел взгляд на них. — Здравствуйте, Алиса и Евгений!
— Здравствуйте, — выдавила из себя Алиса, не зная, в какую камеру смотреть.
— Они расскажут нам, как обстоят дела с экологией в республике, какие изменения произошли за последние годы, поднимут вопросы, на которых нужно заострить внимание телезрителей.
Пока он говорил, Алиса мысленно уничтожала не альтьёров, нет, она уничтожала Якоба, представляя, как он под её взглядом становится меньше и меньше и, достигнув размера мыши, разводит руки в стороны, падает на колени и молит о прощении, в повиновении сложив ладони домиком. Как можно было представить их как сотрудников экологической организации? Что за бред происходит? Как он посмел всё испортить?
— Алиса, прошу вас.
Алиса проследила за мускулкой, которая дёрнулась на лице ведущего, казалось, он готов схватить её за ворот, поднять в воздух и со всей дури шмякнуть о туалетный столик, объединяющий их.
— Мы ждём вашего рассказа.
Нет, если она пришла сюда, если её слышат десятки, сотни, тысячи человек, то она доведёт дело до конца, слишком долго она к этому шла, чтобы глупая шутка Якоба всё испортила. Сейчас она всё расскажет.
Ведущий давил на неё взглядом.
— Конечно, вы пока осваиваетесь в студии, я начну. В последнее время в Карелии наблюдается увеличение снежных осадков, наши телезрители задаются вопросом, свидетельствует ли это тому, что атмосферный фон планеты все же выровнялся?
— Я вам отвечу и всё расскажу, ничего не скрывая. Это чистая правда, в этом нет ни грамма фантастики или преувеличения.
Всем существом она дрожала, пальцы, вцепившиеся в стакан с водой, врученный ей ещё до эфира, тряслись, вода колыхалась, она не находила в себе смелости поставить его на стол, словно могла спугнуть ударом стаю лебедей.
— За последние годы экология в республике действительно изменилась, — она всё же ударила стаканом, от чего прикрыла глаза. — Как и во всей стране, и во всем мире.
— Что вы имеете в виду? — нахмурился ведущий, обхватив большим и указательным пальцами волевой подбородок.
— Всё, что вы знаете об экологии, забудьте. В мире всё совсем не так, как вы представляли. Наравне с людьми существуют и другие существа, которые обладают разумом и силой. Они хотят уничтожить людей, и мы хотим продемонстрировать это!
Она, преисполненная гордости, стянула очки с Жениной головы и одним движением обломила дужку, от раздавшегося хруста ведущий подскочил, пытаясь предотвратить неминуемое, замахал руками в сторону кабинки, в которой перед экранами кудрявый мужчина прихлёбывал чай и мило болтал с длинноногой, со смеющимся лицом девушкой.
— Это альтьёры, они не пришельцы, они всегда жили на земле. Евгений — один из них, сейчас вы в этом убедитесь. Но самое главное то, что они хотят нас уничтожить во главе с Правителем! Убить! Всех!
Алиса надрывала голос, выплёскивала всё, что накопилось у неё внутри, пока Якоб одобряюще жестикулировал позади оборудования. Она натянула на нос очки, пока несла вторую пару к камере.
— Пожалуйста, полюбуйтесь на альтьёра! — Без промедления она прислонила очки к линзе камеры, несмотря на протестующего оператора, и сама взглянула на обтекающее безликое тело. — Вот он во всей красе! — торжествовала она. — Перед вами самый настоящий альтьёр.
Её ноги задрожали от увиденного ещё больше. Вместо Жени на синем диване оказалось просвечивающее, почти прозрачное, мутное огромное тело альтьёра.
— Посмотрите же и вы, — сдернула она с себя очки и под звуки сирены, раздавшиеся в здании, всучила их ведущему, пытавшемуся схватить её за локоть. — Убедитесь сами!
Покосившись на Женю, она обратила внимание на его опустевшие глаза, мог бы порадоваться, что всё, что они задумали, свершилось, несмотря на экологию.
Она торжествовала, оглядывая работников свысока, наконец это случилось, вот всё и свершилось, теперь им поверят, теперь всё будет хорошо. Люди, которые увидели их по телевизору, очнутся ото сна. Начнётся борьба человечества за свободу, за жизнь.
Ведущий продолжал жестикулировать человеку за стеклом, который наконец обратил на происходящее внимание и с заинтересованным видом стал всматриваться в Алисину фигуру и в трепещущую массу работников, которые, если бы так не боялись начальства, уже сбежали бы. Их обеспокоенные лица вдруг напомнили Алисе маму, наверное, у каждого дома есть тот, кто ждёт. Если есть куда вернуться, то и в бой идти не страшно.
Она думала об этом и судорожно пробегала глазами по людям, оцепеневшим от её слов, они не видели то, что видела она, потому что на них не было очков. Человек за стеклом что-то сделал и вышел к ним. Она взглянула на дядю, он по-прежнему обездвиженно сидел на диване. Она нахмурилась. Что же он молчит? Студия не понимает, но телезрители увидели, должны были увидеть, если трансляция не прервалась раньше. Нет, она не могла прерваться. Алиса судорожно стала вглядываться в лица людей, никто не смотрел ей в глаза, все отводили взгляд. Черный плащ с наушником и микрофоном у рта. Миловидная блондинка, подавшая воду. Тёмненькая женщина, прижимающая папку к груди. Неужели они её… Боятся. Она сделала шаг назад, комната поплыла. Страх. Это страх. Жесты, взгляды, неловкое молчание — это показатели страха! Что она натворила?
— Что же вы… — Распахнула она глаза как можно шире, так, что ощутила, как кончики ресниц врезались в нежную кожу век. — Что же вы боитесь? Кого вы боитесь? Его?
Она ткнула пальцем в Женю и снова обвела поверхностным взглядом студию. Никто не подал признака согласия. Все, кроме Якоба, притихли, будто это не телевизионная студия, а отделение банка, а перед ней разворачивается не её привычная жизнь, а остросюжетный боевик. Полузакрытые глаза Якоба не сообщали ничего хорошего, он беззвучно помотал головой и пальцем провёл по горлу туда-обратно.
— Меня… — Алиса снова отступила назад и вбок, почувствовав позади себя камеры. — Так вы боитесь меня?
Она больше не смотрела на студию, опрокинула голову, вознесла руки к потолку так, что черносмородиновые её волосы рассыпались по плечам волнами, вздымаясь и норовя повиснуть в воздухе, отчего она пригладила их ладонями и вопрошающе потрясла руками, словно сверху к ней могло упасть чудо. Она бормотала что-то про страх снова и снова, шевеля пухлыми иссохшими губами, она слышала и не слышала свой голос одновременно, он словно воспроизводился внутри неё и в то же время эхом раздавался снаружи. Её внутреннее «я» говорило с ней, пытаясь предотвратить крах, но было поздно что-то менять, отступать можно только вперед.
