80-летию Эдуарда ЛИМОНОВА посвящается
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2023
Олег Шаргунов (1976) — родился в Свердловске. Учился на философском факультете и на факультете журналистики Уральского государственного университета. Работал на телеканалах, в печатных и интернет-изданиях, был помощником депутата Законодательного собрания Свердловской области. Возглавлял региональное отделение Национал-Большевистской партии (запрещена решением Верховного суда РФ)
Начало
Великий писатель (совершенно без ёрничества и стеба это говорю, я действительно считаю Лимонова великим русским писателем) приезжал в Екатеринбург поездом. Ночью, с телохранителем. Надо было их встретить, ну и накормить-напоить-спать уложить. С этим проблем не было: родители каждый год с весны до зимы пребывали в Кисловодске, так что вся четырехкомнатная квартира была в моём распоряжении.
Разговаривая по телефону, Лимонов отозвался об информировании местных СМИ о целях визита достаточно прохладно: мол, зачем, ну а впрочем, делайте что хотите. Мы и сделали. Написали откровенно хулиганский пресс-релиз, где главной целью поездки в Екатеринбург указали «изучение возникновения революционной ситуации в Урало-Сибирском регионе». Пользуясь моим служебным положением, разослали факсом по всем теле/радио/газетам. На следующий день пейджер (сотовые тогда еще были только у мажоров и толстосумов) начал разрываться от просьб связаться для уточнения информации. Мы, подобно сфинксам, хранили молчание.
В назначенное время выдвинулись в сторону вокзала на несвежей красной вазовской «пятёрке». Ехать хотели многие, не понимая, что тачка — не микроавтобус. А нам еще минимум двух человек везти. Поэтому поехали хозяин машины, я и Родион из Оренбурга. Родик был выбран за меланхоличную мудрость, респектабельно-бандитскую внешность и хорошую физическую подготовку — на всякий случай.
Прибытие объявили на первый путь. На перроне уже были две-три камеры телевизионщиков, иные журналисты и, конечно же, чекисты. Памятуя номер вагона (16-й, по-моему), мы с Родионом пошли в конец платформы. Подошёл поезд, и мы увидели, что «нумерация вагонов начинается с хвоста состава». Мы ломанулись, как спринтеры, в другой конец перрона. За нами побежали журналисты и чекисты. Со стороны, мне кажется, зрелище выглядело очень забавно.
Великий писатель, как мне показалось, был удивлён таким вниманием. А когда спросили о «революционной ситуации» (наш релиз не прошёл зря), у него глаза под очками стали больше.
— Какая, на хрен, революционная ситуация, вы что несёте?
Разобравшись с журналистами, погрузились в машину. Её хозяин поехал зачем-то с таким крюком, что это не могло не вызвать подозрения у чекистов. Дома наши девоньки приготовили всякую еду, накрыли на стол, пару бутылок беленькой поставили. Часов до четырех утра просидели: выпивали, говорили. Проснувшись, пошли гулять по городу всей толпой. Прихватив с собой и моего овчара-переростка. Люди обращали внимание и вежливо шарахались: толпа молодых парней и девчонок, какой-то седой чувак посредине и огромная овчарка.
Потом зачем-то съездили на дачу. Было забавно, когда мы заехали на территорию сада и закрыли ворота: машина с чекистами осталась снаружи. Ну не лезть же им через забор или взламывать калитку? Всё-таки культурные люди.
Поев шашлыков и попив водки, мы поняли: нам скучно. И поехали обратно в город: одни на машине, другие на электричке. Радостная «наружка» поплелась за нами по проселочной дороге. Жара, марево и действительно — скукота. Даже от водки не вставляло, а клонило ко сну. А вот мне веселье только предстояло. Правда, я об этом тогда ещё не знал.
Не смог отказать
— Олег, вы же водите машину? — спросил Лимонов. В его вопросе звучали и утверждение, и надежда одновременно.
— Ну, три года, как вожу, в 98-м на съезд в Москву приезжал за рулём, — ответил я.
Разговор проходил на балконе седьмого этажа. Было жарко, и хотелось пива.
— А «уазик» вы водили?
— Только 469-й, — пожал я плечами.
— Это какой? — не понял Лимонов. На его лице и в голосе появилась и послышалась тревога.
— Ну, его еще «козлом» называют, он с тентом сверху и с капотом, — начал умничать я. — А еще есть «буханка», или «булка», как микроавтобус.
— А! — обрадовался великий писатель. — Я его и имею в виду. Вы такой поведете?
— Не знаю. От 469-го он отличается передком, крышей, салоном. А так — колеса те же, рама такая же, двигатель тот же. Хотя я в «уазиках» не ковырялся. Что там в нём — не знаю. Я на «Жигулях» учился и потом долго на них ездил.
Настроение Лимоенова улучшилось. По крайней мере, он заулыбался.
— Это херня, — произнес он, — научитесь. Олег, я предлагаю вам ехать с нами на Алтай. Нам нужен водитель на УАЗ. Его мы купим в Барнауле. Согласны? Все содержание — жилье, еда — на нас.
И, посмотрев, как я курю, добавил: «И сигареты».
«Ни фига себе!» — подумал я. Я знал, что великий писатель с соратниками держит путь на Алтай. И с ним должен был поехать мой товарищ (и будущий крёстный) как почти местный житель — он был уроженцем Северного Казахстана. Но в последний момент товарищ отчего-то передумал. Может, от того, что уже тогда ходили слухи — на основе публикаций и ТВ-сюжетов, — что у великого писателя насчёт Казахстана какие-то свои, далеко не мирные намерения.
Я никуда не собирался. У меня была очень неплохая и достаточно интересная работа в структурном подразделении «Газпрома». Хорошая по тем временам зарплата, плюс я еще статейки пописывал в газету, что тоже приносило определённый доход. Я не знал, что такое АЗС, — машину мне бесплатно заливали «до краев» в прямом смысле из ведра! После работы — волейбол и море пива во дворе. У меня была милая очкастенькая девочка из хорошей семьи, только перешедшая на второй курс в юридическом. Плюс на мне квартира и огромная собака — родители-пенсионеры же в Кисловодске.
Зачем мне какой-то там Алтай? Что я там забыл?
И я согласился. В этот же день мне купили билет на поезд до Барнаула. Квартиру и собаку оставил на семью товарища, заявление на увольнение — чтобы передал на работу — отдал казахскому ренегату — будущему крёстному. За полчаса собрал спортивную сумку с нехитрыми пожитками. И вечером ушел пить пиво с дворовыми друзьями. Великий писатель попросил «долго не гулять», типа они волнуются за своего водителя.
Было волнительно: и весело, и грустно. Поэтому волейбол не пошёл, и я, к удивлению всех «спортсменов», просидел на лавочке рядом с площадкой с батареей бутылок. Ещё и выкурил до хрена сигарет. Как ушел домой и лег спать, — помню смутно. А днем мы поехали на вокзал.
Поехали
Эшелон стоял на первом пути. Нас было трое: великий писатель, его телохранитель Миша и я. Когда поезд тронулся (чекисты остались на перроне), я по давней своей традиции пошел к купе проводников смотреть расписание: где и когда мы будем останавливаться. Возвращаюсь — а мои спутники уже снедь всякую на стол выложили — и сообщаю: «А прикиньте, через Астану проезжать будем!». Этим я их явно не обрадовал.
— Б…, мы же еще в кассах спрашивали, идет поезд через Казахстан или нет, — рассердился Лимонов. — Олег, вы уверены в этом?
— Блин, идите посмотрите сами, — разозлился я этому недоверию.
Они вернулись с озабоченными лицами.
— Какая следующая остановка? — немного погодя, спросил, непонятно у кого, великий писатель.
«Ну да сами же только что были у расписания, могли бы и посмотреть!» — зло про себя подумал я. Миша поднялся, чтобы пойти взглянуть.
— Курган, — остановил я его. — Будем там часов через пять.
Решили поесть. Потом я ушел в тамбур курить, а когда вернулся, был поставлен в известность о принятом решении. Лимонов и Миша выходят в Кургане и добираются до Барнаула другим путём — через Казахстан им никак нельзя. Я же продолжаю ехать дальше до столицы Алтайского края, там меня встретят.
Вот тут-то меня и начали «терзать смутные сомнения». Значит, слухи о каких-то намерениях великого писателя в отношении Казахстана — не слухи? Тогда почему я могу спокойно ехать через Астану? Ведь наши чекисты прекрасно видели, что мы садимся в поезд все вместе. Кто им помешает слить эту информацию своим казахским коллегам? Те же запросто могут снять меня с поезда и… дальше вариантов множество. Выругался про себя, ничего не сказал, залез на верхнюю полку и стал читать — не помню что.
