Беседу ведет Шевкет Кешфидинов
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2023
Книги Владислава Отрошенко выходят на разных языках мира. Писатель — лауреат итальянской премии «Гринцане Кавур» и целого ряда других российских и международных премий. В 2022 году увидел свет его сборник «Околицы Вавилона» и готовится к выходу книга «Драма снежной ночи: Роман-расследование о судьбе и уголовном деле Сухово-Кобылина».
Вам легко даются интервью?
Владислав Отрошенко: Интервью — это травма для скрытного существа, которое сидит в писателе. Литература проистекает из глубинного «я», которому вредно, как и лохнесскому чудовищу, всплывать на поверхность. Вредно быть рассмотренным, сфотографированным, изученным. Интервью предполагает зондирование или эхолотирование этого глубинного писательского существа, у которого хорошо получается только одно — писать. Саморефлексия, самоосмысление, прояснение собственной писательской природы (неизбежные спутники интервью) оказывают негативное воздействие на пишущее существо и требуют впоследствии самолечения, которое состоит в забвении всего наговоренного в интервью, в возвращении к спасительному невежеству относительно самого себя. После каждого интервью необходимо время, чтоб знание о себе снова оказалось укрыто, как поется в песне про Штирлица, «большими снегами».
Задавать вопросы теперь страшновато, но все-таки… Литература — это сила? Книга может что-либо изменить в окружающем мире?
ВО: У Гоголя есть начатая и брошенная рецензия на повесть некоего Я.А. под названием «Убийственная встреча». Вещица была напечатана в типографии Артиллерийского департамента Военного министерства в Петербурге отдельной книжечкой в 113 страниц. Гоголь решил было изготовить критическую статью для «Современника» по поводу названной повести. Но написал только одну-единственную строчку и остановился. Что-то не задалось. То ли повесть была никчемная, то ли погода дурная. Ну да не важно. Силы он тратить не стал. Никто и никогда на этот зачаток несостоявшейся рецензии не обращал ни малейшего внимания. И вот после того, как я представил в «Гоголиане» (в новелле «Гоголь и элементарные частицы») эту брошенную, не дописанную строчку в качестве специально созданной Гоголем фантастически краткой рецензии, — я повернул дело так, что именно такую элементарную рецензию-формулу, наделенную абсолютным и окончательным смыслом, Гоголь и замышлял, — в интернете, на разных ресурсах (иногда даже вполне научных), стали писать об этой гоголевской «рецензии» как о само собой разумеющемся — как о феномене самой краткой рецензии в мире. Даже не ссылаясь на меня — как бы от своего имени. Но этой мистификацией я ответил самому себе на тот проклятый вопрос, который вы сейчас задаете и который преследует писателя постоянно, когда он не пишет, — когда пишет, этого вопроса не существует. В силах ли книга?.. И так далее… Мнимая гоголевская рецензия — она же ответ на проклятый вопрос — звучит так: «Эта книжечка вышла, стало быть, где-нибудь сидит же на белом свете и читатель её». Вот этими словами я и стараюсь думать о себе, о моих книгах, о моем читателе и о потенциях литературы в целом. Ну, а про то, что литература занятие не менее опасное, чем читать заупокойную по ведьме в хуторской церкви, и что от литературы умирают, как это и случилось, например, с Николаем Васильевичем, я даже не буду говорить, чтоб не повторять сюжеты и мысли моих новелл «Гоголь и смерть» и «Гоголь и второй том»… На свете есть много других, вполне безопасных досугов, кроме литературы…
Вы могли стать не писателем?
