Валентин Лукьянин. Исаак Постовский. Древо знания
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2023
Валентин Лукьянин. Исаак Постовский. Древо знания. — Екатеринбург: СОКРАТ, 2022.
672 страницы плотного текста, густо насыщенного датами, именами, фактами, многочисленными бытовыми подробностями и деталями, научно-популярными сведениями из области химии… Сегодня редкий читатель отважится взяться за чтение такого фолианта. Но я происхожу из того времени, когда начитанность считалась едва ли не главным достоинством уважающего себя человека и вид толстой книги никого не отпугивал. К тому ж давно знаком с творчеством Валентина Петровича и знаю, что он умеет даже о сложных вещах писать живо, увлекательно и поучительно, так что и ценителям изящной словесности его тексты способны доставлять наслаждение. Ожидания мои оправдались: дочитав этот толстый том до конца, я закрыл его со вздохом сожаления: всё, пир разума закончен, пора возвращаться к прозе жизни.
Книга вышла в биографической серии «Жизнь замечательных уральцев», она посвящена выдающемуся химику и по содержанию вполне соответствует канонам жанра биографического очерка. В ней подробно рассказано о семье, в которой появился на свет будущий учёный, о его детстве, отрочестве, взрослении, зрелых годах и старости. Это неторопливое повествование для удобства восприятия и осмысления разделено автором на четыре части, нанизанные на единый сюжетный стержень, но посвящённые разным аспектам жизни героя: «Корни» — о семье, детстве, учителях, первых шагах в науке; «Ствол и ветви» — о выходе героя на главные пути его научной деятельности, о формировании его научной школы; «Первые плоды» — о достижениях, определивших его научный авторитет; «Крона» — об основных направлениях развития научно-инженерной мысли в области органической химии под влиянием И.Я. Постовского и его школы. В самих названиях частей книги просматривается образное решение, положенное автором в основу повествования.
В образе живого «древа» заложен автором и другой основополагающий для замысла книги смысл: живое существует не иначе, как в неразрывном взаимодействии со средой. Говоря более конкретно, личность учёного не могла бы сформироваться в своём значимом для науки и общества качестве, лишь реализуя предпосылки, заложенные в этом индивиде генетически. Если биологический организм существует благодаря обмену веществ, то человеку, существу социальному, необходимо жить среди людей и для людей. Вот почему В.П. Лукьянин не довольствуется изложением подробностей биографии учёного, но на протяжении всего повествования постоянно «отвлекается» на рассказы о людях, которые окружали героя книги, были с ним связаны личными или служебными отношениями, оказывали прямое или косвенное влияние на его жизнь.
Вообще говоря, жизненный путь Исаака Яковлевича Постовского не так уж богат внешними событиями. Родился в Одессе, получил прекрасное образование в Германии, сформировался как учёный в лаборатории выдающегося химика, будущего лауреата Нобелевской премии Ганса Фишера. В 1926 году ему предложили возглавить кафедру органической химии в Уральском политехническом институте. Постовский предложение принял, переехал из благоустроенного Мюнхена в свердловский неуют, практически заново из «подручного человеческого материала» создал замечательную кафедру и руководил ею ровно полвека, а когда покинул этот пост по состоянию здоровья, оставался её научным лидером ещё четыре года — до последнего дня своей жизни. На этой должности он, особо о том не заботясь, а просто отдавая все силы работе, восходил по лестнице степеней и званий: ему без защиты диссертации присудили степень доктора наук, его избрали действительным членом Академии наук СССР, минуя обычную ступень членкорства. В сущности, единственным крутым поворотом в его жизни оказался переезд из относительно благополучной Германии в разворошённую революционной бурей Россию.
Такой поворот судьбы мог бы послужить зерном остросюжетного романа, но манера письма В.П. Лукьянина беллетризации не допускает, и в книге о Постовском столь неординарным биографическим фактом «обостряется» не сюжет, а трактовка главной коллизии того времени. Дело в том, что сотни тысяч граждан страны, не принявшие революцию, отправились в эмиграцию. Об отъезде «туда» существует целая литература, само её обилие и пронизывающий её эмоциональный надрыв создают ощущение, что это и есть главный смысл «разбойной» эпохи «большевиков». Но сам факт приезда успешного молодого учёного из Европы в Советскую Россию (а факт этот, как показывает автор книги, был хоть и незаурядный, но и не единичный) свидетельствует о том, что существовало движение и в обратном направлении. О приезде «сюда» нынче упоминают редко и вскользь, поскольку это противоречит идеологическим постулатам «новой России», но без того невозможно объяснить достижения советского строя, которые, несмотря на все перипетии конца ХХ века, позволяют России даже сегодня сохранять статус мировой державы.