В Кургане великий писатель и Миша, прихватив сумки, вышли. Я пошел их провожать, а заодно по традиции отведать местного пива.
— Чего же вы выходите? — удивился проводник. — Вам же ещё ехать и ехать. Денег за билеты не жалко?
— Да понимаете, документы важные в Екатеринбурге забыли, — буднично ответил великий писатель. — Вот и приходиться возвращаться. Самим жалко, конечно.
Великий писатель и Миша зашагали в сторону вокзала, а я в сторону киоска. Купил пива, сигареты, газету «Спорт-Экспресс», какую-то домашнюю еду у бабушек — до конца пути минимумом развлечений я был обеспечен.
И повез меня поезд через бескрайние степи, границу, брошенные целинные поля с верблюдами вдалеке, новую столицу Казахстана Астану, ещё через границу и поля до самого Барнаула. Было жарко, в открытое окно влетал теплый ветер, пиво оказалось холодным и вкусным, домашняя еда — тоже ничего так. Только, помню, спортивный таблоид подкачал: писали какую-то откровенную херню.
В белой могиле
Столица Казахстана, пожалуй, самый многоименный населенный пункт на постсоветском пространстве. Станица Акмолинская, Акмолинск, Целиноград, Акмола, Астана… Именно сюда Нурсултан Назарбаев решил перенести центр страны из Алма-Аты. Решение понятно: выходцу из Северного (Большого) жуза на юге, памятуя о многовековой войне кланов, было наверняка неуютно.
Вскоре сообразив, что название Акмола (в переводе на русский — Белая могила) для стольного града не очень подходит, казахи переименовали её в Астану. А затем, после ухода Назарбаева на покой, — в Нур-Султан, вскоре — обратно в Астану. (Бедная казачья станица-крепость!)
Астана встретила зданием вокзала, каких на наших родных просторах сотни, если не тысячи. Деревянное одноэтажное здание начала XX века, два или три пассажирских перрона, над путями пешеходный мост из металлоконструкций, напротив нашего поезда стоял товарняк. Но зато вдали, в степи, уже высились строящиеся небоскрёбы, настоящий лес из башенных кранов — такого я не видел ни в Москве, ни в Екатеринбурге в период строительного бума. Воистину деспотическое и смелое решение: воздвигнуть на ровном месте суперсовременный город. Прямо как шейхи в Эмиратах или наш Пётр I.
На перроне толклись немногочисленные пассажиры, привычные бабушки с едой и напитками — причём продавали и за рубли, и за местную валюту (я пополнил припасы) — и несколько высоких крепышей с военной выправкой. Одетые в отглаженные белоснежные рубашки с короткими рукавами, светлые брюки или джинсы, в тёмных очках, они отчаянно делали вид, что слоняются без дела, типа прогуливаются (ага, лучше места для прогулки просто не найти!). При этом «равнодушно» скользили взглядами по вышедшим из поезда покурить и подышать пассажирам. Скользнули и по мне и пошли дальше «гулять».
Закинув покупки, я с бутылкой пива — тогда и у нас, и в Казахстане за это не карали — я вышел покурить. Ну не отсиживаться же мне в купе от этих «прогульщиков», тем более что они на меня никак не отреагировали. Наоборот, могу вызвать подозрения: на улице теплынь, солнце, а какой-то пассажир призывного возраста в вагоне вдруг спрятался.
«Белые рубашки» по одному продолжали фланировать туда-сюда по перрону. Один из них подошел к нашему проводнику, мужчины о чём-то коротко поговорили. Я стоял, курил, смотрел на всё вокруг «скучающим взглядом» и, честное слово, дико хотел в туалет. Но на стоянках клозеты в поездах закрывают, идти на вокзал по мосту мне не хотелось — кто его знает, сколько осталось до отправления, ещё отстану. Чтобы как-то отвлечься, купил у бабушки ещё бутылочку местного пива и попросил её дать мне сдачу местными деньгами. Так я увидел тенге. Ну, деньги как деньги — не хуже и не лучше других.
Когда поезд тронулся, в окно я увидел дядечек в белых рубашках: они, уже не «шифруясь», стояли кучкой и о чём-то энергично разговаривали.
Алтайский коммунизм
В Барнауле я был впервые. Меня должен был встречать Сергей, чтобы доставить до гостиницы. Небольшая проблема была в том, что я знал, как он выглядит, а он, как я, — нет. Выйдя на перрон, я никого не увидел. Пассажиры и встречающие потихоньку освобождали платформу, я же стоял в гордом одиночестве. Наконец увидел Сергея, спешащего ко мне (кроме проводников, никого у поезда уже не было) через пути. Опоздал, раздолбай! Поздоровались, дошли до остановки, сели в троллейбус и поехали, разговаривая ни о чём и обо всём.
Центр Барнаула мне очень понравился. Ухоженные улицы, много зелени, красивые здания довоенной постройки — было видно, что их берегут. Хотя кое-где попадались врезки из откровенно безвкусных новоделов. А ещё меня поразили двухэтажные рейсовые автобусы, причем не стереотипно английские, а немецкие. Я просто поклялся себе на таком прокатиться, — естественно, на втором этаже.
Гостиница — тоже, видимо, довоенная — располагалась на центральной улице Ленина. Снаружи величавый сталинский ампир, а внутри — остатки былой роскоши: мраморные лестницы, колонны, чистенько, но бедненько. Мебель в номере была наверняка моей ровесницей. Зато имелся телефон! Когда я узнал стоимость проживания, то подумал, что попал в коммунизм: в самом центре города и за такие копейки?
Буквально через полминуты после нашего прихода зазвонил телефон. — Девочку не желаете? — спросил добрый женский голос. Какая милота и забота о постояльцах! И пока я заправлял кровать и разбирал сумку, предложение скрасить одиночество поступило еще как минимум раза три-четыре. Поржав, мы ушли обедать в гостиничный пункт общепита.
Небольшой зал столовой (или ресторана) был украшен лепниной и люстрами на потолке, по бокам полуколоннами. Нас было пятеро: великий писатель с Мишей (они умудрились приехать раньше меня), Сергей, ещё один москвич, наполовину армянин Артём, и собственно я. Мы славно и плотно отобедали. Когда нам принесли счёт, у меня снова мелькнула мысль о коммунистическом обществе: настолько мы скромно по деньгам поели. Лимонов предложил выпить шампанского — мол, вот, мы все в сборе, — и нам принесли две бутылки.
— Ну, — сказал он задумчиво, поднимая граненый стакан (другой тары в «ресторане» не было). — Мы создали крутую газету, создали крутую партию. А теперь нам предстоит создать крутую армию!
Все чокнулись и выпили, а у меня опять что-то ёкнуло. Какая армия? Из пяти человек? Кто-то из присутствующих, кроме меня (как-никак папа охотник) и великого писателя (если судить по его книгам), держал вообще в руках огнестрел? Умеют ли эти люди его чистить, разбирать или хотя-бы перезаряжать? Стрелять-то мало-мальски можно научить и обезьяну…
После обеда пошли прогуляться по городу. Август, тепло, над головой солнце, голубое небо, зеленая листва, множество красивых девчонок-сибирячек. Сзади метрах в двадцати, особо не прячась, брели двое «гуляющих» парней. Пару раз прохожие узнавали великого писателя, подходили здороваться, вступали в беседы, о чём-то дискутировали. В одну из таких бесед я и полуармянин Артем улизнули в магазинчик — оказалось, что у нас одинаковое хобби: дегустировать местное пиво. Купили по паре бутылок.
Увидев нас с пенным, великий писатель нахмурился. И напомнил, что завтра утром приедут первые продавцы «уазика». Мы с Артёмом пожали плечами и промолчали. Господи, две бутылки — как слону дробина! И уж не Лимонову с его отношением к алкоголю (судя по его книгам) делать нам подобные замечания!
Дошли до Оби. Слева был порт, справа огромный мост. И мы с Артёмом полезли прямо в центре Барнаула купаться. У меня это тоже традиция — окунаться в водоёмах, на берегу которых побывал. Потом местные товарищи сказали, что мы выбрали самое «удачное» место — у сброса ливневой канализации. Ну ладно хоть не жилищно-коммунальной, с дерьмом.
