Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2022
Вячеслав Архангельский — родился в Поволжье, окончил филологический факультет Уральского государственного университета. Занимался бизнесом, работал в администрации города Екатеринбурга. Кандидат экономических наук. Печатался в журналах «Урал», «Волга-21 век».
Часть первая — династия Василиев
Единственная вещь, которую невозможно понять, — почему кошка когда-то решила стать домашним животным.
Кларк Мак Кензи
1. Василий первый — Свирепый
Он появился как бы ниоткуда, словно был соткан из клубящегося предвечернего тумана, и сразу деловито забрался ко мне на колени. Я сидел на скамейке, ожидая троллейбуса после утомительного рабочего дня, и никак не думал, что кто-то нарушит мое усталое бездумье и одиночество. Но он нарушил — маленький пушистый тигрового окраса котенок. Потоптавшись по моим коленкам и обнюхав куртку, он нашел самое удобное и теплое местечко, свернулся клубочком и задремал.
Всё произошло так быстро и естественно, что я даже не успел удивиться, но и привечать, тем более гладить этого маленького наглеца — не было никакого желания. Про себя тут же решил: подойдет мой троллейбус, встану и избавлюсь от котенка. Но вышло все иначе.
Когда к остановке, натужно урча, подъехала долгожданная «шестерка», я выпрямился во весь рост, но котенок удержался, вцепившись в куртку, — он и не подумал меня отпускать, наоборот, — шустро полез вверх и зафиксировался на груди. «Удержишься — твое счастье!» — подумал я и вошел в салон. Прямо так — с котенком, висящим на мне.
Он удержался, пришлось признать его право на участие в нашей жизни — чему дочери были несказанно рады. По старой народной традиции назвали приблуду Васькой.
Рос он быстро, если ещё осенью, когда появился, это был игручий, шкодливый и милый пушистик, то к весне превратился в довольно крупного молодого кота — настоящего хищника, охотившегося на всё, что в доме передвигалось. И прежде всего он облюбовал голые ножки наших дочурок, набрасываясь на них из засады, когда они бегали-играли. Иногда даже до крови расцарапывая. Мало этого — доставалось и ногам моей жены. За это неоднократно его наказывали, шлепая по ушам и приговаривая: «Нельзя! Нельзя!» Проходило пять-десять минут, и Ваську снова жалели, приласкивали, и этот разбойник принимался за старое.
Особенно ему нравилось с разбегу подпрыгнуть и, вцепившись острыми когтями в бумажные обои на стене в коридоре, разодрать их на ленты, свисавшие потом до самого пола. Правда, многострадальным обоям доставалось и от детей — они их разрисовывали фломастерами и цветными карандашами. Но именно Васька стал зачинщиком первого ремонта в нашей новой квартире.
Летом мы собрались с детьми отдохнуть на турбазе недалеко от города. Кот, естественно, был с нами. Вот там, на природе, он развернулся вовсю. Охотился с утра до вечера на птичек и лесных мышей, постепенно осваивая немаленькую территорию, покрытую густым разнотравьем. А дети перед вечером бегали-искали гулёну, чтобы принести домой, напоить-накормить и уложить спать. Они каждый день переживали, что Васька потеряется и пропадёт в лесу.
Но не тут-то было! Наш кот здесь обрел свободу и был в своей стихии — такая вольная разбойничья жизнь ему нравилась. Он спокойно заявлялся незваным гостем и в другие домики, где жили отдыхающие. Его узнавали, приласкивали, подкармливали — только наш Васька воспринимал эти ухаживания снисходительно, как и положено по статусу красавцу коту.
Иногда, нагулявшись за день вволю, приходил на открытую веранду летнего домика, где мы все обитали, ложился прямо на нагретый солнцем дощатый настил и засыпал глубоким сном утрудившегося работяги.
Отличительной чертой нрава нашего кота был полный его пофигизм и безразличие к разного рода внушениям и устрашающим действиям с нашей стороны. Даже когда, вполне заслуженно, получал по ушам, он не зажмуривал глаза, не сжимался в ожидании весьма чувствительного наказания, а только встряхивал своей круглой, будто постриженной наголо бандитской башкой. Всем своим видом кот как бы говорил: «Да отстаньте со своими шлепками — они мне по фигу». И мог, практически тут же, приняться за старое: ожесточенно драть когтями обивку дивана или кресла, царапать руки и ноги…
Васька не терпел никакого вмешательства в свою жизнь. И когда он оказался в не ограниченном стенами дома живом природном пространстве турбазы, то сразу оценил все преимущества: Лес! Охота! Свобода! Что ещё нужно было для полного счастья этому небольшому, но свирепому хищнику. За те десять-двенадцать дней, что мы успели отдохнуть на природе, он передавил несчетное количество лесных кротов и мышек, иногда принося их в зубах на веранду к вящему ужасу жены и дочек. А сколько от него пострадало беззаботных птах, копошащихся в траве — известно только ему самому.
Доставалось и собакам. Мимо сторожевых цепных псов, ожесточенно лающих и рвущихся из своих будок, кот проходил неспешной походкой, не обращая на них никакого внимания. Мог даже остановиться и начать вылизывать себе лапку или шерстку на груди, как бы говоря: «Да я вас в упор не вижу, псы поганые». А нескольким домашним собачкам, привезенным с собой отдыхающими, он сразу преподал урок, чтобы понимали, кто тут главный. Васька начал охоту на них, прячась в высокой траве, выжидая момент, когда беззаботно резвящийся песик пробегал мимо. Вот тут стремительным броском в два прыжка он и нападал, ударяя при этом сразу двумя лапами по собачьей башке. Визг, скулёж и крики возмущенных хозяев только ещё больше его раззадоривали, и он гнался за убегающим, поджавши хвост, песиком.
Видно «собачий телефон» каким-то образом сработал, и сообщение о коте-беспредельщике дошло и до других свободно гуляющих собак. И они, только завидев полосатого разбойника, отбегали на всякий случай подальше. Практически две недели Васька являлся полновластным хозяином территории турбазы.
Нам надо было тогда там его и оставить, но приболела одна из дочерей, и мы решили, что я вместе с ней и котом возвращаюсь в город раньше на три дня до окончания срока нашей путевки. Ехать пришлось в автобусе, на заднем сиденье. Кот был страшно недоволен, что его силой запихнули в железную, отвратительно пахнущую бензином, дребезжащую и подпрыгивающую на ухабах коробку, где было и душно и жарко.
Всю дорогу он утробно и угрожающе урчал, то и дело порываясь убежать. Несколько раз даже куснул меня за руку, получив за это по ушам. Но все равно продолжал протестовать.
На автовокзале мы пересели в такси, а Ваську пришлось изолировать от общества — посадить в сумку, закрытую на замок-молнию. Так мы и добрались до дома.