Нельзя отрицать, что у большевистской власти на всех уровнях не хватало образования и культуры, зато было с избытком амбиций и готовности использовать меры жесткие и даже жестокие; то и другое нанесло большой вред социалистическому строительству. Но никакого строительства не было бы вообще, если бы большевики не вдохновлялись прометеевским мироустроительным пафосом; если бы они не были одержимы неукротимой жаждой созидания и безграничной верой в правоту своего дела. И если бы им не была присуща поистине якобинская революционная решительность. Как пишет В.П. Лукьянин, «…атмосфера, наэлектризованная стремлением сделать невозможное возможным, явилась важной, — наверно, самой важной — гранью той реальности, в которую погрузился доктор-инженер Постовский, переместившийся из обжитой, ухоженной, цветущей даже в зимние месяцы Баварии на Урал».
Стране, народу требовалось единым рывком преодолеть вековую отсталость России от развитых стран Запада, и важнейшую роль в решении этой задачи политическое руководство СССР отводило Уралу. Как показал дальнейший ход событий, создание мощного индустриального центра на востоке своей территории, вдали от границ, отвечало коренным интересам страны; в сущности, оно спасло Советский Союз при отражении германской агрессии. И Постовский не просто участвовал в превращении Урала в «опорный край державы» — он был одним из лидеров этого процесса.
Промышленный рывок начинался с создания надёжной топливно-сырьевой базы, и в первые годы по приезде на Урал Исаак Яковлевич сосредоточивает усилия формируемого им научно-педагогического коллектива на решении самых неотложных прикладных задач, связанных с максимально эффективным использованием уральских углей, нефти из скважин близ Чусовских городков, древесины и т. п. Однако серьёзное углубление в прикладную тематику открывает выход к фундаментальным законам, а те, в свою очередь, позволяют обнаружить корневые связи между, казалось бы, никак не связанными явлениями. И Лукьянин с явным увлечением наблюдает, как за порогом одного исследования для Постовского открывается новая проблемная область, а из неё обнаруживается выход на смежные территории. У Фишера он занимается пигментными веществами, от которых зависит, например, цвет шляпки лесного гриба или расцветка крыльев бабочки; на Урале ему приходится погрузиться в вопросы нефтехимии, а потом будто прямую линию через эти две предметные точки проводит, и она выводит его на фундаментальные проблемы фармацевтической химии. Это не только для писателя выигрышный поворот сюжета и для читателя занимательное чтение; это для самого учёного «приключения мысли», которые и мотивируют занятия наукой больше, чем меркантильные расчёты и даже моральные стимулы.
Замечательное свойство характера И.Я. Постовского, сделавшее его научным лидером, заключалось в естественной способности не только увлекаться самому, но и увлекать своих учеников освоением нехоженых путей в науке, и ученики превращались в его спутников и сподвижников. При этом бывало по-разному: кто-то из них сам замечал интересный поворот маршрута, кому-то Исаак Яковлевич подсказывал, но дальше события развивались обычно по примерно одинаковому сценарию: начало нового маршрута ученик проделывал под руководством наставника, а когда осваивался на этом пути настолько, что уже иного дела для себя и не мыслил, Постовский отходил в сторону: у него на примете уже были новые научные идеи, а у разрастающегося «древа знания» появлялась ещё одна прочная ветвь со своим лидером.
Между прочим, ещё и по этой причине внутреннее пространство книги В.П. Лукьянина об И.Я. Постовском «многолюдно». Почти каждому значительному человеку, с которым главному герою повествования приходилось работать и общаться, автор книги посвящает небольшой (а иногда и довольно обстоятельный) относительно завершённый сюжет. Такого рода сюжетные вставки посвящены также и научным организациям, в создании которых Исаак Яковлевич принимал участие. Автор прослеживает даты их учреждений, слияний, разделений, переименований… Все эти мини-очерки («медальоны») выделены из общего текста визуально: они напечатаны другим шрифтом, так что и после того, как книга прочитана, она может служить своего рода справочником.