Наконец она набрала воздуха в лёгкие и не робко, как обычно, еле слышно, так, что люди переспрашивают, а иногда и не переспрашивают, оставляя её слова без внимания, а громко и напористо произнесла, почти выкрикнула, выдавливая их себя воздух:
— Вам нужно бояться не меня. Вам нужно боятся их! — Она тыкала пальцем попеременно то в Женю, то в пустоту в сторону выхода, тут же подумав о том, что зря делают так, показывая Женю как подопытного кролика. — Бояться нужно Правителя! Это их главарь, который жаждет убить каждого из вас! Каждого человека…
Никто по-прежнему не смотрел ей в глаза, блондинка и Чёрный плащ переглянулись. Как же ей нужно, чтобы они поверили. Всего лишь вера. Именно вера порождает гениальность. Ей не нужно быть гением, ей нужно только, чтобы в неё поверили, и тогда уже она придумает, как всех спасти. Если бы кто-то подтвердил — другое дело…
— Якоб! Скажи им! — она не просила, она требовала, когда выкрикивала слова, брызжа слюной.
Он плотнее прижался к стене, поджал губы, притянул подбородок к шее. Он ничего не скажет. Трус! Все они трусы, амёбы, другим словом и не назвать.
Она приложила ладонь к животу, вдруг вспомнив, что ничего не ела со вчерашнего вечера, подумала было о бутербродах, когда взглядом наткнулась на ведущего. Только что сияющий на камеры, он сжался, превратился из звезды в серую мышь, сбросив праздничную чешую.
— Вам это не нужно, — он выставил ладонь вперед. — Чего вы хотите?
Его слова звучали прерывисто, она на расстоянии слышала, как ритмично отбивает его сердце такую мелодию, что он не может задать ей простой вопрос, на который она даст простой ответ. Она следила за его взглядом, залаченными волосами, которые прижались к голове и стали казаться неживыми. Он тоже не смотрел, тоже боялся, хотя, в отличие от остальных, осмелился спросить о самом важном, что она могла сказать, ради чего она здесь оказалась.
— Вы же понимаете, что мы прервали эфир?
— Конечно, но они видели моё обращение?
— Да, — он сглотнул, по-прежнему смотря мимо Алисы. — Они всё видели. Поймите, если вы нас не отпустите, будут последствия.
— Отпущу? — она нахмурила брови. — Я? Я вас не держу, я только хотела, чтобы вы узнали…
Руками Алиса держала невидимый ком снега, который с его словами отбросила в сторону. Они думают, что я захватила студию.
— Посмотрите! — Она снова ткнула пальцем в Женю. — Посмотрите через очки, — она трясла дрожащей рукой в воздухе. — Взгляните, ну, давайте же! Наденьте, вы поймёте! Наденьте же!
Он сглотнул и лишь на секунду осмелился взглянуть на возвышавшуюся над его креслом Алису. Его взгляд был переполнен непонятной Алисе надеждой.
— Ладно, — выставил он руку. — Я посмотрю.
Он судорожно поднял очки в воздух и, нелепо отряхаясь, словно кто-то просыпал на него муку, поднялся.
Алиса продолжала напирать на Якоба, покачивая головой, взглядом она приказывала ему сделать что-то, но он лишь пожимал плечами.
Ведущий поднялся, оттянул ворот идеальной рубашки и с опаской водрузил очки на нос, на его лице отпечатался ужас, рот сам собой раскрылся, он театрально рухнул обратно в кресло.
В это время Якоб вскочил, словно выполнил акробатический трюк и в безмолвном гудении студии вразвалочку направился к выходу, сигнализируя Алисе взглядом, что ей тоже пора. Она брезгливо подняла верхнюю губу, такого предательства она не ожидала. Люди стояли с опущенными руками, никто не подавал признаков жизни, все глазели на Каткова, попеременно моргая.
— Если никто не против, то мы пойдём, — наконец заговорил Якоб. — Ты со мной, Лиса Алиса? А я и не знал, что ты командовать умеешь, ишь, телевиденье голосок прорезало.
Все молчали, никто не отзывался, ведущий сглотнул и кивнул, Алиса победно вдохнула спёртый воздух, подалась было к Якобу, но тут же метнулась в сторону Жени, который так же не реагировал ни на что, лишь что-то бормотал.
— Женя, идём! Нам пора уходить!
— Я тут посижу, мне некуда идти.
— Что ты говоришь? Ты должен идти с нами!
— Я больше не буду прятаться, я должен сдаться, — наконец он взглянул на неё осознанно. — Я делаю это ради тебя.
— Ладно-ладно… Но потом… Мы заберём тебя!
Алиса метнулась к камере, на которую надевала очки, подобрала их, почему-то они оказались лежащими на полу. Никто не пытался остановить её, она подбежала к Якобу, и за секунды до того, как раздался вой сирены, они хотели было выскочить в дверь, чтобы улизнуть из-под носа полиции, но тут Катков окликнул их:
— Вас задержат, вы не успеете.
Алиса нахмурилась.
— Что вы предлагаете?
— Сделаем вот что…
Тут Катков наконец заговорил с ней, глядя в глаза, подошёл и нашептал на ухо то, от чего глаза её округлились и наполнились испугом, она кивнула в сторону Якоба.
— Ну, вы даёте, — ухмыльнулся Якоб.
Когда полицейский наряд ввалился в дверь, Алиса с собранными в хвост волосами прижимала к себе папку, а Якоб стоял за камерой, хмуря брови и изображая, что настраивает оборудование.
— Глупая затея, — прошипел Якоб, обнимая камеру.
— Не испорти всё, — сквозь зубы отвечала Алиса.
— Нам сказали, их было трое, а тут только один, — полицейский навис над Катковым.
— Так и было, двоим удалось сбежать, может, они где-то на территории?
Полицейский по рации отдал приказ обыскать территорию.
— Что же, тогда нам придётся поискать их, а ваших сотрудников и вас в том числе мне нужно допросить, можете позвонить домой, сегодня вам придётся задержаться. Только сделаем это уже в участке. А товарищем заинтересовались спецслужбы, так что он не в нашей компетенции, — указал он на Женю.
После того как полицейский отпустил Каткова, ведущий приблизился к Алисе, которая ещё крепче сжала папку.
— Вы слышали?
— Да. Что же нам делать?
— Убирайтесь как можно дальше отсюда и не светитесь на людях. Алиса, спасибо за правду! — яростно шептал он. — Я вам верю, — он заглянул ей в глаза.
— Но как же дядя? Женя? Я не могу его оставить…
— Его допросят. Этого не избежать. Судя по всему, он им многого не расскажет.
Алиса мысленно возразила Каткову, но откуда ему знать, что как раз Женя в курсе всего.
— Уважаемые сотрудники, все направляются в участок для того, чтобы пояснить органам произошедшее.
