Цикл стихов 2003–2007
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2023
Евгений Минин — поэт, пародист, издатель. Родился в Невеле Псковской области. Печатается в журналах и газетах, издаваемых в России, США, Израиле и Европе. Автор восьми поэтических сборников и книги прозы, председатель Международного Союза писателей Иерусалима, издатель и главный редактор журнала «Литературный Иерусалим», ответственный секретарь «Иерусалимского журнала». Живёт в Иерусалиме.
Пёс исполнения желаний
Когда я вижу, пёс, глаза
твои,
нацеленные дико
на каждого из нас, —
гвоздика —
вот цвет твоих безумных глаз.
Без сантиментов, лишних фраз,
как бы случайно, между прочим,
ещё не думаем, не просим,
а губы произносят — фас!
Пёс исполнения желаний
к прыжку готов,
он — рядом,
в нас,
и лапы, сбросив ожиданье,
смертельный затевают пляс
с невинной жертвой.
Хриплый вой
пса, овладевшего добычей.
Сильнейший прав —
таков обычай,
он — неподсуден,
он — герой.
Потом
погаснет псиный взгляд,
уйдёт азарт
прошедшей схватки,
исчезнут хищные повадки.
Обычный пёс,
его не злят
ни исковерканные лица,
ни смех и крик,
ни спор и брань,
но есть ли где-то в мире грань,
где чёткий знак остановиться?
Мы — кто?
Табун, толпа, народ?
Скажите, это чьё решенье,
что мы — двуногие мишени,
и свой у каждого черёд.
Но в каждом,
в каждом блеске глаз
спит безотказный пёс желаний,
и что там боль воспоминаний,
что друг тобою втоптан в грязь.
Быть может, хватит ссор и драм.
Мы все в одной лежим траншее,
у каждого из нас на шее
кровоточащий свежий шрам.
Осы звенящая игла
Осы звенящая игла —
внезапная природы кара,
ниспосланная для удара,
несущая мгновенный яд?
Длинней ушедших станет ряд,
ещё один погибнет в муке
из-за случайной дикой мухи,
и мимо — жизни маскарад.
Всё — пыль в глаза — плащи, наряды,
да, мы одеты — догола.
Осы звенящая игла
несёт не мне ли каплю яда?
Застрянут в сердце боль и вой,
за что такая мне награда,
когда я нужен всем — живой.
Кому,
скажите,
это надо?!
Кому мешал?!
Да что мне рай!
Я спать согласен на рогоже,
пускай вокруг пьянчужек рожи
и всхлипы: «Докатился! Дожил!»,
но если Ты замешан, Боже,
то я молю: «Не убивай!»,
ещё не кончена игра,
дай мне денёк,
два,
три денёчка…
Но вверх смотрю —
и вижу — точка —
Осы…
звенящая…
игла…
Рысь прыгает внезапно с высоты
Рысь прыгает внезапно с высоты
на плечи…
Задохнусь, объятый страхом,
проснусь.
Пойдёт опять сегодня прахом
день от никчемной праздной суеты.
Не солнечный в окно влетевший луч,
а будничные горькие минуты
ослепят, проникая болью внутрь
зрачков, парализуя.
Стон и плач —
вот мизерная плата за потери,
которые монетой в кислоте
исчезнут, растворившись.
К боли терний пора привыкнуть.
Что там на плите? —
яичница, кусочки колбасы.
Что будет? —
сослуживцы, непогода,
изломан зонт, и дикторша-урода
прокладки рекламирует,
попсы
лавина гробит насмерть наши души,
дуреет люд, уже не слышат уши
тот самый крик, тот самый стон и плач,
и ты один среди водоворота,
и никому нет дела и заботы,
откуда чьё-то горе.
Глубже спрячь
трагедии, обиды и печаль.
Переживи,
наплюй
и зубы стисни,
есть у тебя один подарок в жизни —
терпеть
и умудряться видеть даль
сквозь слёзы…
Летучей мыши лист
Мышь летучая кружится медленно серым листом,
Замирает душа от природы волшебного мига,
Точно знак подает — этот мир, как раскрытая книга,
Можно навзничь упасть, травяным обернувшись пластом.
И подобным стать небу,
бескрайним, у Бога в горсти,
И пройти по спирали в бездонную гулкую сферу,
Где находится Он, принимаемый нами на веру,
Нас хранящий и с нами жестокий.
Прости.