Среди героев этих мини-очерков — первый директор Уральского политехнического института и декан химфака А.Е. Маковецкий, известные естествоиспытатели братья В. О. и М.О. Клер, любимые многими поколениями студентов ветераны химфака Б.Г. Перетц и М.Р. Стромберг, начинатель многих дел Н.Н. Рогаткин, первый заведующий кафедрой органической химии С.Г. Карманов — это после его нелепой гибели руководители молодого вуза не без труда нашли ему замену в мюнхенской лаборатории.
В таких же «медальонах» — сведения о профессоре В.Г. Плюснине, крестьянском сыне, первом аспиранте Постовского, впоследствии крупном учёном, директоре академического Института химии Уральского научного центра; о З.В. Пушкаревой, тоже ученице Постовского, ставшей не только ведущим профессором УПИ, но и общественным деятелем всесоюзного масштаба; о Б.Н. Лундине, ближайшем сподвижнике Исаака Яковлевича по исследованиям, связанным с оборонной тематикой; о ныне забытом советском наркоме А.Ф. Третьякове, по инициативе которого на свердловском предприятии было налажено массовое производство сульфамидных препаратов; о С.К Розенштейне, директоре химфармзавода, где эти препараты производились; о таких видных учениках Постовского, как Р.О. Матевосян, «еретик» в науке, талантливый пианист и армянский академик-химик; не меньший «еретик» и прекрасный организатор Е.Г. Ковалев, великолепный экспериментатор Е.О. Сидоров, Н.П. Беднягина, работавшая рядом с Постовским полвека: она студенткой слушала его лекции, под его руководством делала кандидатскую диссертацию, участвовала в «научном десанте» на химфармзаводе, а в 1960-е годы стала ведущим профессором на кафедре, руководимой Постовским, и перешагнула столетний юбилей своей жизни, окружённая любовью и почитанием учеников и коллег; об О.Н. Чупахине, которому Исаак Яковлевич передал заведование кафедрой, когда тот ещё был тридцатилетним доцентом, — и Олег Николаевич не только принял на себя административные функции: он ещё при жизни Исаака Яковлевича включился в руководство его аспирантами, а после смерти Постовского уже сам получил признание как научный лидер уральской школы химиков-органиков, авторитетной в мировом научном сообществе.
Все они тоже «замечательные уральцы», о каждом можно было бы писать книгу. Но это не пожелание издателям, а констатация важного аспекта концепции, положенной автором в основу своей книги. Суть её — если в двух словах — заключается в том, что для формирования личности учёного (впрочем, и крупной фигуры в других областях деятельности) необходимы три компонента. Конечно, природная одарённость; но это лишь возможность, которая может и не реализоваться. Не менее важна среда, и этим объясняется столь пристальное внимание автора ко всем персонажам, что окружали главного героя книги на протяжении всей его жизни. Но, пожалуй, и того важнее третий компонент: целенаправленная работа по формированию личности. Направление её может задаваться извне, но результатов можно ожидать лишь в том случае, если заданная извне стратегия перерастает во внутреннюю потребность.
Читатель достаточно подробно знакомится с «педагогической доктриной» Якова Исааковича — мудрейшего отца будущего учёного: превышая возможности семейного бюджета, тот определил сына в лучшую одесскую гимназию, а потом и вовсе увёз его — главным образом, ради возможности дать хорошее образование — в Мюнхен, один из культурных центров тогдашней Европы. Но это только предпосылки, а главная причина реализации этих предпосылок — пробудившееся (не точнее ли сказать: пробуждённое образом жизни семьи?) у способного мальчика огромное желание учиться. Ибо учитель дает знания всем, но не все их берут. Некоторые не могут взять, а многие и не хотят. Молодой Исаак и хотел, и мог.