На обратном пути зашли в магазин прикупить еды на ужин: хлеба, консервов, колбасы, овощей. Великий писатель оказался любителем советского портвейна и взял на всех две бутылки «три топора» (в смысле, «777»). Я незаметно, под предлогом покупки сигарет в другом отделе, прикупил парочку пенного и заныкал банки во внутренние карманы пиджака. Поужинали в номере — простенько и со вкусом. И барнаульский портвейн, кстати, оказался вполне приличным пойлом. А ведь у меня ещё были «трудовые резервы» — их я выпил в два захода, выходя курить на улицу. Спал я очень хорошо…
У нас появились колеса
Утром прибыли продавцы «буханки». Разбитные и толстенькие дяденька и тётенька. Неопределенного возраста (им можно было смело дать и 35 лет, и все 55), одетые в китайские спортивные костюмы. Но нас (и в первую очередь меня) интересовала машина.
На удивление, первый же вариант оказался очень приемлемым. Пробег 18 тысяч (и покрышки это подтверждали), вся электрика работает, тяги не битые, масло свежее, двигатель чистый. Была только одна неполадка — не работала печка салона, и то из-за сломанного тумблера (но не мне же в салоне ездить!). Корпус же должен был сгнить лет через сто после меня. Поэтому я заподозрил неладное.
— А чего вы вдруг машину продаёте? — поинтересовался у дядечки. — Купили недавно, такие джипы просто так не покупают, это же не легковушка.
— Так мы на нём всякое барахло из Китая возили, — непринужденно ответил хозяин. — А сейчас вот тесть по старости «японца» подогнал. Он и жрёт меньше. А по тайге ездить я не любитель.
Толстячки действительно приехали на двух машинах: на «уазике» и на праворуком японском микроавтобусе, за рулём которого сидела дама.
Я проехал на «буханке» квартал вокруг гостиницы. Ничего подозрительного не услышал и не почувствовал, вышел, пнул для важности колесо и сказал великому писателю: «Надо брать».
— Ты уверен? — спросил он. — Может, ещё посмотрим?
Я сказал, что не уверен. Я вообще по жизни ни в чём не уверен. Даже в себе. И если вы хотите быть уверенным в машине, — то идите в автосалон. Правда, там раза в полтора дороже. Но и это тоже не гарантия качества. И я сразу предупреждал, что с УАЗами в качестве автомеханика никогда не сталкивался. Короче — решать вам.
Дальнейшие действия разворачивались без меня. Стороны сделки уехали к нотариусу. Машина, оказавшаяся в собственности тётки (вот кто в семье рулит! — и УАЗ ее, и япошка её отца), была переписана на барнаульского товарища. Потом УАЗ снова подогнали к гостинице. Всё это время я сидел на улице Ленина, наслаждался погодой, пил пивасик и безуспешно клеил сибирячек. Они были красивые и, конечно же, недоступные. На Алтае вообще очень классные девчонки, почти как на Урале или в Поволжье.
Потом мы закупились вёдрами, топорами, пилами, котелками и прочей нужной в тайге фигнёй. И, конечно же, не взяли ни аптечек, ни «сибирских» спичек, ни керосина, ни спирта, ни элементарной посуды. Великий писатель ушёл общаться с соратниками и почитателями. Мне было грустно. Зачем я здесь, если меня даже барышни не хотят? Дома как-то по-другому было…
Видимо, от злости и прочих мрачных дум я вслух сказал: «А не боитесь, что наш «бобик» заминируют?» Вернувшийся Лимонов тут же назначил дежурство — все, кроме меня. Мне, как водителю, нужно было выспаться перед дорогой. Но даже после пива я так и не смог уснуть. Видимо, грехи не давали.
Витя
Выехали часов в семь. Соратники спокойно спали сзади, а я крутил баранку. У нас в отряде появился новый человек — Витя Золотарёв. Якобы проводник и специалист по тайге. Вот этот Витя и сидел рядом со мной, отделённый двигателем.
Буквально через полчаса я проводника возненавидел. И дело даже не в разнице в возрасте (он был намного старше), его надменности и уверенности, что «все пи..расы, а я Д’Артаньян». Просто когда я его на перекрестке спрашивал, куда ехать, он «руководил» рукой, а не голосом. Ну не мог я за рулём постоянно следить за его телодвижениями! Мне на дорогу смотреть надо было.
В итоге после очередного «ленинского жеста» я его обматерил. И мы подружились.
Витя был из тусовки еще позднесоветских хиппи. Они жили в одной квартире этакой коммуной в деревянном двухэтажном доме. Наш проводник долгое время работал инструктором на горной турбазе: водил экскурсии по тайге, собирал и продавал мышиные какашки (мумие). В лесу Виктор чувствовал себя, как иные на домашнем диване, — все знал, и ему было комфортно. Однако и на старуху бывает болт с резьбой!
Однажды — мы уже жили в тайге — Витя пришел с очередной прогулки и заявил, что нашел диких пчел. И собирается попотчевать нас диким медом. Великого писателя не было, он уехал куда-то, поэтому возник план «развязаться» и устроить пирушку. Я и Серега поехали в деревню за водкой и еще чем-то, Миша остался рубить дрова и разводить печь, Артём вызвался приготовить армянский салат. Витя ушел за медом.
До деревни было 20 км, но мы проездили почти два часа: бездорожье плюс три брода по дороге. К нашему приезду уже были готовы мясо, лепешки и салат, а Вити с медом все не было. Немного подождали и уселись за стол: зная навыки нашего проводника, мы за него не переживали.
Он пришел где-то через час, и голова его была в два раза больше обычных размеров. Это оказались не пчелы, а осы, которые Витю изрядно покусали. До ближайшей больницы — километров 60, да и вечер уже. Поэтому мне, уже изрядно «хорошему», пришлось садиться за руль, снова ехать в деревню за водкой — а что делать? Магазин был закрыт, но мы постучались в дом продавщицы. Она сначала обрадовалась, что «ребята загуляли, мол, еще приезжайте». В ответ Витя показал свою голову, женщина ахнула и стала серьёзной, принесла пару бутылок.
Тогда мы Витю отпоили-откачали-вылечили. Укусы ос, да еще многих, — штука опасная, можно и скопытиться. А примерно через месяц Лимонов поехал в Красноярск на встречу с известным на всю Россию авторитетным бизнесменом Анатолием Быковым (его недавно осудили чуть ли не до конца дней), и Витя напросился в Барнаул. Видимо, заскучал по своим хиппи.
Там Витю при странных обстоятельствах убили. Он был в гостях у друга, вышел в киоск за сигаретами. По словам продавщицы, у ларька к Вите подошли двое, они вместе куда-то отошли. Затем, как рассказали в милиции, его избили в подъезде соседней «хрущевки» и выкинули в окно. Злодеев якобы нашли и осудили, о мотивах преступления мы так и не узнали. Упокой его душу, Господи…
Шукшин, спекулянты и центр мира
И вот мы перлись по Чуйскому тракту — главной транспортной артерии края — из Барнаула на юг, в горный Алтай. УАЗ, хоть и показывал норов, вел себя сносно, Витя на вопросы о направлении движения махал руками, пассажиры заднего отсека от нечего делать изнывали от жары. Сзади уныло тащились две знакомые легковушки — ну не может «буханка» мчать, как гоночный автомобиль.
На нашем пути было село Сростки — родина великого Василия Шукшина. И жители села совершенно беззастенчиво этим обстоятельством пользовались: хлеб, овощи, молоко, мясо стоили здесь в 1,5–2 раза дороже, чем в других точках тракта. Ну а как же, здесь родился сам Шукшин! Вот только сам автор шикарного романа «Я пришел дать вам волю» вряд ли бы обрадовался такому стяжательству земляков.
Мы купили еды и поехали на место Шукшинских чтений, которые традиционно проходят на склоне высокого обрывистого холма. Там даже в самом склоне земляные сиденья устроены. Вот тут-то наши «спутники» заволновались: их машины никак не подходили для езды по лесам и холмам. Мы забрались на самую вершину, ели овощи, хлеб, копченую конину и смотрели, как внизу туда-сюда гоняют соглядатаи. Может быть, они решили, что мы хотим таким образом оторваться от слежки? Пообедав, мы, к радости чекистов, спустились на тракт.
А заночевали в селе у алтайцев — Витиных знакомых, на земле которых находится буддийский центр мира! Это такое место пересечения двух линий, проведённых с севера на юг и с запада на восток от крайних точек Евразии. Одно из главных мест паломничества буддистов со всего мира. Неудивительно, что ночью великий писатель, по его словам, слышал бубны и песнопения шаманов. Остальные, правда, ничего не услышали — ну, так на то они и не великие писатели!
