Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2023
Пётр Чейгин — поэт, автор 5 книг стихотворений. Лауреат премии «Русский Гулливер» (2014) «За вклад в развитие современного поэтического языка». Редакция журнала «Урал» поздравляет Петра Николаевича Чейгина с 75-летием.
***
Выметаюсь преславным столпом
из расщелины невских героев
и заботу трамвайных конвоев
разбиваю таганской ступой.
Как мне весело в черной слюде,
где заиками клены кричали.
Наши черные рифмы ключами,
как паломники в летней беде.
***
Октябрь уж обступил. Но вывих голубей
и дальнее вино закрутят взор полдневный.
Морщинистая дверь прижмётся головой,
и замолчит комар, как одичавший евнух.
Не разбуди мне «уж», и поневоле «как»
закатится за стог ежом, в груди забытом.
Клади корявый лёд на грамотный верстак,
и стружка закричит, как воздух перед Богом.
***
Мне рано сырость алую ковать
и сном давиться.
Легка гибридная кровать,
сурова птица.
Шарфом волны душу июль.
О, это НАТО в рвоте неба…
В твоём кармане Иссык-Куль
монетой пятничного скрэббла
даётся волку, как тайган1
мне алфавитами Тянь-Шаня,
где чёрной радости огонь
окрасит волосы изгнанья.
***
Время Вируса падает в блюдце стихов,
отрицавших рожденье.
Время Лангерево —
график кляуз кладбищенских сосен.
Вот над тропиной раскрылся платок голошенья.
Надо бы выгрести Солнце из ивовых дёсен.
Холку дождя простудить
и непрошеным бегом
с пылью сравняться
на жёлтой укромной дороге.
Мне бы могилу поправить
и будущим снегом
влить муравьёв
в землянику на шляпке подруги.
***
Умолкла резвая заря
на крике петуха.
И, пресной скаткою паря,
река набухла, как уха
елового царя.
Следить нет сил за босотой,
за перепиской ос.
И твой мудрец сторожевой
молчит в петле из кос
казачки в ране ножевой…
Втереть в ладони багатель,
как свежую метель.
На белом трапе пустыря
витийствует заря.
***
И с лотосом в шее,
с подробной своей головой,
сверяя брезгливое пламя
четвёртой ковриги,
ушёл по себе
на лицейский прибой,
на ульи и чёрные риги,
где день громоздится совой…
на более-менее день…
и месяца яркая тень,
скатав свои ноты,
пронзаясь уральским пиаром,
упала на зубья сонаты…
Всё — даром.
***
Раздышались небеса,
и крещёным детским тельцем,
как налимьим полотенцем,
зарифмованы глаза.
Грех окреп в руках природы
обеспеченным огнём.
От загривка гол и нем,
как кладбищенские воды.
Дождь стыдится умирать
на обоях вялой речки…
Пешеходные словечки
вылетают зимовать.
***
Поразить себя — простая прямость
по указке Солнца и воды
Негодяй поёт — ему осталось
выкрасть на заре мои следы
Застудить следы на льдине парка,
падшим небом выточить глаза
В переносице светает арка,
нищим входом сохнут образа.
***
И невозможную кладку небес
вывел любовью прилежной…
В нашем краю задыхается лес,
свёрстан рукою поспешной.
Рифму Полонского гнать на убой,
сверив закладкой трамвая.
Сел на шпагат перепончатый зной,
Францией в чреве играя.
Испепеляя щекастого дня
дно и отроги,
не уступая, дышал на меня
солью убогой.
И, тарабанное дело чтеца
нянча боренье,
окаменело грёзой резца,
щучьей турелью.
***
Жмут марта сапоги,
и рваными корнями
деревья пустоты
защёлкнуты за нами.
Деревья без греха,
как голубь без Пикассо.
Мы в рюмочку стиха
плеснём гармошку кваса.
Стокожий бог обид
стирал мои пелёнки,
и сталинский компот
зализывал телёнок.
Сказал товарищ мне,
что надо жить без троек
и в невской жёсткой тьме
расплачиваться горем.
Залёт
Выбрались, или снесло на листе
свежего голода из театральной пустыни.
Сношенной книгой прикрыть голоса на кресте,
что уползали в чекушку блаженной полыни.
