Владимир Михеев. Проза. Книга первая: Рассказы. Книга вторая: Романы
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2022
Владимир Михеев. Проза. Книга первая: Рассказы. Книга вторая: Романы. — Челябинск, издательский центр «Павлин»; ЧОПО «Союз писателей России», 2020.
Владимир Михеев (1952–2019) — писатель, который, несмотря на несомненную одарённость, пришёл к читателю довольно поздно: первые его публикации в толстых журналах датируются 2005 годом. При жизни у него не было издано ни одной книги, хотя, казалось бы, кому, как не ему, сиять на небосклоне уральской словесности: столичное образование (филфак МГУ), тонкость чувств и их выражения, сюжеты — злободневные и при этом вечные. Но… не случилось.
Так что этот двухтомник — не только первая крупная посмертная публикация, но и вообще первое издание Владимира Михеева отдельной книгой (книгами). Конечно, стоит отметить, что издание явилось результатом большого и подвижнического труда председателя челябинской областной писательской организации Олега Павлова.
В прозе Михеева очень много размышлений по поводу чувств и действий. Это очень эмоциональная проза, при этом по-северному неяркая, местами чувственная, местами нарочито спокойная.
Вот первый том, сборник рассказов. Предположу, что никто еще в русской литературе так не углублялся в переживания и рассуждения сельских жителей, как это сделал Владимир Михеев в рассказе «Август». Стоит, кстати, упомянуть, что этот рассказ был первой его толстожурнальной публикацией — той самой, 2005 года, в журнале «Звезда», только почему-то не в августовском, а в июньском номере. В финале героиня случайно узнала тайну своего мужа — что он просто так ежедневно сидит с немецкой книжкой. Он не читает, а только хочет выглядеть значительнее и загадочнее в ее глазах.
«Что ж, следовало ожидать. Он притворялся, этот жалкий, ничтожный прапорщик в отставке, — думала Настя, тоже чувствуя себя ангелом мщения, — он врал все эти годы. Опять мне, как дуре, морочили голову! Конечно же, он ни слова не знает по-немецки». Она чувствовала, как удивление и обида, что опять ее обманули, обращаются в гнев, и холодный гнев все нарастал, нарастал. Ей в эту минуту казалось, что ладони ее, лежавшие на горячем от солнца подоконнике, обжигает ледяной холод. Глаза ее горели, грудь вздымалась. «Ты! Ты ничтожнейший лгунишка, ты мне жалок и мерзок», — мысленно говорила она ему.
И вдруг что-то сделалось с ней. Она увидела его лицо. Отчаяние, мольба о прощении, любовь были в его лице. И она, забыв на мгновение себя, все поняла тут. Легким усилием души, забывшей о мести и обиде, она поняла, чем был для него немецкий язык. Он был желанием ее любви, которую она (Настя это понимала!) должна бы ему была дать просто так, и вместе — был любовью к ней — злой, с тяжелым характером и все-таки любимой им.
«Прости меня, — хотела она сказать. Но от стыда за себя и от слез волнения, выступивших ей на глаза, только беззвучно прошептала эти слова одними губами; но он все понял. — Прости…»
Вообще, такие сельские пасторали, жизнеописания современных Филемона и Бавкиды, удавались Владимиру Михееву лучше всего. В его творчестве разлита концентрация такого августа — завершающего летнего месяца, итоговой зрелости, предела надежд и вдохновений. Августа, который нет-нет, да и дохнет ночным холодом.
Герои Михеева легко перемещаются из деревни в город, из статуса голимой бедноты в богатых наследников, из удачливых предпринимателей в запуганных беглецов, из юных богемных интеллектуалов в бывших заключенных, но это, как правило, — только внешние превращения. И, по сути, каждый его рассказ содержит зерно развернутого повествования о современном русском человеке. «Дядя этот, связанный с «кругами», но для вида — как будто можно обмануть кого-то — торговавший два раза в неделю разной мелочевкой на книжной ярмарке, приехал к нему как-то в гости с двумя девками, много шумел, лапал девок и то и дело, распахнув окно, указывал племяннику на свой «Мерседес», стоящий у палисадника, под цветущими черемухами.
