Юкио Мисима. Дом Кёко
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2023
Юкио Мисима. Дом Кёко. / Пер. с яп. Е. Струговой. М.: «Иностранка», 2023.
Любой искушенный читатель знает, что «Золотой храм» Юкио Мисимы — это самое читаемое произведение японской литературы в мире. Об этом, впрочем, написано на обложке каждого издания этой книги. Изданы по-русски и другие значительные произведения Мисимы, включая тетралогию «Море изобилия». Однако важнейший роман «Дом Кёко», законченный в 1959 году, перевели только в 2023 году, притом что эта книга на сегодняшний момент не издавалась даже по-английски. Это удивительно, потому что «Дом Кёко» — это важнейшее высказывание о том, как ощущала себя послевоенная молодежь в Японии. Роман рассказывает о трудном поиске своего места, который ведут молодые люди в первой половине 1950-х годов. Их восприятие обострено, желания сложно выразить, а поступки трудно объяснить. Они живут в новом мире, но не могут его принять, и это никак не может изменить даже всеобщий подъем экономики после краткой депрессии, пришедшейся на период Корейской войны.
Те, кто читал японских классиков Танидзаки или Кавабату, хорошо знают, как трудно японцам дается разрыв с традицией. Это всегда рискованно и может вызвать всеобщее осуждение. В «Доме Кёко» картина совершенно другая —традиции и обязательств перед ней как будто никогда и не было. Это уже новая, открытая Япония, в которой понятие долга перестало быть элементом национального кодекса и предоставило людей, особенно молодых, самим себе. Кёко — это одна из главных героинь романа, ей немного за тридцать, у нее есть дочь, но с мужем она не живет. Мисима пишет, что она «выставила его за дверь». Мыслимо ли такое вообще в традиционной Японии, где женщина всегда имела подчиненное положение? Теперь Кёко живет в свое удовольствие. Ее дом превратился в своего рода салон, где она принимает разных людей. А внутренний круг этих посетителей представляют четверо — боксер Сюнкити, художник Нацуо, актер Осаму и служащий Сэйитиро. На протяжении всего романа Мисима с потрясающей психологической глубиной раскрывает внутренний мир этих четверых молодых людей, а также Кёко, описывая опыт их столкновения с современным миром. У каждого вырабатывается своего рода философская система, и каждый ищет свой путь.
Кёко, хозяйка дома, и сама понимает, что разрушает традиции. В ее обществе царят свободные нравы, здесь нет запретных тем, а искренность и ложь ценятся в равной степени. Кёко считает, что анархия — это норма, а обвинения в аморальности приветствует с улыбкой. С гордостью она встречает неверные представления о себе других людей. Внутренний мир ее мало интересует, а вот внешний заботит сильно. Она своего рода коллекционирует чужие истории и чужие жизни, для этой цели, собственно, и держит салон. Правда, она осознает опасность, что эти чужие жизни могут превратиться для нее в собственную судьбу. Тем не менее она живет чужими воспоминаниями, а в собственной жизни избегает правил, навязанных воспитанием. Иными словами, она не согласна с тем, что жизнь можно прожить только один раз. Но если нужно, Кёко готова позволить другим сделать себя объектом идеи и принести этой идее в жертву. Впрочем, по отношению к другим она представляет собой константу, тогда как жизни молодых людей вокруг являются изменчивыми функциями. Кёко любит молодежь, которая отражает короткий промежуток времени после войны. Но ей совершенно не интересны те, кто просто вяло живет в нынешней реальности. Современные светские разговоры — это жалкая копия довоенных разговоров. В современном остроумии ей слышится трупный запах обыденности. Следует сказать несколько слов о каждом из четверых ее друзей, чтобы показать, насколько самобытной, слепой и одновременно последовательной была их борьба с миром.