Под слова Каткова Алиса и Якоб, словно их обдали кипятком, выскочили в дверь. Они бежали так, что ноги переплетались, Алиса то и дело спотыкалась, хватаясь за Якоба, чтобы не распластаться на полу. Они прошмыгнули на улицу через запасной выход и направились прямиком к проходной.
— Но откуда ты… — у Алисы недостало дыхания, чтобы договорить до конца.
— Это ты болтала на камеры, а я изучал план здания, — он тянул её за собой. — Пошевеливаться нам надо. Да бывал я тут у тётки, вот и помню все входы и выходы.
— Ну, да, тётка. — Алиса понимающе кивнула. — А ты можешь, это… — подбирала она слова. — Читать мысли альтьёров, а то Женю они вроде как исключили из общего разума, чата, или как это вы там называете?
— Могу, про меня они не знают и не должны узнать, поняла? — В его взгляде сквозила опасность, она ощутила, как по её коже пробежал холодок.
— А Женю, Женю можешь читать?
— Нам надо показать рабочие пропуска, Катков дал, — он сунул ей заламинированную карточку.
Они непринуждённо, с тенью улыбки показали охраннику карточки, Якоб поправил кепку, одолженную у Чёрного плаща, Алиса боковым зрением увидела, как охранник кивнул, и они как можно медленнее вышли за ворота. Отойдя метров на пятьдесят, оглянулись, дабы убедиться, что их никто не преследует, огненной лисой бросились к жилому кварталу.
Глава 8. Западня
Затяжной нотой церковных перезвонов в Алисиной голове раздался протяжный гулкий звук, переходящий в вопль, нарастающий по мере того, как она приходила в сознание. Он сплетался с уличным скрипом, чьими-то голосами и курлыканьем голубей, которые по ощущениям находились так близко, что стоит бросить угощение в ноги, как они тут же слетятся, облепят тебя и не отступят, пока не склюют всё до крохи. Она не осмеливалась открыть глаза, отёкшие веки слиплись и отказались её слушаться. Алиса ощупала лицо, осторожно отодвинула липкие пряди волос, потёрла заплаканные глаза, но, открыв их, разглядела сквозь молочную пелену только очертания советской стенки.
Всё тело ломило, словно вчера на неё обрушились полицейские дубинки, всю ночь ей снилась погоня, в которой полицейские, ворвавшиеся в студию, гнались за ними с охотничьими псами, разъярёнными и беспощадными, ведомыми только одной целью — загнать добычу в западню, перекрыть все пути отхода, не дать шанса на спасение. Они гнались за ней и за Женей, Алиса кричала, имена вырывались резкими выдохами, она пыталась рассмотреть сквозь деревья Якоба, но не находила его, останавливаться было нельзя. Во сне она выбежала на поляну, посреди которой в объятиях душистого облака цветов на примятой борьбой траве лежало женское тело, истерзанное, покрытое следами собачьих зубов, рваными ранами и кровоподтёками. Она застыла: несмотря на то что оторвалась, погоня продолжалась, возгласы полицейских, Каткова, сумасшедших надвигались. Алиса застыла над обагрённым телом, она не видела лица, но уже поняла, кто лежал перед ней: смелая приталенная одежда, красные волосы, несгибаемая самооценка — даже неживой Лёля узнавалась сразу. Чтобы убедиться, что это подруга, ведь только так можно разрешить себе не оправдывать альтьёров, дать ещё один повод для крайних мер, которые она приберегла напоследок, разрешить себе встать на отчаянный путь мести, она должна взглянуть, нужно лишь мгновение, чтобы убедиться, удостовериться, что перед ней распласталась Лёля. Сзади уже слышался лязг зубов и отчаянное рычание псов, ступавших по Алисиным следам, лай, больше походивший на истошный крик улетающих на юг гусей.
Мышцы ног напряглись от того, что Алиса присела, протягивая руку к замершему женскому плечу под звук надвигающейся собачьей своры, вопли убийц, безжалостных, беспощадных, бессовестно растерзавших самого дорогого для неё человека. Уже сейчас Алиса готова обернуться и броситься им навстречу, вцепиться в глотку каждому, чтобы доказать, что правда на её стороне, чтобы отомстить за несправедливое убийство, коварную подлость. Тянущаяся рука дрожала на весу, ещё секунда, и она коснётся Лёли. Изуродовали ли они её лицо? Истерзали ли так, что красота её застыла в Алисиной памяти? Или пощадили этот прекрасный, полный жизни и отчаянья образ, который Алиса боготворила всю свою жизнь? Сейчас или никогда. От нахлынувшего отчаяния она зажмурилась и дёрнула за плечо. Когда она открыла глаза, то отпрянула, наткнувшись на настигшего её пса, но то, что она увидела, оказалось страшнее разъярённого зверя, который предвкушал, как сомкнёт зубы. Алиса увидела на земле себя. Это не Лёля лежала на траве. Это была Алиса.
Из сна её выдернул нарастающий звук звонка в дверь. Она не могла отмахнуться от увиденного: она в грязно-зелёных разводах от травы и земли, с красными волосами и лицом, её лицом, тем лицом, которое каждый день она видела в зеркале, когда умывалась, проходилась щёточкой по ресницам, как научила мама, их даже необязательно красить, они и так достаточно густые, длинные, чёрные, но вот расчесать следовало, она распласталась на земле. Где же тогда Лёля? Приснится же такое. Понемногу она согласилась, что увиденное — всего лишь никудышний сон, что и Лёля, и она живы, только вот Лёля всё ещё находится у альтьёров.
Звонок в дверь из ненавязчивого глухого отзвука превращался в нечто негодующее, словно тот, кто звонил, терял терпение. Алиса с трудом поднялась на кровати, села, опустила ноги, к удивлению, не обнаружила домашних тапок, наверное, запнула их под кровать, и коврика не нащупала, лишь холодный, в крупинках, пол, в голове мелькнуло, что нужно прибраться. Когда она огляделась, она с ужасом обнаружила, что находится в чужой квартире, на полке с книгами она сразу приметила фотографию Якоба в обнимку с женщиной лет пятидесяти, с короткой стрижкой и такой же широкой, как у Якоба, улыбкой. Это квартира его тёти. Якоба нигде не видно. Алиса оглянулась на вновь заигравший настырной мелодией дверной звонок. Может быть, это он вернулся? У него должны быть ключи. Если бы он кого-то привёл, то тоже открыл бы дверь сам. Лучше не открывать. Вдруг это альтьёры?
Пелена сна испарилась, пропали и поле, и лесная чаща, по которой она удирала от погони, собачий лай больше не раздавался, оттого звонок в дверь доносился до её слуха ещё отчётливее. Ей показалось, что она слышит шёпот из коридора. Пробуя ноги на прочность после длительного лежания в кровати, она как можно бесшумнее поднялась на цыпочки, чтобы не спугнуть незваных гостей, невесомо переместилась к двери, опираясь кончиками пальцев на стену, а затем, обхватив дверной косяк, высунула голову в коридор под раздавшуюся с новой силой трель звонка.