ВО: Кажется, была только одна возможность избежать… Некоторое время моя мама после развода с папой была замужем за прима-актером Новочеркасского драмтеатра имени Комиссаржевской. А папа в то же самое время был женат на администраторше этого же театра. Мне было лет 12. Ну и, понятное дело, из театра я не вылазил. В буфете — невероятно вкусная пастила, бутерброды, пирожных горы. Можно было запросто хватить бокал шампанского, спрятавшись за буфетной стойкой, — тётя Галя-буфетчица разрешала и покрывала. Можно было покурить в гримерке с актрисами мятные сигареты из длиннющего мундштука. Можно было сидеть после спектакля с актерами ночь напролет, не смыкая глаз, в гостинице «Южной», наблюдая за их дружеской пирушкой или игрой в штосс по-крупному, по-пушкински, — хоть и на советские четвертаки!.. В общем, мне был уже уготовлен путь забубенного артиста провинциальных театров. И отчим даже кое-чему начал меня обучать, чтоб задействовать в одном спектакле… Но потом родители со своими вторыми половинами синхронно разошлись — а друг с другом сошлись. И всё встало на свои места. Путь актера растаял как-то сам собою вместе с веселой театральной жизнью, какой она мне тогда казалась.
Вас можно назвать писателем тематическим, в начале пути нащупавшим свои темы и с тех пор разрабатывающим их не вширь, а вглубь?
ВО: Как, в общем, и любого писателя… Время, пространство, детство, старость, рождение, смерть, иллюзорность мира, загадка «я». Вот, собственно, всё, что я пытался понять в начале пути и пытаюсь понять сейчас.
Как долго отбирались тексты, которые были включены в сборник «Околицы Вавилона»?1
ВО: Долго… Томик состоит из двух книг. Названием я обязан французским издателям Алану и Софи Бенеш, основателям и владельцам парижского издательства «Interférences». Когда я неожиданно получил от них письмо из Франции, меня впечатлила непреклонность странной издательской судьбы моих книг, которая водит их окольными путями. Издатели предложили мне собрать вместе и напечатать 25 моих миниатюрных рассказов отдельной книгой на французском. Издательского эквивалента такой книги на русском не существовало. Обсуждая в последующей переписке с Софи детали издания, я посетовал, что, хотя и чувствую связь между тремя циклами миниатюр — «Языки Нимродовой башни», «Фигуры Дона» и «История песен. Рассказы о Катулле», из которых издательство намерено составить книгу, но у меня, к сожалению, нет общего названия, способного предать неявное родство этих вещей, несхожих как по месту и времени действия, так и по масштабу описываемых в них явлений. Действие первого цикла происходит в Месопотамии, в Сенаарской долине, примерно за 35 веков до Р.Х., когда под руководством царя Вавилонии Нимрода, внука библейского Хама, строилась представителями разных народов башня до небес. Как известно, она обрушилась: Создатель внезапно лишил строителей единого языка Адама, на котором они говорили. О возникших затем обособленных языках (степень их реальности не имеет значения) и о некоторых причудах на этой грандиозной стройке (они под стать языкам) в цикле и идет речь.
«Фигуры Дона» представляют галерею людей не от мира сего, отдельных, необычных. Они обитают в конкретных местах на донской земле, например, в дупле ивы возле хутора Усть-Койсуг или в сухой траве в междуречье Сала и Маныча. Их можно встретить прямо сейчас. Фигуры относятся к настоящему времени, хотя и могут быть сопричислены к вневременной мифологии Дона.
В «Истории песен. Рассказах о Катулле» главный герой обозначен в заглавии. Время действия — Поздняя Римская республика. Рассказы повествуют о том, как великий латинский лирик Гай Валерий Катулл сочинял свои стихи.
Софи Бенеш в ответ на мои сетования, что объединяющего названия для трех циклов рассказов нет, вскоре сообщила мне, что название есть. Разумеется, оно французское. Его придумал её отец Алан Бенеш. И выглядит оно так: «Détours de Babel».
