Алексей Варламов. Имя Розанова
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2023
Алексей Варламов. Имя Розанова. — М.: Молодая гвардия, 2022.
Василий Розанов — далеко не первая неоднозначная персона, которую показывает нам в рамках серии «ЖЗЛ» исследователь литературы ХХ века, педагог, писатель и ректор Литинститута Алексей Варламов. Но ни «красный граф» А.Н. Толстой, ни «великий старец» Распутин, сколь бы мифологизированы ни были, не породили такого откровенного возмущения, которое сопровождает фигуру Розанова и поныне. И дело здесь, как тактично выражался режиссер Абрам Роом, вовсе не в политической стороне вопроса. При такой репутации героя тем удивительнее, что монография неожиданно вызывает ассоциацию с предыдущей повестью автора «Душа моя Павел», посвященной взрослению наивного студента филфака в конце XX века. В обеих книгах мы встречаем юношу с трудным детством, потерявшего родительскую семью, вынужденного адаптироваться в жестоком мире. Возможно, отсюда идет то сочувственное отношение исследователя к «философу пола», чьи жизненные перипетии порой провоцируют у читателя кривую улыбку.
Думаю, хороший биограф — всегда адвокат своего знаменитого «подопечного». И это правильно, когда автор погружается в симпатичную ему, чем-то близкую личность, вызывающую у его души теплый отклик. Мои слова вовсе не значат, что А. Варламову как педагогу близки методы гимназического тирана В. Розанова. Или что в хорошем смысле патриархальная натура ректора «писательской кузницы» вдруг испытала неустойчивость при встрече с мало известными широкому кругу читателей архивами выдающегося философа. И уж подавно дело не в том, что сложное время усиления цензуры невольно вызывает, как и во все эпохи, подспудные мысли о «бунте», а наследие Розанова дает как нельзя более благодатную почву для таких размышлений.
Говоря о «близости», мы подразумеваем все же достоинства, а не пороки. Конечно, при желании многочисленные плюсы можно найти и у Аполлинарии Сусловой, как это совсем недавно с успехом сделала исследовательница Людмила Сараскина, однако Варламову удается не просто «выиграть проигрышный процесс». Он показывает «мысль семейную» в натуре и творчестве великого философа, представив ее лейтмотивом жизни создателя «Опавших листьев». Если бы Розанов, реконструированный биографом, мог говорить сам, он бы сказал, что всё, что он в жизни сделал, он сделал для семьи — сначала для родительской, потом для собственной.
Конечно, такой Розанов — заботливый сын, любящий отец и отчим, трепетный муж, вечно и кротко терпящий то безденежье, то угнетение на службе, переживающий то внутренний раздрай, то тяжкую болезнь супруги и горькие судьбы дочерей, — порой вызывает у нас недоверие. Ведь в нашем привычном сознании всклоченный герой скорее неизменно возвращается под утро из «дома цветов», нежели несет вахту у постели страждущей. Кто спорит, любой великий человек неоднозначен, и все же приходит мысль, что автор книги стремится увидеть в своем герое те черты, которые, по доброте своей, очень хочет увидеть. Розанов предстает патриархом огромной семьи, кормильцем — в прямом смысле слова, неутомимым тружеником и хлопотником. «Недостойные поступки» классика Варламов призывает по-христиански простить, приняв во внимание его трудное детство, нищую юность, кошмарный первый брак, скверное здоровье, неблагодарную педагогическую работу за гроши в глухой провинции и т.д. В итоге же у читателя складывается впечатление, что еще немного, и наш герой обретет черты мученика. Не за веру, конечно, но тем не менее.
Впрочем, несмотря на преобладающий «семейный образ» Розанова, А. Варламов очень откровенно показывает те «слабости» Василия Васильевича, о которых, во избежание вражеского ликования, лучше и вовсе бы умолчать. Автор ясно обозначает свою позицию: да, мой герой грешен, что скрывать, но лучше знать правду; а плоское, однобокое видение личности — возможно, еще большее зло, нежели неприятная истина. Важно заметить, что не всякая правда — пропаганда: освещение антисемитизма Розанова вовсе не есть пропаганда сего явления, демонстрация его политического лавирования не есть рекомендация к идеологической беспринципности, и уж подавно мистические радения и прочие мало корректные эксперименты на себе отнюдь не призывы к повторению.
Словно бы нарочно, фигура философа вобрала в себя все то минное поле, по которому явно не стоит ходить в смутные дни, и, возможно, это еще одна причина для появления «Имени Розанова» сегодня. Варламов напоминает нам, что сказать: «Да, такая вещь существует» — не значит нарушить табу и открыть ящик Пандоры.
Эта чрезвычайно интересная в чтении книга, почти как роман, погружающая любопытного в нюансы одной пикантной биографии Серебряного века, могла бы иметь популярную претензию: исследователь так увлекся богатейшим жизненным материалом скандальной личности, что места для разбора творчества не остается. Однако А. Варламов самым подробным образом интерпретирует наследие философа, и возможно, главное достоинство его исследования — равновесие между жизнью и «продуктом» избранной фигуры. Нам никогда не бывает скучно, хотя бывает возмутительно, противно, странно, недоверчиво, жалко, удивительно. Не могу с определенность сказать, вредно или полезно «наивному читателю» узнавать подробности биографического пути В.В. Розанова, но то, что узнавать их увлекательно, — однозначно.
