Инсценировка по рассказу А.П. Чехова
Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2023
Алексей Кондрашин (1969) — родился в Екатеринбурге. Окончил Уральскую архитектурную академию, печатался в журналах «Урал», «Человек и закон», «Воин России», альманахе «Подмостки». Живёт и работает в Брянске.
Действующие лица:
Черный монах, он же незнакомец
Андрей Васильевич Коврин, магистр философии
Варвара Николаевна, актриса
Песоцкий, хозяин сада, бывший опекун Коврина
Таня, дочь Песоцкого, жена Коврина
Алексей Ношкин, сельский учитель музыки
Леночка, подруга Тани
Лиза, подруга Тани
Грек Пандопулос, жених Лизы
Модистка
Действие первое
Картина первая
Санкт-Петербург.
За окном шум столицы: проезжают пролетки, стучат колеса по мостовой, под окном голоса лоточников: «Пирожки, пирожки, пирожочки!..»
Слышны выкрики разносчиков газет: «Газеты! Покупайте газеты! Слон сбежал из зоопарка!.. К нам летит комета!.. Взрыв в мире науки! Доклад философа Коврина о мистерии духа! Доклад философа Коврина о мистерии духа! Покупайте газеты!».
Квартира Коврина.
Коврин собирает чемодан, складывает вещи, книги, бумаги, закрывает чемодан, достает из кармана часы, смотрит, наливает в бокал вино, выпивает, вырывает из блокнота лист бумаги.
КОВРИН (пишет записку). Любимая… (Отпивает вино, думает, разрывает лист, вырывает новый, пишет.) Дорогая… (Думает.) Дорогая… (Разрывает лист, выпивает вино, пишет на новом листе.) Милая… Милая Варя. Я уезжаю в деревню. Надолго. Не ищи меня. Так будет лучше. (Кладет записку на стол, сверху две банкноты, смотрит на часы, надевает пальто.)
В прихожей дрогнул колокольчик, входит Варвара Николаевна с большим букетом цветов.
ВАРВАРА НИКОЛАЕВНА. Андрюша!.. (Целует Коврина, дарит букет цветов, дает газету.) Здесь всё о тебе! (Снимает шляпку, шарф, накидку.) Весь Петербург так и гудит. «Коврин! Коврин!» Взрыв в мире науки! (Переводит дух.) Какой прекрасный день! Светит солнышко. Как я рада за тебя! (Пауза. С улыбкой.) А мне опять не повезло… Показалась в очередном театре, читала «Антигону» и так разволновалась, что весь текст позабыла. (Смеется. Пауза.) Твое имя на первых страницах, твои портреты печатают в лучших журналах… (с улыбкой) у тебя море поклонниц… (С улыбкой, вздыхает.) Ты — гений, а я — актриса-неудачница… Не-у-дач-ни-ца. (Пауза. Меняется в лице.) Ты одет?..
Долгая пауза.
Что с лицом? (Подходит.) И руки холодные… Что?
Долгая пауза.
ВАРВАРА (видит чемодан). Чемодан?..
КОВРИН. Я уезжаю.
ВАРВАРА. Без меня?
КОВРИН. Поезд без четверти.
ВАРВАРА. Как?!
КОВРИН. Я должен уехать из Петербурга.
ВАРВАРА. Зачем? Почему?! (Пауза.) Что происходит? Куда ты едешь, скажи.
КОВРИН. В деревню. К опекуну.
ВАРВАРА (после паузы). Надолго?
КОВРИН. Месяца три.
ВАРВАРА. А я?!
КОВРИН (после паузы). Живи у меня.
Пауза.
ВАРВАРА (отходит в сторону; слезы; закрывает лицо руками). Что это??? (Видит на столе записку и две банкноты, читает губами. Пауза. Перечитывает.) «Попроси второй ключ у прислуги». (Смотрит на купюры. Слезы.) Всё это слишком походило на счастливый сон. Я ждала, я боялась проснуться… (Пауза.) И вот, всё закончилось. Ты меня разлюбил.
КОВРИН. Разговор долгий, я к нему не готов. (Встает.) Я напишу.
ВАРВАРА. Андрюшенька…
КОВРИН. Надо на поезд. (Берет чемодан, уходит.)
Молчание. В кресле у окна появился незнакомец (монах Варвары Николаевны). Сидит в кресле, не замечаем Варварой, смотрит на нее.
НЕЗНАКОМЕЦ (берет со стола записку, перечитывает). Да, вот так бывает… Живешь, любишь, отдаешь всё сердце, а потом все кончается.
Пауза.
Варвара видит незнакомца.
НЕЗНАКОМЕЦ. Полгода назад я говорил вам, что Коврин не любит вас, он любит только философию и только наукой живет, и что он оставит вас рано или поздно. Как видите, я оказался прав. И еще. Не далее как три часа назад вы вышли из парадной театра с новым отказом, взяли извозчика, а на углу Литейного и Моховой разрыдались. Помните, что я сказал?..
ВАРВАРА НИКОЛАЕВНА. «Твой успех еще не пришел».
НЕЗНАКОМЕЦ. «Твой успех еще не пришел».
ВАРВАРА НИКОЛАЕВНА. Но я говорила сама с собой!
Незнакомец исчезает.
Картина вторая
Стук колес поезда сменяет пение птиц. Тишина. Где-то далеко лают собаки. Проселочная дорога. Вокруг лес. По дороге идет Коврин, держит на плече чемодан, одна нога в грязном ботинке, другая — босая. Устал. Садится на чемодан.
КОВРИН (смотрит на босую ногу). Черт… (Оглядывается, вокруг густой лес.) На станции нет даже извозчика… (Снимает с ноги второй ботинок, выбрасывает в кусты, идет дальше.)
Вечереет. Коврин все идет, идти по земле стало холодно. Пытается идти осторожно, не наступая на острые камни и сухие ветки, но это плохо получается. Тащит чемодан, прихрамывает.
Появляется Песоцкий с корзиной цветов и ножницами, долго возится с цветником, видит Коврина, замер.
Пауза. Смотрят друг на друга.
ПЕСОЦКИЙ. Андрюша??? (Смотрит.)
КОВРИН (с улыбкой). Он самый!
ПЕСОЦКИЙ. Андрюша!
Быстро идут навстречу друг другу.
ПЕСОЦКИЙ (крепко обнял Коврина). Как я рад! Как я рад! Приехал… Дай погляжу на тебя… Ну, молодец… Что ж ты не дал телеграмму? (Зовёт.) Таня! Таня! Скорей! Погляди, кто приехал! (Коврину.) Да что мы стоим?! В дом!.. Милости просим!
Песоцкий берет чемодан Коврина, уходят.
Картина третья
Стол. Чай. Сидят Коврин, Таня, Песоцкий.
ПЕСОЦКИЙ. Стою, гляжу, вдруг вижу — идёт босоногий сеньор! Андрюша, ты босиком из столицы приехал?
КОВРИН. Заблудился, башмак засосало…
ПЕСОЦКИЙ. А второй?..
КОВРИН. Выкинул. Зачем мне второй?
Смеются.
ПЕСОЦКИЙ. Это логика Канта! (Пауза.) Значит, решил срезать путь. А вдоль дороги сплошная трясина! Там жидкий суглинок.
ТАНЯ. Папа мечтает по всей России осушить болота и засадить фруктовыми садами!
ПЕСОЦКИЙ. Ну, Таня… (Вдруг.) Ты термометр глядела?
ТАНЯ. Десять раз.
ПЕСОЦКИЙ. Сердце чует — завтра пойдут морозы. Надо пойти срочно дым развести, яблони согреть. Ты, Андрюша, иди мой сад посмотри!.. И не теряйся, чувствуй себя как дома. Поживешь месяц, подышишь воздухом, а там глядишь, если понравится, до осени останешься. Как сказал Декарт: «Lumen naturele intellektus!» (Уходит.)
Пауза.
ТАНЯ. Папа после смерти мамы всё забывает. (Смотрит на Коврина, который с восхищением смотрит на красивый сад.) Да, наш сад многим нравится. Он даже описан в карте лучших садов России… Ничего, кроме сада, не видим, он даже ночью мне снится, и в городе бываем редко. (Пауза.) Да что же это я всё говорю… Андрей Васильевич… Пойдемте, я покажу вашу комнату!
Уходят.
Картина четвёртая
Вечер. Коврин с Таней идут по саду. Смеркается. Вокруг стелется дым, сейчас сад кажется призрачным, сказочным, нереальным. Коврин кутается в пальто, Таня идёт рядом, держит его под руку.
КОВРИН. Да, в это трудно поверить. (Пауза.) Восемь лет назад сад был в пять раз меньше. На месте этой аллеи цветов росли низкие кустики и вместо деревьев стояли редкие саженцы. А теперь цветут высокие яблони…
ТАНЯ. Когда папа вложил в будущий сад половину наследства — соседи стали смеяться, а когда он сказал, что его новый сад будет приносить пять тысяч чистого дохода, — его посчитали сумасшедшим. (Пауза.) Посмотрите туда, Андрей Васильевич. Там редкие фруктовые деревья. Там груши и липы. А там сливы. Но самое любимое место в саду для меня — это здесь. Цветы. Тюльпаны, розы, хризантемы. Цветы ярко-красные, белые, желтые, васильковые. Папа приказал высадить в цветнике мое имя из лилий. Я знаю, он считает цветы пустяковой забавой, но однажды, когда цветник замерз и мое имя из лилий увяло, он очень переживал, даже нанял второго садовника и до слез радовался, когда цветы снова распустились.