Наутро поехали смотреть центр мира. Обычный холм, на нем установлена стела. Хозяин земли, фермер-алтаец, знает, что для верующих это место имеет большой смысл. Поэтому не препятствует паломничеству и даже рядом с домом поставил специальную войлочную юрту — для паломников.
А еще в этом поселении власть захватили женщины! Им надоело, что мужики спиваются (а алтайцам вообще пить не рекомендуется, у них, как у индейцев, отсутствует в организме фермент, расщепляющий алкоголь), они объединились, выиграли выборы в сельсовет, избрали председателя, правление.
Первым указом новой власти стал полный запрет на продажу алкоголя! Хочешь выпить — иди в соседние села, этак километров за 15–20. Может, и подвезет кто. А еще там делают свою газету. Достаточно примитивно сверстанная, размноженная на черно-белом ксероксе… Но, блин, много ли у нас осталось сельских газет?
Такой вот центра мира: здесь не наливают, правят бабы, есть своя газета.
Маралья вотчина
После центра мира наш путь лежал в небольшое село Банное, туда вела приличная грунтовка. Рядом расположены огромный маральник с различными постройками и поля, на которых выращивают зерновые для животных.
Маралы для Алтая — почти их все. Это и мясо, и шкура, и рога-панты, которые за валюту покупают китайцы для своей непонятной и мифической медицины. Плюс животные достаточно неприхотливые и тёплых коровников себе не требуют.
У Лимонова была некая рекомендация от депутата Госдумы от тех краев к председателю сельхоза с молдавской фамилией. Он — молодой и немного пузатый живчик — с интересом вышел на нас глянуть. Вообще вот таких председателей можно смело сравнить со средневековыми феодалами. Владения разбросаны по лесам, у каждого своя «дружина»: как правило, русские механизаторы и парни с маральника (русские — это чтобы уменьшить вероятность запоев). Молодые, здоровые и всегда вооруженные. В горном Алтае вообще все взрослые мужчины вооружены. Я, немного сталкивавшийся раньше с охотой, диву давался: столько разнообразных и невидимых ранее «стволов».
Эта «дружина» является ударным отрядом «феодала», а он царь, бог и воинский начальник на своей местности. Работы, кроме маральника и магазина, никакой нет — поэтому люди от председателей и зависят. У нашего, кстати, я разглядел во дворе аж две японские машины.
Председатель оглядел нас и стал разговаривать с великим писателем. Причём опять-таки было видно, как его распирает любопытство: не каждый же день он общается с литераторами из Москвы, да еще по рекомендации «своего» депутата Госдумы. Он предложил нам пока разместиться то ли в охотничьем, то ли в пастушьем домике. Сел во внедорожник, и мы покатили вслед за ним.
Проехали по деревне — аккуратной и чистой. Затем поля — тоже ухоженные и опрятные. Заглянули по дороге на маральник (председатель там о чём-то поговорил с работниками) — и там встретили порядок, близкий к идеальному. Было видно, что «феодал», как принято говорить, — «крепкий хозяйственник» и своё предприятие любит. И с людьми он нормально ладит: на маральнике я не заметил у работников при общении ни тени заискивания перед боссом.
Проехав километров пять от ворот маральника, мы пересекли вброд речку и подъехали к домику. Вернее, их было полтора: один старый, разрушенный и сгоревший, другой относительно новый и целый. Внутри шконки, стол и печка-буржуйка. И даже небольшая поленница у входа. «Если что, заезжайте», — проговорил на прощание председатель и уехал.
Первая же ночёвка выдалась комом. Домик оказался крайне плохо утеплённым. А ночь — очень холодной. Никто из нас не ожидал такого перепада температур, поэтому печку толком не топили. Да и буржуйка тепла дает ненадолго. В общем, не выспавшиеся, замерзшие и злые, утром мы вылезли из избы, кутаясь во все, что только можно. Но уже через час ходили в одних майках — солнышко с самого утра палило вовсю.
Эта ночь показала, что мы, мягко говоря, вот так, с кондачка, жить в лесу не готовы. Надо что-то делать, но что? — никто не понимал. Поэтому каждый занялся своим делом: великий писатель сел заполнять свой дневник; Витя ушел в лес; Миша, как самый здоровый, стал колоть дрова; Серега и полуармянин Артём копошились по хозяйству. А я ушел на реку мыть машину. Загнал ее в воду по самые мосты (на злобу экологам) и проточной водой отдраил.
Потом все как-то синхронно стали собираться у летнего очага на улице. Витя принес грибы и «маралий корень», сказал, что в речке видел рыбу (мы ее потом ловили сетью, перекрывая на ночь весь поток, затем, почистив и посолив-поперчив, ели сырой — очень вкусно!). А дом решили утеплять: за входной дверью натянули какую-то рогожу, а единственное окошко — благо что маленькое — затянули дополнительно полиэтиленом. Поэтому вторая ночь прошла теплее. Но было ясно, что зимовать в этой избушке — изощрённое самоубийство.
За нами следят!
Наша изба располагалась относительно недалеко от российско-казахстанской границы. Естественно, этим пользовались многие. Объявленные в розыск в России бежали в Казахстан, и наоборот. В магазинчиках сёл продавался исключительно казахстанский контрабандный алкоголь (недорогой, но очень приличный). По обе стороны границы жили родственники или просто хорошие друзья и знакомые (Северный Казахстан — он откровенно русскоязычный).
При этом граница охранялась чисто символическими постами на основных дорогах. Мы раз напоролись на один такой: казахские бойцы сидели на улице в креслах и в халатах! Ни о каком полном контроле с обеих сторон тогда речи не шло. Естественно, такой «проходной двор» не очень нравился большинству местных: какие-то подозрительные личности туда-сюда шастают, кто знает, чего от них ждать.
Вот и к нам стали приглядываться, хотя все знали, что мы приехали с письмом к председателю, и он нас заселил. Наблюдение велось сразу с нескольких сторон. Хозяйка магазинчика непринужденно, но много раз интересовалась: «Ой, откуда такие молодые да красивые к нам приехали? Чего вы в нашем закутке нашли?» Пару раз местные охотники заезжали перекусить и чаю попить (в тайге это нормальное явление — первым делом накормить и согреть даже незнакомого человека). Был еще злобный технолог на тентовом УАЗе: он ничего не спрашивал, а только зыркал на нас. И мог проехать рядом с нашим домиком раза три-четыре за день. Куда — непонятно, дальше наших хибар у хозяйства собственности не было.
Один раз мы решили прогуляться тропе, ведущей через горы. Местные сказали: «Там мишка живёт. Но вы не бойтесь, он хороший. Перед зимой всего пару коров утащил, поел и лёг спать». — «А че не убьёте, — удивились мы, — у вас же каждый первый — охотник?» — «Зачем, добрый он, чего его убивать», — отвечали местные. Они периодически гоняют коров пастись в горы, вот Потапыч их там и поджидает. Этакое жертвоприношение, дар природе.
И вот пошли мы по этой тропе. Медведя не встретили. Зато в самом узком месте, где справа скала, а слева обрыв метров 50–60, а ширина тропы не более трёх, нам навстречу на лошадях выехали два алтайских джигита с карабинами (опять подивился образцам оружия у местных). Поздоровались и еле с ними разошлись. Прошли немного дальше, кто-то из нас обернулся и увидел, что «джигиты» едут на некотором расстоянии за нами. И карабины не на плечах, а в руках. Ох, как неприятно оказаться на одной тропе невооружённым под наблюдением вооружённых. Вали нас, грабь, убивай, тела в обрыв — и через сто лет никто не найдет! Но, видать, никакого умысла всадники не имели, приблизительно через полчаса они развернулись и скрылись.
Ещё приезжал весёлый милиционер на лошади с казахской девицей и автоматом: спрашивал про какие-то украденные титановые чаны. Заглядывали «познакомиться» восемь «дружинников» председателя. И прямо, без обиняков спросили: кто такие, что вам здесь надо? Объяснили: это великий писатель из Москвы, его весь мир знает, он книжку про Алтай хочет писать. И его сопровождают телохранитель, водитель, проводник и два столичных журналиста. Вроде бы ответ парней удовлетворил. А упоминание про рекомендации от депутата их вождю и вовсе сбили весь гонор: поди, испугались, что писатель нажалуется на них председателю! Простились если не друзьями, то вполне миролюбиво.
В общем, шпионили за нами все кому не лень. И всё равно следующей весной местным пришлось очень удивиться.
Новые знакомые и перспективы
Несмотря на все работы по утеплению, в избушке становилось с каждой ночью все прохладнее. И тут нам помог случай: мы познакомились с пасечником Пироговым, чьё хозяйство находилось в часе ходьбы от нашего лагеря.