Начальные главы книги — это история упорного и целеустремленного самостроительства её героя. Но в последующих главах показано, как, в сущности, эта же практическая педагогика, варьируясь применительно к разным природным задаткам и внешним условиям, многократно претворялась в жизнь и в работе самого Исаака Яковлевича с его учениками, и, решусь утверждать, в формировании высшей инженерной школы в стране. Страна затеяла грандиозные социально-экономические преобразования, для того была нужна целая армия высокообразованных специалистов («Кадры решают всё!»), их нужно было готовить, но готовить было некому. Мало того: не из кого! Где было взять столько молодёжи с достаточным базовым образованием? Как эта проблема решалась — увлекательная история (ей в книге В.П. Лукьянина уделяется заметное место) и выразительный пример, дающий повод поразмышлять и о резервах педагогики, и о природе того строя, который создавали «злодеи» большевики.
К слову, в том конгломерате явлений, где личная увлечённость была неразрывно связана с общественными целями и историческими перспективами национального и даже глобального масштаба, большое значение имеют не только социальные параметры личности, но и состояние души участников событий. Поэтому совершенно органично в повествование о выдающемся учёном вписалась трогательная и поучительная история женитьбы Исаака Яковлевича. Если руководствоваться до сих пор живучими стереотипами и предрассудками, между ярко начинающим учёным и его юной (она была на девять лет его моложе) избранницей лежала неодолимая пропасть, но они, проявив силу характеров и незаурядную волю, сумели её преодолеть. Решение Исаака переехать в Советский Союз было важным шагом в этом направлении. Они прожили вместе 54 трудных и счастливых года — до самой смерти Исаака Яковлевича; Амалия Альбертовна пережила его на два месяца…
Отдельная тема книги — отношение Постовского к студентам, аспирантам, сотрудникам кафедры, а также ко всем, с кем приходилось работать или просто общаться в быту. Его участливость, тактичность, деликатность в сочетании с высокой требовательностью и справедливостью определяли общую атмосферу на кафедре; их даже можно рассматривать как «человеческий фактор» продуктивной научной и учебной работы. Но дело не только в том, что на кафедре, где отношения между сотрудниками по-человечески тёплые, лучше работается; сама наука как социальный институт, в трактовке автора книги, имеет социальное измерение. Речь не о том, что в разных социально-политических и экономических условиях фундаментальные понятия физики, химии или биологии наполняются разным содержанием, а о том, что и мотивировка, и сама направленность научных исследований во многом зависят от социальных факторов.
Вот как понимание этой зависимости преломляется в книге В.П. Лукьянина: «…человек, живущий исключительно в мире абстракций, — не ученый, а скорее просто “научный работник”»; «Хорошая лекция — не озвученная голосом глава учебника, а увлекательное приключение мысли»; «Вооружить человека инженерными знаниями, не включив его в культурный процесс, невозможно по определению»; «Рассчитывать на озарение, ниспосланное «свыше», это все равно что закладывать в семейный бюджет ожидаемый выигрыш по лотерейному билету»; «Когда случается «чудо», ученый не торопится ставить свечку «угоднику», но ищет — и непременно находит! — естественную разгадку». За этими суждениями стоит понимание того, что нет науки «вообще», а есть наука в определенной общественной системе.
На понимании социальной природы науки основана трактовка в книге Лукьянина феномена научной школы. Для создания школы нужен сильный лидер — это все знают. Но автор книги подчёркивает, что лидер — это не тот, кто сам может, а тот, кто ведёт за собой других. Не каждый гений — лидер. Вы над этим, может быть, не задумывались, но — своей научной школы не основал А. Эйнштейн. И гениальный физик А.Д. Сахаров тоже прожил свою жизнь ученым без учеников. Преувеличивать личные достижения И.Я. Постовского нет нужды; он и сам в своих дневниковых записях сетовал, что «разбрасывается», и если б не перегруженность педагогической рутиной, то, вероятно, смог бы как учёный достичь более весомых результатов. Но Постовский совершил то, чего по разным причинам не смогли сделать многие более прославленные учёные: он «продолжил» себя в учениках, и достижения созданной им научной школы по масштабу и практической значимости превосходят вклад в науку едва ли не любого нобелевского лауреата.
