Контрапункт
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2023
Андрей Першин — автор нескольких поэтических книг, эссе, фотовыставок. Стихи публиковались в журналах «Урал», «Prosodia», «Воздух», альманахах «Флаги», «45-я параллель», на порталах «Полутона», «Всеализм» и др., переводились на английский и японский языки.
1. Новая весна
что Эвридику выведет на свет
из царства вечных снов, где жизни нет
Альфонсо Рейес, «Поэтическое искусство»
Неподвижность дерева в пространстве та же, что неподвижность человека во времени. Дерево спит, цветёт или плодоносит в таком тесном согласии с погодой, что становится её выражением, весна — «цветущая», осень — «золотая», и наоборот, погода кажется неотъемлемой частью живого дерева, его свойством.
Растения — растут, а человек — узнаёт себя. Сколько неподвижности внимания нужно изобрести нам, чтобы уравновесить детство и сны, предвкушение и опыт? И вот уже наши собственные качества сливаются с обстоятельствами, и человек становится частью света, в котором он только и может видеть, а свет является человечным. В этом открытии привкус печали, ведь и всякая устремлённость оказывается уравновешенной, путь туда — дорогой обратно. Произошедшее из света к нему же и возвращается, в наилучшем случае охотно, время само оказывается пищей, мёд снова превращается в солнце.
Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного мёда,
Как нам велели пчёлы Персефоны.
Не отвязать неприкреплённой лодки,
Не услыхать в меха обутой тени,
Не превозмочь в дремучей жизни страха.
Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчёлы,
Что умирают, вылетев из улья.
Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,
Их родина — дремучий лес Тайгета,
Их пища — время, медуница, мята.
Возьми ж на радость дикий мой подарок —
Невзрачное сухое ожерелье
Из мёртвых пчёл, мёд превративших в солнце.
Осип Мандельштам, 1920
Вот и у Болеслава Лесьмяна пчёлы «в закутке под землёй» также «несутся вдоль смерти — куда-то обратно…», да и «пчёлы мечтаний» Антонио Мачадо обязательно вновь «слетятся в ульи», ведь его бессонное сердце «чутко постигает предел безмолвья». Парадоксально, но именно мнимое наше постоянство гарантирует такое возвращение. Впрочем, ещё Блейк заметил, что «воображение — не состояние, но само человеческое существование».
Художественное время и время познавательное отличаются от времени социального, причём иногда драматически. Драматически отличается и страсть от души, с которой самовольно связывает своё постоянство. Но может быть, по-весеннему прав Руссо, когда заявляет, что «образный язык возник первым», ведь «первыми побуждениями, заставившими человека говорить, были страсти (а не потребности), первыми выражениями были тропы». Даже «естественную» трагическую фабулу поэтическая интуиция способна обратить вспять.
…Отдай птице воли крылья понятий,
дай душу уму, а душе — вдохновение!
Перед тем, как со шкатулки крышку поднимут,
стань птицей пути, вырасти крылья.
Или нет, сожги крылья, как и себя,
дабы опередить всех в полёте!
Аттар, 1145–1221, «Логика птиц»,
перевод фрагмента поэмы — М. Борзуи
«С тех пор как мир стал сущим, дом охвачен огнём. Но именно тот факт, что дом охвачен огнём, помогает миру быть столь светлым», — говорит Публий Савфей Минор за много сотен лет до этого в Риме, воображённом Киньяром много столетий спустя.
В месяц воинственного Марса приходит весна. Большое и малое возвращения оказываются сопоставленными. У времени обнаруживается новое измерение, у света — ещё одно русло. Если оживают растения, в этот миг они напоминают человека. Человек же может коснуться свободы от себя самого.
И вот, после всех мучений,
открылся выход.
Эй, вы, снаружи: то, что зовётся смертью, —
помню, —
шум, опахало сосны надо мной.
И всё. Тусклое солнце
блеснуло в просвет.
Ужас сознания,
оказавшегося во тьме
земли.
И вдруг всё прошло: этот страх, —
стать бессловесной душой, —
исчез, земля
слегка просела. А я приняла их за птиц,
мелькнувших в ветвях.
Вам, позабывшим
свой возврат из иного мира,
я говорю вновь обретённой речью: всё
возвращается из забытья,
чтоб обрести голос.
Из моего средоточия
вырвался огромный фонтан, тёмно-голубые тени
на лазурной морской глади.
Луиза Глик, «Дикий ирис»,
перевод В. Черешни
Умный свет, обретённая речь сбивчива, упряма, самобытна и, как голоса поэтов, непременно жива. Если она всегда была бы гладкой и предсказуемой, то разве отличалась бы от молчания?
2. Жизнь ответа
зачем гнездится моё слово в трещинах света
Пауль Снук
При очевидной незыблемости связь личного со временем таинственна и беспредельна. Возможно, судьбой следует звать непрерывное открытие этой связи. Так, судьбой языка Башляр считал поэзию. В своём «собрании» Мукаи Кёрай (1651–1704), ученик и друг Басё, рассказывает о простом с виду случае, когда слова оживают, незаметно смещая контуры действительности:
Позавчера
Перевалил за те дальние горы
Вишнёвый цвет.
…Учитель сказал: «Сейчас вряд ли есть люди, способные воспринять это стихотворение. Должно подождать ещё года два». (…) Позже об этом хокку заговорили, и люди приняли его. И откуда он мог знать, что стихотворение это на два года опередило своё признание? Мне самому и во сне такое не могло привидеться.
«Собрание Кёрая»,
перевод Т. Л. Соколовой-Делюсиной
Именно так фигура автора теряет былую плотность, захваченная разрастающейся гармонией. Растворяясь в превосходящем его ритме, личное время превращается в свет, как превращается в свет и прозрачная тишина, когда её тотальность оказывается постижимой.