Потом он ещё какое-то время побушевал в квартире. Протестуя, гадил где попало, рвал обои на стенах, выл ночами, не давая нам спать. И наконец, улучив момент, когда входная дверь осталась открытой, убежал из дома навсегда.
Дети после этого долго искали его, развешивали объявления, но тщетно — кот исчез. И порой мне кажется, что он не мог просто так погибнуть под колесами какого-то лихача или ещё каким-либо жутким образом. А выбрался из города и, попутешествовав, помыкавшись, вернулся туда, на природу, где был по-настоящему свободен и счастлив, там и прожил свой кошачий век в довольстве.
2. Василий второй — добрый
Дети не могли смириться с тем, что у них не стало этого пушистого, пусть иногда и агрессивного кота, и, когда кто-то из знакомых предложил мне котенка, радости не было предела: «Возьми, папа, возьми!»
И вот у нас появился ещё один Васька, а вернее, Василий. Этот был полной противоположностью первому: спокойный, добрый нрав, оценивающий взгляд умных зеленых глаз, неторопливая походка. Хотя когда он был еще маленьким, играл с резиновым мячиком, ловил на полу солнечных зайчиков, резво гонялся за бумажками, привязанными к ниточке, — и много чего ещё вытворял — всё, как и положено малышу.
Дети выходили с ним в теплые дни гулять под солнышком по зеленой травке, и он никогда не порывался убежать. В те скудные перестроечные годы еще не было ни зоомагазинов, ни диетического питания для кошек — всех этих «пропланов», и потому приходилось кормить его вареной рыбой — минтаем или килькой, что потом и сказалось самым губительным образом на здоровье нашего котика.
Прошло года два, и мы летом собрались всей семьей отдохнуть на природе — в старом деревенском доме, купленном мной по случаю. Там был и большой огород с густыми черёмухами по краям, а задней своей частью он упирался прямо в берег не широкой, но быстрой речки, где водилась мелкая рыбёшка. Мои девчонки быстро научились ловить эту мелочь на удочку, а потом пытались скормить улов Ваське, но тот почему-то не ел, может быть, потому, что рыбка ещё шевелилась.
У него была артистическая натура, и это в полной мере подтвердилось в ту пору, когда наша младшая дочь стала дрессировать кота. Научила по команде перепрыгивать с одного стула на другой, вставать на задние лапки и проделывать прочие немудреные трюки. Она даже сшила ему бордовую бархатную бабочку, в которой он и выступал на семейных торжествах, — этот номер был коронным и пользовался неизменным успехом — мы все бурно аплодировали и даже кричали «браво». Васька, казалось, даже смущался от такого всеобщего внимания, но всё же воспринимал эти знаки признания своих способностей весьма благосклонно.
Тем не менее, несмотря на прирожденную тактичность и, я бы сказал, интеллигентность, он был всё же обычным котом, достаточно упитанным и крупным. В три года он весил около восьми килограммов, и когда однажды к нам зашел знакомый охотник, то, увидев Ваську, растянувшегося на теплых досках крыльца, даже присвистнул от удивленья: «Вот это котяра! Настоящая рысь!» Действительно, окрас его шерсти был похож или напоминал таёжного хищника.
Бойцовские качества нашего кота в полной мере раскрылись там же, в деревне, когда он потихоньку начал изучать-осваивать окрестности. А надо сказать, что в рядом стоящих домах и дворах водились свои коты и кошки, уже давно поделившие сферы влияния. Приход чужака их не обрадовал, и тут началось…
По вечерам Васька стал куда-то исчезать, а возвращался ночью или под утро — растрёпанный, иногда с разодранным до крови ухом, а один раз даже с проплешиной на затылке, образовавшейся на месте вырванного клока шерсти. Драки с местными котами были серьёзными, но, как потом выяснилось, его противники пострадали ещё сильнее, признав силу и законное право нашего кота жить на этой территории. В общем, страсти понемногу улеглись, и Васька стал ходить везде вполне свободно, не опасаясь конфликтов и стычек с другими котами.
На птичек, в отличие от Василия-первого, он не охотился совсем — просто ему нравилось наблюдать за ними. А вот мышей и крыс, изредка появлявшихся в подполе старого дома, — давил нещадно, но никогда их не ел. Только приносил иногда к крыльцу — показать, что он не зря тут проживает, тоже занят важным и нужным делом, спасая наши съестные припасы от вездесущих и прожорливых грызунов.
Свою работу делал не суетясь, но четко. Даже когда приносил добычу, делал это не напоказ, а спокойно и деликатно. Он никогда излишне не суетился, не заискивал, но в редкие минуты, когда семья собиралась вместе, приходил, ложился у ног и мирно дремал, подергивая изредка во сне то усами, то лапками…
Васька серьёзно захворал в четыре года — тогда выяснилось, что у него мочекаменная болезнь, обнаружилась эта хворь, когда уже лечиться было поздно. Операция только продлила бы его мучения. Ветеринары сказали об этом прямо и честно. Несколько недель возили его в клинику на уколы, но интоксикация организма стала уже необратимой. И однажды рано утром я увидел застывшего возле моей кровати кота — он не шевелился, но был ещё теплым…
Даже умер он как-то тихо и деликатно, чтобы не потревожить своих хозяев, причем за сутки до моего дня рождения.
Это стало настоящим горем для нас — мы потеряли настоящего друга, члена нашей семьи. Сколько было пролито слёз, сколько переживаний.
Похоронили Ваську в лесопарке, под старой высокой березой, недалеко от тропинки, по которой по выходным я хожу на озеро. И всегда бросаю на едва заметную под палой листвой могилку какой-нибудь цветочек или веточку, мысленно говоря про себя: «Пусть земля будет пухом твари божьей коту Василию. И порой мне кажется, что где-то там, в высоких эмпиреях или воздушном эфире, где обитают души умерших, находится укромное местечко и для доброй души нашего кота.
3. Василиса и её семейство
Эту особу кошачьей породы принесли домой наши дети, пожалев котенка-брошенку. Очень быстро стало понятно, что хорошими манерами она не отличается — видно, сказалось трудное помоечное её младенчество. Полазучая кошка выросла — и по столам шастала, и в ведрах для мусора рылась. Особенно падка была на картошку, даже подгнивающие картофельные очистки её привлекали — запросто могла их выудить из общей кучки мусора.
Она появилась у нас ровно через год после Василия-второго, хотя мы вроде бы в семье договорились — больше никаких животных не заводить. И вот на тебе! Видно, действительно свято место пусто не бывает — явилась не запылилась.
Зимой, пока подрастала, она вела себя более-менее пристойно: играла с мячиком, смешно подпрыгивая, веселила детей своими переворотами-кульбитами и прочими милыми, известными всем кошачьими шалостями. Но наступила летняя пора, и нашу Василису словно подменили — она упорно стала рваться на улицу, стараясь прошмыгнуть в открытую дверь. Несколько раз её, убегающую, удавалось поймать за хвост и затащить, упирающуюся всеми четырьмя лапами, обратно в квартиру.
