Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2023
Вячеслав Архангельский — родился в Поволжье, окончил филологический факультет Уральского государственного университета. Занимался бизнесом, работал в администрации города Екатеринбурга. Кандидат экономических наук. Печатался в «Урале».
Птичка божия не знает
ни заботы, ни труда.
А.С. Пушкин
1
Того шустрого волнистого попугайчика мы как-то купили в зоомагазине, предварительно прочитав, что только самцы имеют способность подражать человеческому голосу, причём такой особи должно быть не больше трёх-четырех месяцев отроду. Среди весёлого щебета, верещания, суеты, постоянных перелётов и вспархиваний, творящихся в большой клетке, стоящей в углу душного помещения магазина, этот попугайчик выделялся своей несуетливостью, в отличие от полутора десятков своих собратьев. По мере необходимости он расчётливо перескакивал с одной жёрдочки на другую, улучив момент, целенаправленно планировал вниз к кормушке, чтобы, клюнув несколько зёрнышек, тут же взлететь вверх, под самый потолок клетки, и оттуда, сидя на деревянной перекладине, наблюдать за нескончаемой птичьей кутерьмой.
Продавец сразу предупредил, что выбранный нами экземпляр староват для обучения, ему уже исполнилось полгода. Но это обстоятельство нас не остановило, ведь главное — он самец, с характерной горбинкой на фиолетовом загнутом клюве, и окрас оперения у него приятный для глаза — жёлто-зелёный. Да и, как видно, попугай сообразительный.
Тут же была куплена клетка, в коей он и прибыл в нашу «однушку». Имя выбрали ему незатейливое — Кока, и оно вполне устраивало попугайчика. Со временем он даже научился его с шипом выговаривать. Но этому предшествовали мои долгие и безуспешные попытки выйти с ним на контакт. То и дело я повторял как попугай: «Кока — хороший! Кока — молодец!» Но тот совсем не реагировал на мои потуги и как ни в чём не бывало занимался своими делами: клевал корм, чистил пёрышки, пил водичку, смешно запрокидывая головку, дремал, сидя на жёрдочке.
Клетку я прикрепил к защелке оконной форточки, которая была у нас постоянно открыта. Коке нравилось быть на обдуве — под лёгким тёплым ветерком он чувствовал себя вполне уютно, а глядя на пролетавших на улице птиц, наверняка представлял себя таким же свободным, летящим, куда ему захочется.
Вечерами, чтобы дать возможность подвигаться да к тому же прибрать у него в клетке, мы, предварительно закрыв форточку, выпускали Коку на волю. И он, обрадованный, порхал по комнате, садясь то на книжный шкаф, то на письменный стол, а позднее, пообвыкнув, мог и на плечо присесть, щекоча его своими острыми миниатюрными коготками.
Разговаривать он так и не начал, но зато отлично выучил своё имя и мог иногда как заведённый повторять его до бесконечности: «Кока-Кока-Кока-Кока…» Когда я его начинал хвалить: «Кока — умница!», попугайчик всегда принимал комплимент, с достоинством прихорашивался, ероша своё роскошное травянисто-зелёное с лимонно-жёлтым отливом оперенье, и гордо посматривал по сторонам: вот, мол, видите, какой я красавец!
Прошло несколько месяцев, и однажды ранним утром я проснулся от каких-то странных звуков, напоминающих собачий лай, только как бы отдалённый и слегка приглушённый. Выйдя на балкон, прислушался, но так ничего больше не услышал. Да и какие собаки в эту предрассветную пору?! Спят все, чай, не петухи какие.
Вернулся в комнату и попытался уснуть, но почти сразу услышал тот же отдалённый лай собак. И тут до меня дошло. Подойдя к окну, я увидел сидящего на жёрдочке Коку с раскрытым клювом, издающего эти звуки. Каков паршивец, выбрал же из всех уличных шумов именно собачий лай. Благодаря своему чуткому слуху и открытой форточке, попугайчик как-то выделил его для себя, запомнил и стал воспроизводить. Но это звукоподражание стало высшим достижение Коки, не считая бездумного и надоедливого повторения своего имени. И как мы потом не бились, чтобы развить успех, ничего так и не вышло.
Как-то на выходные мы поехали в гости к родственникам. Они жили в старой части южного города А. во вполне ещё добротном кирпичном доме, что скрывался в зелени большого тенистого двора, где дышалось легко даже в полуденную жару. Клетка с Кокой была при нас, да и как его оставишь одного на два дня.
Попугайчику очень понравилось новое место: кругом зелёные заросли — широкие узорчатые листья винограда, свисающие с решётки деревянного навеса, защищали от палящего солнца, в густых кустах мелькали разноцветные мошки, отовсюду слышалось цвикание, тренькание и пересвист каких-то невидимых птичек — тепло, светло и весело. Клетку установили на небольшом столике тут же во дворе, недалеко от входной двери в дом.