В «Боинге» сон обовьёт как антракт
гожего барина, пьесу кричавшего в роще.
В ней разбежался по тропке всесильный батрак,
чья Степанида с паучьей рубахой ужиться не хочет.
Слесарь калёной деревни звезду запорол,
не обживая, забросил на небо грудное.
Батюшки-светы! Летит неподсудный орёл,
воздух клюёт, указуя на горе иное.
***
С белых моих очевидных страниц
некий совлёкся и дал драпака.
За трудодень сквернословит река.
Это привычней, чем Бах без границ.
И веселей дилижанса на юг,
со словарём нерастраченных ос
правит сияние бабий покос,
на андрогина в кустах скалит крюк.
***
День завернулся в старость года.
Дождь уколола юность снега.
В тебе трепещет алкоголик,
как в море матрица ночлега.
Кот неродной — библиотекарь
тебя закинет в формуляры.
И вспыхнет на углу аптека
бездонным Блоком с птичьим ядом.
***
Гарь Греции в моём окне —
закатном жгучем патефоне.
Густой июль-душман в законе
склоняется ножом вовне.
Сожмёт морщинистой постройкой
вход-выход. Маетный костёр
на ближней туче у сестёр
и муравьиха в горле сойки
помечены на берегах
фальшивой лужи с детским камнем…
Дружище, мы с тобой не канем,
покуда море сеет прах
стихов моих на взгляды чаек…
***
Не люблю декабря половецкие пляски.
День растёт, как коралл на проточной воде.
И дворовое тело кота откликается когтем на ласку.
Он не смотрит в глаза, он не любит людей.
Приживалку Луну кот растянет на шёлковой крыше.
Исповедуя ров, карасей огорчённую рать.
Вот и рифма бежит на хвосте восхитительной мыши,
семиглазую кровь распушив и загнав под кровать.
Где мой вылитый кот? Я люблю его как такового.
Я — игрушка и цель. На лице замерзают слова.
Вы прожили меня. Уберите с Луны часового.
Тень его затерялась у нас в головах.
***
Кот умрёт, и я умру
без будильника в стакане.
(Рак молчит в речной гортани.)
Колким отроком в кармане,
разминающим игру.
Соль умрёт в зубах волны
у колодца-миротворца
на коленях у ижорца.
Снится кот. Коту — лесок
с чёрно-белыми конями.
Кони собирают пламя,
что летит птенцом за нами,
за звездой, как вешний сок.
Я умру, и кот умрёт.
Кем мой серый отзовётся?
Пекло дня коровой бьётся.
***
Герта не вхожа в метро.
Зелен засохший трамвай.
Лета грибное ведро
не завернулось в сарай.
Ты полюбила меня,
падая в чашу окна
и голубями звеня
в горле посмертного дня.
Где расписанье костра,
что затерялось с утра?
Где циферблата роса,
что заморозит глаза?
Старости ветреный плед
не замечает меня.
Что это — следом вослед —
рвёт пуповину огня?
***
Он замкнут. Он съеден не весь.
Унылого Солнца куски на поребрике сохнут.
Он вышел. Он тронут. Оказана честь
издать в нём себя, пока пешеходы не глохнут.
Пока суетится Нева и падает желчный буксир
в теченье своё от Фонтанки направо.
Себя дотерплю я из радужных каторжных сил.
Тебя подберу на фронтоне с чудесной Афиновой раной.
***
День как платок в кармане пальто,
солонка на склоне веранды.
Ты в падшем апрельском халате, как то
укромное облако, ради
которого дождь воспылал,
что с нотой начальною ладит.
День как пальто, пока не сносил
меня и не вытек ворс.
Влажной бабочке крылья крестил,
мне в черновик внёс.
Втянется день калькою в кофр
ночи на кожу звёзд…
В Эрмитаже — корь. На балконах — Орф.
Ветер библейских коз.
***
Мерцает чахлая болезнь
в бескрылом снегопаде.
Экскурсовода тешит спесь
прогулочной тетради.
Соснора в кальке коньяка,
ответь сове Вероны:
— Поёт ли снайпера рука?
Ребёнка греют раны?
Твоя война, её свекровь,
знамёна Ленинграда
убрали небо, время off…
Не отвечай, не надо.
1 Тайган — киргизская борзая.