Спустя некоторое время это название я увидел на обложке моей книги. Она вышла из печати к началу Парижского книжного салона, проходившего в марте 2018 года. На книжном салоне я наконец познакомился (очно) с Аланом Бенешем. Мы поговорили тогда о многом. Я поблагодарил Алана за придуманное им название для моей книги. Он, посмеиваясь, сказал, что оно пришло ему в голову случайно после прочтения текстов. Потом добавил: «Оно очень хорошо звучит по-французски!..» Я заверил Алана, что и русский эквивалент — звучит. А главное, передает связь вещей, входящих в книгу. И связь этой книги с другими моими вещами. Babel означает Вавилон. Détours — повороты, изгибы, обходные тропы, окольные пути. «Околицы Вавилона» — это название наиболее точно отображает апокрифическую природу мистификаторских и мифогенных текстов, которые собраны под обложкой книги, составленной для издательства «Альпина». Цикл из пяти повестей «Персона вне достоверности», вошедший во вторую часть этой книги, объединяет с мини-рассказами первой части не только художественный принцип, но и хождение по окольным путям в сложном издательском мире. Как и в случае с французским изданием, всё развивалось странно и неожиданно, будто во сне. Сначала посреди ночи раздался телефонный звонок. Голос в трубке уточнил, со мной ли он говорит. Ночь в Москве была глубокая — телефонирующий говорил с акцентом, растягивая звуки наподобие мяуканья. Слова, которые он повторял — «Воланд… контракт… Рим…», — не располагали к вере в реальность происходящего. Я ждал, когда какая-нибудь метаморфоза, например, переход на чистое — без всяких слов — мяуканье, выдаст потустороннюю природу голоса. Учитывая, что в разговоре то и дело звучало мефистофельское имя, а также длинную зимнюю ночь, вмещающую множество сновидений, наутро я и в самом деле подумал, что разговор мне приснился. Но вскоре выяснилось, что лёгкое примяукивание — это особенность произношения некоторых коренных римлян (что-то вроде аканья москвичей). Голос в трубке принадлежал не Бегемоту, а слависту Марио Карамитти. «Voland» — имя итальянского издательства, которым владеет Даниэла Ди Сора, профессор Римского университета «La Sapienza», знаток русской литературы, поклонница Булгакова. Через год повести цикла «Персона вне достоверности» (тогда их было только три) вышли на итальянском, не имея русского книжного эквивалента. Называлась книга «Testimonianze inattendibili» (букв. «Недостоверные свидетельства»). Перевел её Марио Карамитти. Повести эти связаны с Югом России, местами обитания донского казачества. Но действие в них выходит далеко за пределы этой области мира. Юг России — территория, где происходит много таинственного. Это пограничные места. Здесь соприкасаются две ойкумены — северная и средиземноморская. Миф в этих пограничных краях — повсюду. Окольные пути иногда бывают самыми верными. Название для книги, случайно родившееся в голове французского издателя, а затем переведенное автором — возможно, не точно — на русский, оказывается самым точным для передачи искомых связей между Вавилоном месопотамским, городом Новочеркасском, катулловским Римом и донскими станицами, на околицах которых могут обнаружиться странные фигуры.
В декабре 2022 года прошла очередная ярмарка интеллектуальной литературы non/fiction. Вы презентовали проект «Переводы литературы народов России «МестоимениЯ»» со словами «Корабль русской литературы не может плыть без национальных литератур». Что вкладываете в понятие «национальная литература»?
ВО: Речь идет о самобытной литературе, основанной на уникальном мироощущении народа, родном языке, культурных традициях. Для меня важно, что, например, поэт Эрдни Эльдышев или прозаики Николай Лугинов и Шахвелед Шахмарданов, которых мы издали в нашей серии, не просто пишут на языке своего народа — соответственно на калмыцком, якутском, табасаранском, — но и транслируют то, что очень трудно почувствовать без хорошей литературы, — неповторимую личность нации, бессмертное «я» народа.
Поэзия без заметных потерь может заговорить на двух языках?