На следующий день жена решила прибраться у Коки, я стоял невдалеке, наблюдая. Но стоило только ей приоткрыть дверцу клетки и просунуть свою руку в узенькое отверстие и попытаться вытащить оттуда поилку — пластиковую ванночку, — чтобы вымыть и налить свежей воды, как шустрый, сообразительный Кока, привыкший у нас дома к подобной ежедневной процедуре, — тут же выпорхнул из клетки и уселся на ближайшей ветке.
«Кока, вернись! Кока — назад!» — закричали мы в два голоса. Но тот даже не удостоил нас своим вниманием — немного посидев и переведя дух, он почувствовал, что оказался на воле, вспорхнул и улетел, быстро исчезнув в зеленой массе над нашими головами.
«Вот и всё!» — отчаяние охватило меня, но, ещё не веря в это, мы, лихорадочно суетясь, на разные голоса стали звать нашего попугайчика в надежде, что он услышит и вернётся. И — о чудо! Через минуту-другую мы заметили его, сидящего на корявой виноградной ветке и сверху весело поглядывающего на нас, — видно, совсем одурел от нечаянно полученной свободы. Он несколько раз негромко чирикнул, как бы извиняясь за доставленные нам волнения, а потом стремительно взлетел и исчез из вида, теперь уже навсегда.
Что могло дальше произойти с этой глупенькой, не способной даже найти себе пропитание птичкой? Другие пернатые могли и не принять яркого весёлого попугайчика в своё сообщество, а то и просто заклевать, но даже представить это было страшно. Утешало тогда только одно — здесь, на юге, он не замёрзнет ночью, а съедобные крошки и зёрнышки можно найти повсюду.
2
С тех времён, о коих сейчас пойдёт речь, минуло почти полвека. Итак, 1973 год, — мы с моей тогдашней женой, после долгих мытарств по стране, осели в одном из сёл Новосибирской области. Мне, как учителю школы-восьмилетки, выделили под жилье отдельный домик в самом конце главной улицы и земельный участок соток шесть-семь — под картошку. На задах его, прямо возле изгороди, протекала неширокая, но весьма бурная речушка Зырянка, на другом берегу которой начиналась берёзовая роща, где местные по осени собирали полные вёдра и корзины отборных крепеньких опят.
То, что дом наш оказался на отшибе, нисколько не расстраивало, скорее наоборот. Зимой, как только заселились, привезли от сельсовета машину напиленных уже дров — поколоть чурбаки на поленья, — одно удовольствие. За жилье платить не надо, электричество — бесплатное, прямо коммунизм какой-то по нынешней поре. Закупили у соседей разваристой картошки, сладкой моркови, золотистого лука да квашенной с хреном ядрёной капусты. Запаслись мукой, растительным маслом и чуть ли не каждый день в небольшой жаркой духовке пекли румяные пироги. В общем, жилось и сытно, и уютно.
Наступила весна, прилетели грачи, а следом за ними и скворцы. И вот однажды вечером я вышел на крыльцо, чтобы отбросать от него рыхлый тающий снег, и вдруг явственно услышал: «Мяу-мяу-мяу…» Как будто где-то совсем рядом слабеньким голоском мяукал недавно народившийся котёнок. Я посмотрел по сторонам, заглянул под крыльцо, проверил в сенях — никого.
Выйдя на воздух, снова услышал тихое мяуканье, тут невольно я посмотрел вверх и что же увидел?! Там на электрическом проводе рядом со столбом, от которого питание шло в наш дом, сидел скворец и потихоньку, приоткрыв свой остренький клюв, шкодливо издавал эти звуки. Видно, услышал где-то, запомнил и решил, так сказать, выдать своё соло на публике.
А я уж было обрадовался, что сейчас найду пушистенького смешного котеночка, принесу домой, мы его согреем, накормим, и появится в этой почти пустой избе ещё одна живая душа. Но не тут-то было! Самозваный пародист-скворец как навеял, так и развеял мои идиллические мечтания.
Потом, прочитав в энциклопедии, узнал, что скворец — один из самых способных пересмешников наших лесов, порой вся его песня сложена из чужих, заимствованных звуков: блеяния козы, мычания коровы, а то и кваканья лягушки. Так что совсем неудивительно, что мой знакомец решил побыть немного котенком.
