Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2022
Есть такая байка. Толкина спросили: «Зло на Востоке — это СССР?» — «Ну что вы! Конечно, Кембридж!»
Мастерский уход от ответа, учитесь товарищи!
Валерий Шлыков в статье «Толкин — поэт консервативного модерна» ставит его в один ряд с Хайдеггером, Эволой, Шпенглером (в 10 лет придумал себе империю), Паундом, Элиотом, Гамсуном и Юнгером. Что равнозначно пририсовать Толкину чаплинские усики или прифотошопить эсэсовскую форму.
Я бы усилил тезис: Толкин не хотел, чтоб его понимали вообще.
Англо-имперские приёмы использует Толкин, когда разводит кельтов. Следуя принципу «разделяй и властвуй», он поддерживал p-кельтов, валлийцев, против q-кельтов, ирландцев. Генерал де Голль (кстати, у него есть ирландские корни) говаривал: «Французы недостойны жить в такой прекрасной стране как Франция». Толкин воспользовался этим риторическим приёмом: «Мне нравится Ирландия, но не нравится ирландская речь».
В неприязни к ирландцам — несколько мотивов. а) Бытовая английская ирландофобия, б) досада от того, что Ирландия в 1922 г. завоевала независимость, в) неприязнь интеллигента к крестьянству и пролетариату, г) неспособность Толкина выучить древнеирландский. Создавая «Властелина колец», он сознательно хотел затмить кельтский гений.
Был ли Толкин антисемитом?
Опровержением считается его ответ германскому издателю. Тот интересуется его арийскими корнями, в ответ Толкин валяет ваньку. Он изволит не понять слово «арийский», а про евреев говорит, что «к сожалению, у меня нет предков из этого одарённого племени».
Этого, однако, по современным меркам мало. Толкину следовало бы признать себя евреем (гиюр можно было сделать позднее) и отречься от своих германских (псевдо) корней. Верность «германскости» свидетельствует против него. Нужно знать немецкий комплекс неполноценности в отношении англичан. Немец, достигший положения в обществе («в Германии человек начинается с барона»), хочет в дальнейшем превратится просто в англичанина. Толкин — как раз этот случай, немец, ставший англичанином, могущий кинуть взгляд назад и уважать себя за это. В письме — неуловимая интонация насмешки над деревенскими родственниками, за которых в городе стыдно.
Мне больше нравится шведское толкование фамилии tolken — от «толк» «переводчик» (образовано по той же схеме, как и «путь ин» — иной путь). А его фантазии о германском происхождении — семейная легенда, как и все подобные легенды.
Толкин явно троллит и немца-издателя, и евреев, и самого себя в качестве немца, преодолевшего свою немецкость. Без этого последнего элемента не бывает качественного троллинга, а по-русски — издевательства.
Толкин знал, что письма будут перлюстрировать и читать и современники, и потомки. Прозрачность — отнюдь не дитя интернета, на Западе она существовала уже тогда. В стим-панк варианте. Это нас, как говорил Пастернак, в 30-е отучили «заводить архивы». А для Толкина «дружеское письмо было литературным фактом».
Главное — это бытовой английский антисемитизм. Сужу по Диккенсу и Уайльду. Ксенофобия тогда была в порядке вещей. Разумеется, Толкин не был последовательным антисемитом, но в паре мест прокололся.
Прашкевич и Соловьёв в своей ЖЗЛ- биографии Толкина специально отметили его ссору с Льюисом по вопросу Джой Давидман. Толкин подыскал для отвращения к Давидман юридический предлог: кто женится на разведённой — прелюбодействует. Расхожий приём, когда реальную причину подменяют легальным поводом, на этом строится классическое английское лицемерие (cant). У Толкина была масса причин для неприязни: Джой была а) разведённой, б) коммунисткой, в) еврейкой, г) американкой. Подкаблучнику Толкину еврейская развязность Джой казалась американским хамством. Более того, Толкин ставил американизм в один ряд с большевизмом: «Продукция Дисней вызывает у меня отвращение» писал Толкин, а увидь он, что наснимал Джексон?! Фашизм в этот ряд был добавлен лишь позднее, так-то он относился к национал-социализму в духе «вот уроды, какую идею обговняли!» В 1945 г. он писал: «Уничтожение Германии будет огромной потерей для человечества!» А ведь он отлично знал, сколько бойцов еврейской национальности сражается в рядах Красной Армии.
Треугольник Толкин — Льюис — Давидман интересен следующим. Толкин очевидно ревновал обоих к друг другу, при этом завидуя творческой плодовитости Льюиса (хоть и вывел того туповатым Энтом-Дуболомом).