Как возникла научная школа Постовского? Эта тема рассматривается в книге подробно. Стоит, однако, заметить, что сам Исаак Яковлевич такой цели перед собой не ставил и понятие «научная школа» к себе и своим ученикам не прилагал. Вообще-то такая самоаттестация даже предосудительна с моральной точки зрения. Но ни у авторитетных коллег, ни у его ближайших сотрудников не было и тени сомнений в том, что учёный стал основоположником весьма значительной научной школы. Это произошло благодаря его неоспоримому научному авторитету, его педагогическому дару, а также благодаря созданной им и тщательно отрегулированной системе выявления и воспитания научных талантов. У школы Постовского были чёткие очертания. «Внизу» — прочный моральный фундамент: люди, доверяющие друг другу, всегда готовые друг другу помочь, заняты общим делом, важность которого ни у кого не вызывает сомнений. «Вверху» — общее «химическое мировоззрение» (термин академика), которое не навязано, а усвоено, ибо его плодотворность многократно подтверждалась в общей работе. И что характерно: питомцы научной школы Постовского, уходя в самостоятельное плавание (то есть становясь во главе новых научных направлений), своих корневых связей, как правило, не прерывали: школа продолжала жить в образе их профессионального мышления, в стиле их работы, в их жизненной позиции.
Событийный план повествования об академике Постовском служит в книге Лукьянина материалом для обобщений мировоззренческого, социально-философского уровня. Идеологически его размышления направлены, говоря словами автора, против «пароксизмов антисоветизма», т. е. против антисоветской мифологии. Именно ею вдохновлялись «прорабы перестройки» горбачевско-яковлевского розлива, подготавливая переворот 1991–1993 годов. В основе этой мифологии лежит противопоставление «правильного» и «неправильного» общества, «истинного» и «ложного» пути развития. Правильное общество — это, конечно, Запад с его демократией, свободой, уважением к правам человека и — самое главное! — со священным правом частной собственности. Социализм, напротив, — общество неправильное, тоталитарное, где права человека попираются, личное начало подавляется, никакой свободы нет и все равны в своей нищете. В такой системе идеологических координат весь советский период трактуется как движение в ложном направлении, системная деградация, исторический провал, выпадение из «лона мировой цивилизации» и т.п. Жизненный путь И.Я. Постовского, столь объемно представленный в рецензируемой книге, — наглядное и убедительное опровержение всех этих басен, доверие к которым дорого обошлось нашей стране.
Оцените хотя бы сам факт приезда И.Я. Постовского — из «цивилизованного» Мюнхена, где он уже, несомненно, наблюдал марширующих — ещё недооценённых мировой общественностью — «коричневорубашечников» Эрнста Рёма, на Урал, который уже тогда начал превращаться в «опорный край державы».
В годы Великой Отечественной войны профессор Постовский не ковал оружие для фронта; назвать оружием лекарства для госпиталей, хоть они и вернули в строй сотни тысяч раненых бойцов, было бы большой натяжкой. Но он с предельным напряжением сил трудился на победу, и то, что рассказано в книге об этом периоде его жизни, великолепно демонстрирует лживость популярной мифологемы — будто бы в той войне победил народ, вопреки Сталину и большевикам. «…Победили мы, прежде всего, потому, — утверждает Лукьянин, обобщая большой фактический материал, — что руководству страны, т. е. партии во главе со Сталиным, удалось разными мерами (в том числе и варварскими, чудовищными, антигуманными, иначе не умели) мобилизовать все ресурсы в один мощный кулак, подчинить этот кулак, безальтернативно и беспрекословно, одной задаче, одной стратегии, одной воле и нанести им, кулаком, разящий удар по супостату».
Автор не отрицает, что цена нашей победы была «запредельно высокой». «Но, — добавляет он, — посмотрите на ситуацию с другой стороны: ну, а если бы не победили?..»
Ныне признаётся аксиомой, что человек в советском обществе был несвободен. В.П. Лукьянин и с этим не спорит, но, по его наблюдению, советское общество «было мало озабочено миражами демократии, оно явно отдавало предпочтение ноократии, то есть хотело и стремилось быть разумным». На несвободу в советские времена чаще всего жалуются те, кому не удавалось отстаивать своё мнение; а всегда ли именно оно было самым разумным? Во всяком случае, Исаак Яковлевич, как утверждает автор книги, «ощущал себя не жителем территории, оккупированной «марсианами»-большевиками, а свидетелем и участником исторического процесса, когда страна своими силами пыталась преобразовать себя для лучшей жизни»; он был «не «совком» (как любят выражаться нынешние умники), а активным и ответственным гражданином нашей страны, каких было большинство в то время (уважайте своих дедов!); на них страна и держалась, их запредельно тяжким трудом была произведена индустриализация страны и добыта Победа 1945 года».