Первый, боксер Сюнкити, учится не думать, а из воспоминаний сохранять только те, которые полезны в настоящем. Он занимается любительским боксом, потом переходит в профессиональный и становится чемпионом Японии. Сюнкити восхищается братом, который погиб на войне в 22 года. Брат воплощал достоинство и служил долгу, тогда как теперь Сюнкити может растрачивать себя на развлечения и женщин? Поэтому он не пьет и не тратит время зря. Его философия рождается не из мысли, а из силы тела. Став чемпионом, он действительно обрел силу, однако он не унижает ее прикладной целью. Его сила представляет собой некое умение, приспособить которое следует только к великой задаче. Только вот распознать такую задачу он пока не может. Он не столько размышляет, сколько самим телом ощущает мысль: «Лишь напряжение, вызванное опасностью саморазрушения, заслуживает называться характером». В этом плане характер у него был. Позже хулиганы из засады сломают ему руку, похоронив чемпионскую карьеру. Но переживать из-за этого Сюнкити не будет. Он терпеть не может советы для попавших в трудную жизненную ситуацию, ведь они банальны и сводятся к пересмотру взгляда на несчастье и перенаправлению сил в другое русло. Сюнкити найдет себя в другом.
Второй друг Кёко — актер Осаму. Его мать держит магазин, который убыточен, поэтому она переделывает его в кафе, для чего, правда, берет кредит. Позже кредит отдать не получается, и в кафе начинают появляться посланцы кредитора бандитского вида. Все могло бы закончиться печально, если бы кредитор, женщина по имени Киёми, не нашла что-то важное для себя в образе Осаму. Да и сам Осаму в некрасивой Киёми открыл нечто, к чему стремилась его душа. Осаму не мечтатель и не реалист. Он олицетворяет самого себя здесь и сейчас. Даже если он одинок, он не выглядит одиноким. Человек он в общем-то ленивый и безответственный, по сути бездельник. Как-то он переспал с одной девушкой и бросил ее, когда та родила от него ребенка. Он многого натерпелся в той ситуации, но окружающие его не осудили. У него тоже есть идея и философия. Он хочет сделать театр реальным и быть единственным ответственным за восторг у зрителя. А пока необходимость играть чужие роли и добровольно отдавать жизнь другим лишает Осаму удовлетворения от личной жизни. Вот бы театр был настоящим, где кровь не является бутафорской, а смерть происходит в действительности! Осаму жаждет мгновенного изменения жизни, как ее меняет выпитый яд. Он видит себя богом на сцене, но ровным счетом ничего не делает. Лишь в фантазиях он хочет совершить настоящий поступок, который положил бы начало его существованию. Фактически он хочет реальной крови и боли, и со временем это оформляется в желание умереть. Но это не банальное самоубийство, это даже не решение, которое нужно принять. Это просто бессознательная встреча со смертью, то самое соединение театра и реальной жизни, которое ему постоянно грезится, пусть Мисима и говорит, что он не мечтатель.
А пока в театре нет ролей (да и желания их брать нет), Осаму увлекается культуризмом. Он разделяет взгляды своего наставника, который утверждает, что мускулы — самый наглядный показатель ценности человека. Сегодня деньги и статус заменили мускулы, что превратило мужчин в карикатуру. Поэтому необходимо очистить культуризм от прагматического подхода, провозгласить чистую этическую и эстетическую ценность физического облика человека. Мускулы имеют абсолютную ценность в отрыве от силы и быстроты, которую они дают при выполнении упражнений. А душевное состояние не играет никакой роли, потому что мысли невидимы. Видимы не мысли, а мускулы, и заботиться поэтому надо именно о них. Как раз мускулы Осаму и впечатлили Киёми, кредитора его матери. Осаму рад, когда женщины хвалят его накачанное тело, но не строит иллюзий, понимая, что и в любовном экстазе можно быть совершенно одиноким. Впрочем, как пишет Мисима, культуристы и сами отдают себе отчет в том, что мышцы нежны и бесполезны и годятся только на то, чтобы ими любоваться.
