Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2023
Екатерина Лёвушкина — родилась в городе Исилькуль (Омская область), окончила Нижневартовский государственный университет. По образованию — журналист. Печаталась в журнале «Русский пионер», а также в корпоративных и городских изданиях. Живёт в Нижневартовске.
Публикация осуществляется в рамках проекта «Мастерские» Ассоциации союзов писателей и издателей России (АСПИР).
Свет так рано горит только в нашем доме. Налить чай: две кружки, остальное — в умывальник. Так теплей, и почти не стучат зубы. Два ведра, два ножа — вдруг грибы?
Дождь был: трава по колено, штаны мокрые вмиг. Резиновые сапоги натерли косточку правой ноги.
Долго ещё?
Многие лета до поезда с билетом в один конец. Пока — два ведра, два ножа. Земляника поспела.
— Сначала дно ведра закрой ягодками, так дело быстрей пойдет. Да смотри не ешь, собираться не будет.
Одну ягодку беру,
На другую смотрю,
Третью примечаю…
Ныть-выть начинаешь на середине ведра. Воздух прогрелся, штаны высохли, земляника уже не ароматная, а дурацкая.
Пять литров — равно пятьсот рублей. За отборную — без шелухи и жопок — можно выручить и все восемьсот.
— Хоть на тетрадки.
О. подарили телефон. Я же бегу к соседке через огород вызывать «скорую». Давление. Укол, рецепт.
— Помру, и сгниет тут всё.
Ягода отошла. Деньги в голубой металлической копилке в форме сердечка. Ключик нарошный — можно и не замыкать.
— Не вздумай у ребёнка деньги просить.
О. говорит, что ее папа помогает решать задачи по математике. Мой — включает телевизор громче, чтобы не слышать, как мама плачет.
Сегодня в разведку. Такой же ранний подъем, только теперь с нами идет и соседка.
— Ой, говорят, одну на той неделе поймали да прям там и зажали в кустах…
— А меня б пощупали, я бы, может, и спасибо сказала.
Чему-то смеются. Мне не по себе, но не понимаю отчего. Ведро одно: питомник городской, охраняемый. Смородина, вишня. Мне нравится ирга, но мы ее не берём — ягода не статусная, не купят.
— Много не ешь, понос проберет.
Ведро полупустое — пришли рано, смородина недозрелая. Рядом железнодорожная линия, колеса проезжающих поездов отбивают ту-ту-тутут-ту-ту-ту-тут, заглушая звуки рядом. Реву от страха, вдруг и меня зажмут в кустах:
— Домооой хочуууу… Идёёём.
Чего слезы льёшь? У тебя мамка умерла? Кому мы здесь нужны.
Копилка пополнилась мятыми двухсотками. Мама пока не знает, что десять рублей вынудил отец: что, жалко дать денег родному папке? Ну, дай. Отдам же с зарплаты, и сверху отдам.
Кидаю десять рублей ему на продавленный диван.
Своей комнаты у меня нет. Вот фигура в темноте: шатаясь, как на палубе, отец идет пьяный из зала на кухню. Я вжимаюсь в матрас: лишь бы не упал на меня. Прислушиваюсь — гремит кастрюлями, только бы не зажигал газ. Хотя.
Если будет пожар, все сгорит. Он сгорит.
А я не расстроюсь.
Даже если сгорю сама.
Они спят в разных кроватях. У мамы другая фамилия. Не надо разводиться: только купить билеты и уехать.
О. купили компьютер, дома поставили пластиковые окна. Отец же сказал, что это все говно. В окнах должны быть перекладины и обязательно форточка. А пластиковые окна — просто дырки в стене — без души.
Где десять, там и пятьдесят. Дома новая система: месяц продукты покупает мама, на другой — отец.
Твоё любимое блюдо: шоколадки.
Твой любимый исполнитель: Рамштайн.
Мне нравится «Баунти», но мама говорит, что «кокос — это невкусно». Она приносит белочку, которая почти без орехов. Отец приносит «Марс», который я делю на три равные части. Доля мамы уходит мне — ей ничего отцовского не нужно.
Кто такой Рамштайн, я не знаю, но подруга говорит, что это очень круто и нравится мальчикам. Я мечтаю, как в этом году меня посадят вместе с И. Он хоть и хулиган, но нравится всем. И мне тоже. Надо купить красивый дневник.
— Лучше бы ты умер!
Деньги из копилки снова ушли. Мама плачет, сидя на кухне, я лишь сжимаю челюсти сильней.
— Чтобы я больше этого не слышала. Он твой отец, каким бы ни был.
Я слышала, как он маме говорил, что его никто не любил в детстве, и он не будет. Решила, что не буду больше звать его папой.
— Еда на столе. Мама зовет есть. Ты слышишь или нет! Кушать мама зовет.
— Иди, там к тебе мужик какой-то.
— Мама просила передать….
Из всех разговоров дома — только диалоги из телевизора. В остальное время никто не говорит друг с другом. Утром в день рождения он целует в щеку и протягивает мне сто рублей: с праздником.
Щека колючая. Запах одеколона слишком резкий. Перегар этим все равно не замаскируешь.
— Спасибо.
Дороже всего — вишня. Мне стыдно стоять на торговом ряду, вдруг И. увидит. Расскажет всем, и снова надо мной будут смеяться. Вот бы отец бросил пить и мы стали богатыми.
— Забирайте за тысячу с ведром.
Мама говорит, что я должна окончить школу, и тогда мы уедем. Земляника — смородина — вишня: повторить четыре лета. Хождение от дивана к бутылке на кухне: повторяется бесконечно.
Света нет. Соседка сказала, что провода срезали ещё полгода назад за неуплату. Дом задорого не продать. Пол просел, некоторых досок не хватает, и я вижу землю. Пахнет затхлостью. Газовая плита пугает, как и в детстве: открыть вентиль, зажечь спичку, поднести ее к конфорке, плавно поворачивать ручку. Если все хорошо — будет чай. Одна кружка.
— Я тебя простила, папа.