Эссе
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2022
В течение двух последних лет мне пришлось, а потом оказалось, что посчастливилось, принимать участие в работе студии издательства «СТиХИ», где я встретился со своими старыми друзьями, руководителями проекта, Аллой Поспеловой и Арсением Ли. Были организованы курсы лекций (мой основной аспект — поэтическая гносеология) и семинары, на которых происходили обсуждения стихотворений участников студии. По средам я читал лекции, а по пятницам работал с текстами участников. Среды мои были ужасны и крайне эвристичны (для меня): я выбирал поэтов (от Золотого века до Бриллиантового, до современников), разрабатывал теоретические основы и методологию (с анализом и синтезом поэтического текста); я избегал, как мог, текстологии и налегал на текстоведение, упирая внимание моих слушателей в природу поэтического текста, в метафизическую, интерфизическую и физическую материи поэзии; уводил за собой с головой в кристальные кастальские воды гармонии. Я знал, что рядом со мной работают прекрасные мастера, такие как Алексей Алёхин, Виктор Куллэ, Ирина Евса, Костя Комаров, Дмитрий Тонконогов, Евгения Коробкова и многие другие, и такая коллегиальность подтягивала меня совокупным качеством научности исследования материи поэзии.
***
В моём семинаре и лектории выделялись трое «молодых» поэтов; странный оксюморон «молодой» и «вечный» здесь синтезируются в иное, «новое» понятие; поэт — всегда молодой, и не обязательно физически. «Старение» поэта — процесс надуманный, то бишь социализированный. Издательство «СТиХИ» выпустило в свет огромный ряд книг. Но я хочу обратить внимание читателя, или Собеседника (по Мандельштаму), или со-поэта, или читателя, пролонгирующего и расширяющего (с углублением и вознесением) то, что мы привыкли называть поэзией. Поэтический смысл неуловим потому, что он уже есть в читателе-собеседнике, он уже существует в его сознании, освобождённом от всего лишнего — познанием. Вот эти книги издательства «СТиХИ»: Виктор Ляпин, «Счастливые глаза Минотавра» (2021); Андрей Першин, «Общий язык» (2021) и Кира Османова «Нет синонима» (2021).
Остов поэтического текста, а точнее — его способность сохраняться вечно, его невесомость музыкальная, вокальная, интонационная, в целом просодическая, его возможность летать без конца и края, — система такого текста и его образ, звучащий, зримый, безвидный и немой, основываются на концептуально-поэтических образованиях. Стихотворения В. Ляпина, их поэтическая картина и центры такой картины порождаются поэтическим парадоксом:
Потусторонние деревья,
пылая, из воды торчат…
Образ этот имеет сложную и весьма подвижную природу: а) совмещение метафизического с реальным; б) энигматичность; в) эвристичность; г) явная визуальность, но визуальность воображения, воображённая. Стихи В. Ляпина эмоциональны, но система эмоций (эмотивов) порождает такой феномен, как метаэмотивность (метаэмоциональность), когда выражено сложное глобальное представление о жизни-смерти-любви. Просодия В. Ляпина — коренная, русская, песенная, напевная, произрастающая из поэтического парадокса (и — космического, духовного, интеллектуального):
Целует реку снег…
В основе общего массива образности работает — непрестанно — русское миропонимание, миростроение и динамика любой жизни. Поэтому поэтический хронотоп оказывается шире современности и Приволжья. Ведущий концепт в поэзии В. Ляпина — язык: «невнятные слова на древнем языке родном…», или «и безумство своё проклинает листва…», или «живое притворится камнем…» — и замолчит, говоря иным языком тому, кто способен слышать. В поэзии главное не слушать, но — слышать! В. Ляпин — антропопантеистический поэт («антропо-» только о человеческом, становящемся божественным): «всё женское <…> как дым…»; «здесь земля уходит из-под ног…» и др.
