Юн Фоссе. Другое имя. Септология I-II
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2022
Юн Фоссе. Другое имя. Септология I-II. / Пер. с норв. Н. Федоровой. М.: Эксмо, 2022.
Норвежский писатель Юн Фоссе признан как один из наиболее значительных современных драматургов и, в частности, является лауреатом премии Ибсена. Он постоянно фигурирует в букмекерских списках претендентов на Нобелевскую премию. Однако пишет он не только пьесы, но и прозу. В 2019 году Юн Фоссе начал публикацию своего объемного романа «Септология», первые две части которого три года спустя вышли по-русски в издательстве «Эксмо». И критики, и сам автор называют эту книгу образцом «медленной прозы». Действительно, острых поворотов сюжета здесь не встретишь. Чтение этого романа напоминает погружение под воду, медленный поток слов и образов тянет куда-то в неясном направлении, но есть надежда, что это подводное путешествие в конце концов откроет глаза на истинную природу души, человека и Бога. В некотором смысле это религиозный роман, но он, формально привязанный к христианству, одновременно остается вне конкретных конфессий, предлагая особое видение религии. Герой «Септологии» ищет Бога не в храме, а в свете, исходящем из картин. То есть это путь к Богу через искусство.
О картинах этот герой действительно знает немало, потому что сам их и пишет. Его зовут Асле, и он норвежский художник. Вряд ли его можно назвать мировой величиной в современной живописи, тем не менее прожить своими картинами ему вполне удается. Он полюбил живопись еще в юности и уже школьником зарабатывал первые деньги, рисуя соседям на заказ. С математикой у него было плохо, а вот иностранные языки давались, так что он и теперь, бывает, читает на английском. Он посещал занятия в художественном училище в Бергене, потом женился на девушке Алес и переехал в дом на хуторе Дюльгью. Его работы заметил бергенский галерист по имени Бейер, и с тех пор Асле регулярно выставляется, в том числе и на Рождество. На картины находятся покупатели, поэтому Асле нет необходимости работать где-то еще, за что он Бейеру очень благодарен. Сейчас он уже пожилой, супруга Алес умерла, и он живет в Дюльгью один. Единственный, с кем он общается, — это сосед Аслейк, холостой фермер. У них хорошие дружеские отношения. Аслейк может расчистить Асле дорогу от снега, а за это Асле купит ему продукты. Они обсуждают все на свете, но в этом нет ничего нового — за годы знакомства они уже заранее знают слова друг друга.
Однако «Септология» развивается не только в строгом реалистическом ключе, но еще и в метафизическом. Дело в том, что есть еще один Асле, который живет не на хуторе, а в городе. Он тоже художник, но как бы более темная версия первого Асле. Второй Асле — это алкоголик на последней стадии, который давно уже пьет не для удовольствия, а только потому, что это единственный способ остановить трясучку в теле. Никакой радости от жизни он не испытывает и мечтает о том, как выйдет в море и там утонет. Первый Асле как бы на расстоянии ощущает боль второго и решает его навестить. Однако находит он его не в квартире, а лежащим на улице в снегу. Похоже, что даже алкоголь уже не способен ему помочь. Поднявшись, второй Асле снова падает, так что первый почитает за лучшее отправить его в больницу, несмотря на протесты. Так завершается день первого Асле, который удовлетворен тем, что вовремя помог тезке. Не появись он в городе, второй Асле мог бы замерзнуть насмерть. Мысли о нем долго преследуют первого Асле, и читатель, конечно, понимает, что вряд эти два Асле разные люди. Это скорее как бы две версии одной жизни, два диалектических утверждения, которые должны дать синтез. Иными словами, связь двух Асле не социальная, а как раз метафизическая, и она может прояснить ни много ни мало сам смысл жизни.
За пару дней, которые описаны в первых двух частях «Септологии», произойдет немного событий. Асле поможет своему тезке, увидит молодую пару на детской площадке (или это будут его воспоминания о молодости с женой Алес), встретится с женщиной, с которой был связан раньше и чье имя не сможет вспомнить, приютит собаку второго Асле, пока тот будет в больнице, и, собственно, все. Материала здесь на рассказ. Тогда что же делает «Септологию» романом? Объем в ней создается очень долгим проговариванием обыденных действий, размышлениями и повторами, потому что Асле постоянно возвращается к одному и тому же. Эту «медленную прозу» можно также было бы назвать «буксующей прозой», потому что Юн Фоссе по нескольку раз повторяет свои описания, что сильно удлиняет каждую сцену. Вряд ли здесь дело в страхе быть непонятным с первого раза. Такова скорее его стратегия — смысл реальности может образоваться не только от новых взглядов и мыслей, но и просто от того, что долго вглядываешься в уже хорошо известное. Эта роскошь неторопливости в наш ритмичный век успокаивает и почти убаюкивает.
