Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2023
Алексей Дьячков — окончил строительный факультет Тульского политеха. Работает инженером-строителем. Стихи публиковались в журналах «Урал», «Новый мир», «Арион», «Волга», «Интерпоэзия», «Новая Юность», «Сибирские огни». Автор двух книг стихов: «Райцентр» (М., 2010) и «Государыня рыбка» (М., 2013). Живёт в Туле.
Подробности
В окне незашторенном роща сосулек,
Протоптан до зарева путь.
Скрывает сомненья апостол-инсультник,
Боится всей грудью вдохнуть.
В стене ненадежно шатается винтик,
Из пуговки выпала нить.
Как страшно на воздух из комнаты выйти,
Таблеток прием пропустить.
Пропали закладки и записи даром,
Слова забежали вперёд.
Сугробы пропахли пропаном-бутаном,
Огнем скоро вспыхнет сугроб.
Так ангел горит электрической сваркой,
И крошится сухо, как лёд,
На блюдце в окошко гашеную марку
С копеечной сдачей даёт.
Так рифмой привычной любого завета
От долгих морозов без сил
В заброшенном сквере играют со светом
Лиловые кроны осин.
Встреча
Мало света на кухонной марле.
Дворник к мусорке смел белый свет.
Крутит медленно сальто-мортале
Целлофановый мятый пакет.
Под деревьями ветру на милость
Сдался дым, терпеливый, густой.
Это два старика восклубились,
Затянувшись от спички одной.
О дерюге, ботинке непарном,
О буряте, спустившемся с гор,
Два соседа по лагерным нарам
Монотонный ведут разговор.
Бригадира, сыгравшего в ящик,
Конвоира с огрызком трубы
Вспоминают, как добрый нарядчик
Приписал им до нормы кубы.
Приписал им опилки метели,
От заточки на старосте швы.
И нестыдные мысли о теле
Замкомвзвода нестарой жены.
Темный лес, складный сказ на малине,
У остывших углей голоса.
Как младенец в густом формалине,
Страх ночной открывает глаза.
В темноте проступает все больше
До забоя натоптанный путь.
Нету жизни иной, кроме той, что
Не дает до рассвета уснуть.
Прицел
Сарай опознан, погреб сверен с картой,
Фундамент храма взят на карандаш.
Пунцовым пузом вписан деликатно
Снегирь застывший в замерший пейзаж.
Вот облако над лесом взбито в пену,
Вот проступает из-под снега грязь.
Откуда в этом мире черно-белом
На ветке птица бурая взялась?
Среди осин, что ветками боятся
Пошевелить, среди поднявших вой
Обугленных руин откуда взялся
Пацан, в сугроб свалившийся, живой?
Он расстегнул бушлат, подставил ветру
Небритое лицо, сигнал: за мной, —
Даёт куда-то вдаль. Возможно, это
И я, но очень старый и худой.
Он сам себе хрипит сурово: братцы,
Пора, — и мигом каждым дорожит.
Так шумно снегири к нему слетятся,
Когда он первым к лесу добежит.
Классная работа
На нечетной дорожку почистили,
Посбивали сосульки с крыльца.
Сядь на место. Звонок для учителя.
Дочитаем абзац до конца.
Кто, как ангел, мелькнул по касательной,
Перед стайкой синиц обомлел?
Подкрепи свой ответ доказательством,
Приведи в подтвержденье пример.
Что ли, зря рыбари с ним аукались, —
Вышел к лодке по тонкому льду…
Не забудь подписать свою рукопись,
Я домой на проверку возьму.
Перед сном увлекусь дивной прозою,
Погрузившись в домашний уют,
Как купец вел торговлю на острове,
И как Германа спас алеут.
Завтра утром во двор выйдя засветло,
Кто я? — вспомню с трудом, боже мой. —
То ли школьник ближайшей гимназии,
То ли в ней же завхоз пожилой.
Каббала
Кровь найдется по матери, ласково
Отзовется в колене седьмом,
И поманит земля Ханаанская —
И с почетом отпустит село.
Слово после запоя недельного
Ребе даст мне, поморщив чело,
И промолвлю я, лунок наделали
На замерзшей реке для чего.
Как катается яблоко красное
На запятнанном блюдце, звеня,
Не запнусь и продолжу рассказывать,
Как за яблочко били меня.
Останавливать поздно, старательно
Пустит хвостик зерно в чернозем,
Чтоб поведал теперь о предательстве,
О продажной душе, обо всем. —
Царь горы, на сугробы из тени я
Выбегал как, портфелем гремя,
Как молился не богу, а дереву
На пруду в белом инее я.
Бочки пива в промышленном здании,
Дохлый сторож к окошку приник,
Как делился сакральными знаньями
С неофитом — простой бытовик.
На морозе замерзла мелодия,
И припев досвистеть нету сил.
За картавость суди меня, родина,
Я дыханье свое застудил.
Оправдание
На снимке УЗИ золотой эмбрион.
Моргает весь вечер над входом неон.
В саду неокрепшие души
Ныряют в цветущий чубушник.
Отчаянно дышится после дождя.
За сквером чугунную лапку вождя
Два голубя облюбовали.
В депо громыхают трамваи.
Еще не отец к белой раме приник.
Пылает, как юная мать, сердолик.
Бывает так мутно, так страшно
От мятой больничной бумажки.
Бывает обидчив, бывает не прав.
Накинет болонью, в рукав не попав,
Поет, не обученный пенью,
Слетает и хлопает дверью.
У точек торговых толпится народ,
А счастье бежит мимо вдов и сирот,
И белого голубя мира
И черного ворона мимо.
Бомжа, инвалида — под мухой слегка,
Поймавшего рыбку в реке старика.