Но вот подошёл отпуск — и мы всем семейством двинулись на отдых в местный пригородный санаторий. Поселили нас на первом этаже, в просторном двухкомнатном номере с верандой и прямым выходом на лесную поляну. Тут уж для Василисы началась распрекрасная жизнь — можно было, особо не утруждаясь, буквально дневать-ночевать на улице.
Наша кошка загуляла, да так круто, что собрала вокруг себя практически всех котов, обитавших тут. Она представляла собой неприступную и капризную особу, причем это проявлялось в прямом смысле слова — забиралась на самую верхотуру строящегося напротив нас нового корпуса — еще без окон и дверей, но уже с крышей и лестничными пролетами. Сверху Василиса взирала обезумевшими от страсти глазами на кучку разношерстных котов и на младшую нашу дочку, рисковавшую сорваться с крыши, куда она забиралась, чтобы спасти любимицу, орущую утробно на всю округу.
В итоге вся эта кошмарная история завершилась бурными сценами случки Василисы поочередно с несколькими приглянувшимися ей ухажерами. После этого она сразу успокоилась, вернулась под крышу, спокойно спала, ела, иногда выходила на веранду, чтобы погреться. В общем, никаких хлопот с ней больше не было.
По приезде в город выяснилось, что наша кошка забеременела, и через три месяца принесла нам аж четырёх разномастных котят. Причём четвертого мы не сразу и заметили — он родился последним, и на нем (а вернее сказать, на ней) фактически возлежали присосавшиеся к матери-кошке трое братьев-сестер. Собственно, это была крошечная, совершенно черная кошечка, скрытая от посторонних глаз. Жена дала ей сразу броское и точное прозвище Ночка. Во всем помете оказался только один котик — наиболее крепенький и шустрый, белого с пятнами окраса, получивший уже от детей кличку Каспер. Меж ними затесалась глуповато-беззаботная, вся в черно-белых пятнах — Дашка. Но истинной гордостью всей этой компании стала настоящая красавица с голубыми глазами, очень напоминающая породистую русскую голубую, — Дымка. Её шёрстка действительно отличалась особой мягкостью, серо-голубая с искристым отливом.
Как только котята подросли, встал вопрос: куда их девать?!
Каспера сразу, без лишних разговор, взял себе мой приятель. Дашку приютила сердобольная бухгалтерша нашей фирмы. Ночку — настоящую черную кошку — никто брать не хотел, а Дымку отдавать кому-то у нас даже в мыслях не было.
Василиса, по прошествии полугода, по весне опять утробно замяукала и, несмотря на таблетки контрасекса, которыми её регулярно потчевали, рвалась на волю. Так и случилось. Однажды, улучив момент, она убежала, задрав хвост,— и с концами. Сколько потом наши девчонки ни искали, ни звали её по дворам и подвалам — бесполезно. Видно, посчитав, что исполнила свой долг — подкинула нам потомство, — она исчезла, словно растворилась в окружающей наш дом зелени трав и деревьев и людской кутерьмы, где встречались недобрые, а порой откровенно злые и циничные человеческие особи, способные на любую жестокость.
Но нам хотелось надеяться, что судьба у Василисы сложилась не столь незавидным образом, хотя верится в это с трудом. Доверчивая, привыкшая к заботливому уходу и ласке, она видела в нас друзей, но не все люди такие. Её ничего не стоило обмануть, поманив кусочком еды, а потом сотворить с ней нечто ужасное, о чем даже сейчас, когда минуло больше двух десятков лет, и подумать страшно…
Каспер
Он прожил у моего приятеля несколько лет, став матёрым котярой, которого натренировали, как собаку, приносить в зубах брошенные ему предметы: мячики, мягкие игрушки, скомканные шуршащие бумажки. Его снимали на видео.
Квартира была на первом этаже «хрущёвки» в старом районе города. В большом дворе, образованном четырьмя вытянутыми коробками серых панельных пятиэтажек, всегда тусовалась масса народу: постоянно что-то нечленораздельно кричащие и визжащие дети, говорливые старушки, забивающие «козла» пенсионеры, пьющие пиво из полиэтиленовых пакетов и активно попыхивающие сизым дымом дешевых сигарет и папирос, через слово беззлобно матерящиеся мужички. Кому и чем мог помешать этот ухоженный, красивый кот — непонятно. Но только однажды душным летним вечером хозяева оставили открытой форточку на кухне, и Каспер улизнул, решив, наверное, подышать свежим воздухом. Да только эта прогулка закончилась для него трагически.
Утром его обезображенное и застывшее тело с неестественно выгнутой спиной и оскаленной разбитой мордочкой кто-то подбросил под окна квартиры моего приятеля.
Дашка
У этой миленькой, но глуповатой кошечки судьба сложилась вполне благополучно. Я её пристроил к бухгалтеру своей фирмы — Людмиле Андреевне, женщине доброй, но, как потом оказалось, весьма недалекой. Ни детей, ни внуков у них с мужем, водителем автобуса, не было, и потому Дашка наша пришлась ко двору. В этом доме она сразу стала Дашей и даже Дашенькой, у неё появился свой диванчик, посудка и унитазик, конечно.
Ела она только специальные корма: в ранней поре — «Юниор» с витаминами, став повзрослей — перешла на всё разнообразие кошачьих кормов, выпускаемых фирмой «ProPlan».
Летом её вывозили на дачу, не позволяя далеко отлучаться и связываться с чужими котами. Для того чтобы не скучала, купили специальный маленький барабан, по которому изредка Дашка выбивала негромкую и невнятную дробь своими лапками в белых чулочках.
Через какое-то время, когда никакие таблетки уже не действовали на изнывающую от желания кошечку, её отвезли в одну их расплодившихся в городе ветеринарных клиник и просто стерилизовали.
И опять наступила благостная жизнь заласканной и избалованной домашней кошки. Они с хозяйкой очень походили друг на друга — полноватые, глуповатые создания, занятые только собой, своими естественными отправлениями, живущие в пресловутой стране «Спи-ешь-пей».
Похоже, что Дашка, как и её хозяйка, дожила до преклонных годов. Связь с Людмилой Андреевной у меня потерялась после того, как она, бухгалтер с двадцатилетним стажем и кучей всяких дипломов об окончании разных курсов «повышения квалификации», допустила элементарную ошибку. Не дождавшись поступления на счет денег, начислила зарплату и, главное, подала сведения по отчислениям в пенсионный фонд, и три месяца на все неоплаченные налоги начислялись немаленькие штрафы и пени.