КОВРИН. Не понимаю, как этот дым может спасти яблони от мороза…
ТАНЯ. Дым заменяет облака, когда их нет.
КОВРИН. А для чего нужны облака?
ТАНЯ. Ну что вы. В пасмурную и облачную погоду не бывает утренников!..
КОВРИН. Вы рассуждаете, как мудрый садовод!
ТАНЯ. Вы шутите, Андрей Васильевич, а я — серьезно.
КОВРИН. Таня, по-вашему, я старик?
ТАНЯ. Старик? Вы?
КОВРИН. Зовете меня «Андрей Васильевич». А раньше звали «Андрей».
ТАНЯ. Я была совсем ребенок.
КОВРИН. Когда я уезжал, вы были совсем дитя. Такая тощая, длинноногая, простоволосая, носили короткое платьице. Помните, как я вас дразнил?
ТАНЯ. Цапля.
КОВРИН. «Цапля».
Смеются.
ТАНЯ. Много воды утекло. (Пауза.) Скажите, Андрей, вы отвыкли от нас? Хотя зачем я спрашиваю? Вы взрослый мужчина, давно живёте своей, интересной жизнью, вы ученый, величина… Отчуждение от нас так естественно! Но… как бы ни было, Андрей, мне хочется, чтобы вы не считали себя одиноким. Мы близкие вам люди.
КОВРИН. Разумеется… Егор Семенович и вы мне очень близки.
ТАНЯ. Честное слово?
КОВРИН. Честное.
ТАНЯ. Вы сегодня удивлялись, что у нас так много ваших фотографий. И те, что вы посылали, и те что папа вырезал из журналов. Он очень переживал, когда вы не отвечали на его письма. Папа часто говорил, «ну конечно, чему удивляться, я ему не отец, я для него никто, так, бывший опекун». Вы знаете, мой отец до сих пор считает вас сыном, он обожает вас. Иногда мне кажется, что он вас любит больше, чем меня. Он гордится вами. Вы ученый, еще молодой человек, а уже сделали себе блестящую карьеру, и папа уверен, что вы вышли такой оттого, что он воспитал вас. Наивно, конечно… Но я не мешаю ему так думать.
Где-то далеко в лесу запела скрипка.
КОВРИН. Опять эта скрипка… Или мне кажется?
ТАНЯ. Да нет, это Лешка Ножкин! Сосед.
КОВРИН. Лешка?! Он же хотел уехать в Италию.
ТАНЯ. Здесь. Нелепый человек.
КОВРИН. За что вы его так?
ТАНЯ. Надоел. Целыми днями ходит вокруг сада со скрипкой. Папа его называет «сельский Паганини». (Пауза. Берет Коврина под руку.) Спасибо, Андрей, что вы приехали. У нас здесь тоска. Одни чудаки. Да и тех мало. Только сад, сад, сад. Ничего больше.
КОВРИН (кутается в пальто). Неужели в раю так же бывает холодно?
ТАНЯ. Чтобы куст розы пышно зацвел, садовник берет лопату и подгребает конский навоз… А еще есть штамб, полуштамб, апорт, ранет, боровинка, окулировка, копулировка…
Смеются.
КОВРИН. Знаете, Таня, у меня приятель — художник. Он живет в Венеции. Каждый раз, когда он приезжает, приходит ко мне на квартиру, мы сидим, пьем отличное вино, и он до утра говорит об одном — как отвратительно пахнет болотом в Венеции.
ТАНЯ. Венеция… Вам легко говорить. Вы молод и уже побывали везде. А я в Петербурге и то никогда не была. У нас, видите, сад. Сад, сад, сад… Но иногда хочется чего-нибудь еще для разнообразия. Помню, когда вы, Андрей, еще студентом приезжали к нам, то в доме становилось как-то светлее. (Пауза.) Руки озябли…
Коврин берёт ладони Тани, растирает, согревает теплом своего дыхания.
Пауза.
ТАНЯ (смущенно освобождает свои руки). Там надо еще теплицу накрыть… (Быстро уходит.)
КОВРИН (смотрит вслед, затем поднимает голову, глядит на яблони, вдыхает аромат). Господи, как хорошо! (Пауза.) Черт возьми!.. Маленькая, слабая, всё смущается и говорит, говорит… (Иронично.) Этак, господин философ, можно увлечься, влюбиться… (Тихо напевает.) Онегин, я скрывать не стану, безумно я люблю Татьяну… (Идет в дом.)
Картина пятая
Ночь. На веранду входит Коврин. Песоцкий одет, сидит за столом. Перед ним керосиновая лампа.
ПЕСОЦКИЙ. Не спится?
КОВРИН (садится рядом). Замечательный сад! Восемь лет, и такое!
ПЕСОЦКИЙ (озабоченно). На поверхности земли, как видишь, мороз, а подними на палке термометр сажени на две повыше земли, там тепло… Отчего так?
КОВРИН. Право, не знаю… (Смеется.)
ПЕСОЦКИЙ. А в прошлом году были такие заморозки, что едва всё не погибло. Как бы ни был обширен ум, а всего туда не поместишь, не предусмотришь. (Пауза.) Ты ведь всё больше насчет философии?
КОВРИН. Да. Читаю курс психологии, а вообще занимаюсь философией.
ПЕСОЦКИЙ. Всё теории, абстракции… Не скучно?
КОВРИН. Нет. Скучно, когда философия изучает абстрактного человека. Мне интересен живой человек с душой и сердцем.
ПЕСОЦКИЙ. Ну дай бог, дай бог… Я за тебя очень рад, братец… Как я рад, что ты приехал… Как я рад… (Пауза.)
КОВРИН (кутается в пальто). Сырость…
ПЕСОЦКИЙ. Это влажность поднимается… К утру изморозь будет… (Пауза.) Эх, заснуть бы, да не спится… (Пауза.) Андрюша, яблочек хочешь? Я тебе, как философу, предлагаю научный опыт. (Подает тарелку с двумя яблоками.) Видишь два яблока? Возьми, какое тебе больше нравится.
Коврин берет.
Заметь, ты взял самое крупное, красное. Теперь пробуй на вкус.
Коврин откусывает, ест.
Ну, как?..
Коврин неопределенно пожимает плечами.
А теперь — это.
КОВРИН (ест второе яблоко). М-м. Вкусно.
ПЕСОЦКИЙ. То-то! Первую яблоню я выписал из Франции, а эту вывел сам. Мое хоть зеленое, невзрачное, но вкусней! А почему? (Достает бумагу.) Вообрази, тут один французский ботаник накропал статью о моем новом сорте яблони и вывел заключение, что «успех яблони Песоцкого в том, что сад его стоит на одной широте с арльскими виноградниками»! Глупость! У нас тут дожди круглый год! Андрюша, дело в другом! Мне яблоко это кровью и потом досталось. Я сердце вложил!.. (Пауза.) Хотя, наверно, это смешно… Все соседи за глаза называют меня сумасшедшим. Пускай. Только я знаю одно: если в нашем уезде будет не один такой сад, а хотя бы два — наша жизнь станет другой, наша жизнь станет лучше. А так, вокруг одни болтуны, никто ничего не делает. (Пауза.) Вот я и на выставках участвую, и медали получаю… У Песоцкого, говорят, яблоки с голову, и Песоцкий, говорят, садом себе состояние нажил. Одним словом, богат и славен Кочубей. У меня и сторож, и лакей, две дюжины работников, всем исправно плачу жалованье… А на деле — я один.
КОВРИН. Как же, а Таня?
ПЕСОЦКИЙ. «Таня». Таня выйдет замуж, уедет.
КОВРИН. Замуж? За кого?
ПЕСОЦКИЙ. Да хоть вон за Ношкина Лёшку. «Сельский Паганини». У нас тут по субботам молодежь вечера утраивает. Вот он и ходит гоголем вокруг Татьяны.
КОВРИН. Сватался?
ПЕСОЦКИЙ. Не приведи господь. Неудачник, а неудачи как болезнь, заразительны. Хотя отец его был крепкий хозяин, помер… А у сына в голове ветер гуляет. Ездил учиться, да денег на учебу не хватило, вернулся, теперь дает уроки музыки местной «знати» и учит крестьян пиликать на скрипке. (Пауза. Смотрит в темноту, лицо меняется.) Погоди… Что это… там?
КОВРИН. Где?..
ПЕСОЦКИЙ (с ужасом). Вон, в темноте! (Встает с места.) Боже мой, боже мой… (Гневно.) Ах вы, аспиды проклятые… Лошадь к яблоне привязали!.. Вот анафемский народ! Весь сад испоганили! Бездельники, разгильдяи!.. (Быстро уходит в темноту. Слышен храп лошади, треск веток, галоп, тишина.)
Коврин долго смотрит в ночную темноту.
Появляется монах, он же незнакомец.
Пламя в керосинке хлопнуло и погасло.
Картина шестая
Светит солнце. Жарко. За столом Таня. Перебирает зерна.
Входит Коврин, вид невыспавшийся, читает на ходу записи в своей тетради.
КОВРИН (закрывает тетрадь, видит Таню, весело). Доброе утро!..
ТАНЯ. Андрей, уже третий час дня.