Раз за разом звенела мелодия, кто-то безустанно выжимал кнопку, вслед разрывающему слух звуку сыпались удары. Чья-то небольшая, возможно, женская ручка колотила в дверь, напоминая Алисе птичий клюв, стучащий о древесный ствол. Аккуратная череда ударов перебивала птичью трель, соперничая с ней, на неё накладывался глухой, но упорный звук. Снова звонок и снова удары, маленький кулачок сжимался и чётко отбивал три удара: тут-тук-тук, а после добавлял тук-тук, настукивал знакомую мелодию, она, вертевшаяся на языке, отделившаяся от слов, казалось, вот-вот слетит с губ. Алиса прокручивала её снова и снова, пока продвигалась по стене прямо к источнику звука. Стремясь навстречу опасности, она думала, что это может быть не альтьёр, а Женя или даже Лёля, ужасную кончину которой она только что видела и оплакивала во сне.
По спине пробежали мурашки, кто-то незримый обнял её с мороза. Она содрогнулась от вновь раздавшегося стука, только теперь не женского, аккуратного, а грубого мужского, с примесью гнусавого голоса. Она не поняла, что тот сказал, слова смазались, как небрежный след кисти на холсте. Звонок смолк. Больше никто не нажимал на кнопку, на мгновение Алиса подумала, что это конец, гости смирились с тем, что дома никого нет, и убрались с порога чужой квартиры. Она вслушивалась в собственное дыхание, перебиваемое тиканьем старых часов с кукушкой, которые она приметила на кухне, но агнец ещё не танцевал. Дверной металл хрустнул под силой удара, отозвался женским стоном, гость с силой забарабанил в дверь. Женский голосок, тонкий и надрывистый, жалеючи, причитал, пытаясь остановить напарника, но удар за ударом обрушивались на дверное полотно. Алиса задышала часто, прикрыла рот ладонью, провела кончиком языка по солёным губам, её сердце колотилось, как у только что появившего на свет козлёнка. «Только бы выдержала дверь», — с этой мыслью она прижалась к шероховатой поверхности стены и стекла, словно капля молока по графину, к запаянному пылью деревянному плинтусу, упершись в него кончиками пальцев. Её тело продолжало дрожать под грохот расшатывающейся двери, кто-то снаружи снова и снова заносил огромную, как ей казалось, руку над домиком из соломы. Он стучал не костяшками, как женщина, что подвывала раскатистым ударам, а тыльной стороной предплечья, обрушивая удар за ударом, которые грохотом стояли в коридоре, вгоняя в омут страха зажмурившуюся Алису.
Она, словно загнанный пёс, валилась с ног, часто дыша и то и дело сжимая голову, казалось, что звуки раздаются не где-то там, а в её голове. Открыть, и всё прекратится. Нет, она не дастся этим страшным людям или нелюдям, она запуталась, пытаясь понять, кто пытается достать её. Пока она, мотая головой, пряталась от собственного слуха, перед глазами всплыл вчерашний вечер.
Не смыкающее глаз солнце опрокидывало тени бредущей дворами пары. Нет, они не держались за руки, как влюбленные, они только жались друг к другу, не касаясь и не смотря, две заблудшие души, отчаянно чувствовавшие необходимость опереться на кого-то. Или ей только казалось? Она дрожала от пережитого, возможность открыться, рассказать правду оказалась не такой и сложной, как ей виделось, а очень даже простой, ты делаешь то же самое, когда разговариваешь, а здесь тебя просто слышат больше людей. И всё же на студии было невыносимо страшно говорить. Она дрожала и заставляла себя держать стакан как можно крепче, пыталась оставить пальцы недвижимыми, но они не слушались и, словно паучьи лапки, перебирали всё, что попадалось на их пути, будь то стакан, ручка или полосатое кольцо, подаренное мамой. Он не улыбался, как обычно, брёл молча, то и дело переводя на неё угрюмый взгляд, даже когда хмурился, он казался красивым. Она старалась отмахнуться от его безмолвного недовольства, которое витало в окружавшем их охладевшем воздухе и следовало за ними меж скачущих, прыгающих, лазающих во дворах детей.
Когда они бежали, гонимые жаром студии и прибывшего полицейского наряда, ей хотелось столько всего рассказать, обговорить с Якобом мысли, чувства, которые она испытала в момент, когда оказалась под вниманием камер, обсудить жертву Жени, нелепую и несвоевременную, но, как только они сбавили темп, как только огни ворот телецентра скрылись из вида среди малоэтажной застройки, Алиса ощутила нечто другое. Она вдруг поняла, что у неё внутри пустота, все переживания куда-то исчезли. Она брела в полном беспамятстве и равнодушии, прижималась к Якобу, на синем свитере которого розоватое солнце вырисовывало ветви деревьев, антенны домов и безликое одиночество победы. Они шли между низких, утопающих в кустах домов по поломанному местами асфальту прямо до девятиэтажек, которые выстелили их путь обратно в сердце города.
Они брели и брели, и она не понимала, куда они идут, в какой стороне дом, она полностью доверилась Якобу. Ещё час назад она думала, что он предатель, что всё спланировал заранее, чтобы подставить её и Женю, а теперь подозрения рассеялись. Она не могла ничего сказать, погружённая в атмосферу студии, Алиса не противилась тому, что её воображение снова и снова проворачивало произошедшее. То, чего она хотела, случилось, с другой стороны, она противилась произошедшему, Алиса не могла согласиться сама с собой, её фразы казались недостаточно весомыми, взгляд недостаточно убедительным, мимика, жесты, поза — всё могло быть куда лучше, чем на самом деле. Якоб солидарно хранил тишину, как и проезжающие мимо машины, случайные люди, всё вокруг оказалось покрыто одеялом безмолвия, словно кто-то поставил видео на беззвучный.
— Тебя будут искать, — наконец он оборвал канат молчания, хмуро заметив: — Ты хоть понимаешь, что мы провернули?
— Да, — прыснула она горечью, обведя взглядом проплывающую мимо детскую площадку. — Мы потеряли Женю!
— Ладно, как скажешь, мы мудаки, — наконец ухмыльнулся он. — Но разве не этого он хотел?
— Я… — резко повернулась она к Якобу, намеренно разглядывая верхушки деревьев так, что ресницы веером взмыли вверх. — Я не должна была бросать его! Мы должны были сделать это вместе. А он молчал. Я не понимаю, почему?
— Потому что он псих! — Голова Якоба дернулась к плечу. — Чего ты ждала? Мы все тут психи. Ничего хорошего от психа не жди. Разве не так вы, люди, думаете?
— Что? — На мгновение она замерла, раскинув руки так, что ощутила касания ветра на предплечьях. — Что ты такое говоришь? Кто вы? Ты считаешь, что я так думаю?