Есть некая ирония в том, что очередная биография «блудного супруга» вышла тотчас вслед за биографией «коварной супруги» — труда Л. Сараскиной. Эти две книги в каком-то смысле зеркалят друг друга, создавая, против воли, комический эффект. У Сараскиной «подзащитная» — Суслова, а исчадие ада — дотошный мемуарист, охарактеризовавший бывшую Медеей и сатаной в юбке. У Варламова же все наоборот: немолодая, «умная и злая, как бес» экс-пассия Достоевского доводит до мужской несостоятельности и потери себя, бедного, студента.
Можно долго рыться в том, что не делает чести никому, призывать «чуму на оба дома» и, упав до «кухонной философии», согласиться, что и Суслова была не подарок, и Розанов был тот еще фрукт. Из узкой области мы спускаемся почти на желтые страницы, любознательный читатель исчезает, возникает образ любителя сальностей с высунутым языком. Демократический подход расширяет аудиторию, да ведь и научному работнику не чуждо ничто человеческое, однако важен баланс, который Алексеем Варламовым соблюден. Он мудро напоминает, что очернение или обеление кого-то одного — ложная стратегия. Сторонник провиденциализма, автор наглядно показывает, что бог, ведающий людское сердце, не сводит вместе «черта и дитятю». Вопрос, расположит ли Варламов к своему видению ситуации читателя, но даже обозреватель извлек урок: чем меньше мы знаем, тем больше мы судим.
Книга о Розанове преподнесена как труд о лидирующей, определяющей свою эпоху фигуре, чуть ли не наравне с Распутиным и даже с Ульяновым-Лениным, — и вот с этим можно поспорить. Рубеж веков был тем богатейшим на гениев временем, когда титул первого властителя дум (в областях литературы, религии, политики — всё так сплетено) буквально вырывался одним у другого. Лев Толстой уже оканчивал свой путь, его влияние росло, но жизнь — да простят мне эти слова — убывала. Достоевский тоже оказывался «несколько в прошлом» — не творчеством, но лично. Некоторые апологеты вспыхнули, как кометы, и утратили влиятельность — например, З. Гиппиус или Бальмонт. Ныне фигура Розанова представляется, безусловно, уникальной, — но как основателя нового жанра («Мимолетное»), ересиарха, мыслителя, — а не властителя дум, действительно поведшего за собой людские умы в то непростое время. Биографу сам Всевышний велел разглядывать своего героя пристально, смотреть с его колокольни на происходящее, достраивать недостающее, менять оптику. Однако мы не можем, например, сказать о Павле Флоренском или Михаиле Пришвине, что они определили свою эпоху, как бы ни было велико значение их трудов. Не хочется сводить мысль к тому, что Розанов — не Лев Толстой, а кто такой Страхов или Дурылин «нормальный человек» вообще не знает, а серия же популярная! Но, хотя книга действительно рассчитана не на специалиста по религиозной философии 10-х годов XX века, а написана для многих, порой кажется, что автор слишком заворожен фигурой героя и несколько преувеличивает его влияние чуть ли не на все области искусства и жизни.
С другой стороны, если значение Розанова «в высоту» — оспоримо, то в ширину — бесспорно. А. Варламов говорит о такой важной, особенно в наши дни, потребности человека не умещаться в догмат, стереотип, направление. Напоминает, что личность — это больше, нежели определение «марксист», «декадент», «антисемит», «сектант». В одном человеке не только могут совмещаться противоположности, но живет целый огромный симбиоз взглядов, черт, интересов, которые порой просто невозможно уложить в приемлемый формат. Речь всего лишь о неотъемлемом праве быть собой, о котором упоминал английский классик. Наверное, фигура Розанова, каким воссоздает его Варламов, — именно тот герой, который нам нужен сегодня. Вовсе не потому, что мы, «сытые», должны вспомнить на примере его судьбы, как трудно жили наши предки, какие болезни изводили детей в допрививочную эпоху, как несладко приходилось дореволюционным гимназистам, какими неоднозначными (чтобы не сказать плохими) людьми были даже абсолютно идейные революционеры… А затем, чтобы мы увидели настоящего «поличеловека», иногда неуместного, невозможного, кажущегося окружающим «наказанием» и бедой.
Розанов был и ересиархом, и революционером, и славянофилом, и моралистом, и бунтарем, и писателем, и критиком, и политиком, и одиозной личностью. Был добрым и злым, порядочным и беспринципным, романтиком и циником, догматиком и человеком широких взглядов, гением и сумасбродом… Проще сказать, кем он не был! И все же оставался в глубине души целостной натурой, сумевшей оставить нам одни из самых прекрасных книг своей эпохи — «Мимолетное» и «Опавшие листья».