Борис Голлер. Синий цвет вечности. — «Звезда», 2021, № 7, 8, 9
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2022
Борис Голлер. Синий цвет вечности. — «Звезда», 2021, № 7, 8, 9.
В 2015 году я приняла участие в дискуссии «Литроссии» об исторической прозе со статьей «Пустая полка» исторического романа» (ЛР, № 2014/45, 23.02.2015). В ней говорила о критериях этого жанра и «романа об историческом прошлом». Черты исторического романа: давность происходящего в книге — не менее 75 лет от момента написания, выдающаяся историческая личность с реальным именем и биографией, доля вымысла, не превышающая доказанных фактов. Но, чтобы роман не превращался в научный труд, от него требуется ещё и «художественная реконструкция исторической действительности».
Главный же посыл был о дефиците в текущей литературе как классических исторических романов, так и качественных «романов об историческом прошлом» (более вольных), в противовес историко-просветительским книгам для юношества, публицистики разной степени тенденциозности и романов-воспоминаний, охватывающих годы, которые автор застал. Прошло семь лет, а картина качественно почти не изменилось — хотя количественно «приросла» десятками наименований (романами Гузель Яхиной в том числе).
Летом 2021 года я с восторгом приветствовала в проекте «Русский академический журнал» портала Pechorin.net роман историка литературы Бориса Голлера «Синий цвет вечности» в журнале «Звезда». Старт публикации был приурочен к 90-летию Бориса Александровича — и, вероятно, к 180-летию со дня гибели на дуэли Михаила Лермонтова, которой посвящен роман.
Процитирую себя (цитата содержит важные вводные): «Это исторический роман про Алексея Аркадьевича Столыпина (известного также как «Монго»…), офицера, родственника и друга М. Ю. Лермонтова. В 1840-х годах, живя в Париже, Столыпин вспоминает время, проведенное с Лермонтовым… чтобы попытаться разгадать главные причины рокового шага:
«Автор недавно погиб на дуэли, причины которой остались неясными…».
…Я вижу, как, дописав… последнюю строчку примечания, он прячет листки в бювар на столе, на темной кожаной одежке коего оттиснуто золотом: «СТОЛЫПИН АЛЕКСЕЙ АРКАДЬЕВ». …«Причины остались неясными». А что ясно в этом мире? А ничего не ясно!»
Голлер написал классический исторический роман в духе Юрия Тынянова… неспешный, подробный, основанный на глубоком владении темой, изложенный прекрасным литературным языком…»
Борис Александрович Голлер — ленинградец, писатель, драматург, историк, эссеист и исследователь русской литературы и истории ХIХ века, по образованию — инженер-строитель. Мальчик с детства писал стихи и прозу, но поступить на русское отделение филфака ЛГУ помешала «борьба с космополитизмом»… Голлер окончил инженерно-строительный институт и писал в анкетах: «Образование высшее техническое. Все остальное — самообразование». В советское время у Голлера печатались в основном переводы восточных поэтов с подстрочников. Его пьесы ждал долгий путь к зрителям. Пьеса «Десять минут и вся жизнь» 1960 года (о летчике ядерного бомбардировщика) вызвала интерес в театральных «оттепельных» кругах, было несколько ее студийных постановок, но цензура ее пропустила только в 1988 году. Пьеса «Матросы без моря» — о «движущей силе» Октябрьской революции — попала на сцену один раз в шестидесятые и потом лишь в перестройку. Сборник драматургических новелл под общим названием «Поколение 41» ставился в конце 1960-х годов и был запрещен после «Пражской весны». Но в 1969 году главный режиссер ленинградского ТЮЗа Зиновий Корогодский предложил Голлеру инсценировать «Евгения Онегина», для чего драматург начал изучение пушкинской эпохи. Это стало точкой отсчета интереса Голлера к истории русской литературы. На основе своих изысканий он написал «драмы истории» (пьесы): «Сто братьев Бестужевых», «Вокруг площади», «Плач по Лермонтову, или Белые олени», «Венок Грибоедову, или Театр для одного драматурга». За ними последовали литературоведческие статьи и эссе по эпохе Пушкина и Лермонтова. Эклектичное определение «литературоведческий роман» дала Анаит Григорян в рецензии на книгу Бориса Голлера «Лермонтов и Пушкин. Две дуэли» («Новый Мир», № 6, 2015).
Исследованиям русской литературы первой половины XIX века Б. Голлер отдал около сорока лет. Знаковое место в его научно-популярном дискурсе занимают связи Пушкина и Лермонтова — событийные, биографические, творческие и метафизические. В романе «Синий цвет вечности», где рассматриваются последние весна и лето Михаила Юрьевича, эта линия ярка и символична. Все, с кем бы Лермонтов ни встречался, от светских львов и львиц до армейцев, сразу поминают ему «На смерть поэта» — хотя с тех пор он создал много других стихотворений и его задевает «зацикленность» общества на одном. Да, этими горячими строками юный поэт себе навредил, получил первую ссылку на Кавказ. Но связь его с Пушкиным глубже, мистичнее и трагичнее социальной. Голлер щедро рассыпает по тексту намеки. «Пушкин ругал свет на чем свет стоит, но любил его и был человек светский. Лермонтов ненавидел свет, но не мог без него обойтись. И презирал себя за это. Вот такая разница!» — пишет он. Лермонтов ненавидел свет и тянулся к нему — вот и приехал в Петербург ранней весной 1841 года. На балах и вечеринках, где он появляется, его предостерегают от гнева государя — мол, прибыл в столицу, будучи сослан на Кавказ!.. Лермонтов бравирует: «Я не подвергнут уголовному наказанию!.. Просто переведен в другой полк! Армейский офицер. И теперь в отпуску». Однако на душе у него кошки скребут. Любящая бабушка Елизавета Алексеевна ищет влиятельных знакомых, способных убедить царя не отсылать Мишу в действующую армию, а перевести в адъютанты — но на протяжении всей книги это не удается, хотя, как говорят поэту, за него вступался даже наследник престола Александр Николаевич.