— Да, что слышала. Ты же нормальная, тебе не понять, — бормотал он себе под нос. — Он псих, если бы говорил он, то ему бы никто не поверил! Ты что, не понимаешь? Мы для них как животные. Хуже собаки. Если собака — это друг человека, то псих — страх человека. Если бы говорил Женя, у нас не было бы шансов.
— Я ничего такого не имела в виду.
Она прикрыла глаза, внутри что-то скрутило, словно выжимали полотенце. Его слова, как неожиданно отвешенная пощёчина, просвистевшая в собиравшейся вечерней дымке, хлестким ударом обрушились на нежную Алисину щёку.
— Потому что это правда! — выплюнул он.
Слова вылетали сквозь стиснутые зубы, челюсть его не двигалась, только желваки ходили по лицу. Он казался громоздким советским шкафом, который Алиса ни за что не сдвинула бы с места. Она содрогнулась от его прямого взгляда. Он походил на бойца, беспощадного убийцу, но не на психа. Они снова двинулись вперёд, между ними повисло терпкое густое молчание. Затаить друг на друга обиду — так по-детски. Как жаль, что нельзя прочитать его мысли, вот бы получить способности, как у альтьёров.
Алиса поджала губы, засмотревшись на выходящих из «Магнита», что-то бурно обсуждавших парней, и подумала, что глупо надеяться, что их дружба продлится долго.
— Мы отличная команда. Были.
Она выжидающе смотрела на него. Якоб встал как вкопанный, скрестил руки на груди и произнёс задумчиво:
— Слушай, а может, и да.
— Нет, я точно знаю, это правда, всё, что мы пережили, всё, что сделали, телевиденье — это не зря. Мы спасём людей, представь только, всю планету спасём!
Алиса говорила, а залитый жёлтым светом дом в это время трепыхался в такт её словам. Фигура Якоба двигалась в унисон с её фигурой, вторила движениям, ритму. Алиса говорила что-то ещё, что-то про важность их задания, единственного, которое они не провалили, а выполнили с достоинством, что-то про Правителя, и всё поплыло.
Сейчас, утром, она никак не могла прокрутить это в голове, только обрывки фраз, рассыпавшихся ворохом недослов, недосказанности, непонятости друг друга. Она помнила, как близко подошла к тому, чтобы развернуться и, взмахнув густотой волос цвета ночи, разозлившись и нахохлившись, как воробей возле осенней лужи, убежать от Якоба. Но, как ни жмурилась, как ни тёрла виски, она не могла вспомнить, что произошло дальше. Её мысли спугнул скрип цепи настенных часов. Она подскочила на со свистом открывшуюся дверь кукушкиного домика, видимо, из неё вылетела птица, Алиса не видела её, только слышала, как та второпях прокуковала одиннадцать раз.
Когда резкая кукушкина песнь перестала кромсать воздух, Алиса оглядела пыльную прихожую с металлической полкой для обуви, навешанными на крючки шляпами и старыми пальто и вдруг осознала, что стук в дверь прекратился, в квартире раздавался только приглушённый ход маятника. Алиса представила, как птица посмеивается над ней в своём домике с треугольной крышей и думает, как хорошо она разогнала Алисины мысли и спугнула непрошеных гостей. В страхе снова услышать стук Алиса, почти не дыша, ступала на ватных ногах к двери и хмурила лоб в попытках вспомнить, что же произошло дальше. Ничего, память оборвалась, она видела только надувшиеся губы Якоба и его вздёрнутый волевой подбородок.
Она сделала ещё один робкий шаг, пол под ногой скрипнул, она затаила дыхание, но было поздно. Незнакомец за дверью вскочил и начал колотить не так, как прежде, а с новой силой, она застыла, не смея отпрянуть назад, ощущая, как содрогается её тело.
— Алиса, — раздался учтивый женский голос. — Открывай. Мы знаем, что ты тут.
Голос не соответствовал усердию, с которым колотились в дверь. Алиса ничего не смела ответить, но и прятаться было уже глупо, рано или поздно дверь не выдержит, и тогда незнакомцы возьмут штурмом её крепость.
— Да, я тут, — пошла она на попятную. — Что вам нужно?
— Открывай! Кому говорю? Мы всё равно войдём! Открывай, Алиса! — выкрикивал мужчина.
— Кто вы? Что вам нужно?
Кричала она и отгораживалась, выставив вперед ладони. Казалось, что они так близко, что она чувствует их дыхание. Мужчина и женщина пришли забрать её и передать альтьёрам.
— Мы хотим тебе помочь, — хитрила женщина. — Нас прислал Якоб.
— Якоб? Что вы говорите? Но зачем он послал вас? Почему он не пришёл сам?
Её голос срывался. Вот ещё, поверит, что это Якоб.
— Дело в том, что он попал в больницу, сломал ногу. Открой дверь. Мы просто отвезём тебя к нему, и вы поговорите. Он сказал, что у вас есть важное дело.
Алисин пульс будоражил вены. Она жмурилась в попытках вспомнить, что же произошло вчерашним вечером дальше, но ничего не видела. Пустота. Черная бездна безмолвия. Ни Якоба, ни альтьёров, никого. Ни звука, ни света, всё куда-то делось. Память отказывалась выдавать то, что произошло. Почему? Чего хотят эти люди? Лгут? Они её обманывают. Это альтьёры подослали их. А если это Якоб? Если она откроет им дверь, станет ясно. Полицию вызывать нельзя, сразу поймут, что она находится не в своей квартире. Что же делать?
— Лейтенант полиции Хлыстов, гражданка Асташева, откройте дверь.
Полиция? Почему тут полиция? Если полиция знает, где я, то это точно Якоб им сообщил.
— Да, — застыла она, взявшись за ручку. — Подождите секунду.
Тело обмякло, мгновения тянулись, она увидела пылинки в воздухе, дверной замок крутился не в ту сторону, оставалось только попробовать в обратную. Она вертела его ручку, согревая деталь своим дыханием, в голове повторялось «спасём, спасём», его голос, смех Лёли, безжизненные глаза Жени. Позвонить? Нет телефона. Куда пропал телефон?
Алиса схватилась за голову, тут же стала ощупывать себя, окинула взглядом прихожую в поисках сумки.
— Я не могу открыть, сейчас.
Она навалилась на дверь, замок поддался, Алиса вылетела ничком, уперевшись в медбрата, облачённого в белую рубаху, он подхватил её под локоть, она вздохнула от неожиданности и уставилась на его волосатые руки.
— Куда так спешить?
— Здравствуйте. Я не слышала звонка. Где Якоб?
— Здравствуй, Алиса, — виновато заговорила миловидная женщина-пончик с кульком на голове. — Мы его друзья.
Отворяя дверь шире, Алиса увидела за спиной женщины второго широкоплечего мужчину в медицинской форме и двух полицейских, стоящих за ним.
— Он попросил помочь тебе. Сказал, что оставил тебя здесь. Поехали с нами, мы отвезём тебя к нему.