В. Ляпин — редкий поэт, способный выразимое превращать в невыразимое:
Облака плывут над небом
в дальние края…
Каково это «над небом!». Лирический субъект В. Ляпина в тривиальном смысле одинок, но поэт постоянно способен присваивать метафизическое и отпускать его — свободным от банальных эмоциональных воплей: «Стою и глажу тьму…» или «Твоё имя, как простуду, коньком в ночи лечу…» (словоформа «лечу» омонимически и омофонически внедряется в семантику глагола «летать», поэтому жизнь как разочарование в том, что не есть красота, — это есть третья жизнь поэта, пытающегося создать третье вещество — вещество связи, или интерфизическое состояние мира или поэзии).
Счастливые глаза минотавра ждут оязыковления (по Хайдеггеру). Андрей Першин называет свою книгу «Общий язык», и эта номинация оказывается вполне понятной на социальном уровне функционирования поэтического языка и одновременно остаётся переполненной рядами интерпретаций множественного смысла, выражаемого словосочетанием «общий язык», остаётся загадкой, чреватой небывалой новизной.
Молитва / в дремучем заблудилась языке…
А. Першин создаёт лирические формулы: так работали многие, например, Ван Вэй, Исикава Такубоку и М. Лермонтов. «Лирическая формула» — это смысло-этимологический корень не высказывания (не афористическое говорение!), не произнесённой закономерности (в мире), но целостного текста. Связность (когезия), плотность единиц, их пересекаемость, завершённость открытого типа — всё это и многое другое являет в книге А. Першина текст в качестве единицы антрополингвистической, культурологической, философской (вообще научной) и абсолютно объективной, когда индивидуально-авторское в тексте становится всеобщим:
***
блики по́ полу скользили
бликам точно не пора
уходили угодили
кто за что
и кто куда
сколько радости под вечер
ощутить простую боль
что отдарок человечий
столь свободен
редок столь
«Сколько радости под вечер / ощутить простую боль…» «Простая боль» — это и есть ощущение существования и присутствия поэзии всюду и всегда. Поэт даёт (и разворачивает) трёхчленную оппозицию, функционирующую одновременно и дихотомически, и противоположенно, и дизъюнктивно; именно дизъюнкция как пустота оставляет зазорное пространство не столько для домысливания, сколько для рождения новизны (небывалой), — не открытия, но омовения души новизной любого из миров:
1) «Не опираясь на слова / прославлю небо молодое…»
2) «Как зовут тебя имя фамилия / что вернее своей немоты…»
3) «Как время здесь одиноко…»
Прямо говоря, здесь поэт произносит трёхсоставное имя немоты.
***
(~ маньёсю)
в собрании лирическом
стихов
и восхищён старинною любовью
через века
соединяю кров
от одного к другому изголовью
могли же понадеяться они
влюблённые тоскующие эти
так долго пребывавшие в пути –
соединит их что-нибудь
на свете!
В этом стихотворении прямо номинируется генеральная функция поэзии — функция связи всего со всем, всего со всеми, ничего ни с чем. Поэзия — долгий путь, по А. Першину: чем дольше пребывание в пути, тем крепче связь с покинутым и обретаемым.
***
ну какие у путника вести
что он видел и где бывал
то есть всё
что не двинулось с места
когда он отошёл от зеркал
или в чём не хватило просвета
для безвластной его пятерни
этих чувств
заблудившихся где-то
будто ветер у них — позади
«Всё, что не двинулось с места / когда он отошёл от зеркал…» Поэт — зеркало мира, и от этого зеркала (от себя!) не отойдёшь.
Тексты А. Першина лишены прозаизации и сухости: это мир чаще всего говорит прозой, потому что пересохло во рту.
Книга Киры Османовой «Нет синонима» отрицательной формой генетивного предложения-заглавия выражает одновременно и радость («нет синонима! — и это хорошо»), и интенциональный порыв не синонимировать, но называть. Называние — это вершина поэтического познания. Единицы поэтического дискурса по-разному доминируют в стихах трёх прочитанных поэтов: 1) у В. Ляпина — строфа, музыкальность, напевность;
2) у А. Першина доминирует текст как целостное высказывание;
3) у К. Османовой — строфа, поэтический нарратив, рифма и система рифм в строфе с изумительной фонетической зеркальностью.