КОВРИН. Вот как?.. Простите. (Садится рядом с Таней, с улыбкой.) Очищаете зерна от плевел?..
ТАНЯ. Отбираю. Сюда — мелкие, а сюда — крупные…
КОВРИН. Давайте помогу…
Перебирают зерна. Пауза.
КОВРИН. С мыслями так же. Мелкие — в мусор, в корзину, а крупные — про запас.
ТАНЯ. Бывают и крупные, но пустые. Надавишь — и треск.
КОВРИН (смеется). Согласен. Всё это так… А вот как добиться истины? Или это приходит только свыше?
Пауза.
ТАНЯ. Скажите, Андрей. Мы вас чем-то обидели?.. (Пауза.) Последние дни вы просто избегаете нас! Сидите целыми днями в комнате… А если идете гулять, то один.
КОВРИН. Разве?.. Бога ради, и не думал вас обидеть… Я опять работаю, пишу. (Пауза.) Помните, у вас был сторож Захар, он пил запоем. Когда не пьет — милейший человек, а как запьет — пиши пропало. Со мною так же. Только по-другому. Когда не работаю — нормальный человек; а мысль пойдёт — не остановишь. Вся разница между ним и мной в том, что пил он горькую, а я — книги взахлеб, и он закусывал хлебом, а я — одиночеством. (Пауза.) Ехал я к вам отдыхать, а не работать. А всё иначе вышло.
ТАНЯ. Андрей, у вас нездоровый вид.
КОВРИН. Пустяки. Бессонница.
ТАНЯ. Нельзя себя работой так изводить.
КОВРИН. Вчера ночью ко мне пришла одна удивительная мысль… Я никак не могу ее сформулировать… Слова, слова… Будь прокляты эти слова… Очень трудно назвать необъяснимое… (Пауза.) Расскажите мне что-нибудь веселое.
ТАНЯ. В прошлом году к папе в кабинет забежал поросенок. И съел целых два тома Островского!
КОВРИН. А потом?..
ТАНЯ. Лёг и уснул!
Смеются.
ТАНЯ. А вот помните, как однажды… я еще была маленькой… вы подложили в футляр Лёшке Ношкину живую курицу. И она там яички снесла!
Смеются.
КОВРИН. Да-а. А чашки остались.
ТАНЯ. Им лет сто. Может, чаю?
КОВРИН. Пожалуй.
Татьяна выходит. Коврин один, листает свою тетрадь. Поднялся ветер. Коврин заметил что-то вдали, пытается разглядеть.
ТАНЯ (возвращается). Пойдемте в дом. (Замечает напряженный взгляд Коврина.) Опять лошадь?
Пауза.
КОВРИН. Нет…
Уходят.
Картина седьмая
В доме играют на рояле. Жарко. Все окна открыты.
Веранда. Здесь учитель музыки Ношкин, Таня, ее подруги Лиза, Леночка и хозяин уездной текстильной лавки грек Пандопулос.
НОШКИН (в руках скрипка). Уверяю вас, господа… Рояль — это слон, рояль более грубый инструмент, нежели скрипка… Вот попробуйте обертон, смычком проведите…
ЛЕНОЧКА. Да что вы, в самом деле!
ЛИЗА. Мы танцевать пришли, а не играть.
ТАНЯ (Ношкину). Играйте!..
Ношкин играет, грек сидит в стороне, режет ножичком яблоко, ест.
ЛЕНОЧКА. Жалко, кавалеров мало!
ТАНЯ. Обещал приехать Дымов с молодым ротмистром!.. (Ношкину.) Алеша, я прошу, играйте быстрей!..
ЛЕНОЧКА. Невозможно в таком грустном ритме…
НОШКИН (прекратил играть). Я сегодня не в настроении…
ЛИЗА. Зачем тогда пришли?..
ТАНЯ. Полно! Мы шутим!
НОШКИН (подходит к футляру, достает дохлую мышь). Кто положил эту мерзость в футляр?!
Все смеются, грек ест яблоки.
Ношкин обижен, берет скрипку, уходит.
ТАНЯ (догоняет). Алексей!.. Не уходите! Останьтесь ради меня… (Пауза.) Я прошу. (Пауза.) А в знак нашего примирения… нарвите мне большой букет белых роз!
НОШКИН. Таня, я хотел поговорить с вами… Наедине.
ТАНЯ. После, после.
Ношкин уходит.
ЛИЗА. Говорят, к вам приезжал Коврин Андрей? Что так быстро уехал?
ЛЕНОЧКА. Тут скука. А он — знаменитость.
ТАНЯ. Почему «уехал»? Он здесь…
ЛЕНОЧКА (пауза). А зачем скрывается от нас?..
ТАНЯ. Отдыхает… Всю ночь писал.
ПАНДОПУЛОС (ест). Ученый.
ТАНЯ. Философ.
ПАНДОПУЛОС. Он тоже из Греции?..
ТАНЯ. Почему — тоже?
ПАНДОПУЛОС. У нас в Греции все философы. Дядя мой, отец мой, дедушка мой, прадедушка мой — все философы, все. Даже Платон!
ЛИЗА. Таня, поздравь нас. Мы с Аракисом помовлены. Сыграем свадьбу и уедем на остров Хеос.
Входит Коврин, на голове летняя шляпа, одет для прогулки по лесу.
ЛИЗА. Андрей Васильевич!
КОВРИН. Добрый вечер.
ЛИЗА. Мы очень рады…
ЛЕНОЧКА. Такой человек в наших краях!.. Я Леночка. Вы меня помните?..
ЛИЗА. А я — Лиза.
ПАНДОПУЛОС. Пандопулос. Коммерсант.
КОВРИН. Отчего никто не танцует?..
ЛЕНОЧКА. Кавалеров ожидаем.
ЛИЗА. Составьте нам компанию.
КОВРИН. С удовольствием, но спешу. Мне нужно на станцию. Отправить срочную телеграмму. (Уходит.)
ТАНЯ. Андрей Васильевич!.. (Быстро уходит за Ковриным.)
Леночка и Лиза смотрят вслед.
ЛИЗА. А на портретах он выглядит по-другому…
ЛЕНОЧКА. Я тоже представляла его лучше…
ПАНДОПУЛОС (ест, режет ножичком). А яблоко с червячком.
Картина восьмая
Таня и Коврин идут по аллее. Спускаются к дороге.
ТАНЯ. Андрей, что случилось? Для кого эта срочная телеграмма?..
КОВРИН. Я не любитель танцев. Я соврал, чтобы удрать. (Пауза.) Таня, меня сегодня с самого утра занимает одна легенда. Не помню, вычитал ли я ее или слышал, но легенда какая-то странная. Слушайте. Тысячу лет назад некий монах, одетый в черное, шел по пустыне. За несколько миль от того места, где он шел, рыбаки видели другого черного монаха, который медленно двигался по поверхности озера. Этот второй монах был мираж. Мираж. Теперь забудьте все законы оптики, которых легенда, кажется, не признает, и слушайте дальше. (Пауза.) От миража получился другой мираж, потом от другого третий, так что образ черного монаха стал без конца передаваться из одного слоя атмосферы в другой. Его видели то в Африке, то в Испании, то в Индии, то на Севере… Наконец он вышел из пределов земной атмосферы и блуждает по всей вселенной. Быть может, его видят где-нибудь на Марсе или на какой-нибудь далекой звезде. (Пауза.) Но, милая моя, самая суть, самый гвоздь легенды заключается в том, что ровно через 1000 лет после того, как монах шел по пустыне, мираж опять попадёт в земную атмосферу и покажется нам, людям. И будто бы эта тысяча лет прошла… По смыслу легенды, черный монах уже здесь.
ТАНЯ (настороженно). Странный мираж…
КОВРИН. Удивительно даже не это! А то, что я никак не вспомню, откуда попала мне в голову эта легенда. Читал где? Слышал? Или, может, этот черный монах снился мне? (Пауза.) Клянусь богом, не помню! Но легенда меня занимает. (У дерева видит Ношкина с большим букетом цветов.) О! А вот и ваш воздыхатель. Привет, Меркуцио! Пока он не зарезал меня смычком, я удалюсь. (Проходит мимо Ношкина, приподнимает шляпу в знак приветствия, уходит.)
НОШКИН (отдает букет Тане, молча возвращаются к усадьбе). Таня, вы обещали…
ТАНЯ. Что? Ах, да… Алеша, не сейчас.
НОШКИН. Скажите — да или нет.
ТАНЯ. Идёмте, нас ждут.
НОШКИН. Вам нравится Коврин.
ТАНЯ. С чего вы… это взяли?
НОШКИН. Я чувствую, вижу.
ТАНЯ. Да что вы видите, смешной человек?
НОШКИН. Я — ноль, неудачник. А он счастливчик. Такой не может не нравиться. Умен, хорош собой, живёт в Петербурге, столичная знаменитость, море поклонниц…
ТАНЯ (бросает на землю букет.) Замолчите, жалкий вы человек! Оставьте!!! (Быстро уходит.)
Картина девятая
Коврин идет. Перед ним красное поле ржи. Поднимается легкий ветерок и превращается в вихрь.
Коврин вдруг видит вдали что-то. Остановился, ошеломленно смотрит. Приближается черный монах, он же незнакомец. Бледное, худое лицо. Монах всё ближе и ближе. Не касаясь ногами земли, стремительно проносится мимо, превращается в ветер и исчезает в небе.