— Ну, как же? Конечно, — хмыкнула она. — Думаете, я поверю? Зачем тут полиция?
— Ты знаешь зачем. Вы выкрали из интерната твоего дядю, — голос женщины казался подозрительно спокойным. — Тебе нужно дать пояснения.
— Да, и где же Женя? — Врач непонимающе потрясла скрученными в гульку светло-русыми волосами. — Мой дядя. Где он?
— А, твой дядя? Он доставлен в медицинское учреждение, как только ему станет лучше, его переведут обратно в интернат. Не волнуйтесь, с ним всё хорошо.
— Но вы не понимаете, там альтьёры, они его убьют! — не сдержалась она и перешла на крик, женщина-врач и высокий мужчина в белом костюме переглянулись. — Нам с Якобом нужно его забрать, это и есть наше срочное дело. Вы разве не смотрели вчера моё выступление? — Она вопросительно уставилась на них. — По телевизору. Я рассказала об угрозе.
— А, выступление? Да, конечно, мы все смотрели. Хорошо-хорошо, я поняла, поэтому нам и нужно как можно быстрее доставить тебя к Якобу.
— Почему вас так много? — Алиса перебирала в голове возможности улизнуть от них, выведав, где находится Якоб. — И в какой же он больнице?
— Мы были на вызове, а полиция узнала, что Якоб ищет тебя. Нам по пути, мы отвезём тебя к нему.
— Ладно, — она притворно сощурила глаза. — Мне нужно поискать телефон, не могу найти его.
Она повернулась, чтобы пойти обратно в спальню, но врач окликнула её:
— Твой телефон у Якоба. Он сказал, что брал его позвонить.
— Тогда поищу сумку, — Алиса натужно улыбнулась.
Когда она развернулась с грациозностью фигуристки на льду, взмахнув рукавом вчерашней шифоновой блузы, мужчина с волосатыми руками схватил её запястье, и женщина тут же оказалась так близко, что Алиса почувствовала тепло её рук. Что-то острое вонзилось в плечо. Она хотела повернуться, сбить с себя то, что кололо её, но её победил блеск глаз женщины. Сжимающие руки в перчатках, торчащий из плеча укол завертелись, ноги её подкосились. Алиса выдыхала скопившийся в лёгких воздух и не могла вдохнуть новый. Её обманули. Это альтьёры.
— Теперь всё будет хорошо. Тихо-тихо, — приговаривала женщина.
Алиса хотела закричать, высказать, что у них не получится её скрутить, забрать, уничтожить, что она не сдастся, но голос пропал, её резко повернули, грубо дернули за запястья, она растворилась в тиканье часов.
Когда Алиса открыла глаза, она увидела перед собой осыпающийся белым пеплом потолок, бледно-зелёные стены с облупившейся местами краской. Она лежала, распластавшись на шершавых, как ей показалось, простынях, и слушала собственное дыхание, когда поняла, что в комнате есть кто-то ещё. Она не без труда повернула голову и расплылась в улыбке.
— Это ты…
Девушка, стоявшая перед ней в джинсах и белой футболке, смотрела в окно, она обернулась на голос, опустила руку, которую до этого момента держала на весу.
— А кого ты ожидала увидеть? Дружка своего, который уговорил меня бросить? Нет, Лиса, я живучая, вот видиш-ш-шь, поджидаю, пока ты очнеш-ш-шься.
Алиса не могла рассмотреть Лёлино лицо, но она видела красные волосы, по которым определила подругу.
— Что случилось? Где мы?
— В психиатрической больнице, — привычная насмешка в её голосе, как же Алиса по ней скучала. — Тебя забрали альтьёры. Они и меня тут держат.
— Тебя пытали? — перебила её Алиса, пытаясь подняться.
— Нет, я не нужна им без тебя.
Алиса взглянула на запястья, они оказались привязанными к кровати.
— Какого чёрта? — На лбу выступили капли пота.
— Они тебя боятся, — Лёля подошла ближе. — Но я тебя отвяжу, не волнуйся. Нам нужно бежать, вот только дверь заперта.
— Что же это такое? — Алиса пыталась выпутаться из сковавших её руки верёвок.
— Да не рыпайся ты! Я же сказала, что развяжу, — шипела Лёля.
— Мне столько нужно рассказать!
— Тише, кто-то идёт! — Лёля отпрянула от кровати.
Замочная скважина заскрипела, Алиса насупилась, в треугольнике её бровей образовалась продольная складка. Сейчас зайдёт Правитель, и она посмеётся над ним, ведь совсем скоро ему не будет житья от людей, которые услышали её.
В двери за удаляющимися ногами в холодно-белых брюках возникла женская фигура с привычной объёмной шапочкой. Алиса разинула рот.
— Мама?
— Милая, как такое могло произойти? Прости меня, прости!
Мама бросилась к кровати, заливалась слезами, Алиса не видела её глаз оттого, что её веки набухли, словно весенние почки, что совсем скоро прорвутся на свет бархатными листочками. Алиса смотрела на неё и не понимала, что произошло, что мама имеет в виду. Женю? Её? Альтьёров? О чём она так сожалеет? И где она была всё это время, — вот главный вопрос. Но сейчас всё это неважно, ведь самое главное не то, что мама пришла, что она поможет ей и Лёле выбраться, а то, что с Лёлей всё нормально, что она жива. Алиса всё ещё не верила, что Лёля тут. Да, пусть они в западне, но они вместе. Когда рядом родное плечо, все тягости нипочём.
— На кого ты смотришь, я не пойму?
Мама наконец посмотрела на Алису, в её взгляде чудилось неладное. От мамы веяло тревогой, страхом. Алиса снова взглянула на растянувшуюся в улыбке Лёлю, плен Правителя её совсем не помял, разве что ей не мешало бы сходить в душ.
— На Лёлю, на кого же ещё? — ответила она преспокойно.
— Милая… — всхлипывала мама.
— Что мне вкололи? Ты знаешь?
— Я, пожалуй, пойду, — подруга перебила Алису. — Вы тут пообщайтесь. Меня, кажется, не рады видеть! — Она вскинула руку вверх, закрутив воображаемый вихрь.
— Но куда ты? Там же они! — Алиса приподнялась на локтях, но Лёля не остановилась и выскользнула в дверь.
— Кто они? — застыла мама. — Я никуда не ухожу, — её ладонь накрыла Алисину.
— Да не ты! — выдернула она руку. — Лёля уходит! Там же опасно!
— Алиса, детка, Лёли… — мама проглотила срывающиеся с губ слова. — Лёля ненастоящая. Её не существует. Это твоё воображение. Так мы с папой себя успокаивали.
Комнату наполнило молчание. Алиса уставилась на женщину, сидевшую перед ней и так нагло пользующуюся её положением. Ей хотелось почувствовать ненависть, но все чувства разом пропали, куда-то делись. Алиса сжала кулаки и настырно стала подниматься, чтобы доказать матери, что она права, догнать Лёлю и показать её, верёвки впивались в худые запястья, казалось, они сотрут мотыльковую кожу.
