Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2023
Исмаил Мустапаев — родился и живёт в Саратове. Выступает на региональных и столичных литературных фестивалях. Публиковался в самиздатской периодике, cреди которой: три выпуска альманаха «Саратов творческий», два выпуска альманаха «Литературная Евразия», собственный сборник. Также публиковал стихи на портале «Прочтение» и в журнале «Формаслов».
Рождение
Там дворец отворился,
пригодился ларец.
Птицы белые лица
растворились в одно.
И лицо ледяное
опустилось в ларец,
и хлебнуло оттуда оно
племенное
вино.
Затворился ларец.
И осталось в ларце лицо.
И родился над ним,
над лицом, приглушённым ларцом,
обезглавленной птицы вдовец.
И при этом дворце
стал вдовец отцом.
Я его фотокарточка.
Я его фотоген.
У него на лице,
у него во дворце
ледяное свеченье ларца
Принимаю всей болью колен,
затвердевшею кровью, которая сделана
красной на белом,
пачкаю
ледяное свеченье ларца.
Повела голова…
I
Я соберу все «почему»,
в дешёвый
пакетик
сложу
все «почему»
аккуратно.
Очередь здесь,
каждый по одному.
Дай мне воды,
встать не могу,
лежу,
Дай мне воды, прокуратор,
чтоб успокоились дети,
купили венок терновый
и положили обратно
меня
Дня через два
к сестрам и Витеньке-брату,
к маме и папе.
Холодно здесь, прокуратор,
так что на свет не глядела бы,
всё забрала голова.
Пригвоздила к постели,
а потом повела,
по грибы повела
голова.
И теперь вдвоём по знакомому лесу
ковыляем строфою незрелою,
и знакомому лесу теперь
отдала меня голова.
II
Это Любочки сон,
это Любочки явь
появилась не вновь
бледной женщиной
в черном платке кружевном:
«Я известье тебе,
кто-то завтра умрёт,
кто-то выйдет ко мне
в оперенье одном,
что для вашего глаза не данное.
Ты на это возьми
прорастающей речью, которая как молодое вино.
Ты на это одно
обеспечь
терновый венок
и грядущие дни окаянные».
Холодно здесь,
так что на свет не глядела бы,
всё голова забрала.
Пригвоздила к постели,
а потом повела,
по грибы повела
голова…
Виденье было мне…
Виденье было мне вчера.
Как будто я лакал свободы
ветер,
как будто с века чётного червонной буквой чейного пера
я прилетел и стал на свете.
И стало много Я,
нам не раздали номера,
мы сели в храмах,
мы сеяли любовь
сперва.
И жил не жил, перебегал
от храмов тех до жёлтых скал
порядок слов.
Порядок жил, и шёл по головам,
и стриг пейзаж в оконной раме.
Горели люди,
мёрз народ,
а посреди ни бог, ни чёрт
— опорожнённая постель
и ты пьяна, как карусель.
Вокруг пейзаж,
сонлив и скуден.
А в новогоднем — отче
наш
и гул, и свист,
на свитере от порчи
иконка годная — грамматика небес.
Усталый отче
держит карандаш
и держится за лист,
как руку матери,
сжимая лист,
он хочет
жить,
он любит
есть.
Усталый отче
в храмах сел,
он белые готовит ночи
бедным детям,
он им раздарит всё,
покуда всё осталось днесь.
Вот храм стоит. И тот и этот,
в них отче наш любил и ел.
Виденье было мне вчера.
Как будто я лакал свободы ветер,
как будто бы с ничейного пера
я вылетел, набрёл на храм. Барыгам сдал
сталь канделябров.
В лицо ещё хлестал
свободы ветер,
срывая яблоки с побитых рёбер яблони,
и стали яблоки на трафарете.
Барыги дали деньги мне,
я деньги взял,
я сыпал деньги бедным детям…
И на земле
случился… карнавал.
Небо июльское
I
Дни призывные, июльские дни
пьяною ротой
расстрельной
выстроились на фото:
«Господи, пой.
Цвета неразличимого
Господи,
пой колыбельную.
Видишь, на фото
пока застыли мы…
слушаем, привыкаем к постели.
— Я ваш создатель. Мир призывной,
горний и дольний.
Вы на моей ладони.
Небо июльское пьёт и поёт со мной.
Воля моя довольна
небом июльским,
пьяным и пенным, памятным
этой грядущей зимой».
II
Разэтаплено всё. И июльские дни разэтаплены.
Наступила зима, полновесен её новогодний улов.
И ненужное зрение на щеке замерзает у Чаплина
молодою ладонью
и нежной.
С фимиамом срослось,
развернуло на снег благовония.
Ковыляет оно
одиноко от всех
по дорогам обоссанных русских снегов.
Умирает оно
всё в пыли белоснежной.
И когда-то оно
и свободой, и словом звалось:
«Ты наш создатель. Мир призывной,
горний и дольний.
Мы на твоей ладони.
Небо июльское пьёт и поёт с тобой.
Небом июльским воля твоя довольна».
***
Мелодия шла. Ушла.
Мелодия вышла в лес.
Берёзки потрогала, обняла.
И опустила мелодия занавес.
И кончился праздник. И обещал
(а публика встала с мест)
он праздник, он публике обещал
мелодии место найти и крест.
Поставить мелодии крест.
И землю нагую,
и лес
к её приучить вещам.
Слово простое привиделось мне.
И в слове родился лес
под чью-то мечту голубую.
На спящую девушку М
дубовый раскинул объятия крест.
И сам обнищал в поцелуе.
И сбросил последнее платье крест
с новопреставленной девушки М…
тело её в покое.
Нет её тела уже.
И снова земля в неглиже.
И вылезло слово дневное.
И солнце настало.
И снова земля щебечет простое
и честное слово
сухими своими губами.
Солдаты сидят в блиндаже.
Слиняла мелодия,
стало
свежей.
Слиняла она.
Перед этим
берёзки обнµла.
И вышла за лес.
И где-то за лесом играть перестала.
И ей отобедали дети.
И сытые дети ей
дубовый поставили крест.