Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2023
Константин Комаров — поэт, литературный критик, литературовед. Родился в Свердловске, окончил Уральский федеральный университет. Публиковался в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Урал», «Звезда», «Нева», «Октябрь», «Новый мир», «Вопросы литературы», «Дети Ра» и др. Постоянный участник форума молодых писателей «Липки» (2010–2022). Автор книг стихов «Почерк голоса», «Только слово», «Соглядатай словаря», «Безветрие», «От времени вдогонку» и др. и сборников литературно-критических статей «Быть при тексте», «Магия реализма». Победитель «Филатов-феста» — 2020, лауреат премии «Восхождение» (2021), лауреат премий журналов «Нева», «Урал», «Вопросы литературы».
***
Я только стих,
я только душа.
Маяковский
Не отыскав ни боли, ни тоски
внутри себя, ни радости, ни света,
надень, дружок, дырявые носки
и выйди в переполненное лето,
и вспомни о пустующей зиме,
просторной для отчаянного жеста, —
навстречу тем, кто мирно спит в земле,
и тем, кому в ней не хватает места,
и тем, кто с облупившихся трибун
смотрел на ход твоих глухих ристалищ,
кто вылетели птичками — в трубу,
пробрезжили, растаяли, расстались,
и даже тем, кто засыпал с тобой,
кто засыпал любовью и заботой,
кого ты нежной придавил стопой
чужого ямба, выпил, отработал…
И если вновь пойдёт такая жесть,
и снова будет не опять, а снова,
спроси себя тихонько: кто я есть?
Ты — только слово, милый,
только слово…
***
Воздаяния здесь редки
(успокойся и не борзей).
Я засел у большой реки,
только трупы плывут — друзей.
Время рухнуло птицей Рух,
стёртым строем прошли войска,
истончённый весельем дух
навострилась точить тоска.
Прогоревшего света тьма,
первый снег перьевой от крыл.
Все горя от того ума,
что путь к мудрости не открыл.
Нет, не вредно принять вердикт
откипевшего молока.
И Другой на меня глядит,
как собака на облака.
***
К.А.
Воздух, полный вмятин,
птицей пал в окно.
Спят, ещё не спятив,
двое — как одно.
Ночью — трёпу таять,
накатила ткань.
Веры трепетанье
заглушает брань.
Хлюпанье дверное
рыбьего ребра.
Просто на постое —
недобор добра.
Просто то и дело
ниже потолок,
но на то и тело
ловкое, как волк.
Жимолость — по краю,
кажимостью — речь,
вроде шёл в пекарню,
а приходишь в печь.
Чтения теченье
да письма дыра,
да порой вечерней
люстра, как сестра.
Нисходящий птичий
беглый белый свист,
почерк атипичный
да аптечный лист.
Тьмы больные темы
не раскрыты в нём,
но восходим те мы —
парой на паром.
***
Зима. Сенбернар в серебре
таскает свои килограммы.
Мечтается нечто. Тире
с дефисом — грозят калиграммой.
Прохожего нос, словно морс,
а щёки — томаты по грядкам,
и бережный бродит мороз,
и длится безбрежным порядком.
Снежок, как картофель, варён,
лютует летучее завтра.
Очнёшься — и стих сотворён.
И ты — полноправный соавтор.
Феномен фонем обнажён,
и азбука снова при ятях,
и в комнатах пыльных — свежо,
в комментах — тепло и приятье.
И полых полей чёрный прах
прополот сознаньем узорным,
и зреет зеро в зеркалах,
и мечет прозрачные зёрна.
И вечности чистой простор
доступен, хрусталик не грея.
Таков зимний месседж простой.
А лето у нас — лотерея.
***
Так дышит пустота сквозная,
вот вакуумный пакет, возьми,
в депру древесную вонзая
топор безрадостной возни.
Так жизнь слезоточит елейно
и разбухает, как гроссбух.
Стирается эмаль емэйлов
от кариеса жëлтых букв.
Горит гранит тяжёлых мыслей
взор телевизора нетрезв,
и отражения зависли
в окне, заклеенном на крест.
И только воздуха опара
к тебе по-прежнему добра,
когда выходишь ты из бара,
как будто баба из ребра.
Идëшь, дыхание глотая,
как жиденький бульон мясной,
в котором осень золотая
с латунной смешана весной.
И нету ничего прозрачней
стеклянного тугого льда,
и злаки на полянах злачных
питает горькая вода.
И ничего уже не значат
слова «нигде» и «никогда».
Жара
Вся весомая, как нерпа,
в синих брызгах кружевных
проплывает рыба неба
мимо толщи тишины.
Перегретого елея
в воздухе саднит раствор,
выжидает, вожделея,
общество как вещество.
Сено снов горит к тому же,
и ни вспомнить, ни назвать,
мрачно усыхают лужи,
брошенные на асфальт
И горячие деревья
с обжигающей корой,
как бродячие поверья
между первой и второй.
В пыльную впадает лету
истомлëнный водоëм.
Где тут тень? А тени нету.
Так без тени и живëм.
***
Бытие пребывает в наличье,
держит мир, как икону — оклад,
вот и небо — аптечное, птичье —
опечатано в рамку окна.
Серебристее вдох и ребристей,
правь дыханья пути и держи —
в глубь трясины болотистых истин,
прочь от тверди спасительной лжи.
Да минует сей девственный трафик
цифровой петушащийся треск,
чтобы бесам тоски не потрафить,
что на всякий слетаются крест.
За тобой честно слижет дорога
сонных слëз сладковатую соль,
и когда — не без ведома Бога —
медным гулом накроется всë —
никому не покажется мало,
кроме тех, чью трахею свела,
накатила, расплющила, смяла
невозвратного слова смола.
Помни эти грядущие глыбы,
точки входа в воздушной воде.
Не сворачивай, где бы ты ни был.
Даже если ты не был нигде.
***
Дышишь в строчку — слышишь шум бамбуков,
поскребёшь катрен, а там — картон.
Голос, узнаю тебя по буквам:
дребезжишь сервизно — только тронь.
И куда б ни отступал ты, пятясь
и рекою редкой кипятясь, —
на неделе у тебя семь пятниц,
так как вечность не закроет пасть.
Спросишь эхо — нечего ответить,
и ложишься, как под розги вор,
под кнуты безмолвия — отведать
мизерный морозный разговор.
И пока по скулам льётся пиво
или жидкость, что совсем горька,
терпеливо ждёшь, но торопливо
топлива для главного рывка.
Но на смерть лицензий нет у слова,
и поёшь ты, лицезрея впрок,
как проходит лесом твой условный,
Господом благословленный срок —
одинок, испуган, но не сломан,
ибо не ломается поток.
Окраина
Обычная обочина. Туман.
Наброски небоскрëбов различимы.
Я оказался здесь не от ума,
зато без всякой видимой причины.
И мну слова, и те слова кровят,
ища калитку из тетради в клетку,
а птицы воздух тканевый кроят
на им одним понятную разметку.
Шаг устремлëн туда, где кров и стол,
где вспомненному время забываться,
пора кончать духовный автостоп
с избытком пограничных ситуаций.
Ждëт описи моих трудов и дней
к иным вещам привыкшая бумага,
и зов понятен городских огней,
как и развëрстый зев универмага.
Но как спасти всë то, что я узнал,
сырого зренья мятые приметы?
Бензинового неба белизна
одна способна рассказать про это.
Фарфоровые фары. Тишина.
Вместительная пустоты посуда.
Маршрутка подъезжает, и она
несметным одиночеством полна.
И закрывает пыльная волна
название микрорайона «Чудо».