— Что ты говоришь? Что за бред ты несешь?
— Милая, мы не хотели расстраивать тебя, так не должно было случиться. Этого не произошло бы, если бы ты не уехала из дома.
Алиса почувствовала, как руки слабеют, и, не ощущая опоры, рухнула на перьевую подушку.
— Лёля моя подруга! Как ты смеешь говорить, что её нет?!
Алиса брызгала слюной, рот вязало, как от крыжовника, губы не слушались, челюсть онемела, словно она сходила на приём к стоматологу, а теперь ждёт, когда анестезия отпустит.
— Мы берегли тебя, мы старались сгладить твоё состояние, но всё вышло из-под контроля. Я так виновата. Я злилась на тебя, я устала следить за каждым твоим шагом. Мне невыносимо было отдавать тебя в интернат, как Женю, — ручьями слёзы катились по маминым щекам. Надрывисто она добавила: — Поэтому я всё скрывала. Лёли нет, её никогда не было.
— Но как такое может быть? — хватала Алиса воздух.
— Ты больна, милая.
Мамино морщинистое лицо, скованное гордостью и ложным величием, обычно отдающее стальным холодом, вдруг стало жалким, никчёмным. Алиса поморщилась. Неужели это и правда её мать? Это другая женщина, альтьёры могли её подменить, чтобы запутать Алису. Да, точно, они что-то сделали с мамой. Подменили её сознание.
— Я понимаю, — от догадки Алиса открыла рот. — А папа скажет то же самое?
— Милая, — мама напрягла брови так, что одна их них уползла вверх, а вторая нависла над опухшим веком. — Пора тебе и об этом узнать. Папа. М-м-м… Как бы тебе сказать, — она посмотрела в сторону. — Папы нет с нами уже пять лет, — её голос затих. — Мне было так страшно, ведь я не знала, что происходит в твоей голове, мы боролись, как могли.
Мама разрыдалась, опустившись к Алисе на кровать, уткнувшись в скованное лекарством Алисино тело, и задрожала то ли от жалости к себе, то ли к Алисе, то и другое было невыносимо. Бред, фальшь, вранье. Это всё альтьёры! Правитель взял вверх. Нужно было убить его! Они убили отца, чтобы её запугать. Это они. Точно.
— Папа?! Ты серьёзно? Очнись, мам! Это они на тебя повлияли! На самом деле всё не так! Они где-то держат папу! Нужно найти его как можно быстрее, давай подумай, где ты видела его в последний раз? — тараторила Алиса в потолок, и с каждым словом мама с новой силой прижималась к телу дочери. — Ладно, Лёля, но отец. Да я же с ним до отъезда ходила в кафе! И в гостиной с ним сидела. Ты, если совсем поехала из-за альтьёров, то я тебе покажу. Нужно, нужно взять у Якоба очки и посмотреть через них на сумасшедших, и тогда ты поймёшь, ты узнаешь их настоящий вид, а не то, что тебе кажется. И так же с папой, они управляют твоими мыслями! Правитель влез тебе в мозг! Давай найдём Женю, Якоба, мы покажем тебе правду!
Мама поднялась, утирая нос, то и дело шмыгая.
— Хорошо, — неожиданно она пошла на попятную. — Мы найдём их. Только я не знаю никакого Якоба. И ты потрудись объяснить, как ты сумела выкрасть дядю из интерната? Чем ты думала? Он очень болен. Когда его нашли, он был совсем плох без лекарств. Это был безрассудный поступок, Алиса. Обещай, что будешь вести себя хорошо, ладно?
— Мама, когда мы поедем домой?
— Мы… — протянула она. — Как бы тебе сказать? Я поеду в твоё общежитие, разберусь с хозяйкой, отдам ключи ей. А ты останешься здесь на некоторое время. Доктор считает, что тебе нужна помощь.
— Мама! Не делай этого! Правитель убьёт меня! Он теперь знает, он понял, что я хочу сделать…
— А ты не делай! — резко вставила мама, вернув на лицо сталь. — Я устала, и, в конце концов, ты должна пройти курс, чтобы… — она перебирала пальцами, подбирая подходящее слово. — Стабилизироваться. Обещай вести себя хорошо. Я навещу тебя, когда разрешат. Пойду заполню бумаги, я зайду перед уходом.
— Какая же ты глупая! Они промыли тебе мозг! Что происходит? Не уходи, мама! Останься! Не уходи, не уходи, не уходи!
Алиса задыхалась, слёзы затекали в волосы, оставляя после себя холодную дорожку. Она ничего не видела, только почувствовала, как мама попятилась к выходу. Её шаркающие шаги смешались с Алисиными вдохами и оброненным «прости».
Дверь хлопнула, снова заскрежетал ключ, скребя по Алисиному сердцу, она всхлипывала беззвучно, пока снова не провалилась в беспамятство.
На этот раз Алиса очнулась от того, что кто-то провёл по её руке сухим пальцем.
— Так-так-так, что тут у нас?
Она шевелила онемевшим языком, когда увидела, что позади говорившего человека стояла, словно в строю по стойке «смирно», целомудренно держа в руках поднос из голубого пластика, медсестра с розовыми косыми полосками на штанах. На ней была надета шапочка, которая делала её лицо более широким, а нос ещё объемнее, чем есть на самом деле.
Алиса перевела взгляд на говорившего мужчину, и её взгляд наполнился ужасом.
— Я всегда детям говорю, не нужно совать нос в чужие дела, — говорил он сгущённым голосом. — Нужно признать, я тебя недооценил. Ты оказалась куда более ценным фруктом. Согласись, работа уборщицы тебе не по статусу.
Алиса сглотнула, не имеющий лица диктор продолжал говорить. Она видела только нависшее над округлой металлической спинкой койки грузное тело Правителя, блестевшее лысиной, словно появившаяся из ниоткуда, застывшая над озёрной гладью косматая грозовая туча с прорехами молний. От него веяло холодом и предвкушением надвигающейся бури. Она прикрыла глаза, тут же возник знакомый, обдающий теплом пляж, вдалеке мелькают люди, много людей, они снуют, меняются местами. Алиса не разглядит их лица, ей остаётся наблюдать за силуэтами, фигурками, словно игрушечные, они вглядываются в глубь разлившейся темной рябью воды, задирают головы в попытке предугадать, как скоро до них доберётся гроза. На песчаном пригорке Алиса возвышается над ними и над водяной кромкой, она настолько большая, что всё видит, ей не нужно метаться из стороны в сторону, она уже оценила пестрящий вспышками горизонт и потёкшие на нём краски неба в шквале густого объёмного дождя.