Пауза. Тишина.
КОВРИН (пораженно). Значит, правда. Черный монах… Он существует… Черный монах…
Картина десятая
Поздний вечер.
На веранде Песоцкий и Таня с ночными фонарями. Очень обеспокоены, ждут Коврина.
ПЕСОЦКИЙ. Может, и вправду случилось что?
ТАНЯ. Папа, скоро совсем стемнеет… Надо что-то делать…
ПЕСОЦКИЙ. Хорошо. Ждем пять минут и поднимаем всех людей. (Пауза.) Подожди, идет кто-то.
Из темноты появляется Коврин.
Андрюша!..
ТАНЯ (бросается к Коврину, обнимает). Андрей!
КОВРИН. Что стряслось?..
ПЕСОЦКИЙ. Ты разве не знаешь? По всему уезду ураган прошелся! У Дымовых все деревья повалило, крышу усадьбы сорвало. Мельницу в клочья! Говорят, сто лет такого не бывало… Наш сад только чудо спасло! Чудо! Господи… Все под богом ходим…
ТАНЯ. С тобою всё в порядке?
КОВРИН. Ну… разве… только… шляпу ветром унесло.
ПЕСОЦКИЙ. Фельдшер сказывал, что у мужика телегу ветром перевернуло, а почтальон видел, как с косогора налетел черный столб пыли и все стога разметал. Вот силища, а…
КОВРИН. Больше никто ничего не видел?
ПЕСОЦКИЙ. Да вроде нет, а что еще?..
Пауза.
КОВРИН. Устал, пойду к себе. (Уходит.)
Картина одиннадцатая
Глубокая ночь. В доме тишина.
Комната Коврина. Горит керосиновая лампа. Коврин напряженно перечитывает свои бумаги. Молчит, смотрит в темноту, снова перечитывает. Рвет бумаги. Садится в кресло. Вдруг видит позади стоящего черного монаха. Смотрят друг на друга.
КОВРИН (наконец). Но ведь ты мираж…
Молчание.
Хорошо. Если ты мираж… Зачем ты здесь?
Молчание.
Коврин встает, оглядывается на монаха.
Что тебе нужно?
Молчание.
Наверно, это сон… Ты снишься мне.
МОНАХ. Думай как хочешь. (Улыбается.) Я живу в твоем воображении, а воображение твое есть часть природы, значит, я существую и в природе.
КОВРИН. Вот уж не знал, что мое воображение способно создавать такие феномены.
Молчание.
КОВРИН. Для чего ты пришел?
МОНАХ (пауза. Смотрит записи Коврина.) Пытаешься разгадать секрет бессмертия? Верно?…
Пауза.
И как?
Молчание.
Ты не свободен. Тебя держат сомнения. (Пауза.) Хочешь, подарю тебе тайну?..
КОВРИН. Чужие тайны мне не нужны.
МОНАХ. Это касается только тебя.
КОВРИН. Меня?
МОНАХ. Ты — божий избранник.
КОВРИН. Я?
МОНАХ. Не задавай лишних вопросов. Ты — тот, кто может разгадать суть вещей.
КОВРИН. Разве это возможно?
МОНАХ. Я вижу, ты удивлен…
КОВРИН. Да, для меня это новость.
МОНАХ. Не торопись ликовать. Ответ может даться тебе с кровью.
КОВРИН. О какой крови ты говоришь?..
МОНАХ. О самой обычной, что в жилах течёт.
КОВРИН. Значит, то, что я напишу, останется в истории?
МОНАХ. А ты сначала напиши. Остальное — не твоя забота.
КОВРИН. Легко сказать — напиши… Написать можно всё что угодно. Но как — как это сделать?
МОНАХ. А ты хорошенько подумай.
КОВРИН (указывает на клочки рваных бумаг). Хожу, пишу, и всё вокруг да около.
МОНАХ. У тебя живой ум, тебе нужен только толчок, маленькая подсказка.
КОВРИН (с раздражением). Да что мне твоя подсказка? Как она звучит?
МОНАХ. «В дому Отца Моего обители многи суть».
Пауза.
КОВРИН. «В дому Отца моего обители многи суть». И что это значит?..
Пауза.
Что это значит??? (Оглядывается, монаха нигде нет.) Ты где?.. Что это значит? Что это значит?.. (Стоит в растерянности посреди комнаты.) «В дому отца моего обители многи суть».
Картина двенадцатая
Полдень. Коврин, Таня, Песоцкий за столом. Пьют чай.
ПЕСОЦКИЙ. Ночью была такая тишина… Ни ветерка, ни звука… Даже сверчки не пели… (Пауза.) А ты, Андрюша, опять не спал? У тебя свет горел…
КОВРИН (доволен). Да. «В дому отца моего обители многи суть».
ТАНЯ. Что?..
ПЕСОЦКИЙ. Что сие означает?..
КОВРИН. Хорошо поработал.
ТАНЯ. А мне приснился необычный сон… Будто в нашем саду монастырь. И стоит он на самой высокой горе. И в саду работают одни монахи. Я удивлена. Подхожу к одному из них, что-то спрашиваю, а он поднимает на меня свои светлые глаза, и вдруг лицо его делается строгим-строгим, и говорит: «Не погуби… Не погуби…» Я спрашиваю: «О чем вы? Что не погубить?» А он — «Иди на колодец, принеси чистой воды. И всё узнаешь».
ПЕСОЦКИЙ. Да, после вчерашнего урагана чего не приснится… (Озабоченно.) Гусеницы пошли, жук колорадский полез… Надо непременно подавить… (Пауза. Смотрит на часы.) Ладно, пора. (Уходит.)
ТАНЯ. Андрюша, я ведь сон свой не до конца рассказала… Не хочу при отце, ему не понравится. (Пауза.) Отправил меня монах за водой. Я тороплюсь, несу эту чистую ключевую воду обратно, и вдруг… Всё пролила! Так и вижу, как вода утекает в землю. Возвращаюсь ни с чем. И вижу… Наш прекрасный сад в чудовищном разорении. Вместо яблонь — обугленные головёшки. Ничего нет. (Закрывает лицо руками.) Ужас…
КОВРИН. Бывают сны, совершенно ни с чем не сообразные. Это бред, усталость, не более. (Себе, задумчиво.) «В дому отца моего обители многи суть». Значит, это тоже был сон?
ТАНЯ. О чем вы?
КОВРИН. Да всё о том же.
ТАНЯ (после паузы.) Андрей, сегодня утром был почтальон. Привёз папе брошюры, журналы… И вам из Петербурга письмо, кстати.
Коврин берет письмо, разглядывает конверт, вертит в руках. Распечатывает, достает письмо, пробегает глазами.
ТАНЯ. Оно от женщины? Да?! (Молчание. Пауза.) Оно пахнет духами!.. (Слезы. Убегает.)
Картина тринадцатая
Вечер.
Песоцкий, вернувшись из города, идет по аллее к своему дому. Видит на дороге незнакомого человека (монах Песоцкого.) Смотрят друг на друга.
НЕЗНАКОМЕЦ. Мое почтение, хозяин.
Пауза.
ПЕСОЦКИЙ (смотрит). Ты кто?
НЕЗНАКОМЕЦ. Я сторож ваш.
ПЕСОЦКИЙ. Сторож? У меня Захар сторож.
НЕЗНАКОМЕЦ. Поглядите, Егор Семенович. Молодые яблони все в цвету. И знаете, что это значит?
ПЕСОЦКИЙ. Что?..
НЕЗНАКОМЕЦ. Земля, природа с нами. Она чувствует нас и слышит. Она ничего не родит без нашей любви. Нашим сердцем и руками сотворяется мир. Ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится.
ПЕСОЦКИЙ. Странный ты… но верно говоришь.
НЕЗНАКОМЕЦ. Если бы люди понимали это, земля бы давно превратилась в один большой, прекрасный сад.
ПЕСОЦКИЙ (задумчиво). Ты прав… (Оглядывается.) Откуда ты знаешь мои мысли??? (Оглядывается по сторонам, на алее никого нет.) Эй!.. Эй…
Картина четырнадцатая
Комната Коврина. Он сидит за столом, пишет. Думает, ходит из угла в угол, курит.
КОВРИН. Монах… Монах… Монах… У него было такое лицо. Точно он в самом деле прожил больше тысячи лет… И после разговора с ним у меня точно крылья выросли… Я пишу свободно, легко, как никогда прежде!.. В конце концов, если я видел галлюцинацию, кому ж от этого плохо?
С силой хлопнула дверь. Громкие голоса Песоцкого и Тани.
ГОЛОС ПЕСОЦКОГО. Я требую всего лишь порядка!..
ГОЛОС ТАНИ. Закройте дверь! Оставьте меня!
Хлопает дверь.
ГОЛОС ПЕСОЦКОГО. Я повторяю! Нельзя так!!!.. Нельзя!..
ГОЛОС ТАНИ. Уйдите, прошу вас!
Коврин выходит из комнаты, идет на веранду. Входит Песоцкий, наливает в стакан вино, залпом выпивает, садится, тяжело дышит. Молчание.
ПЕСОЦКИЙ. Опять разругались. Наговорили друг другу… (Пауза.) Что ж делать? Пойти извиниться? (Стучит в дверь к Тане.) Таня!.. Таня?..
ГОЛОС ТАНИ. Оставьте меня!
Песоцкий прислушивается, возвращается к Коврину.