Как и все друзья Кёко, Осаму находится в конфликте с миром. Он не хочет бороться, он хочет ненавидеть. Обычная реальность, в которой у его матери должны будут отобрать кафе, не была способна успокоить его тревогу. Но была и другая, туманная реальность, «вытащенная неводом из таинственного глубокого мрака», и вот с ней приходило успокоение. Может, такое же успокоение он нашел в общении с Киёми, хотя женщина она страшная. Киёми гордится тем, что ее ростовщическая деятельность повлекла ряд самоубийств. Она считает это поступком на благо общества. Она просто хочет помочь природе, взяв на себя часть ее функций по очищению мира. Жить ужасной жизнью и радоваться тому, что просто живешь, — это мышление рабов. Поэтому, с ее точки зрения, вполне справедливо, что неспособные заплатить долг должны умереть.
Осаму не единственный человек искусства среди друзей Кёко, есть еще художник Нацуо. Он родился в обеспеченной буржуазной семье, и его страсть к живописи родственники поначалу просто не поняли. Но потом приняли, посчитав, что именно так —в игнорировании материальных ценностей и в оторванных от жизни фантазиях —и проявляет себя так называемый талант. Нацуо никогда по-настоящему не страдал. Он пытался увидеть все, хотя и не искал в мире глубокого смысла. Возможно, именно из-за нетребовательности мир ему и открывался. Он наивно верил в бога, который его спасет, и не стремился совершать поступки. По сути, воспитанный в любви и заботе Нацуо в итоге даже не получил ясного представления о самом себе. Он видит только то, что ему нравится. Поэтому в поисках материала он не ездит в захолустные места, так как ненавидит плохие дороги. Таким образом, из романа Мисимы мы узнаем о Японии то, что, во-первых, несмотря на поначалу равное соперничество с Америкой, в стране были плохие дороги, а во-вторых, в 1950-х годах точно было уже такое явление, как платные дороги. Восприятие Нацуо развито необычайно, даже слушая чужие рассказы о пейзажах, он может вообразить себе их так, будто видит собственными глазами. Однако создать прочные связи с обществом ему так и не удалось. Когда он своими картинами добился признания, популярность нисколько его не социализировала. Настоящую силу он черпает только в детстве, а от реального мира словно загораживается. Нацуо считает, что его, как ангела, ничто не может запятнать. Плохое в его глазах тут же становится нереальным.
Нацуо спорит с Осаму-культуристом. Смысл произведения искусства в том, что оно живет вечно. Поэтому мышцы не могут быть произведением искусства. Разве что самоубийство может их увековечить, ведь тогда они будут спасены от разрушения. Как-то Нацуо отправился в поездку к горе Фудзи и там пережил новый опыт восприятия, когда у привычных и незыблемых вещей исчезла основа существования. Он испытал ощущение, будто мир начал рушиться. Так этот чистый ангел обратился к мистике, но, далеко пройдя этой дорогой, в итоге все же выбрал возврат в мир. Он осознал, что мистики противопоставляют себя миру. Впрочем, его этот опыт не сильно изменил. Даже обратившись к потустороннему миру, он не воспитал в себе интереса к другим людям. Его душа — это пустая бетонная могила, а среди всех друзей Кёко он считал себя самым холодным.
Собственные переживания он не драматизирует и делает в числе прочего такое замечание: «Ах, эти общепринятые взгляды на трагедию таланта! Люди упорно не замечают способностей таланта к безграничным зловещим увеселениям, бесконечную цепь их трагических удовольствий. И бедная безмятежная жизнь стоика, и жизнь несчастного сумасшедшего, если каждый из них талантлив, таит в себе недостижимые, бесчисленные удовольствия, доступные развратнику».
Наконец, четвертый близкий товарищ Кёко — это Сэйитиро, который служит в торговой фирме и, к зависти коллег, женится на дочери крупного начальника компании. Сэйитиро кажется спокойным и даже невозмутимым, с виду его мало что трогает, но у него тоже есть философия. Ее суть в притворстве. Нужно казаться другим, обычным человеком, а в действительности всей душой ждать конца мира, приход которого ощущается особенно остро, когда мировая экономика, как кажется, наоборот, оживляется. Успех капитализма доказывает неверность теории Маркса, но для Сэйитиро смерть мира все равно будет окончательной. Все поступки этого молодого человека, по сути, потакание притворству. Он исполнителен в работе, произвел хорошее впечатление на будущего тестя, получил повышение и рекомендации, отправился в длительную командировку в США, в общем, образцовый и целеустремленный служащий. Он не спорит с лозунгами компании, которые, как мы знаем по другим источникам, так типичны для японского общества: «отчаяние воспитывает человека дела»; «необходимо отказаться от героизма»; «требуется беспрекословное подчинение тому, чем ты пренебрегаешь»; «ты обязан быть образцом добродетели».