Буря неминуема, но Алиса всматривается в бурлящую воду с замиранием сердца и потаённым желанием провести бурю мимо берега, мирно прибившихся к песчаной косе лодок и разбитых лагерей. Она знает, что этому не бывать, но до последней секунды выдержанного зноя следит за вот-вот разорвущимся в клочья чёрным небом. Шквальный ветер набегает на берег молниеносно, те, кто не собрал вещи, без сожаления бросают их на милость стихии и прыгают в машины, другие пытаются собрать пожитки, укрыться в палатках, которые ветер рвёт на куски, одна из них не выдерживает и, в отсутствие должного веса, подлетает в воздух, стопорится в ветвях мясистой сосны. Алисе кажется, что беспощадный ветер, опрокидывающий котелок, стул и бог знает что ещё, подхватит и её, она дрожит и жмётся к стволу, беглым взглядом ища родных, сердце почти не стучит, слышен только гул ветра, ещё несколько мгновений, и их лагерь окажется в эпицентре. Только что пестрящий на горизонте дождь, словно по щелчку, включается и над ними, она проглатывает струящуюся с неба воду, холодная, беспощадная и щедрая, она пробивает насквозь, несмотря на ветви над головой, сносимые неминуемыми порывами. Она здесь, она пришла, буря в самом разгаре, сочная молния безмолвно, под шум рвущихся волн, слепит глаза, и Алиса дрожит от страха перед страшной обнажённой красотой самородного изъяна природы. Молнии хлещут одна за другой между раскатистым басом сломавшегося неба, кажется, это не закончится.
Из бури Алису вырывает Правитель.
— Я всегда с детьми весьма строг, но с тобой не хватит никаких строгостей. Ты зашла далеко. Очень далеко. Как же тебе объяснить, да ты и сама знаешь, что почти дошла до грани. Я бы мог тебя уничтожить, обкалывать транквилизаторами до конца твоих дней или придумать что-то ещё, — прищурился он, приподняв правую бровь и смешно скорчив лицо. — Но, я должен признать, ты слишком умна, слишком хороша для этого. Ты подойдёшь мне в роли бойца.
— Что? — сглотнула Алиса. — Какого бойца? Где мой дядя? Якоб? Лёля?
— Детям я говорю, что мы созданы для высшей цели, что наша задача очистить планету, и мы, я предвижу это, выполним все планы по зачистке. Мне нужны такие люди, как ты, в качестве орудия. Подумать только, что ты смогла натворить только по просьбе твоего безумного дяди. Сейчас придёт руководитель больницы, мы называем её лечебницей, сюда попадают все мои будущие соратники. Вместе мы сможем многое.
— Руководитель? А вы тогда кто? — морщилась Алиса.
— Ну, деточка, — рассмеялся он. — Я же не могу руководить всем на свете да к тому же притворяться психом. — Он задумался. — Задай любой вопрос, я отвечу, ты это заслужила.
— Как я оказалась в квартире Якоба?
— А, какая прелестная девочка, небось, ты влюбилась в лучшего моего бойца. Как же это мило, что ты думала, что ради тебя и твоего безумного дяди он может предать такого влиятельного Правителя, как я. К твоему огорчению, Якоб ударил тебя по голове, и ты отключилась, он отвёз тебя на такси домой, всё, что нам оставалось, это дождаться твоего пробуждения.
— Я не верю тебе! Я убью, убью тебя! Зачем тогда он организовал встречу в эфире?
— Бедная девочка, это часть куда большего плана. И ты стала винтиком его механизма, — посмеивался он. — Все люди, которые восстанут против меня, будут уничтожены. Я всегда говорю детям, что нужно быть покладистыми. Не расстраивайся, грусть — это только эмоция, её нужно пережить.
— Тебя уволят, тебе больше никто не поверит, ты не сможешь управлять интернатом, не быть тебе больше директором! — Слова сыпались из Алисы.
— Милая моя, я не директор, я только управляю им.
Раздался стук в дверь.
— Да-да, входите, мы вас заждались!
— Здрасьте, Фёдор Анатольевич! — врач отвесил Правителю полупоклон.
— Бросьте эти формальности, Павел! — нахмурился Правитель. — Осмотрите нашу новенькую, — провёл он рукой вдоль тела Алисы.
— Но она же ещё… — Седоватый доктор вытаращил глаза поверх очков.
— Ну, это дело времени. Я всегда детям говорю, что нечего спешить завтра, а то вчера поздно будет.
— Здравствуйте, уважаемая Алиса, вы располагайтесь у нас, привыкайте, — махнул он, глянув на связанные запястья. — Это ничего, это временно. Приносим вам извинения, что сразу не распознали вас. Это стало ясно, когда вы второпях убегали и кричали про какую-то Лёлю. Будем рады, что вы погостите. Но теперь, когда вы пробудились, пусть вы это ещё и не приняли, мы будем рады работать с вами. Так сказать, с вступлением в наш коллектив.
— Отпустите меня! — истошно завопила Алиса. — Мне нужно увидеть Якоба.
— Якоб и привёл вас сюда. Милая, вы относитесь к высшей расе, и как только вы это примете, вы сможете беспрекословно общаться, с кем захотите. Вам будет никто не указ, ну, конечно, помимо Фёдора Анатольевича, — лебезил доктор.
— Я не сумасшедшая! Мне нечего тут делать. — Алису душили слёзы, значит, Якоб всё же предал их.
— Мы согласны с вами, вы самая что ни на есть умная и здравомыслящая, иначе не смогли бы провернуть этот трюк с эфиром, хорошо, что мы сумели опередить полицию и выманить вас у них. Пробуждение — это важный этап в жизни альтьёра, скоро вы в этом убедитесь.
— Нет, не надо, пожалуйста! Только не это!
— Мы сообщили вашей матери диагноз: параноидная шизофрения, верно, Фёдор Анатольевич? — оглянулся он на Правителя. — Она уже дала согласие на госпитализацию.
— Вы не можете!
— Ещё как можем, после ваших фокусов на телестудии мы всё можем, — склонился над ней врач, всматриваясь в лицо. — Вы пытались вломиться на охраняемую территорию. Милая, пора сделать укольчик, — жестом подозвал он медсестру.
Берег затих, лишь редкие волны накатывают на прибитый дождём песок, то и дело переворачивая одинокий ботинок, болтающийся туда-сюда, снова и снова бьющийся о береговую песчаную ленту. Алиса выходит навстречу робко выглядывающему из-за туч солнечному лучу и осматривает опустевший пляж. Она видит вдалеке пару человек, таких же потерянных и промокших, как она. Она глупо улыбается окутавшей её свежести и идёт вперед, её ноги вязнут в студёной песчаной массе.
Алиса слышит голос Правителя и видит его искривлённое улыбкой лицо:
— Вам повезло оказаться у нас. Я всегда детям говорю, лучше плохого конца только хорошее начало. Добро пожаловать!
1 Так называют себя существа, которые вселяются в сумасшедших.
2 Имеются в виду наушники-капельки.
3 Соната для клавира № 11 ля мажор Вольфганга Амадея Моцарта.