Ты, который безмолвно над нами, за нами и в нас
И виновный лишь в том,
Что считаешься нашей защитой,
И от сглаза стал пуговкой, в нашу одежду зашитой,
И у всех ты в долгу, оттого что кого-то не спас.
Дай нам сгинуть,
Возникнуть,
Родиться опять.
Стань таким же, как мы, проведи нас по лунному следу.
Чтобы в горе быть вместе и праздновать вместе победу.
Вместе жить будет легче и легче потом умирать.
Ты услышал меня?!
Хорошо бы!
А я не боюсь
Ни молчания мрачного, ни исступлённого гнева.
Я — созданье твоё
До мельчайшего самого нерва,
Я из мрака пришёл
И, не плача, обратно вернусь.
Помоги только тем,
Кто придёт, о спасенье моля.
Позабудь обо мне,
Дай просящим и славы, и денег,
Я — лишь серый листок,
Вниз скользящий в свободном паденье,
Где от гнева и кары
Навеки укроет земля.
Ослик серый, печальный
Ослик серый, печальный кемарит в тенёчке,
где хозяин завис от жары и кальяна.
Пятикнижья наследник — брожу в одиночке
под недобрые взгляды потомков Корана.
Зной.
Жарища.
Хамсин.
Я стою на Голгофе.
Отчего-то мне вдруг не по-летнему зябко.
Справа лавка — дурман ароматного кофе,
слева — тянет ладошку седая арабка.
Но я не доброволец на гвозди в ладони,
не борец за идею, за веру, и прочее,
мне всё видится проще, с обычной иронией,
так готовится тесто для будущих строчек.
Кружит голову близость прошедших столетий,
терпкий запах: мелисса, шафран, тубероза.
Только чувствую боль,
только чувствую плети.
Что творится со мной?
Ты чего, Долороза?!
Всё становится красным — и небо, и камни,
мне воды бы, воды — но поможет ли влага?
Ничего не спасёт, если в сердце века мне
боль вложили за всех, на беду или благо, —
я не знаю, но если задуман сценарий,
то играй до конца и умри в эпилоге,
сколько велено, спой серенад или арий,
только чтобы живыми все были в итоге…
Я как мёртвый лежал,
но очухался после.
И обратно побрёл,
и в глазах было мутно.
У ворот мне кивнул на прощание ослик.
А ладони — болят
и в крови почему-то.
Совы немигающий режущий взгляд
Совы немигающий режущий взгляд…
Так завуч глядит безучастно и строго.
Пернатое чудо?
Посланница Бога?
Следит, чтобы вычислить — в рай или ад?
Всё время связало жестоким узлом,
всё в мире — загадка,
всё в мире условно,
идти в штыковую,
раскатывать бревна,
жевать шашлыки — это века излом.
Так может, мы выродки черной дыры?
Гримаса природы?
Лихие мутанты?
С одной стороны — скрипачи-музыканты,
с другой — обезумевшие школяры.
С одной стороны — Окуджавы струна,
с другой — опьянённые дракой фанаты.
Но кто перетянет?
Но лопнут канаты?
А после — лишь
ненависть, кровь и война!
Так что же мне —
камнем, зажатым в горсти,
не целясь,
швырнуть в эту мудрую морду,
глядящую с ветки надменно и гордо,
иль пасть на колени и крикнуть: «Прости!»
Мне больно, что сердце ржавеет в груди,
что временем нынешним так изувечен,
но так безразлично,
так по-человечьи,
Сова,
не гляди на меня,
не гляди…
Уж ползёт по траве
Уж ползёт — безобиден,
но всё же змея,
потому что ползёт точно так же гадюка,
и пока разберёшься,
укусит без звука,
и прощай, жизнь, — его ли,
твоя ли,
моя…
Чтобы выжить на фоне летящих минут,
вечно делаем выбор — привычная малость,
бей, как надо, своих,
чтоб чужие боялись,
Чужакам — перепуг,
но свои-то — поймут?
Бей чужих, чтоб свои…
Кто-то делает так,
и подхватят свои,
и дойдём до погромов,
И не хватит нам прутьев железных и ломов,
Нынче жизнь человечья ценою в пустяк…
Уж ползёт по росе в направленье воды,
я — седой человек,
бесполезен,
ненужен,
Я — сижу и смотрю,
я со змеями дружен,
я подобной уже не боюсь ерунды.
Может,
просто не трогать своих и чужих,
может,
истина жизни всегда в созерцанье.
Мир спасти — не спасёшь,
что уже наказанье,
не рубец будет на сердце —
маленький штрих…