Меня захлёстывает поток, шумящий во мне.
Он весь из слов, из криков, из шёпотов…
Но грустно мне от них: мне только грустно,
ибо слов, о которых я мечтаю, — нет.
Весна стояла
под белым деревом,
и в купол неба метнула она золотую стрелу.
Я убежала в нежно-зелёную чащу леса;
«О, стрела, дрожащая в небе! — я закричала. —
В тебе, в тебе слова, которых я ищу!»
Меня захлёстывает поток, шумящий во мне.
И вдруг я вижу травы,
я вижу деревья:
они говорить не умеют,
слов не знают,
безмолвно их сверкающее войско,
но их безмолвье глубже,
чем слова.
Катри Вала, 1901–1944, «Слова»,
перевод Новеллы Матвеевой
Теперь мы могли бы ответить и на вопрос Ива Бонфуа: «Почему вдруг наполняется светом // Сочетанье каких-то слов, // Если одно из них — только ночь, // Другое — только мечта?» Знает ответ и всякий автор, который скорее сам хотел бы стать узнанным благодаря этому. Свет появляется, преодолевая какое-то расстояние, и вновь трогается в путь уже с нами, преодолевая время.
чем человек отличается от лица?
чем поворот дорóг?
чем облака светятся?
чем, друг?
планы планет и их революций — ветер
почки деревьев размером с дом тишины
если когда и был наш дом светел
мы
были не видны
а теперь — чем ни падай
когда ни дли
получается только радость
ведь мы пришли
Василий Бородин
Редкая радость растворения не для всех одинаково желанна. Утрата собственных контуров может пугать. Так, например, рассуждая о природе светописи, Зигфрид Кракауэр настаивал на своих опасениях: «если бы личность совпала со своим изображением, она перестала бы существовать». Однако фотография торжествует, а «легкомысленное» настоящее повсеместно.
Мы очертили себе
нерушимые границы
но очень мягким карандашом
это был лишь набросок
Пётр Мицнер, перевод Игоря Белова
Чтобы утрата оказалась свободой, она должна произойти внутри, а не снаружи восприятия. Быть не глухой стеной, но пространством и светом. И пускай охваченный озарением может спохватиться, попытаться опомниться, но, если оно подлинное, если восприятие избавилось от пут времени или ослабило их, в нём неизбежно пробуждается поэзия.
Я почти стал вещью. Днями,
А порой неделями не общаюсь с людьми.
Другие тоже как вещи, как свет.
Поэтому, когда я встретился с вами,
Услышав ваши слова, обращённые ко мне,
Я испугался, почувствовав,
Что со мной говорит свет.
Хуан Цаньжань,
из переводов А. Филимонова и Гу Юя
Подлинный вопрос невозможно оставить в стороне, любое развитие ситуации становится ответом на него. Если говорит свет, всё сущее отвечает, песчинка становится бесконечной в своём отклике. Вот почему Ли У Хван, современный японо-корейский художник, любит повторять, что «у людей больше общего с бесконечностью, чем с вещами, замкнутыми в себе». Но что, кроме света, могло бы преодолеть пропасть между людьми? Ведь, говоря словами «Сказки» Ольги Седаковой, — «ходит золото в рубахе, // на полу лежит соломой, // испаряется из чаши // и встречается с собой»… Всеохватное золото символизирует божественный свет, абсолютную чистоту. Взаимный взгляд прозрачен. «Когда художник накладывает цвета на золотой фон, — объясняет в своей книге Мишель Пастуро, — это означает, что он накладывает их на белый фон, который ещё белее белого». Для разобщённости и страха места в таком случае не остаётся.
3. Солнечное половодье
раскроем вместе последнюю почку будущего
Поль Элюар
Свет легко становится и обстоятельством, и средством, и даже предметом выражения. Однажды став всем, он может и должен становиться всем вновь и вновь.
раздели со мною
моего одиночества насущный хлеб
собою заполни
пустоту отсутствующих стен
дай несуществующим окнам
свет
будь мне дверями
прежде всего дверями
которые могут отворяться
настежь
Халина Посвятовская, 1935–1967, перевод Н. Астафьевой
Язык позволяет людям считаться друг с другом так же, как с собой. Тает, истончается эта первая и последняя граница. Языку и словам поэтическая речь предпочитает свободу взгляда. «Поэтически живёт человек» Гёльдерлина, даже во тьме веков его свет не блёкнет.
Положив свою голову — солнце
на подушку — Западный холм,
подогнув свои руки и ноги —
четыре стороны света,
путник усталый — День
на ложе — на край небес —
улёгся и тьмой-одеялом
укрывается с головой.
Малайявата, антология индийской поэзии 4–11 вв., перевод С. Северцева
В какой момент жизнь на свете становится жизнью внутри света? Когда находится место всему утраченному. Беспредельность освещения восстанавливает целостность, а не порывает с ней.
Бывают дни подобные домам
которые мы запираем накрепко
когда их покидаем
и выходим на подмостки времени
но иногда мы ненароком
проходим мимо
и видим двери нараспашку —
там дети играют
а самое главное — солнце
невероятно яркое над домом.
Торстейдн Фрау Хамри, перевод В. Тихомирова
Иногда память становится видом любви. Например, если читать и думать о чём-то действительно интересном. Хочется верить, что двери поэзии открыты всегда.
Мгновения весны и вечность, личное и всеобщее, истина и метафора: для противоположностей, лишённых вражды, единство очень даже возможно, более того, лишь его мы и наблюдаем, его зовём светом, когда свет зовёт нас.