Надежда Смирнова. Вода времени
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2023
Надежда Смирнова. Вода времени. — Екатеринбург: Изд-во «АсПУр», 2021.
.
Настроение книги Надежды Смирновой «Вода времени» напоминает реквием. Реквием беспощадный и трагический в начале книги, похожий на «Реквием» Моцарта, переходит затем в светлый и возрождающий мотив, похожий на «Реквием» Брамса. Трагическое событие, которое случилось у лирической героини, определяет всё содержание книги. Это книга о борьбе человека с отчаянием и о свете, который обретается в результате этой борьбы. И о необходимых обретениях и открытиях, которые придают смысл человеческой жизни.
Как в «Реквиеме» Моцарта, снова и снова накатывается на героиню волна горького воспоминания:
Она мертва. И нет её
ни тут, ни там, нигде.
А снег летит, и дождь идёт
у Бога в бороде.
Озёра выплаканных слёз,
шипы пурпурных роз
лежат в траве у самых ног.
И плачет, плачет Бог.
В этих стихах о бесценной утрате героиня становится беспощадна к себе. Однако есть, есть у неё утешение в этом мире. Это вера. Это Бог. Насколько уж он ей помогает реально, сказать трудно, но самому автору от его присутствия легче. Он становится залогом обретения ею внутреннего зрения: «…разворачивает зренье / вглубь себя./ Приучаешься к смиренью / без тебя / и живешь, по Божьей воле, / столько лет. / И несешь, дрожа от боли, / свет».
А свет в поэзии Надежды Смирновой есть, и она ему рада, как рада времени жизни, отпущенному ей.
Время моё горчит
над пустотою сада.
Сколько его в ночи?
Сколько ни есть, а рада.
Сердце, ещё стучи!
Мучай меня до упаду!
Время моё горчит…
Видимо, так и надо.
Но сперва, как и в моцартовском реквиеме, постоянным рефреном горькое воспоминание снова и снова врывается в жизнь. И тогда врываются богоборческие мотивы: «Сколько шапку соболью / перед Ним ни ломай, / окликается болью / каждый прожитый май». И единственное, к чему бросается душа в этот момент, это — творчество: «…и вдруг, подчиняясь движенью, / на ощупь, слепы и глухи, / выстраиваются предложенья, / спрессовываясь в стихи».
Но через преодоление своего горя, через тоску приходит интерес к культуре и к новому поколению. Приходит наконец желание понять других. Тут вдруг обретается особый род общения с другими людьми через слово, через поэтическую речь, в которой можно поделиться и своей болью и понять чудо такого диалога. Это видно в стихах, посвященных Светлане Паниной, Аркадию Застырцу, Алексею Петровскому, Ирине Гоношилиной, Вадиму Мельникову и другим. После стольких лет мучительных воспоминаний возвращается не только интерес к другим людям, но и приходит собственная любовь, целительная и спасающая. Эта любовь и прорастает сквозь заскорузлую боль воспоминания.
С тобой, тобою, о тебе
на поводке души и жизни,
по прошлому справляю тризну
и дней не замечаю бег
(для взглядов и молвы — мишень),
на языке любви и лета,
где небо состоит из света
и дольше века длится день.
Приходит второе дыхание жизни. Быть женщиной. Жить любовью.
А потом присоединяется и спасительная страсть — рыбалка. С этой страстью приходит новое постижение мира вокруг. Внимание поэта переключается на человеческие радости или, по крайней мере, на отсутствие горестей. В стихах появляется языковая игра, вырастающая на культурном диалоге с классиками. Например, с Пушкиным («Прибежали в избу дети, / Второпях зовут отца: «Тятя! тятя! наши сети / Притащили мертвеца»):
Прибегут округой дети,
что за лето подросли:
— Папа, папа, наши сети
ничего не принесли!
Слава Богу, день осенний
не закончится бедой —
пустяковым невезеньем
да пустой сковородой.
Через творчество приходит настоящее душевное излечение: «…И на грифель карандаша, / не сдаваясь вечности чёрной, / очарованно и обречённо / будет где-то летать душа / до рассветной Земной поры, / в жизнь вселенной вникать и слушать, / как поют иные миры, / и влюбляться в иные души».
Приходит наконец с заботой о других людях забота и о себе, желание жить, так по-своему неумело, но определённо и однозначно жить!
Огонь, пылающий в печи,
особой обладает речью:
он зверем ласковым урчит,
спасая душу человечью,
грызёт весёлое смольё,
подмигивая красным оком,
чтоб одиночество её
не слишком было одиноко,
чтоб дом, наполненный теплом
хозяйки этой неумелой,
от горьких мыслей о былом
не разрешил расстаться с телом.
Стихам Надежды Смирновой этого периода уже не свойственна та отчаянная безысходность, что в начале книги. И теперь, когда снова прилетает то же мрачное воспоминание, лирическую героиню «не добудиться». От нового витка отчаяния героиню спасает даже смена времён года. Новое лето. Новая рыбалка слов. Новый, целительный бег времени, мудрая «вода времени».
Теперь в любое время года с ней происходит счастье рождения каждого дня жизни, особенно летом, когда удаётся рассмотреть приметы этого мира. И птицы над прудом, солнце, лес, любимый человек воспринимаются ею как праздник, как счастье жизни.
Так всё лето и живёшь
с удочкой в руке —
то ли по небу плывёшь,
то ли по реке;
изумленный ловит взгляд
чудеса везде:
вон два коршуна парят
в небе и в воде,
вон два солнца, две горы,
два моста дугой —
словно проросли миры
сквозь один — другой…
Но стихи о радости жизни пришли благодаря, как это ни кощунственно звучит, опыту боли души, этому противовесу, который оттеняет открываемое снова человеческое, посюстороннее, земное счастье. Эти стихи написаны сильным человеком, неожиданно остро чувствующим красоту и чудо каждого дня. И то преодоление личной трагедии, которое разворачивается в стихах Надежды Смирновой, дает надежду не только лирической героине, но и читателям этой книги.