Это был невысокий кряжистый мужичок-боровичок. На лето он приезжал на свою пасеку собирать мёд и лечебные травы, а с осени по весну жил в Барнауле, занимался, помимо продажи мёда, фитотерапией: вел прием больных, выписывал настои. Пожилой, но бодренький (у него была любовницей молодая алтайка), он умудрился построить в тайге целый хутор. Там были большой склад, три жилых дома, баня с искусственным прудом перед ней и даже вертолётная площадка! Проблема была в том, что зимой эту пасеку нещадно разграбляли местные. Даже если Пирогов их нанимал в качестве сторожей.
С ним познакомился случайно наш «следопыт» Витя во время очередной прогулки за мышиными какашками и корешками. Пирогов пригласил нашу компанию в гости. Узнав обо всем этом, великий писатель заявил, что это наш шанс.
Прибыли. Масштабы построек действительно поражали — практически небольшая деревня посреди тайги. Беседовали в летней кухне, нас угостили мясом, самодельным хлебом, чаем с мёдом и травами. В общем, мы поняли, что нужны друг другу. И быстро договорились. Нам до весны в пользование оставался целый хутор с домами, баней и сортиром. Пирогов, ничего не тратя — как на предыдущих воров-сторожей, — оставлял свое имущество под присмотром целой ватаги молодых людей, производивших достаточно неплохое впечатление.
Пока наш новый знакомый собирался в дорогу (заодно подрядив меня перевезти ульи на зиму в теплый сарай к какому-то другу), великий писатель умудрился познакомиться с местным охотоведом. И тот пригласил нас к себе на заимку, находящуюся где-то в непроходимых дебрях, пусть и относительно недалеко. До заселения на пасеку решили съездить. К тому же охотовед озвучил желание весной выставить на продажу ГАЗ-66 с тёплым «кунгом». И вновь, как когда-то у меня дома на балконе:
— Олег, а вы ездили на такой машине?
— Ездил неоднократно, ну и водил пару раз…
— И как она вам?
— Очень проходимая… Только жрет много, движок бензиновый, и коробку передач придумывал враг народа!
— ???
— Неудобно очень расположена.
— Будем брать? Поведете?
— Да повести я и БТР смогу. Только у меня категории прав на «шишигу» нет, это же грузовик. Его, кстати, в армии в основном разведчики используют.
— Ладно, подумаем.
И мы уехали на заимку к охотоведу.
Тмутаракань, огонь и прерванный полет
До заимки от Усть-Кута было километров 60 — но добирались мы туда часа два, если не больше. Просто минимум треть (а то и половина) пути пришлись на местность, где не было даже колеи — одни болота, тайга да «зелёнка». Еще и до кучи на одном диком перевале мой УАЗ «закипел» — ждали, пока остынет. Под палящим солнцем и +35. А вот бортовой «собрат» охотоведа был как новенький.
Заимка состояла из двух строений — брусчатого крепкого дома и старого, на полозьях, вагончика-бытовки, используемого как сарай. Как это добро сюда приволокли — и брус, и вагончик, и всё остальное, — для нас так и осталось загадкой.
Охотовед с товарищем, прихватив карабины, ушли поохотиться, а мы стали обживаться. Через какое-то время прозвучало несколько выстрелов. Мы уже обрадовались, что пообедаем свежим мясом, но охотники вернулись ни с чем. Ушёл, сказали, кабанчик…
— Ладно, Вениаминыч, — охотовед называл великого писателя исключительно по отчеству. — Живите, сколько влезет, а мы поехали.
Предполагалось, что мы здесь пробудем дня два, а вышло, что целую неделю. Причиной тому стали загадочные прогулки комрадов в тайгу на несколько дней. Провианта хватало, а вот сигарет я взял только на эти самые два дня. Пришлось ухищряться: курить по половине, потом из «бычков» крошить табак и мастерить самокрутки. На третий день я достаточно быстро сделал трубку из обрубка ивы и корпуса шариковой ручки в качестве мундштука. Для табака сшил небольшой кисет.
В один из жарких дней я остался один — товарищи ушли в очередной загул в тайгу — и решил до их прихода приготовить поесть. В обрамленном камнем очаге перед домом разжёг костер, повесил чайник и котелок и отправился с ведром за водой. Когда вернулся, то охерел: огонь (даром что камнями обложен) перекинулся на ближайшую траву и уверенно полз по сторонам, в том числе — к дому. С помощью итальянских спецназовских ботинок, мата и ведра с водой я приступил к пожаротушению. И победил: дом не подпалило, сгоревшая трава не в счет. А то вот бы хозяин порадовался, если бы я спалил заимку!
Печально было другое: «геенна огненная» наполовину спалила оставленную рядом разгрузку. Черт с ней, но в ней лежал кошелек. А в кошельке помимо немногих денег — права и техпаспорт на машину. Бабло сгорело напрочь, документы наполовину, ладно хоть номера и часть данных остались. А восстановить хотя бы техпаспорт можно было только в Барнауле и с привлечением бывших хозяев — ведь покупка была осуществлена посредством генеральной доверенности. Было от чего впасть в отчаяние!
Все это я и изложил вернувшимся товарищам. Удивлён до сих пор: почему меня даже не побили? В итоге Лимонов решил — мы поедем в Барнаул. Ему все равно надо было в Красноярск, на встречу с Анатолием Быковым. А я и полуармянин Артём займемся восстановлением документов, а потом вернёмся обратно в тайгу.
Обратный путь на пасеку (мы уже там начали обживаться) запомнился «забавным» случаем. Перед перевалом я подобрал голосующих на обочине двух мужиков (там принято подвозить попутчиков, если есть место, — причем бесплатно), стрельнул у них сигарету («Приму» без фильтра), закурил и начал подъём. Дальше я очнулся от воплей моих спутников и инстинктивно ударил по педали тормоза. Меня крыли матом и друзья, и пассажиры. УАЗ стоял половиной корпуса на дороге, а другой — на обочине. За ней начинался обрыв — метров этак 25 глубиной. Видимо, меня, не курившего уже минимум двое суток, от крепкой сигареты вырубило, и машина «пошла на взлет»… Ладно, хоть разбудили.
Я до сих пор уверен, что эксперименты с бросанием курить — они опасны для здоровья!
Скромное обаяние цивилизации
В Барнаул, оставив на пасеке Сергея и Мишу, добрались без приключений. Витя ушёл в свой хипповский сквот, великий писатель уехал в Красноярск, а мы с Артёмом заселились на окраине в двухкомнатной квартире, которую предложил нам… Пирогов! «Хата» была неухоженная: минимум посуды, два диванчика, пыльно, ни мыла, ни даже туалетной бумаги. Я так и не понял ее (квартиры) предназначение.
В первый же вечер мы устроили с местным товарищем Юрой алкосрыв (на него по доверенности была оформлена наша «буханка»). Юра позвал свою барышню и двух её подружек, студенток местного университета. Прокерогазив все выходные, мы вспомнили о долге и отправились к бывшим владельцам машины. Девушки попросили отвезти их на учебу. Но только не к центральному входу, а высадить где-нибудь поблизости. Этим сибирским фифам было не комильфо подъезжать на таком «динозавре» к альма-матер. Лучше бы они этого не говорили!
Грязный, местами побитый УАЗ, заскрипев тормозами, остановился аккурат у центрального входа в универ. Обиженные и чуть помятые барышни, холодно попрощавшись, ушли грызть гранит науки. А мы отправились по своим делам — адрес супругов-толстячков был прописан в доверенности. Быстро нашли и уже думали, что за день-два восстановим документы. Ага, дудки!
Официальным владельцем была супруга — хотя я сомневаюсь, что она управляла хоть раз таким монстром. Но без мужа в ГАИ она ехать категорически оказывалась. А тот был в командировке. И началось: то его нет, то ее, то сразу обоих — челноки, мать их за ногу! В итоге простейшая операция по замене техпаспорта растянулась аж на три недели… За это время у нас ночью с машины содрали зеркала — пришлось покупать новые и начать парковаться на платной стоянке (траты!), затем «встали колом» тормоза (снова траты). Они потом заработали. Как выяснилось, работа зависела от температуры воздуха на улице: в бачок усилителя тормозов раньше попала вода, которая периодически замерзала (и блокировала всю систему) и оттаивала (при плюсовой температуре).
В ожидании, когда же все-таки супруги-коммерсанты снизойдут до нас, мы развлекались, как могли. Сходили на премьеру ставшего впоследствии культовым «Брата-2». Почти каждый вечер зажигали с Юрой и его студентками (молодые были, и здоровье позволяло). Деньги стремительно таяли, а нам ведь ещё 800 км на пасеку ехать. Знаете, сколько жрет УАЗ?