ПЕСОЦКИЙ. Видал? От ворот поворот… Так мне и надо. (Вздыхает.) Ах, боже мой, боже мой… (Уходит.)
Коврин подходит к двери Тани, стучит, дверь открывается. Коврин входит, видит Таню с заплаканными глазами.
КОВРИН. Ай-ай, как стыдно! Второй раз за день плачете. Это нервы, милостивая государыня…
ТАНЯ. Он замучил меня! Одни упрёки на каждом шагу! «Почему нет лакея? Почему посторонние ходят по саду?» Почему? Почему? Почему? (Коврин вытирает слезы Тане.) Андрюша, я только сказала, что нет надобности держать… лишних работников… Ведь… Ведь работники уже неделю ничего не делают! А он раскричался, наговорил мне…
КОВРИН. Полно, полно… (Гладит Таню по волосам.) Повздорили, будет. Нельзя долго сердиться, нехорошо… Он вас бесконечно любит.
ТАНЯ. Он мне испортил всю жизнь… Только и слышу — «мой сад, мой сад, мой сад» и одни оскорбления… Я завтра уеду отсюда, поступлю на телеграф…
КОВРИН. Ну, ну, ну… Не надо плакать, Таня… (Гладит по волосам.) Он вас бесконечно любит… (Прижимает к себе, гладит Танины руки, плечи.) Милая, милая… Он очень переживает…
ТАНЯ. Правда?.. Да? Ну, тогда помирите нас с ним. Вы умеете.
Картина пятнадцатая
Песоцкий сидит в саду на траве. Подходит Коврин, садится рядом.
ПЕСОЦКИЙ. Что будет с садом, когда я помру? В таком виде он без меня не продержится месяца. А когда мне помогают, я ревную и раздражаюсь до грубости. Весь секрет в любви, в зорком хозяйском глазе. А когда я умру, кто будет смотреть? В нашем деле первый враг не мороз, а чужой человек.
КОВРИН. Есть Таня.
ПЕСОЦКИЙ. Дочка, да. Если после моей смерти сад достанется ей, то, конечно, лучшего желать нельзя. (Тихо.) Ну а если, не дай бог, выйдет замуж?! Пойдут дети, о саде некогда думать!
Пауза.
Откровенно тебе говорю, не хочу, чтобы Таня шла замуж. Боюсь!
Пауза.
Дочка, она у меня одна. И ты. Больше никого. Знаешь, Андрюша, буду говорить просто и прямо: ты единственный человек, за кого я не побоялся бы выдать дочь. Ты с умным сердцем, ты не дашь погибнуть моему делу. И главное — ты мне как сын. Скажу больше, без жеманства, я был бы очень рад и счастлив, если бы у вас с Таней наладился какой-нибудь роман…
Коврин смеется.
А если бы у вас сын родился, я бы из него сделал садовода!.. (Пауза.) Впрочем, сие пустое мечтание… Мы копаемся в земле, а ты паришь на небесах, тебе дела нет до земного мира… Только помни, Андрюша, что заоблачный мир можно строить до старости и потом вдруг всё потерять. Ты можешь остаться один и ни с чем. Прости мое стариковское занудство, но есть простая истина: надо построить свой дом, родить ребенка и посадить дерево… Говорю тебе как сыну.
ГОЛОС ТАНИ. Папа!.. Андрюша!.. Вы где?!
Картина шестнадцатая
Ночь. Комната Коврина.
Коврин пишет за столом, устал, встает, разгибает спину.
КОВРИН. Ничего не получается! (Пауза.) Монах… Монах… Монах… Всё таки что это было? Призрак? Его никто не видел. Значит, это гал-лю-ци-на-ция… Вот напишут в газетах: «Магистр философии Коврин сошел с ума!» (Смеется, смотрит в зеркало.)
МОНАХ. Напишут, пускай.
Пауза.
КОВРИН. Что значит «пускай»?
МОНАХ. А вот так!
КОВРИН. Я вижу галлюцинацию, говорю с ней… Зачем ты опять пришел?
МОНАХ. Потому что ты этого хочешь.
КОВРИН. Нет…
МОНАХ. Да! Ты ждёшь меня и в то же время боишься. Боишься! Неужели так трудно сознаться!
КОВРИН. Парадокс…
МОНАХ. Согласен. Но все великие мысли рождаются из парадокса. (Смотрит на листы.) Печально… Печально… (Пауза.) Скажи, кто такой Андрей Коврин?
КОВРИН. Это я.
МОНАХ. А кто ты? Молчишь? Потому что ты умён. Ты знаешь, что любой ответ относителен. (Пауза.) Не подлежит сомненью одно, ты — гений.
КОВРИН. В прошлый раз ты говорил, что я избранник божий, а теперь — гений…
МОНАХ. А это разве не одно?
КОВРИН. Я тебе не верю.
МОНАХ. Веришь. С радостью веришь.
КОВРИН. Хорошо, если я гений, почему я…
МОНАХ. …Так трудно пишешь? Отвечу. Все одаренные люди очень тщеславны. Всех вас распирает чувство гордыни и собственной важности.
КОВРИН. Что ты хочешь?
МОНАХ. Разобраться. Вот ты считаешь, что гениальные люди, которым верит весь свет, тоже не видели призраков? Здоровы и нормальны только заурядные люди.
КОВРИН. Мens sana in corpore sano!
МОНАХ. «В здоровом теле здоровый дух»?! Вранье античных жеребцов! Экстаз отличает пророков! Поэтов! Мучеников! От обычных людей! Всё это противно здоровью!
КОВРИН. Что получается??? Я болен?..
МОНАХ. Хоть бы и так. Ты болен, ты работал много лет непрерывно…
КОВРИН. Мне страшно.
МОНАХ. Хочешь выглядеть в глазах толпы здоровым? И при этом найти истину?!
КОВРИН. Прочь… Замолчи… Замолчи…. (Затыкает уши.) Ты — галлюцинация… Ты — галлюцинация… Ты — галлюцинация… Тебя нет… Тебя нет… Я говорю сам с собой… Я говорю сам с собой!.. Уйди!!!
Монах исчезает.
Коврин приходит в себя, лежит на полу. Над ним стоит Таня в ночной сорочке.
ТАНЯ. Андрей!
КОВРИН (переводит дух. Тихо). Уйди…
ТАНЯ. У вас жар… (Вытирает ладонью лицо Коврина.)
КОВРИН. Таня, милая Таня!.. (Целует руки Тане.) Я так рад, я так рад!.. Я люблю вас! Люблю! Я привык вас любить!.. Ваши руки, лицо… Я возьму вас с собой…
ТАНЯ. Я не знаю… Я вовсе не думала…
КОВРИН. Я хочу любви, которая захватила бы меня всего! Только вы, Таня, можете дать мне эту любовь!..
ТАНЯ. Что вы, Андрюша…
КОВРИН. Мы будем любить друг друга всегда… Таня… Таня…
Гаснет свет.
Картина семнадцатая
Песоцкий и Коврин в саду, среди кустов и деревьев. В руках корзины.
ПЕСОЦКИЙ. Персики поспели, пора отправлять в Москву. Да еще надо принимать осенние заказы на фрукты, вести с клиентом переписку… Приданое вам с Танечкой готовить… Ну, это счастливые хлопоты… (Берет с куста гусеницу.) Гусеница — злейший враг садовода. Берешь ее вот так… И давишь, и давишь… (Давит руками.) Учись, тебе это в жизни еще пригодится… (Давит, показывает.)
Коврин с брезгливостью берет гусеницу с листа, с отвращением давит.
ПЕСОЦКИЙ (смотрит). Что ни говори, а кровь много значит. Твоя мать была утонченная, удивительная женщина. Она прекрасно рисовала, писала стихи, говорила на пяти языках, пела… Бедняжка, царство ей небесное, скончалась от чахотки… (Вдруг замер, с ужасом смотрит вдаль.) Вот черти… Опять козла к яблоне привязали!… (Убегает.)
Коврин смотрит на раздавленных гусениц в своей ладони, закрывает рот рукавом.
Картина восемнадцатая
Модистка примеряет свадебное платье на Тане.
МОДИСТКА. Вот тут я вам сейчас пришпилю… От!
ТАНЯ. Ой!
МОДИСТКА. Терпите, новобрачная… Свадьба дело такое… Один раз перетерпишь, зато на всю жизнь.
ТАНЯ. Мне кажется, подол нужно опустить еще пониже.
МОДИСТКА. Это вам кажется. Жених должен видеть вас в лучшем свете. (Пауза.) В прошлом году я шила платье одной даме, сделала ей подол подлиннее, да так, что по земле волочился, она сама попросила… И что? Танцевать стали, жених на подол наступил, и всё оторвалось… Позор, срамота, пришлось разводиться.
ТАНЯ. Разрез не большой?
МОДИСТКА. Я бы сделала еще больше. (Шпилька.) Уж жених-то у вас самый видный… Уж на что мы ученых журналов не читаем, и то про него так наслышаны. (Пауза.) Милочка, может, вместо фаты сделаем вам шляпку? Теперь так прогрессивно. Можно еще как в Европе — цветочный горшок на голову, я сама на французской картинке видала…
ТАНЯ. Свадьба через неделю, а платье еще не готово…
Модистка втыкает иглу.
ТАНЯ. Ой!..
МОДИСТКА. Терпите!