В размышлениях Асле нет дерзкой остроты философии 20-го века. Они направлены не на захват истины, а только на приближение к ней. Асле не обрушивается на вечные вопросы с радикальными аргументами, он скорее кружит вокруг этих вопросов, считая за удачу даже не ответ, а просто пристальный непотревоженный взгляд на них. И несмотря на непростой и постоянный поиск, часть ответов Асле как будто находит. Половину пути он проходит очень просто, признавая, что Бог есть. Здесь он использует один из самых первых аргументов в теологических дискуссиях: Бог есть, потому что существует понятие о нем. Поэтому там, где другие только договариваются о терминах, Асле разом избавляется от большей части трудностей. Бог не существует, но он есть — вот его парадоксальное кредо. Поэтому и религиозность Асле парадоксальна. Он молится каждый день, но не любит Рождество, видимо, такие вольности в следовании христианскому кодексу как раз объясняются тем, что у Асле есть личное отношение к Богу. Асле перешел в католическую церковь из-за жены, но никогда не жалел об этом, хотя с церковью во многом был не согласен. Например, он не понимает смысла крещения детей. Зачем их крестить, если, как сказано в Писании, дети уже входят в Царствие Небесное? Не верит Асле и в то, что Христос принесет Спасение всем без исключения. Да и нужно ли это спасение? И если Бог всемогущ, но разве он не может позволить себе нежелание спасать всех? Вряд ли Бог всесилен, потому что часть своего могущества он передал человеку, наделив его свободной волей. В итоге Асле верит не в Христа, а просто в близость Бога. И, сцементировав свою религиозность железным онтологическим аргументом, он больше не нуждается в посредниках. В каком-то смысле единственным посредником между ним и Богом становится искусство, но работы Асле не призваны дарить радость людям. Когда людям нравятся его картины, Асле это, наоборот, расстраивает. Он ищет в искусстве божественную энергию, пронизывающую все сущее, которую он обозначает словами «сияющая тьма». Поэтому если этот свет удается изобразить, именно это несомненная удача, а вовсе не успех у публики. Собственно, кроме него, никто это увидеть и не способен. Но что такое сияющая тьма? Наверное, этот образ вообще не предназначен для рационального взгляда, как какой-нибудь буддийский коан. Возможно, это снова нечто диалектическое, две противоположные посылки, которые должны породить синтез. И несомненно, что это одна из фундаментальных загадок творения.
Существует целый мир за пределами рационального, и искусство как раз принадлежит этому миру. Асле заявляет со всей убежденностью: понять картину невозможно. Но есть нечто, что можно уловить, и это как раз сияющая тьма. Асле скромен, не гонится за славой и начисто лишен самомнения. Однако, когда речь идет о сияющей тьме, он только себя считает способным ее увидеть. Может, другие люди тоже видят что-то такое, но не понимают этого так, как он. Юн Фоссе вовсе не абсолютизирует исключительность восприятия Асле. В «Септологии» можно найти слова об универсальности любого опыта и о том, что все люди образуют некоего единого архетипического человека. Но верно и то, что Юн Фоссе пишет о личном пути человека к Богу через искусство, и это не порочный индивидуализм современного потребления, а священное таинство, которое действительно может быть только личным. При этом в устремлении Асле к Богу нет никакого корыстного мотива. Он не просит его ни о здоровье, ни о деньгах и вообще не рассчитывает, что Бог что-то ему даст. Бог ему нужен просто как присутствие, и в этом смысле Асле истинно верующий человек.
Христианство утверждает, что добро и благо самодостаточны и что они не нуждаются в понятии зла. Здесь Асле тоже не слишком ортодоксален. Его тень, а именно второй Асле, например, допускает, что именно в пустоте и темноте сможет найти счастье. То есть Асле не приемлет сладких идеалов о вечном счастье, признавая фундаментальную амбивалентность законов жизни. Он не может выразить свои мысли в хлестких и эффектных формулировках, но очевидно, что он переходит на высшую, в каком-то смысле еретическую ступень религиозного сознания, признавая Бога, но не развеивая тьмы вокруг него. Бог творил из тьмы и небытия, и эту исходную, не сотворенную первоматерию нулевого дня творения Асле как будто и хочет передать в своих картинах, видя в ней ключ к пониманию Бога. И это действительно помогает жить. Даже противники религии признают, что она способна снизить тревогу в ожидании смерти. Христианство Асле — это как раз такая победа над смертью. Для него разница между живыми и мертвыми не так уж велика, во всяком случае, он продолжает разговаривать со своей ушедшей женой, пусть и мысленно. Асле находит свет на пути во тьму, и он не просто делает робкие шаги на этом пути, а упорствует в нем. Он так и говорит: чем чернее рисунок, тем больше он светится. Мало открыть тюбик с черной краской, нужно постараться сделать этот цвет еще темнее. Именно темные, а не любимые публикой светлые тона помогают понять жизнь и смерть.
Медленная и вязкая проза Юна Фоссе хорошо передает состояние религиозного поиска. Ответы, как кажется, можно нащупать, но нельзя вступить в полное владение ими. И вовсе не нужно быть дерзким интеллектуалом, чтобы найти свой путь к Богу. Асле пребывает в точке раздвоенности — между светом и тьмой, между юностью и пожилым возрастом, между женой и другой женщиной, между собой и вторым Асле. Но это не тупик, отрезающий движение к цели, а новый путь к парадоксальной истине мироздания, когда черное ведет к белому.