Уволив своего бухгалтера, я потерял и возможность узнать что-либо о дальнейшей судьбе кошки Дашки.
Ночка
Совершенно чёрная, маленькая, с вытянутым, как у таксы, худым тельцем, с неспешной походкой и невозмутимым нравом — эта кошка, а точнее, кошчонка была настоящим уникумом во всём, начиная с предпочтений в пище. К примеру, очень любила дыню, только учует её запах — сразу мчится со всех ног. Кинешь ей кусочек — набрасывается на него, как на мясо, нутряно урча при этом, а вот само мясо не ела ни в каком виде.
Времена тогда были трудные, и мы своих питомцев кормили в основном вареной рыбой — кильку и минтай они ещё ели, а вот мойву терпеть не могли. Видно, по причине однообразия пищи у наших кошек — то у одной, то у другой — начались проблемы с почками. Бывало, что они писали, где и как придётся, а не в свои унитазики, занимавшие добрую половину туалета. Аромат в квартире стоял соответствующий — мы просто не успевали отмывать полы и отстирывать простыни и одеяла.
Но и тут Ночка отличалась особым изыском — она находила для того, чтобы справить малую нужду, такие места, что просто диву даёшься её изобретательности. Однажды утром мне позвонили по городскому телефону — я снял трубку, приложил к уху и тут ощутил одновременно влагу, текущую по щеке, и резкий запах кошачьей мочи. Эта бестия, не найдя в квартире более чистого места, напрудила прямо в подставку под телефонную трубку. Малого того, ещё был случай — из ряда вон, — когда она по-снайперски точно справила нужду в небольшую стеклянную солонку, беззаботно оставленную на кухонном столе…
За подобные проделки её, конечно, наказывали — тыкали носом, трепали за ушко, но она, отряхнувшись, как ни в чем не бывало, тут же шла по каким-то своим кошачьим делам, нисколечко не испугавшись и не чувствуя за собой никакой вины.
Летом на незастекленной лоджии нашей квартиры кошки нежились под солнышком, спали, гонялись за бабочками и мухами, то и дело залетавшими туда. Спокойненько расхаживали по узенькому бетонному краю карниза, и как-то случилось так, что тщедушная и почти невесомая Ночка, очевидно от резкого порыва ветра, сорвалась и улетела вниз с пятого этажа. Её спас куст сирени, на который она удачно упала. Всего этого мы, конечно, не знали и не могли видеть, а восстановили картину происшествия только потом.
Так вот она у нас пропала из дома средь бела дня.
Дети обыскали все закутки в квартире, побежали на улицу. Искали-звали её во дворе, но всё тщетно — она словно испарилась, они даже по подвалу дома с фонариком ходили, крича и ища Ночку. Отчаявшись, написали фломастерами кучу объявлений о том, что такую-то кошку ищут за денежное вознаграждение. После этого к нам на дню по нескольку раз стали приходить разновозрастные дети и настойчиво предлагать котят и кошек разной масти, хотя написано и выделено было: разыскиваем чёрную кошку.
Но однажды, по прошествии недели-другой, её все-таки принесли. Бедная наша Ночка была до такой степени измучена и голодна, что у неё даже не хватало сил мяукать.
Всё бы ничего, да только потом сказались, очевидно, последствия удара при падении — внутри её маленького тельца образовалась опухоль, которая со временем разрасталась и давила на органы. Ночка стала плохо есть и срыгивала пищу. Пришлось везти в ветеринарную клинику, где ей сделали рентген, выявивший злосчастную опухоль. Предложили оперировать. Мы согласились — видеть, как мучается это маленькое, но ставшее для нас близким создание, не было никаких сил.
Мне позвонили из клиники во время операции: «У вашей кошки удалили большую опухоль, весом почти в килограмм. Она сейчас под наркозом, шансов выжить практически нет…»
«Что делать?» — спросил я. «Можно просто усыпить, чтобы не мучить». Так они и сделали.
Вечером того же дня я приехал за нашей Ночкой. Её завернули в накидку на кресло, где она любила спать и в которой привез в клинику. Положили в полиэтиленовый пакет с ручками — он был непривычно легким. При её весе в два с половиной килограмма опухоль тянула больше чем на треть. И как она, бедняга, жила-мучилась с этим почти два года после падения, — одному богу ведомо.
Мы похоронили Ночку там же, в лесопарке, под большой старой березой, недалеко от могилки нашего Василия второго.
Дымка
Эта красавица и умница прожила с нами ровно пятнадцать лет и умерла тихо, деликатно, на том самом месте, где привыкла всё время спать.
Серая, с голубым отливом, чистенькая, с коротким ворсом её шубка слегка искрилась на ярком свету — будь то солнце или электрическая лампочка. Жена всегда с гордостью её называла «наша русская голубая». И нрав у Дымки был под стать этому званию — спокойный, не суетный, исполненный достоинства. Она никогда не бежала на первый зов хозяев, даже если была голодна, — ступала на своих изящных лапках неспешно и грациозно. На красивой узкой мордочке выделялись её голубые глаза с умным, как бы оценивающим взглядом, который порой, особенно в какие-то критические моменты, заставлял нас остановиться и задуматься. Не могла терпеть, когда кто-то в доме начинал кричать или даже просто громко разговаривать. Вот тут она подавала свой тоненький, но твердо требовательный голосок — начинала мяукать, как бы говоря: «Не надо, прекратите! Мне это не нравится!» — и мы всегда тут же успокаивались, услышав эти её настойчивые требования.
Дымка не была привередливой в еде, не капризничала, не отличалась жадностью, но не любила наглости и несправедливости. Иногда кто-то из её сестёр или будущий молодой муж Снежок начинали задираться, пытаясь укусить или царапнуть её, она останавливалась, оценивающе смотрела на обидчика, приподнимала свою правую изящную лапку, а затем несколько раз резко била по голове противника — при этом раздавался гулкий звук, и, как правило, конфликт на этом заканчивался. Била она, несмотря на свои деликатные манеры, достаточно сильно — потому как была смелой и решительной кошкой. Когда в дом приходил кто-то незнакомый — первой выходила безбоязненно навстречу, оценивая возможные риски от чужака.
Так уж случилось, но ей так и не довелось воспитывать своих котят. По молодости её страстные позывы погулять с котом глушили таблетками «контрасекса», а потом просто не было возможности свести с каким-то кавалером. Ведь она была домашней кошкой, которую мы только несколько раз за лето на шлейке выводили погулять по зеленой травке. И только когда у нас появился Снежок и вошел в зрелую пору, она, не признававшая до этого в нем объект, заслуживающий внимания, снизошла и милостиво разрешила за собой ухаживать. Но никаких плодов от этих ласк так и не произросло. Почему — непонятно, хотя Дымка была вполне здоровой кошкой.