В.П. Лукьянин не пытается убедить читателя, будто в процессе социалистического созидания все было гладко и благостно. «Только в утопических грезах, — замечает автор, — возможно общество всеобщего согласия и только в кошмарных снах — всепобеждающий раздрай». Для него советская действительность — живая человеческая реальность, сформированная в силу действия естественно-исторических законов. «…История, — пишет он в другом месте книги, — творится людьми, а люди — они такие, какими их создала история, а других откуда взять?».
Один из самых популярных сюжетов у обличителей советского строя — идеологические «порки» советской интеллигенции конца 1940-х — начала 1950-х годов, которые нередко называют лаконичней: «охота на ведьм». И.Я. Постовского эта кампания задела весьма чувствительно: его прорабатывали за приверженность «буржуазной» теории резонанса. Теория эта предлагала «практичный» способ трактовки природы химической связи, но к строению молекулы она имела примерно такое же отношение, как конструкция строительных лесов к колоннам и пилястрам строящегося здания, и в этом партийные идеологи усмотрели признак идеализма. Казалось бы, ситуация ясна до донышка, но автор книги рассматривает её в контексте времени, и обнаруживаются «нюансы». Начиналась холодная война, над нашей страной опустился железный занавес, и это не мы отгородились от вчерашних союзников, а они от нас. «Охота на ведьм» началась за океаном. Там откровенно боялись заражения своего общества идеями, показавшими неординарную силу во Второй мировой войне, но разрушительными по отношению к господствующему на Западе миропорядку. А для советского жизнеустройства было губительно опасным сравнение своего «общества будущего» с привлекательными картинами жизни «загнивающего Запада». Так что там и там «охота на ведьм», как и в средние века, имела важный ритуальный смысл. Постепенно, однако, идеологическая паранойя перешла в латентную стадию. И кампания по поводу теории резонанса была спущена на тормозах, никаких оргвыводов не последовало, но тем, кто стал объектом идеологической проработки, вся эта нервотрепка дней, конечно, не прибавила.
Но, объясняя причину этих идеологических безумств обстоятельствами времени, В.П. Лукьянин вовсе не оправдывает тем самым недостойного поведения зачинщиков и «дисциплинированных» участников тех прискорбных событий: «…Не мистическое зло в кафкианском духе, а конкретные люди с их интересами и характерами совершали поступки, по которым мы сегодня судим о времени».
Позиция эта последовательно проводится автором в отношении не только советского прошлого, но и антисоветского настоящего. И.Я. Постовский до конца советской эпохи не дожил, но круг проблем, которыми он занимался, актуален и сегодня, что оправдывает такие параллели. Так, автор резко негативно относится к реформе образования, осуществленной в «демократической» России. В частности, для него совершенно неприемлем рыночный взгляд на педагогический процесс как на оказание «образовательных услуг». Но ведь Постовский именно потому и смог создать научную школу, что дарил своим ученикам часть своей души. Дарил!
А вот более широкий взгляд на ту же коллизию: «Думаю, утрата былой душевной открытости и взаимной приязни в обстановке монетизации человеческих отношений и тотального сутяжничества осознается нынче как утрата счастья». То есть подорвана эмоциональная база общения между людьми, разрушена ключевая ячейка феномена образования — отношения между учителем и учеником. Какой тут можно ждать результат?
И ещё один аспект: «Катастрофическое падение уровня школьного образования не отрицает никто, только почему-то руководство отрасли и страны никак не хочет видеть связи между этим следствием и его главной причиной — принципиальной заменой образования натаскиванием».