Однако все это внешний слой. По-настоящему Сэйитиро ждет всеобщего конца и понимает глупость обывателей. То, что признаков краха как будто нет, как раз и говорит, по его мнению, что конец неизбежен. Ему отвратительно, что современные ему соотечественники заботятся о здоровье, желая прожить долго. Он называет это «духом санатория и концентрационного лагеря». Когда его повысили и он увидел зависть коллег, то подумал: «У общества отобрали дезодорант, и теперь оно источает вонь, но мне это только нравится. Я люблю поедать чужие желания».
Сам он слишком плохо ощущает свое присутствие в мире и говорит, что его служение обману должно принять завершенный вид. Сэйитиро изучает общество через самопознание, другие люди ему тоже отчасти интересны, хотя он и вынужден вникать в их ложь. Он понимает, что его путь женский, но теперь японское общество и не ждет мужских поступков. В общем, если надо, он всегда сумеет произвести впечатление приветливого и глубокомысленного молодого человека. Сэйитиро понимает, что только в действии есть смысл, но предпочитает оставаться наблюдателем. Он не стремится к долгой жизни и вообще хотел бы стать тем, кого сам мог бы ненавидеть. Он любит бессмысленность традиций, так похожих на бессмысленность жизни. Индивидуальность — это роскошь. Учитывая неизбежность конца мира, нужно жить чужой жизнью. Да и вообще нужно уважать чужие иллюзии, потому что только так можно дожить до крушения мира. Мисима пишет так: «Искаженная форма вещей, которую зыбкая реальность показывает в разреженном, трудном для дыхания воздухе, — вот к чему привыкли глаза Сэйитиро».
Четыре друга Кёко пройдут разные пути. Один, как уже говорилось, ударится в мистику и бросит ее, другой совершит самоубийство, третий примкнет к, по-видимому, радикальному и военизированному движению в поддержку императора (как не вспомнить здесь биографию самого Мисимы), а четвертый бесстрастно будет ждать, безразлично относясь даже к признаниям жены в измене. Может, это иллюзии или инфантильность, но во всех друзьях Кеко есть что-то от стоиков. Он живут так, будто в мире нет страданий и несчастья. Впрочем, это не рай — счастья здесь тоже нет, потому что от него, как и от всего прочего, в доме Кёко как будто есть прививка. Тот же Сэйитиро понимает, что все в доме Кёко в общем-то хотели бы найти какие-то постоянные идеи, чтобы с ними жить. Отчасти они их нашли.
Трудно понять, что породило молодых людей, описанных Мисимой. Это не война, о которой они вообще не вспоминают (если не брать Сюнкити, один раз упомянувшего погибшего на войне брата). Причина болезни неясна, а лечения все равно нет, потому что даже подъем экономики никак не повлиял на их мировоззрение. Вот в японском языке даже новые слова вроде «галантереи» появились после войны, отражая, очевидно, расширившийся ассортимент рыночной продукции. Но ни это, ни вид Токио, к началу 1950-х уже во многом восстановленного после бомбардировок, не придает героям этой книги оптимизма. Четыре героя «Дома Кёко» стоят перед стеной. И Мисима пишет про отношение каждого к ней. Боксер Сюнкити: «Я разобью эту стену». Актер-культурист Осаму, не лишенный, очевидно, самовлюбленности: «Я заменю эту стену зеркалом». Художник Нацуо: «Я нарисую эту стену». И ждущий конца мира Сэйитиро: «Я сам стану этой стеной». Как мы слышим в одной из их дискуссий, индивидуализм больше не годится для сопротивления обществу. Учитывая, что от задачи сопротивления они не отказываются, они выбирают другой путь, каждый свой.