Картина девятнадцатая
Сад в цвету. Вокруг цветы. Ярко светит солнце.
На веранде празднично одетые Лиза, Леночка, грек Пандопулос с гитарой.
ЛЕНОЧКА. Какая Танечка счастливая… Он такой красивый, как принц. Таня еще в четырнадцать лет была уверена, что выйдет за него замуж…
ЛИЗА. Любовь — страшная сила. (Греку.) Правда, милый?
ПАНДОПУЛОС. У нас в Греции много любви, погода располагает.
ЛЕНОЧКА. Придется Тане расставаться с родным гнездом…
ЛИЗА. Сыграют свадьбу, уедут.
ЛЕНОЧКА. Вы слышали, Лешка Ношкин с горя хотел на себя руки наложить.
ЛИЗА. Как красиво, как романтично!
ЛЕНОЧКА. Типун тебе на язык! Человека прямо из петли вынули.
ЛИЗА. Счастливая Таня, в Петербурге будет жить…
ЛЕНОЧКА. Живого Пушкина увидит!
ПАНДОПУЛОС. Пушкин давно убит.
ЛИЗА. А старик Песоцкий еще не знает, что молодые уедут?..
ЛЕНОЧКА. Откуда? Они ему не говорят, боятся расстраивать. (Смотрит.) Ой! Едут!
Крики: « Едут! Едут!»
Выходит празднично одетый Песоцкий с образами навстречу Татьяне и Коврину.
ПЕСОЦКИЙ. Ну, дети мои, благославляю… (Целует Татьяну и Коврина.)
Пандопулос подносит шампанское, наливает в бокалы. Татьяна и Коврин пьют.
ЛЕНОЧКА, ЛИЗА, ПАНДОПУЛОС, ПЕСОЦКИЙ. Горько! Горько!
Коврин и Татьяна целуются. Весело заиграл рояль. Пьют шампанское.
Где-то далеко печально заиграла музыка. Все замерли, замолчали. Смотрят куда-то вдаль, туда, откуда слышен голос печальной скрипки.
Прекрасный сад тускнеет, темнеет, опадают листья.
Картина двадцатая
Санкт-Петербург.
Увеселительное заведение. Бедно обставленная комната. За стеной шумит кабаре, слышны пьяные голоса. Варвара Николаевна в пеньюаре с веревкой в руке.
Входит незнакомец.
ВАРВАРА НИКОЛАЕВНА. Оставьте меня!
НЕЗНАКОМЕЦ (молча входит, разглядывает обстановку). Признаться, не ожидал увидеть вас в таком бойком месте…
ВАРВАРА НИКОЛАЕВНА. Подите прочь!
НЕЗНАКОМЕЦ. Как все банально: она бросила мечу о театре и стала проституткой.
ВАРВАРА НИКОЛАЕВНА. Кто вы???
НЕЗНАКОМЕЦ. Не узнаете? Меня вы должны помнить. Квартира Коврина. Вы и я. Вы еще были напуганы…
ВАРВАРА НИКОЛАЕВНА (держит веревку). Мне надо уйти.
НЕЗНАКОМЕЦ. Да, вижу. У вас сейчас родилась идея — покончить собой. Вопрос — как это сделать.
ВАРВАРА НИКОЛАЕВНА. Я тогда потеряла веру в себя… Стать танцулькой ночного кабаре — было не самое худшее…
НЕЗНАКОМЕЦ. Сюжет для Софокла: танцулька ночного кабаре повесилась на гардине. Я пока присяду сюда, а вы завершайте. (Садится в кресло, наблюдает.) В театре меня бы назвали суфлёр, в борделе — внутренним голосом, а Коврин-философ назвал бы меня «вашей материей духа, вторым я». (Пауза.) Ну-с, давайте финальную сцену.
ВАРВАРА НИКОЛАЕВНА. Второе «я»?
НЕЗНАКОМЕЦ. Именно так. К танцульке ночного кабаре пришел ее внутренний голос!
ВАРВАРА НИКОЛАЕВНА. Жизнь или смерть?
НЕЗНАКОМЕЦ. Смерть или жизнь! (Пауза.) Публика ждет! Выбирайте.
Действие второе
Картина двадцать первая
Санкт-Петербург.
За окном шум столицы. Голоса разносчиков газет: «Газеты! Покупайте газеты! Взрыв в английском посольстве!.. Есть ли жизнь на Луне! «Антигона и монах»! Гениальный дебют актрисы Луганской!.. Антигона и монах! Гениальный дебют актрисы Луганской!.. Покупайте газеты!..
Квартира Коврина. Татьяна сидит за столом, раскладывает пасьянс. Входит Коврин.
КОВРИН. Задержался, дела на кафедре… (Пауза.)
ТАНЯ. Устал?
КОВРИН. Целый день болит голова…
ТАНЯ. Погода… К Петербургу не сразу привыкнешь. Сегодня мы женаты ровно полгода. Ты это забыл. Я не обижаюсь. Просто ты стал меньше меня любить. Сейчас мы поужинаем, и ты снова сядешь за работу.
КОВРИН. Да, нужно закончить статью.
ТАНЯ. Каждый вечер ты говоришь, что тебе нужно писать, работать. Но, Андрюша, я замечаю, как ты сидишь в своем кабинете часами и ничего не пишешь, а только смотришь в одну точку…
КОВРИН. Разве?
ТАНЯ (вспомнила). Я же купила билеты! Завтра мы идем в театр!
КОВРИН. Нет, мы не пойдем…
ТАНЯ. Почему???
КОВРИН (берет билеты, рвёт, неожиданно гневно, кричит.) Я прошу!!! Я умоляю вас, милостивая государыня!!! Никогда!!! Ни под каким видом!!! Не совать свой нос в мой кабинет!!! Когда я работаю!.. Я ясно сказал?!! Повтори!
Пауза.
ТАНЯ (онемев от ужаса). Никогда…
Коврин уходит в свой кабинет, хлопает дверью. Таня пораженно смотрит вслед, опускается на стул. Молчание.
Звонит дверной колокольчик. Таня уходит в прихожую.
Входит Коврин.
Таня возвращается.
КОВРИН. Кто там?
ТАНЯ. Какой-то монах…
КОВРИН. Монах??? Откуда монах?.. Что ему нужно?..
ТАНЯ. Ничего. Он ошибся дверью. (Закрывает лицо руками, уходит.)
КОВРИН. Монах… Монах… Монах…
Картина двадцать вторая
Вечер. Квартира Коврина. Гостиная. Слышно, как стучат часы.
За столом сидят Песоцкий и Таня.
ПЕСОЦКИЙ. Ничего-ничего.
ТАНЯ. У него кровь горлом пошла… Я позвала доктора… и сразу тебе телеграмму.
ПЕСОЦКИЙ. Ничего. Его покойная матушка с этой болезнью долго жила. Врачи говорят, с этим долго живут.
ТАНЯ. Он так ослаб, не спит, не ест…
ПЕСОЦКИЙ. Организм молодой, еще неделя, и встанет на ноги. Только надо все делать, как врачи говорят: не волноваться, режим соблюдать. Убрать подальше сигары. А весной приезжайте к нам. У нас лучше всяких немецких курортов. Бабка Анфиса все болезни травами лечит.
ТАНЯ. А мой цветник?
ПЕСОЦКИЙ. Растет, куда же он денется. (Пауза.) Весь уезд до сих пор вашу свадьбу вспоминает. Гуляли двое суток! Съели и выпили на три тыщи!
Входит Коврин с сигарой и бокалом.
КОВРИН. Да! Но от плохой наемной музыки, крикливых тостов и лакейской беготни никто не понял вкуса дорогих вин и удивительных закусок из Парижа.
ТАНЯ. Андрей???
ПЕСОЦКИЙ. Вот, видишь! Он и поправился!
ТАНЯ. Ты куришь?.. И вино… Гляди, пижаму облил…
КОВРИН. Вино укрепляет сосуды. (Пауза.) Дядюшка, как вам Петербург? Что видели? Где бывали?
ПЕСОЦКИЙ. Да, город становится краше. Хочу спросить — что это за такой феномен — актриса Луганская? Весь Петербург о ней говорит. Актриса скользкой судьбы, и такое вдруг дарование. На нее толпы идут! Антигона!
ТАНЯ. Папа…
Появляется монах. Садится у окна. Его видит только один Коврин.
КОВРИН. Опять.
ПЕСОЦКИЙ. Что?
КОВРИН (смотрит на монаха). Пришел…
ПЕСОЦКИЙ. Кто?
КОВРИН. Что?
ПЕСОЦКИЙ Ты сказал «опять пришел»…
КОВРИН. Я? Когда?
ПЕСОЦКИЙ. Да вот только что.
КОВРИН. Давайте поговорим о чем-нибудь… (Не спускает взгляда с монаха.)
ПЕСОЦКИЙ. О чем?
КОВРИН. Ну, например… О видениях. Вы их видели когда-нибудь, Егор Семеныч?
ПЕСОЦКИЙ. Кстати, по поводу видений. Вспомнил один занятный эпизод из детства. Помню, когда я был мальчишкой, у нас была одна забава — ходить поздно вечером на колодец и ждать, когда вынырнет леший.
ТАНЯ. И что, вынырнул?
ПЕСОЦКИЙ. Нет.
ТАНЯ. А мне ребенком приснился злой рыцарь. Он убил меня.