Писать о ней и просто и сложно одновременно, но почему-то всегда грустно. Пятнадцать лет мы жили под одной крышей, порой обижались на нее, когда писала не там, где положено, но опять-таки это случалось, если её унитазик вовремя не помыли, — а она не терпела нечистоты, — и это была скорее наша вина.
А как она любила праздники — когда вся семья собиралась за одним столом, — и они — наши братья меньшие — имели возможность вместе с нами поесть что-нибудь вкусненькое: то мяско, то рыбку, а то и пельмешки — кошкам нравится человеческая пища.
Несколько раз летом мы вывозили за город всё кошачье семейство: Василису и её дочек — Ночку, Дымку, потом к ним присоединился и Снежок. Дружная компания, которую приходилось в два приема вечерами выгуливать. Но они не больно любили эти прогулки, особенно Ночка, норовившая тут же забраться назад в сумку, да и Дымке не нравилось, когда надоедливые комары пытались укусить её за нос.
Она никогда не болела и умерла фактически от старости, прожив весь отпущенный ей век. И долгое время потом при слове «Дымка» наш Снежок вздрагивал и начинал вертеть головой в разные стороны: «Где же она?!»
Да и у нас до сих пор, хотя прошло уже семь лет, не заведено бередить себя воспоминаниями о ней — муторно становится на душе, и сердце щемит от жалости. И сейчас, когда прохожу мимо своеобразного некрополя, где под известной только нашей семье берёзой лежат рядком Василий, Ночка и Дымка, я срываю веточку или цветочек, бросаю на их могилки и мысленно молюсь об этих тварях божьих.
А о здравствующем сейчас Снежке требуется отдельное повествование — он этого вполне заслуживает.
Часть вторая — Снежок
1. Явление
Этот пушистый белый комочек, издававший непрерывный тонкий писк, появился в нашем доме полтора десятка лет тому назад с лёгкой руки нашей младшей дочери, подобравшей несчастного котёнка — совсем ещё младенца — мартовским холодным вечером в полупустом салоне дребезжащего старенького трамвая. Он суетился в ногах у пассажиров, углублённых в свои мысли, уткнувшихся в свои телефоны, читающих газеты и книги, занятых какими-то пустыми разговорами о том, где и что продают, что приготовить на ужин и тому подобной говорильней. Шныряющее где-то в низу, в сумраке, белое пятнышко едва ли можно было заметить сразу, а котёнок всего лишь искал себе уголок, местечко, где можно укрыться-спрятаться, затаиться, чтобы не видеть и не слышать всего творящегося вокруг ужаса…
Ему было, наверное, две-три недели от роду, и размером был с детскую ладошку. Кто и почему оставил его в трамвае — неизвестно, но скорее всего, его подбросили в трамвай, в надежде на то, что кто-то сердобольный и жалостливый, любящий животных, подберет и пригреет-приютит бедняжку. Наша дочь как раз полностью соответствовала этим характеристикам: очень любила всех наших котов и кошек, даже дрессировала некоторых из них, показывая на семейных праздниках различные трюки, отрепетированные с хвостатыми артистами. И тогда, увидев это несчастное существо, она не могла не наклониться — взяла на руки дрожащего от страха и холода котёнка, вся белая шёрстка которого уже загрязнилась, а на одном боку даже отпечатался след от чьего-то грязного ботинка. Почувствовав ласковое поглаживание добрых рук, он нашёл-таки уголок, где ему будет спокойно, — залез в широкий рукав шубы и там притих, перестал пищать. Дочь так и везла его до нашей остановки, придерживая рукав другой рукой, чтобы существо ненароком не вывалилось из своего убежища…
Надо сказать, что мы в семье негласно условились не брать в дом больше никого из животных, но тут особый случай, да к тому же в это время у нас уже жили Дымка и Ночка, а там, где двое, — всегда найдётся местечко и для третьего.
Мы со средней нашей дочерью в это время, ничего не подозревая о происшедшем, ездили по Москве. Даже по телефону, когда звонили, нас не предупредили, а когда приехали, то дома нас встречала троица хвостатых и шустрых существ. Нам рассказывали, что, как только котёнка пригрели, отмыли-отчистили и напоили молочком, жена тут же присвоила ему имя Снежок — весь белый и пушистый, он напоминал комочек снега, только что выпавшего, свежего…
Что делать? Приютили мы брошенку, и ни у кого в семье даже мысли не было о том, чтобы передать его кому-то из знакомых. Да, повезло Снежку — он вытянул свой счастливый билетик, хотя и ехал в трамвае номер тринадцать зайцем. Лучшего для него варианта и представить себе невозможно — все тебя любят, ласкают и балуют, за тобой ухаживают и учат уму-разуму две взрослые няни-кошки, кормят сытно с утра до вечера, играют в мячик и позволяют делать все, что только пожелаешь.
Что и говорить, малыш стал всеобщим любимцем — милая мордочка, жёлтые лукавые глазки, потешные прыжки и ужимки приводили в умиление даже меня — сурового дядьку, не склонного к сантиментам.
Снежку позволялось многое — хождение и лежание на большом овальном столе (правда, застеленном плотной клеёнкой), он мог также точить свои коготки о недавно купленные диван и кресло-кровать. Правда, за это на него негромко прикрикивали, да и только. На кухне иногда его можно было застать сидящим прямо в сковородке, оставленной на плите, где он старательно подъедал остатки вкусной человеческой пищи. Вот в этом заключалась и по сию пору остаётся главная его слабость — неукротимое желание во что бы то ни стало выпросить у нас кусочек мяска или рыбки, что мы едим за столом. Наша пища ему понравилась ещё и потому, что кормили мы тогда своих кошек в основном вареной рыбой и куриным мясом, что не совсем полезно, а вернее, вредно, особенно морская рыба. Но что поделаешь, в те годы не наблюдалось даже признаков нынешнего изобилия зоомагазинов, забитых разнообразными кормами для животных, а разрекламированный «Вискас» наши кошки признавать за еду не хотели.
Но, тем не менее, Снежок быстро подрастал, со временем менялись и его привычки, и любимые занятия.
2. Развитие
С первых дней у нас он особенно отметил для себя красавицу Дымку. Поначалу она за ним ухаживала как мамка-нянька, позже стала относиться как старшая сестра — учила уму-разуму, не позволяла вольностей, к примеру, сразу пресекала его попытки напасть на неё со спины или из засады. Тут же наглец получал пару-тройку увесистых тумаков, и сразу становилось ясно, кто в этом доме хозяин.
Заигрывать с Ночкой он даже не пытался — та, в силу своего спокойно-созерцательного нрава, как правило, просто не реагировала, а поворачивалась и не спеша уходила, всем своим видом демонстрируя полное безразличие к прыжкам и ужимкам юного сорванца.