ВО: Поэта практически всегда переводит в итоге поэт. В случае с нашей серией это русскоязычные поэты, переводившие с якутского, ингушского, калмыцкого, кабардинского, табасаранского. Конечно, стих, скажем, якутской поэтессы Саргы Куо (я попросил её во время презентации на книжной ярмарке non/fiction почитать на родном языке) звучит так, что ты чувствуешь нечто большее, чем индивидуальную поэзию, — звуки языка передают душу народа. Мне кажется, поэт, когда переводит другого поэта, хорошо понимает эти вещи. Потери неизбежно есть. Но есть и приобретения. Когда тот же якутский стих перерождается в теле русского языка, он расширяет изобразительные и ритмические возможности самого русского языка, оказывая на него воздействие своим духом.
Как вы относитесь к писателям-билингвам? Попытки рассказать о своей культуре на неродном для себя языке могут заслужить широкий интерес у читателя?
ВО: Думаю, что писатель, владеющий вторым языком, — это как композитор, всегда способный сыграть свою мелодию на любом инструменте — на скрипке, на рояле, да хоть на деревянных ложках. В поле, или, продолжая метафору, на инструменте русского языка, свою партию успешно исполняет, например, чеченский писатель Канта Ибрагимов или дагестанский писатель Ислам Ханипаев.
На этой же презентации прозвучала мысль, что «Россия словом держится». Это из того же ряда, что «Россия — самая читающая страна в мире»? Или что-то другое?
ВО: Другое… Россия настолько огромная страна, что познать без литературы её просто невозможно. Карта России, имеющаяся в нашем сознании, оставалась бы по большей части контурной картой, если бы те или иные локусы не проявляла литература.
В журнале «Знамя» (№ 11, 2022) вышла статья «Премиальный ландшафт в эпоху перемен», где обсуждалась судьба литературных премий: действующих, приостановленных и прекративших существование. Что вы думаете на этот счет? Нужны ли премии в эпоху перемен?
ВО: В «Знамени» так замечательно и всесторонне всё рассмотрено и так квалифицированно всё сказано, что я просто не вижу, что бы я еще мог добавить.
Как реагируете, если из ваших книг делают выводы вплоть до противоположных тем мыслям, что закладывали вы?
ВО: Я с таким не сталкивался. Художественные вещи, которые я пишу, это не манифесты, не доклады, не трактаты, не поучения, не оповещения. В них в общем-то нет… как бы это сказать?.. ну, пусть будет мыслей. В них — чувства, мироощущение, ви́дение, виде́ния. В них — истории, сюжеты, события, реальное или вымышленное бытие героев. В них — мелодия, интонация, образы. И много чего еще. Допускаю или, точнее, пытаюсь представить, что всё это можно вывернуть наизнанку, выдать за нечто противоположное, — но как? Это должен быть какой-то слишком большой и злонамеренный труд — или бессмысленный труд идиота.
Вы до конца держитесь за свои принципы? Можете признать, что ошибались?
ВО: Ну, сто раз на дню по поводу разных вещей приходит чувство, что ошибся. О каких принципах идет речь? Политических, общественных? Или о принципах в искусстве? Полагаю, что, скорее всего, о литературе речь, верно? В литературе есть только один принцип. Нет — два. Первый: воплотить задуманное. Второй: верить в процессе воплощения в замысел. А если ты ошибся в своем замысле, то есть если ты не смог его воплотить, значит, ты в него не верил. Это ошибка, которая сама себя заставит признать.
Можете сказать, что о себе вы знаете всё?
ВО: Да кто ж это может сказать!.. Только дурак или Создатель.
Традиционный для меня вопрос в завершение интервью. Каким видите будущее ваших детей?
ВО: Старшие уже в таком возрасте (пятый десяток… конец четвертого…), когда подводят итоги, особенно мужчины. А младшая — дочка — еще так мала, что я просто созерцаю её, ни о чем не думая. Иногда только позволяю себе переиначивать в уме поговорку: бесконечно можно смотреть на огонь, на воду, на то, как другие работают, и… на маленьких детей.