Лермонтов спросил у гадалки мадам Кирхгоф, ждет ли его отставка, но та не увидела ни отставки, ни чего-либо иного — и не взяла с него денег. Лермонтова очень занимало, она ли предсказала Пушкину гибель от «белого человека», и он уверил себя, что нет. На следующий день на прощальной вечеринке у Карамзиных Наталья Пушкина сказала Мишелю: «…вы — единственный, кто остался на земле как бы после него…» Его покоробил взгляд на него как на продолжение Пушкина, но спорить с вдовой он не посмел. Потом дочь историка Софи Карамзина, тайно влюбленная в Лермонтова, подарила ему кольцо на память — но оно выпало и потерялось. Мы помним, что подобное произошло на венчании Пушкина с Натальей Николаевной — и не можем не отметить цикличность приметы. Так рок преследует Лермонтова, и он с первых страниц романа выглядит обреченным. Он не находит заступников, едет на Кавказ, самовольно сворачивает на Пятигорск, якобы для лечения, задирает Мартынова и гибнет на месте дуэли. «И правда: за окном белые меховые шапки покрывали пять неравных вершин, и шапки у краев отливали синим цветом. Синий цвет вечности — как прекрасно!..». Роман назван в честь вечности кавказских гор. Мир прекрасен, а человек умирает, как сформулировал поэт Глеб Шульпяков. Внимание к шотландским корням и мистичности Мишеля только усиливает предчувствие скорого конца.
Легко говорить о символичности и обреченности нам, осведомленным о судьбе Лермонтова!.. К известным фактам из биографии поэта Голлер не добавляет ничего нового. Он далек от попыток альтернативной истории. К «Синему цвету вечности» тоже применим термин Григорян «литературоведческий роман». Автор не забывает о своем научном опыте и пишет, постоянно сверяясь с источниками. «Когда приехала бабушка, мы точно не знаем, на этот счет разные мнения. …В начале его пребывания в Петербурге? В середине? Но писать Лермонтова без его бабушки просто нельзя»; «Он посвящал ей (Марии Щербатовой. — Е.С.) стихи, которые тогда известны были только избранным… Теперь их знают все»; «А на следующий вечер было то самое прощание у Карамзиных, о котором написано чуть не больше, чем обо всей жизни Лермонтова».
И чем же роман притягателен и отличен от научного труда? Новаторским и фантазийным элементом: записками Алексея Столыпина-Монго. Их в реальности не существует. Пятигорский лермонтовед Сергей Недумов, 20 лет собиравший документы о поэте, записок Монго о родственнике не нашел. Недумов указал: даже в известных бумагах Столыпина нет упоминаний о Мише. Даже с их последнего совместного лета на Кавказе, когда Монго помогал готовить роковую дуэль. Столыпин не писал о Лермонтове, но перевел «Героя нашего времени» на французский и отдал в газеты. Записки Монго созданы автором, в этих фрагментах книги перевоплотившимся в героя-рассказчика. Это живой литературный слог с элементами разговорной речи и без тени наукообразия. «Записки» Монго чередуются с главами ученого, дополняя и расцвечивая их.
В эссе «Две дуэли» Голлер ввел понятие художественного факта, упоминает Григорян. Она цитирует пояснение Голлера: «Все наши знания сомнительны. Но иногда следует настаивать и на сомнительных. Когда все вроде остается в сфере догадок, но чувствуешь, что догадки — значимые: они приближают нас к истине. Некое сочетание косвенных знаний, которое приводит к подозрению или почти уверенности в существовании фактов прямых». По мнению Григорян, «то, что невозможно договорить в литературоведении и истории, Борис Голлер договаривает в литературе. Получается убедительно».
Именно это и происходит в «Синем цвете вечности». Тут художественный факт — записи Монго, вокруг которых строится роман. Эти записи реконструируют психологию Лермонтова. Ей присущи сплин, обидчивость, жестокость по отношению к женщинам — они вокруг него так и вьются, а он сравнивает всех с Варей Лопухиной в пользу первой любви. Женских образов крупным планом в романе, пожалуй, больше, чем мужских. Но ни одна не в силах изменить судьбу поэта. «Я забрала бы вас от себя самого! Но это как раз то, чего вы не допустите!» — говорит Лермонтову Додо, поэтесса Евдокия Ростопчина, в разгар их недолгого романа. Настрой «чем хуже, тем лучше» и повинен в смертельной дуэли, читается между строк. И еще Пушкин, словно бы «притянувший» Лермонтова к себе.
«Синий цвет вечности» отчасти восполняет нехватку современных исторических романов. Здесь все по канону: давность более 75 лет, узнаваемая выдающаяся историческая личность с подлинным именем, минимум сюжетного вымысла и «художественная реконструкция исторической действительности». Жаль только, что один Голлер написал такой роман, а многие каноном пренебрегают, и тыняновский дух «выветривается» из текущей русской прозы…