— Видишь, как я живу? — кричал он. — Идем ко мне в дело. Не пожалеешь! И на этих посмотри, сообразил? — опять лапал он девок.
Те, разодетые так, что хоть тебе на журнальную обложку, туманились, церемонно поджимали губы:
— Демьян Андреич, у нас головы болят. Не кричите так» (рассказ «Окна в сад»).
Через несколько минут герой станет свидетелем расстрела его дяди двумя неизвестными, через несколько месяцев — единственным наследником родственника и будет бояться спать без света.
Несмотря на то что герои Михеева часто попадают в экстремальные ситуации или вообще в них живут, в их жизни нет вязкости и натужного психологизма, обид на всех и вся. Они живут и умирают просто, без игр и привлечения внимания. И в этом, конечно, проступают черты самого автора.
Как-то Владимир Михеев вспоминал о своей работе в молодости заготовителем в Сибири — на добыче кедровых орехов. Аккуратно рисовал деревянную кувалду-колотушку, которой стучат по дереву, стволу кедра, рассказывал о зрелых и незрелых шишках, их шелушении и прочей технологии процесса. С такой же аккуратностью он подходил и к своим текстам, в том числе и крупным, вошедшим во второй том. Роман «Облава» (второе название — «Восход красной луны») он писал несколько лет, до последнего отделывал, совершенствовал текст. В результате получилось лирическое полотно, напоминающее сновидение: странное и притягательно-правдивое повествование 90-х, где главный герой, выйдя из тюрьмы (он отбывал срок за экономическое преступление), оказывается не нужным ни жене, ни матери. Он поселяется в подвале многоэтажки, обустраивает там жилище и кормится поиском и сдачей бутылок. Невольно в своем подвале герой становится свидетелем преступления, и теперь его разыскивает местная преступная группировка. Во время затяжного бегства у него есть возможность не только уйти от погони, но и разбогатеть, жить где-нибудь в Италии или на юге Франции, но герой решает поступить честно — вернуть чужие деньги, да и без русского леса, как оказалось, жить он не может, заграница ему не нужна, и в результате все заканчивается плохо — на него повесили чужое преступление. «А когда немного погодя я поднял голову, то увидел в зарешеченном окне ту же знакомую луну, красную, низко висящую над забором с колючей проволокой, луна пристально смотрела мне в глаза. И вот теперь я стал потихоньку понимать, что мне она хотела сказать все это лето».
Этот роман Владимир Михеев считал своим лучшим произведением. Была договоренность о его публикации в одном из центральных журналов. Внезапная смерть от инфаркта, В результате которого писатель просто замерз на ноябрьской улице, помешала этим планам осуществиться.
Наряду с «Облавой», во втором томе опубликован еще один роман — «Покидая содом», грустное и смешное повествование о жизни провинциальной богемы, о любви и просто о жизни. «Если вы пишете стихи, ну, или хотя бы их читаете, — непринужденно начинает автор, — вы, скорее всего, бываете на всех этих клубных вечеринках, презентациях, квартирниках. Словом, там, где собираются люди искусства». А дальше начинает развиваться цветистый сюжет с приключениями и настроениями друзей, подруг, их родственников и знакомых. Здесь все заканчивается относительно хорошо, по крайней мере, мирно. Эта мирность, умиротворенность разлита в последних строках романа: «И была еще одна мысль, когда я уже лег и засыпал под чириканье птиц за окном. Вдруг я понял, вернее, почувствовал: что бы я ни делал, даже самое необходимое («духовное»), — это только убегание. Как будто целью жизни я поставил себе не думать ни о чем. Не думать, потому что и слов нет об этом думать. От этого вечное чувство, что все в твоей жизни — не то, не так. Или, может быть (опять вдруг пришло в голову), это и есть верное чувство жизни — что все не то. Что все — это лишь убегание от чего-то того? Но и этого тоже никогда не решить: так ли это…
«Ну и прекрасно, — подумал я сквозь сон. — И не надо, значит, решать».