И наконец — аллилуйя! — мы получили заветный новый техпаспорт. Загрузив в задний отсек бак с 400 литрами солярки (это нам опять сделал подгон Пирогов) и кучу тёплых, пусть и подержанных вещей, мы двинули. Нас тормозили несколько раз и очень придирчиво осматривали груз и мои наполовину сгоревшие права. На одном из постов милиционер наконец заменил их на временные. А обугленные забрал, сказал, что отошлёт по адресу прописки для последующей замены (и не обманул!). Этот же гаишник указал, где ближайшая СТО: у нас из карбюратора брызгал бензин (адская вонь в кабине, да и страшно было загореться), а двигатель не хотел работать на полную мощность. В сервисе с нами провозились часа три, все сделали и взяли за работу сто рублей! Алтайский «коммунизм» во всей красе.
Уже затемно мы въехали в Банное. Остановились у магазинчика, купили там на последние деньги водки, нормальных сигарет, каких-то вкусняшек. И покатили на пасеку.
Был октябрь, уже лежал снег, а под ним коварная грязь и невидимые ямы. Преодолев все три брода, мы въехали на пасеку, и я нажал клаксон. И не отпускал его, пока парни не вышли из избы. Рады были все: мы оттого, что сравнительно без приключений добрались, они — что прерваны их тоскливые дни в забытом богом уголке.
В избе было жарко, на печке готовился ужин — как мы в масть приехали, — на столе стояли «коптилка», чайник с красным корнем, привезенные нами водка и «приколюхи», лежали свежие лепешки. Хорошо дома!
Казахская водка украсила быт
И начались таежные будни. В первый же день мы разгрузили машину от солярки, поделили тёплые вещи (особенно бак запомнился, мы его водрузили еле-еле на самодельную эстакаду). В ближайшем (два часа езды) автомагазине в Усть-Куте купили тосол и тормозную жидкость, а на рынке — всякое «сырье» для приготовления пищи: муку, соль, специи, картофель, мясо. На обратном пути в Банном с помощью одного местного умельца окончательно отремонтировали тормоза. Теперь за машину я был относительно спокоен.
Если честно, все практически косяки, случавшиеся с нашей «буханкой», полностью на совести великого писателя как распорядителя финансов. Еще летом я указывал на то, что нужно «прокачать» тормоза, — он отвечал, мол, «зачем, они же работают?». В итоге один раз тормоза отказали аккурат на спуске с перевала. Тяжёлую машину понесло вниз, еле скоростями сбавил ход. Было неприятно. То же самое про тосол и замену масла в двигателе… Вообще у великого писателя было достаточно странное отношение к деньгам. Он мог, например, выступить с инициативой поехать в Усть-Кут на рынок за продуктами. Хотя их можно было купить в ближайшем селе за те же деньги, а то и дешевле. То, что машина сожрёт в этой поездке фактически полный бак, почему-то в расчёт не бралось. При этом он настоял, чтобы я и Миша курили самые дешёвые сигареты. В общем, странная какая-то экономия. Черт с ним, с куревом, но машина должна была быть исправной, на безопасности зачем так «ужиматься»?
Мы заготавливали дрова, готовили пищу, ходили в шикарную кедровую баню и окунались в прорубь в самодельном пруду. Изредка к нам наведывались гости: охотники — согреться и перекусить, мараловоды — просто проведать, как дела. С последними у нас вообще завязались очень неплохие отношения. Пару раз, когда мы застревали в не замёрзшей под снегом грязи, работники маральника нас вытаскивали трактором.
Один раз заглянул участковый и посоветовал зарегистрироваться в местной районной управе. Ну ладно, сгоняли — туда и обратно 120 километров — и встали на учёт.
Но чаще всего к нам заглядывал местный алтаец Чухлей. Среди суеверных соплеменников он считался аномалией. Местные не любят выходить на улицу, когда темно, — по их поверьям, в это время на земле властвуют духи. А Чухлей обычно приезжал к нам на своей лошадке вечерами. Как правило, пьяный и не с пустыми руками: с тушкой зайчика, пойманного в петлю, с куском марала или еще какого мяса. И начинался торг: алтаец знал, что у нас всегда есть про запас, для медицинских целей, водка. И деньги. Выторговав у нас то или другое, Чухлей, выпив, уезжал на своей коняшке в ночь. При всей своей запойности ни лошадь, ни сбрую, ни ружье он не прогулял. А ещё он служил в молодости в ракетной части под Нижним Тагилом, чем очень гордился. И возмущенно рассказывал, как однажды геологи позвали его посмотреть в теодолит: там земля вверх ногами! «Я Америку мог с лица земли стереть, а они меня за чукчу считали!» — ругался наш алтайский товарищ. Кстати, со временем он нас научил ставить петли на зайцев.
С приходом холодов ездить куда-либо мы стали реже. Жалели бензин, да и саму машину — ведра с соляркой не лучший метод прогревать двигатель. Берега на бродах обросли льдом и стали заметно выше, и заезжать на них стало труднее. Мы, конечно, придумали примитивную переправу с перестановкой двух досок, которые возили в заднем отсеке. Но все равно пробиваться сквозь ледяные потоки (а быстрые горные реки не замерзали) и снежные заносы (никто же таёжные дороги не чистит) — малоприятное занятие. Плюс перерасход топлива, масла, стираемые при сушке тормозные колодки и шины.
Поэтому сидели в своей избе, ели мясо с лепешками, картошкой и луком, изредка выпивали. Отметили даже 7 ноября: разгребли снег на «плацу» перед домиком, водрузили красный флаг, который позаимствовали с вертолетной площадки. Ну и сто грамм подняли за революцию, дело которой кое-где, судя по СМИ, еще живёт.
Вечерами при свете керосиновой лампы резались в преферанс и самодельные шахматы (пригодился полугодовой опыт Миши в украинском СИЗО). И запоем читали — книжками нас снабжала учительница из соседнего села, которой мы иногда помогали с машиной. К концу ноября началась ротация: на смену нам стали потихоньку приезжать наши товарищи. Приехали Сергей из Питера и Дима, уроженец Запорожья. Правильно, нам надо было отдохнуть, мы уже тут совсем одичали: волосатые, небритые, женской юбки даже издали не видели. И вот наконец вместе с Пироговым (решил, видать, проверить, как мы тут охраняем) прибыл великий писатель. Серега, дурачась, встретил его словами: «Наконец-то! А то мы уже стали забывать, что такое какать!», намекая, что у нас тут голод.
Лимонов юмора не оценил. Но зато привез пару бутылок водки, которые (плюс наши запасы) мы благополучно всей толпой и выпили. А узнав о гибели Вити Золотарева, помянули его, не чокаясь.
На прорыв
Вместе с великим писателем мне на замену приехал Николай из Новосибирска. Сначала он приятно удивил: увидел стоящий на приколе чёрт знает сколько времени пироговский трактор с подвешенным ножом, предложил завести его и почистить дорогу. Мы — и Пирогов в том числе — отнеслись к идее скептически. Но Коля залил соляру, воды в радиатор, поковырялся в движке и с ручного запуска завел этот памятник! Пасечник залез в кабину, и они вдвоем поехали разгребать сугробы.
А вот машину Николай, как выяснилось, водить совершенно не умел. Я дал ему проехаться по только что расчищенной им же «трассе», и он дважды на дистанции 100 метров загонял «уазик» в сугроб! Когда при развороте — чтобы ехать домой — наш джип снова застрял, я произнёс сакраментальное «Хватит разврата!» и выгнал новосибирца с водительского места. И для меня, и для Лимонова было ясно: Коле нельзя доверять машину в таёжных зимних условиях. Если он умудряется улетать с прочищенного зимника, что будет в более сложной ситуации? Я без обиняков сказал это Николаю, и тот спокойно согласился: да, последний раз он водил машину летом в городе, когда сдавал на права. И всё.
Вернулись на пасеку обедать. Поев первым, я вышел из избушки покурить и увидел, что валит густой снег. Тучи на небе остановки осадков не обещали. Мы хотели завтра с утра выехать в Барнаул, но в такой снег мы и до Банного за день не доедем. Я изложил свои соображения великому писателю. Тот принял решение буквально через две секунды.
— Олег, собирайте свои вещи и идите готовить машину. Все, кто едет, собирайтесь. Вы трое (это он обратился к остающимся), пойдёмте со мной.