В чём причина творческой вязкости и медлительности самого Толкина? Он с детства был ушиблен Питер Пеном, мальчик не хотел взрослеть. Отсюда навязчивая склонность к изучению иностранных языков — желание снова и снова погружаться в детство, стадию детской гениальности, восторг первичного расколдования, нарицания имён. Он характерно перевернул тезис Макса Мюллера: «не миф болезнь языка, а язык болезнь мифа». «Если вы вводите психологию в миф, вы его разрушаете, а если наоборот находите в психическом выход в феноменальное, вы миф — строите, это и есть возгонка реальности» (Алексей Парщиков). Поэтому для Толкина язык не орудие высказывания, а декоративный материал, модель для сборки. Отсюда — повышенный уровень непонятности. Английская поэзия развивалась к интеллектуализму и прозаизму (что потом освоил Бродский), а оттуда к верлибру. Толкину, чтоб наслаждаться звуком (он уверял, что сочетание cellar door красивее, чем sky, а sky — красивее, чем beautiful), пришлось придумать собственный язык. Сперва придумать приятно для слуха звучащие слова, затем придумать для них язык, языковую систему, взогнать язык в миф, попилив Эдду пополам с Ареопагитиками, и наконец из мифа отцедить волшебную сказку.
Бывают соревнования между преферансистами: чтоб быстро запомнить последовательность карт, надо быстро сложить с ними историю. Такой же хернёй занимался Толкин, только медленно и печально: сперва он разводит понятия расы, языка и самосознания — чтоб потом опять свести, в нужной конфигурации.
Выражаясь в терминах Якобсона, Толкина совершенно не интересует коммуникативная функция языка, только выразительная. Тут даже есть некое противоречие: если б эльфы были такими пафосными, как в книге, то язык бы не развивался, и не могло бы быть никакой древней квеньи.
В изобразительном это напоминает, как его старший современник Уильям Моррис занимался каллиграфией и социализмом. Толкин проделал эволюцию от дизайна к Dasein’у, фонетической каллиграфии и национал-социализму, — всё-таки языки больше враждуют между собой, у визуального больше степеней свободы.
Действительно средневековая книга о Первой мировой — это «Похождения бравого солдата Швейка». Формально изящнее выполнен — «Хазарский словарь».
Новейший ревизионизм в отношении викингов даёт нам думать, что самую первоначальную мифологию тоже придумал какой-то толкин, обокрав кельтов, финнов и христиан. Мои знакомые косплейщицы как-то фоткались на Халактырке. На них наткнулся ребёнок с криком «Мама, мама! Я знала, что феи существуют!» Вот и самые первые эльфы были древними косплейщиками.
Основной источник творчества Толкина — чистая глоссолалия: студенты отмечали неясность его устной речи. Об иных («помнишь, братка, давили эльфийскую мразь») говорено достаточно. В тени остались непосредственно побудительные мотивы его творчества, а именно: кафедральные терки в колледже (более известные из романов Ч.П. Сноу) и склоки профессорских жён. Озабоченность золотом драконов мотивировано не только приватизацией Толкином «Саги о Вёльсунгах», а банальным фактом его рождения в здании банка г. Блумфонтейн, ЮАР, там, где золото и брильянты «Дэ Бирс». На концепцию «нордического героизма» повлияло и фактическое поражение Британии в Англо-бурской войне, где впервые были обкатаны: пулемёты, концлагеря и тотальная война.
Почему он возмущался психоаналитическими толкованиями? Наверное, было что скрывать? Дмитрий Косяков остроумно пишет: «Ему было неприятно, когда его произведения понимались лучше, чем требовалось». Это напоминает анекдот про толкинистов, крайние экземпляры которых полагают, что Профессор в своих сочинениях не всё правильно описал.
И они правы. Для людей книги нормально относиться к текстам Профессора как к магическим текстам. Они вовсе не отразили Обе мировых в превращённой форме. Наоборот — они были их причиной. Земляк Толкина, настоящий англичанин Грэм Грин во время гибели «Титаника» видел «Титаник» во сне. А Грин был магический мальчик, и полагал, что от его взгляда могут падать самолёты. Впрочем, самолёты тогда действительно были хлипкие. Чуть позже Мигель Серрано, Юнг и Гессе обсуждали воздействие архетипов на политику.
Но в жизни Толкина была и персональная схватка с драконом: попытка спасти английское филологическое образование. Как и полагается канонами «северного героизма», Зло победило. В прощальной речи Толкин вспоминает «золотые дни, когда английская филология не была организована, а существовала в виде увлечения, а не ремесла».