Овальный стол в нашей большой комнате стоял прямо у широкого окна и застеклённой двери, выходящей на открытую лоджию, куда беспрепятственно зимой и летом залетают разные птицы: серые упитанные голуби, шустрые воробьи и весело тенькающие синички. Жена их частенько подкармливала хлебными крошками и крупой. И вот там, примостившись на этом столе прямо у подоконника, прижав уши и изредка выглядывая из своего укрытия, Снежок мог долго сидеть и наблюдать за теми беспечными птахами, не представляя, какая опасность притаилась совсем радом, на расстоянии одного прыжка. Он, конечно же, чувствовал себя хладнокровным и свирепым охотником, готовым в любой момент броситься на зазевавшуюся птичку и зацепить своими острыми коготочками.
Но, увы и ах! Вся эта щебечущая живность беззаботно резвилась за оконным стеклом, не обращая на котика никакого внимания. И потому это занятие стало для него своеобразным зрелищем — сродни телевизионной картинке, и мы его окрестили соответствующим названием — «В мире животных». А вот на сам мерцающий экран телевизора Снежок не обращал никакого внимания, сразу уразумев его полную бесполезность в жизни серьёзного и умного кота.
Став уже взрослым, он не изменил своего отношения к движущимся картинкам, правда, после того как в интернете появилось видео для кошек с шустро бегающими мышками, прыгающими птичками и важно разгуливающими енотами, Снежок несколько раз поначалу с интересом посмотрел на эти забавы. Но когда он, заглянув за экран монитора, никого там не обнаружил, то сразу для себя определил, что хотя птички и чирикают, но реального живого запаха не имеют.
Видно, про себя он снисходительно посчитал эти наши попытки себя развлечь пустым баловством и тут же забыл о мультяшных персонажах. С разбегу запрыгнув на стол, устраивался в любимом местечке и начинал наблюдать за живыми героями своего реалити-шоу…
3. О странностях поведения
Первое своё потрясение Снежок пережил, когда его оставили-бросили в трамвае, ну а вот следующее мы, хозяева, сами организовали не только ему, но и всем остальным кошкам. Дымка, Ночка и подросший Снежок стали регулярно мочиться где попало: на полу в кухне и в прихожей прямо под порогом входной двери, а то, если зазеваешься, могли справить малую нужду на диван или неприбранную постель. Чтобы устранять последствия, приходилось то и дело стирать белье и чистить мебель, покупать различные средства, отваживающие поганцев от пагубной привычки. Но всё было тщетно. И это несмотря на то, что у каждого из них в туалете и в ванной. стояли персональные унитазики. Их действия напоминали какой-то непонятный нам протест — кошки как бы демонстрировали, что они нас не ценят, наши слова и угрозы не слышат, да и вообще за хозяев не признают.
И так и эдак мы пытались решить эту проблему, но однажды нервы у нас не выдержали, терпение лопнуло, и было принято общее решение — отдать всю троицу в какой-нибудь приют для животных, готовы были платить за полный пансион. Но разводить, разъединять их нам не хотелось — уж больно они сдружились, и представить их поодиночке было невозможно. А в кошачьей гостинице им бы пришлось сидеть-куковать в отдельных клетках, фактически все время в заточении, и общаться между собой они бы не могли.
В общем, подали мы объявление в газету, написали, что «отдаём всех наших трёх питомцев в добрые руки и готовы оплатить расходы на питание и уход за ними». Отозвались несколько человек, но два варианта — нахождение в обычной квартире под присмотром бабушек-старушек — показались нам не лучше тюрьмы-гостиницы, а вот третье предложение — собственный загородный дом в лесу — мы посчитали вполне подходящим. Нам представилось, как наша троица будет весело резвиться на природе под солнышком, по зелёной травке гоняться за бабочками и, в конце концов, научится справлять свои потребности на улице и обходиться без пресловутых унитазиков.
Мы собрали все кошачье добро вместе с их мисками и плошками, купили два килограмма минтая и даже коврики-лежанки прихватили. В условленный день мы с женой и младшей дочерью погрузили все это хозяйство вместе с котом и кошками в машину нашего зятя, любезно согласившегося помочь с переездом.
С трудом на окраине города нашли этот мрачноватый, сложенный из бруса, но большой одноэтажный дом. Нас встретила хозяйка — темноволосая, с недобрым взглядом женщина лет пятидесяти. Она взяла деньги, показала, куда поставить кошачье приданое, и мы занесли утробно мяукающих Дымку и Снежка в практически пустую комнату с некрашеным дощатым полом, освещённую тусклым светом всего одной лампочки. Ночка, как обычно, никаких звуков не издавала, а только с испугом озиралась по сторонам.
Дымка со Снежком, как только их опустили на пол, тут же опрометью бросились под широкую кровать, стоявшую в самом углу комнаты, а потом к ним присоединилась и как всегда немного тормозящая Ночка. «Ничего, привыкнут», — только и сказала хозяйка. Расставание получилось коротким.
Всю обратную дорогу мы на все лады утешали-успокаивали друг друга разговорами о том, что им тут, на природе, будет хорошо, что они вместе. И, в конце концов, сами виноваты, что так распоясались, устроив нам настоящий сумасшедший дом, где с утра и до вечера все крутилось вокруг кошачьих проблем и попыток уладить последствия их непристойного поведения.
Следующий день после этого прошёл более или менее спокойно, мы немного перевели дух. Правда, то жена, то одна или другая из дочерей начинали разговоры с вопроса: «Как они там?» Утром на второй день жена сказала, что ей приснился жуткий сон, что все три кошки мяукают-плачут и беспрестанно жалуются и зовут нас. К вечеру мы в том же составе поехали забирать их обратно.
Как и что мы объясняли хозяйке, не помню. Помню только, как холодно и не топлено было в доме, а на дворе март месяц. На измученных Дымку и Ночку смотреть было невозможно — за два дня из симпатичных кошечек с лоснящейся шёрсткой они превратились в забитых, неухоженных существ, вздрагивающих от звуков голоса и любого прикосновения, а Снежок вообще постоянно мелко-мелко дрожал то ли от страха, то ли от холода…
Когда мы возвращались домой, уже в машине он, завёрнутый в мою старую куртку, видно согревшись, написал мне прямо на колени. Но я не стал его бранить — он, как мог, отомстил за те испытания, что мы им учинили.
Дорого же нам обошлась эта некрасивая и глупая история. Дымка и Ночка, как более взрослые и повидавшие виды кошки, постоянно летом выезжавшие с нами на природу, очень быстро опомнились и стали жить как обычно, правда, от дурной привычки гадить где попало они избавились напрочь — как обрезало, видно, поняли своим кошачьим умом, за что их сослали в тёмный холодный дом с мрачной и злой хозяйкой, напоминающей ведьму из какой-нибудь страшной сказки. А вот Снежок… С ним после этого приключилась совсем печальная история — он серьёзно занедужил.