Выписывая эти точные мысли, хочу обратить внимание читателя и на форму их выражения: ясно, лаконично, подчас афористично. Вот, например, определение интуиции: «сочетание досконального знания предмета с постоянной настроенностью на поиск». Об учреждении, которое на бумаге уже существовало, но в реальности не действовало, Валентин Петрович пишет: «полурожденный институт». Ученицу и сподвижницу Исаака Яковлевича З.В. Пушкареву, блиставшую разнообразными талантами, он охарактеризовал словами «победительная женщина». О Гансе Фишере, учителе И.Я. Постовского: «И сам он первым устремился в брешь, проломленную силой своего таланта, ума и опыта, увлекая за собой и своих учеников». А вот что сказано по поводу письма Клары, сестры Исаака Яковлевича, которое было написано в 1939 году из Америки, куда она спешно эмигрировала, спасаясь от нацистского геноцида. «Видно, — констатирует В.П. Лукьянин, — что человек, уносимый селевым потоком исторической катастрофы, барахтается среди обломков разных культур». А вот еще запоминающийся образ, на этот раз с оттенком добродушной иронии: осваивать письменную речь на чужом языке путем чтения книг — это «примерно как осваивать вождение автомобиля, сидя на пассажирском сиденье».
Книга снабжена множеством фотографий, на которых запечатлен Исаак Яковлевич. Мы видим его в разные периоды жизни: в молодости, в зрелые годы, на пороге старости. С годами его облик, конечно, менялся. Но вот что интересно: его внешность всегда оставалась привлекательной: высокий лоб, правильные черты лица, выразительные глаза. И особая неповторимая полуулыбка, придающая его облику глубокое человеческое обаяние. Его внутренняя, духовная красота как бы все сильней и отчетливей проступала сквозь физическую оболочку, претерпевающую неизбежные природные изменения.
Читатель вправе упрекнуть меня в комплиментарности. Дескать, жанр рецензии требует более строгой оценки: «с одной стороны», но и «с другой стороны». Но нужно ли так педантично следовать жанровому этикету, если книга мне действительно нравится, а позиции по главным вопросам, которые в ней рассматриваются, практически полностью совпадают с моими?
Впрочем, по одному важнейшему философскому вопросу моя точка зрения отлична от той, которую высказывает в своей книге В.П. Лукьянин. Я имею в виду проблему бессмертия человека. Вот цитата из книги: «Говорят, что человек продолжает жить, пока его помнят; осмелюсь поправить: и после того, как имя забывают. Так капельки воды из таежного ручья где-нибудь на Северном Урале протекают по просторам России вместе с потоком, например, Сосьвы, впадающей в Каму, и вместе с Камой, впадающей в Волгу. И кто сможет распознать эти капельки в течении Волги где-нибудь в районе Астрахани? А они там присутствуют, и существованию их не будет конца. В этом реальный смысл «загробной» жизни человека, и, согласитесь, такая жизнь реальнее и несравненно продуктивнее бесконечного и бессмысленного существования где-то среди райских кущ».
Можно было бы согласиться с этим рассуждением, если б речь шла о родовой сущности человека. Но человеку хочется бессмертия не только для того, чтобы продолжить род человеческий, а чтобы сберечь вот это конкретное сочетание знаний, чувственного опыта, мироощущения, которое составляет неповторимое «я» каждого из нас. В той капельке воды из уральского ручья, которую течение донесёт до Астрахани, от неповторимости личности останется примерно столько же, сколько, к примеру, от «сожжённого письма» (из стихотворения Пушкина) в горстке пепла.
Так что я отношусь к числу тех, которые считают, что человек жив, покуда его помнят. Кому-то удаётся продлить свое социальное бытие за пределы физического существования на короткий срок, кому-то — на десятилетия, а отдельные люди остаются в памяти потомков в течение веков и тысячелетий.
Исаак Яковлевич Постовский относится к числу благородных деятелей прогресса, которые своим подвижническим служением науке, Уралу, Родине оставили такой след в истории, который не поблекнет, не растает, не затеряется в веках. Думаю, и книга В.П. Лукьянина сохранению памяти о нём поспособствует.
В послесловии, подводя итог своей многолетней работе над книгой, Валентин Петрович пишет, что проделанный путь ему был интересен, «потому что много раз случалось [ему] при этом увидеть незнакомое в знакомом, нетривиальное в привычном, историческое в обыденном, вечное в преходящем». И он не только смог это увидеть сам, но и сумел передать своё видение нам, его читателям. Передать со всей наивозможной убедительностью историка, во всеоружии своей философской культуры, с превосходным литературным мастерством, помноженным на накопленную огромным жизненным опытом мудрость.