Рифменная зеркальность К. Османовой — это больше, чем созвучие и музыкальная тождественность: поэт даёт нам не рифмы, не рифменную пару, а целый и цельный пучок рифменных дифференциалов, которые оказываются пучком дифференциальных, идентифицирующих и созидательных признаков. Ср. ряд рифм: лодке — к днищу — прилеплены — не ищут — подбородки — рельефные — (вторая строфа) честно — не вышло — ни матерью — дышат — качелей — внимательно — (третья строфа) — тело — травою — украшено — завоет — куда же вы делись — куда же мы. Перед нами не дайджест рифм, а лексико-синтаксическая, рифменная основа поэтического текста. К. Османова — поэт не просодии, не просодический, но — просод. Певец.
Какую изумительную сизость
Спускает нынче небо в воду…
Чем же всё закончится — как будто
Заведомо водой и небом.
Метатекст К. Османовой — ВОДА;
Метатекст В. Ляпина — ВОДА;
Метатекст А. Першина — ВРЕМЯ.
Вода и время — устойчивые метафорические партнёры, причём взаимозаменяемые. Такие высокие (чудесные, божественные) категории создаются только крупными поэтами, не избегающими и не боящимися «божественных глаголов».
Поэтическое познание трёх интересующих нас поэтов основывается на трёх гносеологических моделях:
— В. Ляпин ищет выразимое в невыразимом.
— А. Першин находит невыразимое в выразимом.
— К. Османова обитает в парадигме всех видов невыразимого, какими единицами текста оно бы ни выражалось.
Невыразимое — и по Гегелю, и по Канту, и по Хайдеггеру, и по Жуковскому, и по Тютчеву — это основа прежде всего новой или обновлённой поэтической гармонии. Метатекстуальность есть результат поэтической гносеологии, в основе которой функционирует, зарождаясь, вызревая и погашаясь, поэтическая интенция, склонная к наращениям и отвращённая от социальной поэзии.
В поэзии К. Османовой цельнооформленность содержания, идиоматичность музыкальности, поэтического дискурса и концептуализированного содержания являют обновлённую (но не «осовремененную», а онтологически неизбежную) поэтическую гармонию.
Ты — моя ореховая скорлупа.
Я в тебе сворачиваюсь, чтобы спать,
И меня теперь отсюда извлекать –
Дело безнадёжное.
Колыбель, тайник, шкатулка, саркофаг,
Нужная ячейка, несказа́нный фарт;
Так находишь своё место — это факт,
И лежишь, радёшенька.
«Ты — моя ореховая скорлупа…» — данное утверждение выражает универсальные смыслы «быть», «не быть», «повториться», «возродиться», «исчезнуть» и др. Метаконцептуальность здесь выражена ключевым словом «тайник» (от колыбели / утробы материнской до саркофага, до глины, способной повторить тебя — поэта).
Чтоб от того, что бранил не тех,
После не сделалось тошно.
Всё, что ты делаешь, — это текст.
Всё, что не делаешь, — тоже.
Всё, что ты делаешь, — создаёт и тебя. Текст создаёт поэта, обитающего в ином времени и пространстве.
Заметим, что через год-полтора все трое изменились: во-первых, возмужали в гносеологическом и гармоническом отношении; во-вторых, стали такими, какими по замыслу поэзии, должны быть. Все трое — разные поэты: В. Ляпин «мыслит» строкой и строфой; К. Османова — просодией и строфой; А. Першин — целостным текстом.
На мой взгляд, поэтическое мышление есть цельная и глобальная мысль о бытии, которая всегда остаётся мыслью бытия. Мысль бытия и есть поэзия. Поэзия как таковая.