3
Прошлой опять-таки весной наблюдали такую картину — за высокой, сваренной из металлических четырехгранных прутков оградой гуляла и щипала первую травку одинокая серая уточка, где её селезень загулял — непонятно. В общем, неспешно так, переваливаясь с боку на бок, прохаживалась она там за оградой, отделявшей тротуар от широкого футбольного поля с вечнозелёным искусственным жёстким газоном. Простых смертных туда не пускали, а в выходные, по вечерам, гоняли там мяч какие-то взрослые пузатые дяди, ожесточенно матерящиеся на каждом шагу, хотя официально этот стадион носил статус «межшкольного», да и располагался он на пространстве между двух школ.
Так вот об уточке. Гуляла она там себе совершенно спокойно, никого вокруг не видно — не слышно. Но вдруг откуда-то сверху чуть ли ей не на голову спикировала грузная и наглая ворона, точнее — ворон, судя по его размерам и хозяйской манере расхаживать взад-вперёд. Он тут же стал наскакивать на утку, пытаясь клюнуть своим страшным острым клювом, но та умело уворачивалась, пятясь назад под таким напором.
Мы не выдержали и вступились. Я кинул в ворона первый попавшийся под руку камешек, а он и не испугался совсем, лишь отскочил немного в сторону. Чуть погодя снова пошёл в атаку. Бедная утка уже и не знала, куда бежать, — сзади прутья металлического забора, а впереди — агрессивный злой ворон. То ли он прогонял её со своей территории, то ли жаждал заклевать — не знаю, только намерения у него были явно недобрые.
Тогда я подобрал камень увесистей, с силой бросил в него и чуть не попал. Ворон, испугавшись, взлетел и уселся на ветке ближайшего тополя, устрашающе каркнув при этом. Убираться восвояси он и не собирался. Пришлось нам начать шуметь, хлопать в ладоши и громко кричать: «Кыш-кыш-кыш! Пошёл вон, разбойник этакий!» При этом я перебросил через ограду тяжелую палку, целясь в агрессора, сидящего напротив на тополиной ветке и нагло, противно каркающего.
Ворон, как бы нехотя, перелетел на самую верхушку другого дерева и оттуда наблюдал за нами. А уточка, оказавшись в безопасности, продолжила как ни в чем ни бывало, щипать своим широким носиком травку. Нет бы ей улететь от греха подальше, но почему-то она никуда не спешила. Может, ждала возвращения своего селезня, боясь с ним разминуться.
А нам надо было двигаться дальше, и чем там закончилось это противостояние — неизвестно. Но когда мы ушли, злой ворон наверняка принялся за старое. Утешает только одно — на обратном пути ни уточки, ни ворона поблизости мы не заметили.
4
Как-то раз, прогуливаясь вечером в большом дворе соседнего дома, мы увидели выпавшего из гнезда сорочонка, беспомощно барахтавшегося в невысокой траве-мураве прямо возле забора детского сада. Он пытался взлететь, напрасно хлопая неокрепшими крылышками, а над ним озабоченно металась и громко трещала мама-сорока, пытаясь устрашающими своими действиями отпугнуть от своего чада проходящих мимо людей.
А гнездо её мы заметили среди ветвей дерева, что росло за оградой садика. И как он так неудачно спланировал за забор — непонятно. Видно, мамаша пыталась «поставить на крыло» своего птенца, но поторопилась, а у того не хватило силёнок.
Напуганный сорочонок поминутно смешно подскакивал, пытаясь то ли взлететь, то ли повыше подпрыгнуть и протиснуться через узкие проёмы между железными прутьями ограды, при этом он отчаянно пищал и звал на помощь свою незадачливую мамашу. Но все попытки были тщетны.
Смотреть на эти мучения было выше моих сил, и я, сняв с себя ветровку, подошёл поближе и бросил её сверху на птенца. А потом, обеими руками взяв куртку с трепыхавшимся под ней сорочонком, перебросил его через забор, где он благополучно приземлился. И сразу обеспокоенная сорока спикировала вниз к своему чаду — семья воссоединилась…
Чем и как там дело закончилось, — мы не видели, но, очевидно, каким-то образом она всё-таки возвернула птенца в родовое гнездовье. И после этого уже никто не мог на него посягнуть — он был под надёжным крепким крылом матери.
А посягнуть вполне могли — мимо проходили и не совсем добрые люди. Во время операции по спасению рядом с нами протащились два бомжа с клетчатыми замызганными сумками, набитыми стеклянной посудой и жестяными банками из-под пива и газировки. Один из них, осклабившись, даже похвалил меня за смекалку: «Правильно делаешь — они, собаки, кусаются до крови, если руками ловить…» И по всему чувствовалось, что он точно знает, о чём говорит, — скорее делится своим опытом.
Мы с женой переглянулись, и она негромко сказала: «Не приведи господь попасть в такие руки…» Да, что подобные типы могут сделать с бедными птицами в подобных ситуациях, — можно только предполагать, но наверняка судьба их весьма печальна, если не сказать — трагична.