КОВРИН. Нет, давайте говорить о добрых призраках. Которые помогают, оберегают…
ТАНЯ. Разве есть такие?
Смотрят на Коврина, тот смотрит на монаха.
КОВРИН (монаху). Постой. Не уходи…
Монах исчезает.
ТАНЯ. Андрюша, ты как-то странно говоришь, улыбаешься… Может, тебе снова лечь?
Пауза.
КОВРИН (внезапная слабость). Да, в самом деле…
Таня уводит Коврина.
Картина двадцать третья
Глубокий зимний вечер. За окном темно. Гостиная. Коврин сидит, укрытый пледом, читает. Таня раскладывает пасьянс.
ТАНЯ. Уехал… Посадила папу на поезд, стою на перроне — и вдруг разрыдалась. Ничего, скоро весна, снова в деревню поедем.
КОВРИН. Скоро ночь.
ТАНЯ. Ты ложишься?
КОВРИН. Нет, еще почитаю.
Коврин слушает удаляющиеся шаги Тани. Закрывает книгу. Оглядывается по сторонам. Кого-то ждет. Зажигает свечу. Появляется монах.
КОВРИН. Я уже думал, что ты не придешь… Я хочу с тобой поговорить.
МОНАХ. О чем?
КОВРИН. В книге, которую я сейчас читал, изображен молодой человек, молодой ученый, который делает глупости и чахнет от тоски по славе. Мне эта тоска непонятна.
МОНАХ. Потому что ты умен. Ты к славе относишься безразлично, как к игрушке, которая тебя не занимает.
КОВРИН. Да, это правда.
МОНАХ. Известность перестала улыбаться тебе. Но что лестного, поучительного в том, что твое имя вырежут на могильном памятнике и потом время сотрет эту надпись вместе с позолотой?
КОВРИН. Скажи, что такое счастье?
МОНАХ. Счастье, это когда ты счастлив и не задаешься этим вопросом.
КОВРИН. Знаешь, когда я жду тебя, я испытываю радость. В эти часы я не знаю, что такое грусть, печаль или скука. Вот я не сплю, у меня бессонница, но мне не скучно. Удивительно.
МОНАХ. Чему тут удивляться? Разве радость сверхъестественное чувство? Радость нормальное состояние человека. Чем выше человек по умственному и нравственному развитию, тем большую радость доставляет ему жизнь. Сократ, Диоген испытывали радость, но не печаль. А апостол говорит: постоянно радуйся. Ибо уныние — тяжкий грех.
КОВРИН (смеется). А вдруг прогневаются боги? Если они отнимут у меня теплый дом, комфорт и заставят меня зябнуть и голодать? Я на это не согласен.
МОНАХ. Ты работал сегодня?
КОВРИН. Нет, я обдумываю новую тему… Вот представь, что существует человек, а вокруг него абсолют, некая истина, идеальное пространство, которое… Как бы это сказать…
На плечо Коврину ложится рука Тани.
ТАНЯ. Андрюша, ты с кем говоришь?..
КОВРИН. Что?
ТАНЯ. Андрюша!.. Ты говоришь с кем?
КОВРИН А?.. Это ты… С кем я говорю? Вот. С ним. Познакомься. (Протягивает в пустоту руку.)
ТАНЯ. Здесь никого нет!!!
КОВРИН. Да вот же… Ты что, не видишь?
ТАНЯ. Ты один!!! Здесь никого нет!!!
КОВРИН. Как?..
ТАНЯ. Андрюша, ты сходишь с ума… (Плачет, обнимает). Не надо… Не надо… Я давно замечала, и папа заметил… У тебя душа расстроена чем-то… (Плачет, обнимает.)
Молчание.
КОВРИН. Это ничего, Таня, ничего… Успокойся… Я немножко нездоров… Да, я сумасшедший… Пора окончательно признаться в этом…
ТАНЯ. Я пошлю за доктором, а ты не бойся… Не бойся, Андрюша… Я рядом… Я с тобой… Всё пройдет… Всё пройдёт, мы будем лечиться… (Укрывает Коврина пледом.) О, боже… Спаси нас, спаси… (Уходит.)
Картина двадцать четвертая
Лето. Сад Песоцкого. Терраса.
Сидят Таня и Песоцкий.
ТАНЯ. Папа, мне страшно.
ПЕСОЦКИЙ. Покой, природа, чистый воздух, молоко… Всё скажется благотворно.
ТАНЯ. Профессор сказал, что обострение снова начнется, когда Андрей опять станет говорить сам с собой.
ПЕСОЦКИЙ. Надо следить…
ТАНЯ. Я не могу ходить за ним по пятам… Он и так уже злится, ругается… Кроме всего прочего, у меня есть свои дела.
Входит Коврин.
ПЕСОЦКИЙ. Андрюша, ну как, много рыбы поймал?
КОВРИН. Не клюёт.
ТАНЯ. А где удочка? Ты забыл ее на речке?..
КОВРИН (ехидно, подражая манере разговора Тани). «Нет, не забыл. Я оставил ее у лестницы». Идите проверьте.
ТАНЯ. Зачем? Мы тебе верим.
ПЕСОЦКИЙ. Успокойся, Андрюша…
КОВРИН. Я спокоен…
ТАНЯ. Нет, мы же видим, ты возбуждён.
КОВРИН. Я спокоен.
ТАНЯ. Нет.
КОВРИН. Я спокоен!
ТАНЯ. Нет!
КОВРИН. Да!!!
Пауза.
ТАНЯ. Андрюша, тебе нужно выпить лекарство.
КОВРИН. Нет, я хочу молоко.
ТАНЯ. Молоко позже.
КОВРИН. А я хочу сейчас!
ТАНЯ. Сейчас — нельзя!
КОВРИН. Почему???
ТАНЯ. Потому что. (Наливает в ложечку лекарство.) Пей. (Подносит ко рту Коврина, тот резко отталкивает руку Татьяны от себя, лекарство проливается, ложка падает.)
Пауза.
ТАНЯ (в слезах). Папа… Ты видел?!! За что?! За что?! Это невыносимо! (Плачет, убегает.)
Пауза.
ПЕСОЦКИЙ. Андрюша, нельзя так… Нельзя… Таня желает тебе только добра.
КОВРИН. Вы опекаете меня, как ребенка… Вы не даёте мне работать, писать…
ПЕСОЦКИЙ. Всё правильно. Это ради тебя.
КОВРИН. Вы считаете меня сумасшедшим… Когда я вхожу, вы замолкаете. Одни взгляды, одни подозрения… Даже когда мы пьем чай, вы следите за тем, как я мешаю ложечкой сахар… Поймите, это противно, я страшно устал!
Пауза.
ПЕСОЦКИЙ. Может, ты кушать хочешь?
КОВРИН. «Кушать, кушать»… Почему вы не разводите свиней? У вас бы это очень даже получилось.
ПЕСОЦКИЙ. Да???
КОВРИН. И еще. Ваш сад не так прекрасен, каким он мне казался раньше. Эти цветы напоминают мещанское кладбище. Прекрасная безвкусица! Дешевое уродство!
ПЕСОЦКИЙ. Замолчи!.. (Встает, уходит.)
Коврин смеется.
Где-то далеко грустно запела скрипка.
Картина двадцать пятая
ЛЕНОЧКА. А раньше в вашем саду было много людей, играла музыка, мы танцевали…
ТАНЯ. Андрею нездоровится.
ЛЕНОЧКА. Прости, что я приехала без спроса. Теперь вы редко приглашаете гостей.
ТАНЯ. Я очень рада.
ЛЕНОЧКА. Как тебе моя шляпка? Модистка сшила на заказ. (Пауза.) Таня, я вот что приехала. Поздравь. Я выхожу замуж.
ТАНЯ. Ой, Леночка! Кто?
ЛЕНОЧКА. Ротмистр Ковалевский.
ТАНЯ. Поздравляю.
ЛЕНОЧКА. Свадьба после святой Троицы. Вас лично приглашаю.
ТАНЯ. Андрей не сможет… Сама понимаешь.
ЛЕНОЧКА. Приезжай одна. Или с отцом. (Пауза.) Кстати, ты ведь знаешь — Леша Ношкин погиб.
ТАНЯ. Что???
ЛЕНОЧКА. Он сбился с пути. Полгода назад. Зимой. Пошел на урок. А вьюга, метель началась. Вот и сбился с пути, замерз.
Входит Коврин.
КОВРИН. Таня, вели отцу, чтобы он распорядился не топить печь. И без того душно.
ЛЕНОЧКА. Как ваше здоровье?
КОВРИН. Прекрасно!!!
ЛЕНОЧКА. Что ж… Я поеду. (Уходит.)
КОВРИН. Зачем приезжала эта свинья?
ЛЕНОЧКА. Она выходит замуж.
КОВРИН. Скажите мне, для чего свиньи женятся и плодят себе подобных?
ТАНЯ. Ты стал очень злым. Ты сердишься на отца, и это убивает его. Посмотри! Умоляю тебя, будь хотя бы с отцом милосерден!
КОВРИН. Не могу. Не хочу.
ТАНЯ. Почему? Что переменилось?
КОВРИН. Всё. Твой отец со своим садом мне не симпатичен.
ТАНЯ. Я не могу понять. Ты, умный человек, раздражаешься из-за пустяков, влезаешь в мелкие дрязги… Такие мелочи волнуют тебя, что иной раз я поражаюсь: ты ли это? (Пауза.) Откуда такая неблагодарность?