Выйдя за ушедшими буквально через полминуты, я увидел, как они заходят в другую, необжитую избу.
Было не холодно, и не успевший еще остыть УАЗ легко завелся без вмешательства солярки и ведра. Посмотрел на приборную доску: оба бака почти полные, масло не «сигналит». Пока двигатель грелся, покурил на улице, затем сел в кабину и включил печку на полную. Буквально через минуту в машину влезли великий писатель (на переднее сиденье), Миша, Серега и Артём (в задний отсек). С богом!
Проблемы начались после первого брода, когда закончился лес. На открытом пространстве недавно очищенный зимник не только завалило сверху, но замело с боков ветрами. Несколько раз не удавалось пробиться даже с разгону, мои спутники, меняя друг друга, работали лопатами. После маральника стало легче — как-никак, часто используемая отсыпанная дорога. Но и здесь УАЗ буксовал, пробиваясь сквозь снега. Двадцать километров до Банного заняли почти два с половиной часа!
После села пошла хорошая грунтовка на Усть-Кан. Однако движение уже замедлял снег, летящий хлопьями в лобовое стекло. Пришлось включить дальний свет — ближний попросту не пробивал белую пелену. При подъезде к перевалу я стал обгонять еле плетущийся грейдер. И именно в этот момент его кинуло влево, УАЗ получил удар в бок и намертво сел в кювете на оба моста. Я выскочил наружу. Из грейдера, шатаясь, вылез алтаец. «Братан, извини», — прошамкал он и получил по физиономии. Встал и, причитая «сейчас-сейчас», полез в кабину своего агрегата (я увидел, что там сидели две представительницы коренного народа, с любопытством на все взирающие с высоты), достал трос и приладил его сначала к грейдеру, а потом к «буханке». «Ща вытащим!» — пообещал механизатор, влезая за руль спецтехники. Я посоветовал всем покинуть машину. Сам сел за руль, не закрывая дверь, готовый эвакуироваться при необходимости. И этот бухой абориген нас вытянул, используя, к моему удивлению, для остановки средний нож, а не тормоза. Может, они у него были неисправны, как и голова? Идиот!
Буцефал устал…
Мы рванули в Усть-Кан. Доехали без приключений, но борьба со стихией не прошла даром для машины. Почти был «съеден» один бак, тормозные колодки стерлись и нуждались в регулировке, помигивал датчик масла, от постоянного «дальнего» сдал генератор, и свет периодически вырубался. Ехать до Барнаула через десяток перевалов на таком автомобиле было равносильно попытке суицида. Все это я изложил своим спутникам и предложил остаться заночевать в Усть-Кане, устранить неполадки и наутро двинуться в путь.
Сказанное вызвало бурную дискуссию: кто-то был «за», кто-то «против». А громче всех не соглашался великий писатель.
— А на хера мы тогда с таким трудом выбирались с пасеки? — вопрошал он.
— Чтобы нас там снегом не завалило, — огрызался я.
«Несогласных» не убеждали мои доводы: ни про отсутствие горючего (я специально не говорил, что один бак почти полон) и масла, ни о проблемных тормозах и свете. «Мы же доехали досюда, доедем и до Барнаула», — приводили мне «бронебойный» аргумент. При этом я был единственным из присутствующих, кто умел водить и хоть что-то понимал в техническом устройстве автомобилей. И никто толком не мог объяснить, в чём производственная необходимость этого безумного и никому не нужного подвига? Шизофрения какая-то.
Под конец спора я и Лимонов крыли друг друга отборным матом! Задний салон молча и с удивлением взирал на эту отвратительную сцену. Видимо, с великим писателем при них так никто никогда не разговаривал.
Наоравшись, мы пришли к компромиссу. Едем до заправки (она была одна в посёлке), и если покупаем бензин и, главное, масло, — то двигаемся дальше. Если нет — то остаемся до утра. И тут я понял, что я хоть и хитростью, но победил! И наличие или отсутствие масла на заправке тут ни при чём (маленькая канистра лежала у меня за сиденьем). Просто во время спора я заметил, что во всем Усть-Кане не горит ни один огонёк — а значит, в посёлке нет света. И на АЗС даже при всем желании нам не отпустят ГСМ! Да, мы стояли у освещённого входа в гостиницу, но там мог быть генератор.
Так и было: в Усть-Кане вырубился свет (наверное, из-за мощного снегопада), заправка не работала, а в гостинице имелась собственная силовая установка.
Мои спутники пошли устраиваться, а я на стоянке спокойно, поддомкратив поочередно каждое колесо, отрегулировал тормозные колодки, подлил маслица в движок, поковырялся в электрике. И, умиротворённый, пошёл в гостинцу спать. Машина починена, можно ехать!
Солнце помогает мне
С утра встали, перекусили и поехали. За ночь погода кардинально поменялась: вместо туч и снега — легкий минус и чистое небо. Я выбрал дорогу не через Чуйский тракт, а по местным грунтовкам: они очень приличные по качеству, меньше движения транспорта, путь сокращался километров на 150. Правда, нас ждали около 10 перевалов, но я к ним уже привык.
Настроение было чудесное: яркое солнце, искрящийся снег, окружающие красоты. И главное — мы едем домой! Спереди было жарко от палящей звезды, печки и двигателя. Поэтому я ехал в одной майке, а великий писатель скинул свой бушлат и остался в рубашке и пиджаке.
Подлеченная «буханка» исправно урчала мотором, нормально тормозила, когда было надо, генератор тоже не выпендривался. Долины, разделенные хребтами и перевалами через них, сменяли одна другую. Заметил, что в одной долине снега по колено, а через перевал (буквально 3–4 километра) из-под тоненького наста проглядывает сухая трава. Типа, в каждой лощине свой микроклимат.
По дороге взяли на буксир японский микроавтобус, одиноко стоящий в тайге. По словам хозяина, ему на АЗС залили вместо зимней соляры летнюю. Вот и встал и стоял полчаса, замерзая. Дотащил его до ближайшей деревни, к тракторному парку (бывшей МТС), предложенных денег не взял (тайга научила!) и дал газу. Уровень позитива (и так высокий) поднялся еще на пару ступенек: помог человеку, я молодец.
— На хрена ты остановился и взял его на трос, — сказал вроде не мне, а просто вслух великий писатель. — Мы и так столько времени в Усть-Кане потеряли.
— А что, его нужно было в тайге оставить замерзать? — оторопел я.
Чего мы потеряли? Ночёвку использовали для ремонта машины и восстановления своих сил. При буксировке с учётом падения скорости — потери, ну, минут сорок. Куда мы спешим?
— Другие бы подобрали, — меланхолично ответил Лимонов.
— Блин, так он уже полчаса стоял, одни легковушки были, они микроавтобус в горку не затащили бы, — начал я злиться.
В итоге до Барнаула доехали, не разговаривая друг с другом. Зато задний отсек, когда проезжали деревни, бурно комментировал каждую увиденную женскую задницу и прочие прелести.
Столица Алтайского края встречала нас сумерками и сугробами. Даже проезжие части улиц были в снегу. Остановились у Юры. Познакомились с его родителями — у этого раздолбая отец оказался профессором местного университета. Они с великим писателем сразу нашли общий язык и долго беседовали под коньячок. Личный состав же поглощал пельмени под местную (и неплохую) водочку. Юра с кем-то договорился, что мы поставим УАЗ на прикол. Поели, допили, покурили — и рухнули спать.
Местом прикола нашей доброй «буханки» оказался участок коллективного сада. Забраться в «карман», заваленный снегом, с разбегу не удалось. Пришлось поработать лопатами. И вот УАЗ, ставший мне настоящим другом, моей второй половиной (во всех смыслах, водители поймут), на четыре месяца остается без меня, припаркованный до весны.
Я сбросил клеммы с аккумулятора, поставил четыре чурки под мосты, вымел весь мусор, проверил, нет ли течей в содержащих жидкости ёмкостях и трубках. Ключи оставил в замке зажигания, похлопал по панели и прошептал: «До встречи, друже». И даже чуть не всплакнул (ужас!). Больше я эту милую «буханку» не увижу.
Скорее бы домой
Билетов на Запад из этого хренова тупика (Барнаул — конечная станция для поездов дальнего следования) не было на ближайшую неделю. Зато регулярно ходили автобусы в Новосибирск. А Новосибирск — это Транссиб! И десятки поездов каждый день! Но дело было к вечеру, проваландались мы с консервацией машины. Купили билеты на завтра и поехали снова к Юре.