Плотва, золотая от боли,
Исполнит желанье любое.
Вольный перевод
Брызги крови на картине Поллока,
В клетках Мондриана гаснет свет.
Жалко всех — надорванное облако,
Сбитый лист, трехногий табурет.
Жизнь чужая в кадрах кинохроники,
Глупый мальчик крутит головой.
Пуговицы, вузовские ромбики,
Тюбик пасты, мусор бытовой.
Стыдно темноты бояться, йодовой
Сетки — расползаются кресты.
Дом алеет, как алеют мертвые
Астры в куче скошенной травы.
Сад в потемках посинел от ужаса,
Замер бездыханный огород.
Сделай первый шаг, а дальше мужество
По тропе до дома доведет.
***
Снег на склоне, лëд на Лимпопо,
На холме спортсменов табор, по
Шапочке и лыжам на резинке
Узнаю себя на фотоснимке.
Блëклой «Свемы» помню каждый кадр,
Микроад на старте — миокард,
Плавный спуск, с кривым трамплином горку,
Из-за слез проигранную гонку.
С треснувшим этюдником Альбрехт,
Хлопья света изо всех прорех,
Вспышка на полотнище экрана —
Язвы, швы, гноящаяся рана.
Дома рай, когда метель стеной.
Знает резидент, какой ценой.
Три за сочиненье, мама рада.
Лишний раз напоминать не надо.
В коридоре сам открылся зонт.
В рамке завалился горизонт.
Твой снежок попал в окно эсминца —
Мы легко без боя не сдадимся.
***
Поздней осенью катер затих вдалеке.
Звякнул старый рыбак школьным великом.
Каждый раз, когда я приближаюсь к реке,
Желтый лист проплывает вдоль берега.
Пропадает турбаза в лесу без огней.
Где вагончик и будка? — Да вот они.
Перевернута лодка в хвоще и репье…
И тропинка и лес перевернуты.
Дачный домик всплывает в моей голове
И качает печальными окнами.
Накидав дров в буржуйку, старик обо мне
Вспоминает в малиновом коконе.
Дно широкой реки изгибается над
Ним, сверкая слюдой и известкою.
Не спеша уплывает во тьму космонавт,
Отсыревшей дымя папироскою.
Энрю Уайет
Т.К.
Синица выпорхнет, когда придет пора
Ему задуматься о жизни после школы.
Надышит дырочку на инее окна
И станет галок наблюдать и пешеходов.
А в коридоре кто-то пьет на посошок,
Плечами водит, улыбается печально.
А в зале кто-то заряжает свой рожок,
С войны вернувшийся сосед, однополчанин.
Устав искать с цветной тесемкой медальон,
Он в занавесках тонет в ровном гуле трассы.
На батарее сохнет нижнее белье,
Крючки расплавились, застежки из пластмассы.
Он птичкой желтой свод свинцовый населил,
Поверил, в небе человек найдет спасенье.
Наверно, зря он оторвался от земли,
Пришла пора вернуться с птицами на землю.
Он будет свет искать, деля с собакой кров…
В окне оттаявшем над снегом встанут ели,
Когда художник вспомнит старую любовь,
Наткнувшись в сумраке в саду на шляпу Хельги.
Встреча
Каждый вечер от скуки ходил на причал,
Где печально тускнела без солнца Италия,
Приставучей девице порой отвечал:
Отвали, без обид. Не нуждаюсь в компании.
Подносила огонь к сигарете она
И курила, в дыму находя утешение.
Если мертвых медуз выносила волна,
Пахло тиной, соленой травой, разложением.
Были волны упрямы, а дым невесом,
Плыли мысли тревожно, как тенор из оперы,
Как погоды прогноз… Я и сам перед сном
На балкон выходил с сигаретой из номера.
Вспоминал в темноте, закрывая глаза,
О поруганной вере и странных пророчествах.
И о той, кто была благодарна мне за
Непогоду, прибой и свое одиночество.
Κάθαρσις1
И.Е.
Погаснет свет, не щелкнет выключателем
Никто, чтоб озарить волну на миг.
Взойдет луна за алыми печатями,
Толпы людской утихнут вой и крик.
Когда поселку с башнями и крышами
Под толщей вод придет последний срок,
Оставь, Господь, кусок земли для выживших —
Безлюдный каменистый островок.
Пусть манит в буре твердь спиной оранжевой,
Чтоб двое жили верою одной,
Чтоб, выбравшись на берег и откашлявшись,
Лежали, наслаждаясь тишиной,
Светлело небо, расходилось тучами,
Стихал поток, бурлящий между скал,
И океан, катая зыбь беззвучную,
От спасшихся безмолвно отступал.
Глубокое дыхание услышит он,
Когда его отпустит глухота.
Ответит эхом ей вершина рыжая,
Когда погибших позовет она.
Последние долги теперь оплачены —
Не толстый том, а белый лист без строк.
Светлеет небо в скалах. Но иначе все.
Нет слов — чистописания урок.
Нет для творений ни имен, ни обликов,
Есть только звук, что спрятан глубоко.
Начнем с азов. Вначале будет облако,
В заливе отражаясь голубом.
Оставь немного солнца морю, Господи,
Чтоб сохранялась с прошлой жизнью связь,
Чтоб на скале, на необжитом острове,
Молчали двое, за руки держась.
Глядели вдаль, на старый мир разрушенный,
Как блики к горизонту строят путь,
К воде, друг к другу и к себе прислушивались,
Произнести боялись что-нибудь.
Как замысел неведомого зодчего
Слагала карту на песке роса,
Созвездий план — как было напророчено
Вчера, тысячелетия назад.
1 Катарсис (др. греческий).