4. О болезнях
Мало того что у него обнаружилась мочекаменная болезнь, к тому же во время первого посещения ветврача выяснилось, что у нашего всего двухлетнего котика — целый букет серьёзных хронических заболеваний: учащённое сердцебиение, повышенное внутричерепное давление, гастрит и ещё что-то — совсем как у пожившего человека, которого изрядно потрепала жизнь. Назначили ему кучу таблеток, а также уколов, кои пришлось нам самим ему и делать.
Бедняга потом, увидев шприц, — шеметом срывался с места и прятался под диван, откуда его приходилось выманивать всякими хитростями — то какой-нибудь вкуснятиной, то интересной игрушкой. Но он очень настороженно относился к подобным попыткам — не верил уже нам, понимая, что за этими развлечениями может последовать, и не вылезал из своего укрытия.
Но самое страшное ожидало его впереди. Врач из клиники «Айболит» по прозвищу Кисайкин (это наши дети его так окрестили) после очередного к нему визита сказал: «Необходима срочная операция, иначе ваш кот не протянет и месяца — у него большие проблемы с мочеполовой системой, придётся всё удалять, чтобы спасти».
Мы, конечно, всё поняли и дали своё согласие.
Операция прошла успешно. Вот только намучились мы со Снежком после, пока заживали у него швы на ране, — ему пришлось недели две проходить в полиэтиленовом «фонарике» — этаком воротнике, не дававшем возможности наклонить голову и вылизывать свои болячки. К тому же продолжали делать уколы — болезненные витамины, а несколько раз в неделю возили в клинику, где ему ставили капельницы.
Но испытания на этом не закончились. Последствием приёма разного рода лекарств стали проблемы с желудком — кот не мог уже есть привычную для него пищу, и ему назначили специальное лечебное питание. Сначала это был влажный корм для профилактики почечной болезни, а затем и корм с пометкой «Delicate» — щадящий его воспалённый желудок.
Надо ли говорить, что всё это «удовольствие» обходилось нам совсем недёшево. Но мы не роптали — вся семья, особенно жена и младшая дочка, с утра до вечера ухаживали за Снежком, а он мужественно терпел, даже почти не вырывался, когда ему в холку втыкали очередную иглу шприца с болезненным лекарством.
Зато как наш кот был счастлив, когда с него, наконец, сняли этот мучительно надоевший «фонарик», — он с разбегу взлетал на стол, потом стремительно мчался из комнаты через коридор в другую комнату и там резко тормозил, скользя по гладкому паркету, — чего он только не выделывал!
С тех пор прошло уже полтора десятка лет, и наш Снежок по-прежнему с нами. Несмотря на преклонный по кошачьим меркам возраст, он не утратил своей мягкой прыгучести и привычки быстрой беготни по квартире, до сих пор увлечённо гоняет разнокалиберные мячики, коих у него приличная коллекция — подарки ему из разных городов и весей. Есть и другие игрушки, но некоторые из них он совсем не признает или встречает сразу же враждебно-настороженно.
Так, с желторотым механическим цыплёнком, весело запрыгавшим по квартире на своих пластмассовых длинных лапках, кот разобрался совсем уж бесцеремонно — свалив того ударом лапы, он в момент с хрустом перегрыз сначала одну, а потом другую ножку, оставив бедного совсем обездвиженным.
Но тот случай был единственным, вообще-то он у нас вполне добрый и не агрессивный, видно, перенесённые болезни научили его быть сострадательным ко всему живому.
Хотя бывает и сейча, нет-нет да прихварывает — то уши продует после прогулки на балконе, то гастрит обостряется. Ему категорически нельзя давать ничего солёного, острого и жирного — всё как у людей. Да и лекарства ему даём человеческие, кроме разве что ушных капель.
5. О некоторых привычках
Как-то на кухне нечаянно свернул с обычного места пуфик, на котором Снежок восседает вот уже с десяток лет, — коту это не понравилось, и он тут же лапой начинает задвигать свою лежанку назад на место, и рожица у него при этом выражала одновременно и озабоченность, и недоумение: «Как же вы так неосторожно?! Непорядок!»
Он страшный собственник и аккуратист. Причём вся квартира вместе с хозяевами принадлежит исключительно ему лично. Это одно сплошное его лежбище: на большом столе в гостиной, на всех стульях, на креслах и диванах — везде остаются следы его пребывания в виде клочков белой шерсти.
………………………………………………………………………………….
Когда прихожу с работы, он уже в коридоре встречает с вопросительным видом: «Что принёс вкусненького?» — и тут же направляется к полиэтиленовым магазинным пакетам с продуктами, поочерёдно просовывая в них свою голову, шуршит, обнюхивая и проверяя покупки. А затем, уже при разборе пакетов, внимательно наблюдает за всеми движениями, оценивает продукты, сразу узнаёт свои пакетики с кормом и баночки с паштетом.
Но ждёт он всегда одного — чуда — это кусочки свежей говядины, и как только она обнаруживается — его беспокойству нет предела. Тут же начинает бегать вокруг стола, становиться на задние лапы, негромко подмяукивать, при этом одной передней удерживаясь за округлую ручку дверцы кухонного шкафчика, а второй лапой нетерпеливо и настойчиво шарить по столешнице, пытаясь что-нибудь зацепить и стянуть на пол. Чаще всего дни бывают не мясными, и Снежок разочарованно отходит от стола, а потом запрыгивает на свой пуфик, демонстративно отворачивается, зевая при этом во всё своё розовое, с острыми зубками, хайлецо.
А вот суббота — день мясной, и Снежок это отлично знает. Из магазина я всегда приношу кусочек бескостной говядины, и кот тут уже появляется на кухне. У него свой, неведомый нам календарь, в котором суббота и слово «мясо» отпечатаны чётко. Сегодня будет «мясное шоу», и он в первых рядах зрителей и участников.
Необходимо сразу же отрезать, измельчить и обдать кипячёной горячей водой мясцо, а потом положить на чистую белую бумажку (других «тарелок» он не признаёт) сначала одну порцию, которая съедается почти мгновенно, а немного погодя добавку — с ней он справляется медленнее, с чувством разжёвывая каждый кусок, теперь вот наконец ощущая настоящий вкус. Иногда он даже оставляет кусочек-другой на потом и уходит из кухни медленно, вальяжно потягиваясь в коридоре.
После этого часа на два-три Снежок заваливается на боковую, чтобы дрыхнуть, хорошо переваривая добытое мясо, — ведь для него, маленького хищника, — это была своего рода охота…
Но «мясное шоу» завершило ещё только первое своё отделение. Следующая часть представления начинается после того, как разделано и промыто мясо, нарезан лук, подготовлен вымоченный в молоке или сливках хлеб и уже собирается мясорубка. В тот момент, когда она готова к работе, на пороге кухни появляется Снежок — как бы крепко он ни спал, без него с мясом делать ничего просто невозможно. Он тут как тут.