Утром я вышел на застекленный балкон покурить и сразу понял, что за ночь мир опять поменялся. Если вчера был легкий минус, стремящийся к нулю, припекало солнце, то сегодня явно подул северный ветер. И термометр показывал -35! Хороший перепад. Порадовался, что успели поставить машину: как бы я её заводил без ведра и керосина?
Наспех позавтракали, попрощались с Юрой и его родителями и двинули на автовокзал. На улице, как говорят, было «полтора инвалида»: кто попрётся в такой холод в выходной на свежий воздух? Только усталые, возвращающиеся домой искатели непонятно чего. Хорошо хоть ветра не было.
Нам достался не совсем новый «Икарус», промерзший и воняющий в салоне соляркой. Что происходит за бортом, можно было увидеть только в лобовое стекло — остальные безнадежно заледенели. Если водителю надо было посмотреть, что происходит справа — он открывал дверь. На остановке посредине пути все ринулись к туалетам и сугробам: неудивительно от такого колотуна. Всего дорога заняла четыре часа. А в Новосибе, несмотря на географию (Барнаул южнее), было теплее.
Великий писатель и остальные непременно хотели ехать в одном купе. Мне было откровенно насрать, скорее бы домой (по-моему, у Юлии Чичериной ещё не было этой песни). Поэтому мне достался билет на поезд через час, а моим товарищам пришлось ждать вечера. Вскоре объявили мой эшелон (в Новосибирске долгая стоянка, меняют локомотив), и все пошли провожать меня. У вагона я стал требовать у Лимонова «на транспортные расходы».
— Олег, ну какие расходы? — поморщился тот.
— Как на какие? — Это внезапно возникающее жмотство по мелочам меня бесило всё больше и больше. — На пожрать, на сигареты да на бутылку пива, блин.
— Ну какие сигареты, какое пиво — дома всё у вас будет, потерпите.
— Мне что, на голой лежанке ехать?
— А, да, белье, — согласился великий писатель и дал мне сумму, которой бы хватило на постель и два беляша…
— Ну что, долгие проводы — лишние слезы, — произнес я, видя, что им всем холодно, да и задолбали мы уже друг друга за это время. — Давайте! Удачи!
На следующий день я был в Екатеринбурге.
Самая грусная история
Я обещал Лимонову, что вновь отправлюсь с ним на Алтай в апреле. Но в середине февраля 2001 года я по огромной глупости остался без прав. О чем честно сообщил великому писателю 22-го числа, поздравляя его по телефону с днем рождения. Эдуард Вениаминович был в приподнятом настроении и, как мне показалось, был не очень расстроен. Ну а что, праздник у человека, на заднем плане шум людей и звон посуды. А тут еще этот раздолбай со своими причитаниями.
— Олег, постарайтесь вернуть права, ну выкупите, что ли, — наивно посоветовал Лимонов. Самое смешное, мне это удалось, но только через полгода.
В итоге на Алтай я не поехал. А потом уже смотрел по новостям… «Апрельский штурм» спецназом пасеки Пирогова. Парни потом рассказывали: были жёсткие предварительные «допросы» по одному и, конечно же, без адвокатов. По обвинению в хранении оружия и созданию незаконных вооружённых формирований великий писатель и Сергей Аксёнов были заключены в следственный изолятор ФСБ «Лефортово». Остальным надавали тумаков и пожелали «попутного ветра». Выяснилось также, что полуармянин Артём Акопян — сексот. Он все время нашего пребывания на Алтае исправно доносил своим кураторам информацию о нас.
Потом был суд в Саратове. Я на нем был в качестве свидетеля. Всего таковых со всей страны насобирали более 200! И их проезд туда-обратно оплачивался государством. Доходило до смешного. Некоторые ушлые свидетели, приехав, покупали обратный билет на самолет, предъявляли его в канцелярии суда, получали компенсацию, сдавали билет, покупали квиток на поезд, а разницу клали в карман (тогда она была ощутимая).
В Саратове я познакомился с крутым адвокатом Сергеем Беляком (подкаченный крепыш, татуировки от плеча до локтя), который начинал свою карьеру у раннего Жириновского. А еще он записывал альбомы собственных песен.
Встретил телохранителя великого писателя Мишу. Он изнывал от безделья, а потому побухивал. Мы с ним просидели полночи, а наутро я отправился на заседание. Дал показания с горем пополам (сказались полночи), получил дорожную компенсацию и уехал. А что мне там делать — не с Мишей же «шары заливать»!
На процессе мне запомнился мощный судья по фамилии Матросов. Про него говорили, что за всю свою карьеру он дал 26 «вышек». Он и приговорил Эдуарда Вениаминовича к 4 годам лишения свободы, сняв при этом самые тяжёлые обвинения: создание НВФ и подготовку вторжения в Казахстан.
Я увиделся с Лимоновым в Москве в 2003 году, после его освобождения. И даже помог Мише сопровождать Лимонова до участкового, чтобы великий писатель отметился как освобожденный условно-досрочно. Проехались в метро, потом поехали в офис на Фрунзенской набережной. А в 2006-м Лимонов назвал меня предателем.
Последний раз мы встретились в сентябре 2018 года — у Эдуарда Вениаминовича был творческий вечер в магазине «Дом книги». Забавно, но именно из этого же дома в 2000 году великий писатель отправился на Алтай. Просто я там живу.
Шумной толпой мы ввалились на встречу. Лимонов выступал и отвечал на вопросы часа полтора, был и серьезен, и остроумен, и весел. На автограф-сессию я не пошел, а моя ненаглядная с книжкой протиснулась к великому писателю и попросила подписать ее… для меня. «А где сам Олег, почему не пришел? — Да он был все это время, просто ушел, он после больницы». Да, после черепно-мозговой травмы, со сломанным плечом мне как-то было не до толкотни вокруг столика.
Но мы все-таки пересеклись на следующий день. Позвонил знакомый, сказал, что Лимонов хотел бы встретиться — они рядом с домом. Я вышел: хромой, рука на перевязи, башка слегка гудит. Он: в окружении телохранителей и соратников, веселый, похожий одновременно на Троцкого и полковника Сандерса. Мы поздоровались и даже обнялись.
— Эдуард Вениаминович, а вы помните, что в этом доме жили? — спросил я через какое-то время общения у великого писателя.
— Да? Когда? — недоверчиво глянул на меня он.
— Летом, перед Алтаем, вон окно комнаты, где вы спали, — здоровой рукой я показал наверх.
Он вспомнил и от души рассмеялся: «От блин!» Поговорили немного еще и стали прощаться. «Берегите его!» — показывая на меня, напутствовал мою ненаглядную Лимонов. Видимо, я действительно неважно выглядел.
Великий русский писатель и поэт, политик и журналист, публицист и солдат Эдуард Вениаминович Савенко умер 17 марта 2020 года в Москве. К смерти он относился с некой иронией, называя ее «профессиональной болезнью человека». Сдается мне, что сейчас, сидя в Валгалле в окружении веселых женщин, попивая из кубка что-нибудь вкусное и тонизирующее, Лимонов искренне потешается над нами, грешными, нашими суетами и глупыми хлопотами. Аминь!
А был ли повод? (Вместо послесловия)
После того как Лимонов и часть товарищей были осуждены, меня любили спрашивать: так было ли оружие? Или: вы вправду хотели вторгаться в Казахстан? Я неизменно отвечал: не знаю!
Ну, вот смотрите. Я был единственным, кто с августа по декабрь мог управлять машиной. Остальные не имели ни прав, ни умения. То есть я могу предположить, что меня как водителя использовали «втёмную». Но, блин! При поездках в Усть-Кут, Усть-Кан (местные крупные поселки), в Горно-Алтайск или Барнаул не было ни одного случая, чтобы нас не остановили на посту и не проверили машину. Чего там фургон проверять — там всё на виду!
Один раз, да, залипли на посту, когда осенью везли теплую одежду в лагерь и 400-литровый бак с дизельным топливом. Наличие вещей показалось ментам подозрительным, а бак — который не хотел открываться — подавно. Плюс косяк с правами у меня. В общем, нас отпустили, перевернув все и удостоверившись, что в баке солярка.
А если бы у нас что-то нашли, то я бы «прилип» первым, как водитель (пассажир ведь может и не знать, что провозится в машине). Но даже позже, когда меня допрашивали, никто не спросил про перевозку оружия.
Даже местные жители удивлялись — как мы живем в тайге без «стволов». Для них, коренных жителей, это было абсурдом.
И еще: в апреле, когда великого писателя задержали на пасеке, никакого оружия не нашли. Сомневаюсь, что плохо искали. В деле фигурировало только оружие, закупленное в Саратове, — почему процесс там и проходил…