КОВРИН. За что мне вас благодарить?..
ТАНЯ. Что-то непостижимое, ужасное происходит… Ты стал жесток, на себя не похож!
КОВРИН. Меня сделали таким вы. (Закрывает голову руками.) Да, я сходил с ума, у меня была мания величия, я говорил с собой… Но зато я был бодр, весел, оригинален. Я был счастлив! Мне было интересно жить! Да, я видел галлюцинации, но кому это мешало? Я спрашиваю: кому? (Пауза.) Зачем вы меня лечили?.. Я стал, как все. Унылый, рассудительный муж… Теперь мне скучно, гадко жить. Внутри так холодно и пусто.
ТАНЯ. Не могу этот бред больше слушать!
КОВРИН (тихо). А ты заткни пилюлями уши…
ТАНЯ. Мерзавец. (Уходит.)
Вокруг сада кружится вьюга.
Картина двадцать шестая
Таня перед зеркалом примеряет шляпку. Модистка смотрит.
МОДИСТКА. Ой, хорошо… Как с картинки…
ТАНЯ. Мне не нравится.
МОДИСТКА. Тогда примерьте мою. Только вчера прислали из Англии. Хотите перо для полного шарму?
Таня примеряет.
МОДИСТКА. На свадьбе подруга невесты важней генерала, вам нужно выглядеть с шиком. (Пауза.) Сейчас пошла мода на запахи.
Таня нюхает, морщится.
МОДИСТКА. Что? Резкий? Зато не липнут комары. (Пауза.) Может, ленту в волоса?
ТАНЯ. Нет, это лишнее.
МОДИСТКА. Мой муж, царство небесное, обожал ленточки. Особенно их развязывать. Ох, был шаловник…
ТАНЯ (смотрит в зеркало). Откуда эта трещина в зеркале? Еще вчера ее не было…
Входит Песоцкий в праздничном сюртуке.
ПЕСОЦКИЙ. Таня, мы опоздаем. Пора.
ТАНЯ. Что Андрей?
ПЕСОЦКИЙ. Опять не в духе. Сидит, закрылся в кабинете.
ТАНЯ. Напомни лакею, если Андрей пойдёт гулять, чтобы одел его потеплее.
Уходят.
Картина двадцать седьмая
Терраса. Вечер.
КОВРИН. Год назад я сидел на этом же месте и впервые увидел видение, призрак. А теперь тишина и покой… Как ни гляди, ничего не увидишь. (Пьет вино.) Вкус уже не тот. (Пауза.) Нет, друг мой, бромистый калий, теплые ванны, страх за каждый глоток — всё это доведёт тебя до полного кретинизма. (Пауза.) Как счастливы Будда или Шекспир, что добрые дядюшки и жены не лечили их от экстаза и вдохновения. Если бы Платон принимал от нервов бромистый калий, работал бы полчаса в сутки и пил литрами валерьянку, то от него ничего не осталось бы. (Собирает вещи, складывает в чемодан.) Все эти безмозглые доктора и добрые родственники сделают так, что человечество отупеет, серость будет считаться гением, и мир погибнет. (Зло.) Если б вы знали, дорогие мои, как я вам благодарен…
Входят Песоцкий и Таня с охапкой сирени.
ПЕСОЦКИЙ (напевает.) «Пою тебе, бог Гименей, и прославляю»…
ТАНЯ. Всё было так мило, так трогательно. Я очень рада за Леночку… (Зовёт, перебирает сирень.) Андрей! Погляди, что мы тебе принесли!!!
Выходит Коврин с чемоданом в руке.
КОВРИН. Позвольте раскланяться.
ТАНЯ. Что??? (Пауза.) Ты куда?..
КОВРИН. Я уезжаю.
ТАНЯ. Но… Андрюша…мы же хотели погостить до августа…
Смотрят на Коврина. Долгая пауза.
КОВРИН. В данном случае слово «мы» неуместно.
ТАНЯ. Что… ты… хочешь… сказать???
КОВРИН. Не понимаешь?
ТАНЯ. Нет.
КОВРИН. Хватит ломать комедию. Мы расстаёмся.
ТАНЯ. Андрюша… Ты болен!
КОВРИН. Наш брак был ошибкой. Я хотел уйти молча. Но, видно, придется сказать. Знай — я ненавижу тебя.
ПЕСОЦКИЙ. Господи, побойся бога…
КОВРИН. Ты растоптала меня. Ты превратила в кошмар мою жизнь. Теперь я — никто.
ПЕСОЦКИЙ. И верно, от любви до ненависти…
КОВРИН (смеется). Браво, водевильный дядя! Только о какой любви вы говорите, старый сводник?! И не надо внушать мне сейчас, что я сумасшедший. Я здоров как никогда, всё вашими трудами. Я прекрасно помню, как папенька просил меня закрутить роман с его дочкой… Что, разве не было?!
ПЕСОЦКИЙ. Не-го-дяй…
КОВРИН. Водевильные дядюшки-садоводы с сытыми, добродушными рожами, их мужиковатые дочки в безвкусных нарядах когда-то очень умиляли и смешили меня… А теперь вы мне противны.
Пауза.
ПЕСОЦКИЙ. Будь ты проклят… Убирайся прочь.
ТАНЯ. Андрюша!..
ПЕСОЦКИЙ. Оставь. Он здоров. Это — характер.
Сад темнеет, ветви скручиваются в клубок, стволы переплетаются между собой и переламываются пополам. Где-то далеко поет скрипка.
Картина двадцать восьмая
За стенами гул аплодисментов. Гримёрная театра.
Варвара Николаевна снимает грим.
НЕЗНАКОМЕЦ. Вас просит публика.
ВАРВАРА. Довольно.
НЕЗНАКОМЕЦ. Вы слышите, вас зовут!
ВАРВАРА. Скажите, спектакль отменяется!
НЕЗНАКОМЕЦ. Как???
ВАРВАРА. Я больше не буду играть.
НЕЗНАКОМЕЦ. Перенесём на послезавтра?
ВАРВАРА. Я больше не буду играть. Никогда.
НЕЗНАКОМЕЦ. Что сие означает?..
ВАРВАРА. Я ухожу со сцены.
НЕЗНАКОМЕЦ. Не понимаю… Пройти такие муки ада, пробиться на сцену, открыть в себе гения, достигнуть невероятного успеха и совершенства игры, для чего? Чтобы уйти?! Не понимаю, не понимаю!.. (Пауза.) Неужели из-за него? Из-за этого неудачника?! Да это же глупо!
ВАРВАРА. Я нужна ему.
Пауза.
НЕЗНАКОМЕЦ. Это очень по-женски — поставить крест на себе. Вы решили?..
ВАРВАРА. Да.
НЕЗНАКОМЕЦ. Что ж… Вы сами сделали выбор. (Исчезает.)
Картина двадцать девятая
ТАНЯ. Сейчас только что умер… мой отец. (Пауза.) Этим я обязана тебе, только тебе. Ты убил его. И еще… (Пауза.) Наш сад погиб, здесь теперь чужие люди. Всем этим я обязана тебе. Я ненавижу тебя всей душою и желаю скорейшей твоей смерти. Будь ты проклят. Я любила тебя и теперь сполна плачу за это. Я видела в тебе светлого, необычайного человека, гения, а ты оказался злым, мелочным, бездарным… и к тому же сумасшедшим…
Картина тридцатая
Крым. Курортная набережная. Идут Коврин и Варвара Николаевна.
КОВРИН (с тростью, прихрамывает на одну ногу). Как много жизнь берёт за ничтожные, обыкновенные блага. Кто-то всю жизнь живет у берега моря, а кто-то, как я, чтобы стать профессором, излагает нудным, скучнейшим языком чужие мысли, учится 20 лет, работает как вол, переживает тяжелую нервную болезнь, неудачный брак… И ради чего? Теперь я профессор, который не может преподавать… (Кашляет, смотрит на платок.) Опять кровь… В декабре лекции не состоялись, в январе, в феврале… Будь проклята эта болезнь.
ВАРВАРА НИКОЛАЕВНА. Смотри, какое прекрасное море, как дышится…
КОВРИН. Погода портится… Кстати, сегодня у монастыря хоронили какого-то монаха. Из провожающих было два-три человека. Странным было даже не то, что хоронили монаха далеко от монастыря, а то, что один из провожающих был очень похож на меня…
ВАРВАРА НИКОЛАЕВНА. Пустяки. Это фантазии.
Ослепительный удар молнии. Коврин падает.
ВАРВАРА НИКОЛАЕВНА. Андрюша… Андрей! Помогите!
Гул.
Картина тридцать первая
Черная комната. На полу неподвижно лежит Коврин. Над ним стоит монах, он же незнакомец.
МОНАХ. Со стороны моря приближался смерч. Все ближе и ближе. Черный высокий столб, похожий на вихрь, показался на том берегу. Он со страшной быстротой двигался через бухту по направлению к людям. Когда ударила молния, кто-то закричал. И так все закончилось. (Коврину.) Почему ты не поверил мне? Ты — гений, ты был в двух шагах от истины и всё, всё потерял… Если бы ты поверил мне тогда, что ты гений, то эти годы ты прожил бы иначе. Иначе. Совсем не так…
На полу неподвижно лежит Коврин. На лице застыла улыбка.
Где-то играет скрипка.
Занавес