Электрическая мясорубка включена — довольно громко начинает своё вращение, издавая разные резкие звуки, кот на это не реагирует, а только внимательно наблюдает, как она кусок за куском пожирает мясо своим прожорливым горлом. По мнению кота — это просто перевод и порча продукта. Беспокойно перебирая лапами, он уже готов запрыгнуть на стол и резко вмешаться, чтобы урвать-спасти хотя бы немного мясца. Приходится срочно выделять ему несколько небольших обрезков.
Быстро справившись с добычей, кот уходит спать на свой персональный диванчик, размещённый прямо на кресле в большой нашей комнате. Теперь он спокоен — традиция не нарушена, вся программа «мясного шоу» успешно завершена, и можно отдохнуть от избытка переживаний. И он ведь наверняка знает, что в морозильнике для него на завтра будет припасено и мясо, и даже особая котлетка из фарша, приготовленного без соли и перца.
6. Обычный день из жизни Снежка
Всё начинается с ранней побудки — где-то в половине пятого утра или немного позже — кот просыпается и первым делом бежит будить хозяев — ведь он просто зверски проголодался. Но он не начинает сразу громко мяукать: «Что вы дрыхнете, когда я с вечера не кормлен», а так тихонечко, просительно подмякивает: «Вставайте, пожалуйста, дайте что-нибудь пожевать». При этом он подбирается непосредственно к твоему уху, становясь на задние лапы, а передними упираясь в подлокотник дивана. Вся его умилительная мордочка и особенно ясные желтые глаза свидетельствуют о полной преданности и уважении, и что он, конечно, извиняется за столь бесцеремонное вторжение в наш сон. Но ничего не поделаешь — есть-то очень хочется.
Приходится сначала его слегка погладить по белой шёрстке, а потом нехотя вставать и брести на кухню, куда Снежок, опережая тебя, несётся, чуть ли не лбом своим распахивая все двери на пути.
Когда корм из холодильника разогрет под струёй горячей воды и вывален щедрой горкой на чистый лист бумаги, кот немедленно приступает к трапезе — ест он торопливо, но аккуратно и всегда оставляет немного пищи, как бы показывая, что не такой уж он и проглот.
Не спеша, выйдя из кухни в коридор, он сначала потягивается, а затем, встряхнув всю свою богатую белую шубу, направляется на одну из любимых лежанок. Правда, чаще всего он выбирает место на столе у приоткрытого окна, за которым слышно чириканье воробьёв, щебет каких-то птиц, стрекотание длиннохвостых сорок, облюбовавших верхушку берёзы прямо напротив нашей лоджии. Она у нас не застекленная, и потому нет-нет, да и залетают сюда упитанные серые голуби или пушистые и шустрые воробьишки.
Справить все свои естественные отправления в туалете для нашего кота в последнее время стало настоящим приключением — один он туда заходить боится — ему нужны ассистенты. Кто его так напугал — неведомо, но мы догадываемся, что ремонт, проведённый несколько лет назад, и вверг его в это паническое состояние. Заменённые трубы там закрыли стильным коробом под цвет кафельной плитки на стенах — красиво, но Снежку это не понравилось, вернее, он просто не узнал то место, куда шеметом забегал по нескольку раз в день на протяжении почти десятка лет.
И теперь, когда ему приспичит, он начинает метаться из угла в угол, громко и утробно мяукать, призывая кого-то из членов семьи в сопровождающие, к тому же в туалете обязательно должен гореть свет.
С пищей у него также сложные взаимоотношения — один и тот же корм дважды подряд, даже по истечении нескольких часов, он есть не будет — ему нравится разнообразие в меню, несвежий, полежавший корм, даже самый вкусный, он, брезгливо обнюхав, закапывает, ожесточённо скребя по полу попеременно то одной, то другой лапой. Хотя бывают моменты, когда, набегавшись по дому и вдоволь накапризничавшись, видя, что ничего более свежего ему не предлагают, он приходит на кухню к своим тарелкам и быстро-быстро съедает всё подряд. Потом уходит, облизываясь и брезгливо потряхивая лапами.
Избаловали мы его, конечно, но так случилось не нарочно, а потому, что со здоровьем у него, как мы уже знаем, были большие проблемы. Столько, сколько перетерпел этот котик, не каждому больному человеку выпадает. Да и сейчас он то и дело пугает нас своими болячками: то ушами трясёт — продуло возле открытого окна, то ушки красные — повысилось давление, то его подташнивает, когда переест своего «салатика» — кошачьей травки, круглый год для него растущей у нас в специальном ящике с землёй. Беспокоит и его учащённое сердцебиение, когда ему приходится давать частичку таблетки панангина или валерьянки, а чтобы нормально функционировали желудочно-кишечный тракт и почки, его дважды в день поят чистой водой с помощью десятикубового шприца. Самостоятельно он лакает только молоко или сливки, и то под настроение.
Зато когда Снежок сыт, не болен — это самый компанейский член семьи — ему до всего есть дело. Он приходит, садится и смотрит с нами телевизор, особенно ему нравятся мультики и фильмы про животных. Участвует в разборе бумаг и вещей, очень заинтересованно наблюдает за какими-то ремонтными работами. А уж играть готов всегда — только намекни. И сразу он срывается с места, как опытный хоккеист, передавая с лапы на лапу мячик, резким броском отправляет его в ворота, легко ловит встречный бросок, и тут же следует очередной меткий удар.
7. О будущем
Снежку исполнилось уже пятнадцать — солидный возраст для кота, по нашим человеческим меркам, ему уже где-то семьдесят пять лет, и он даже старше меня. Конечно, его, как и всех старичков, иногда одолевают разного рода недуги.
А ещё он стал чаще и дольше спать, выбирая для этого наиболее тёплые места — под батареей отопления или в кресле подальше от окна, на шерстяной подстилке. Причём довольно внятно похрапывает, как наработавшийся трудяга, — потому как выполнение обязанностей домашнего кота требует много сил и внимания. Особенно последнего — за всем происходящим в доме нужен глаз да глаз: кто и что принёс из магазина — надо проверить все пакеты, но особенно проследить за тем, что из дома уносят изредка приходящие гости. По-моему, он даже мысленно считает, чего и сколько убыло, — ведь это же его хозяйство. Всё в этом доме принадлежит ему: и вещи, и мебель, и еда в холодильнике, но главная собственность — это мы, его будто бы хозяева.
Иногда думаешь о будущем Снежка: сколько ещё он будет жить с нами? Кошачий век короток, и потому сложно даже представить, что в какой-то момент его не станет, он уйдёт из нашего дома, но не по своей воле, и уйдёт навсегда, так же неожиданно, как и появился…