Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2022
Денис Сорокотягин — родился в Екатеринбурге, окончил Свердловский мужской хоровой колледж и Екатеринбургский государственный театральный институт. Актер театра и кино, режиссер, драматург, художественный руководитель «DAS-театра», педагог по актерскому мастерству и вокалу, автор учебных пособий для детских музыкальных школ. Актер Театра музыки и поэзии Елены Камбуровой. Живет и работает в Москве. Публиковался в журналах «Знамя», «Новый мир», «Сибирские огни», «Нева», «Русский пионер».
Голоса из прошлого стучатся в мою дверь. Тихохонько. Только так и нужно стучаться из прошлого. Сначала ты слышишь отдалённый голос и только потом дорисовываешь забытый образ. Припоминаешь черты лица, детали одежды, а тембр, тембр-упрямец первым вырывается из небытия. Стучится из того времени, когда ты был маленьким, когда в доме ещё не установлен Петрулей домофон. Петруля — фамилия директора компании, обслуживающей домофоны в Екатеринбурге. Теперь и Петрули нет. Обанкротился. Но у него, как и у всех нас, есть своё прошлое. И он, конечно, не будет стучать в дверь, а позвонит. Наберёт цифры, например 225, и нажмёт кнопку вызова. И будет ждать, когда же ему наконец откроют.
Сегодня из прошлого постучала она. Агния Яковлевна. Все детство мне казалось, что старше ее никого нет в нашей хрущёвке. Она жила в пятом подъезде. Он был уникальным, потому что многие жившие там считали его первым, хотя нумерация начиналась с другого конца дома. В том конце жил я.
Агния Яковлевна была старшей по подъезду. В обязанности старшего входило следить за порядком. Поразительно, я помню всех пятерых старших. В первом — Нина Викторовна, которая всегда звала меня Денисик. Сейчас так меня называет мой суровый с виду тренер. И мне это теперь нравится. Во втором — тетя Зоя, ругавшая нас за то, что мы, дети, рвём листья с кустов перед ее домом. Мы просто играли в банк, тетя Зоя, и нам очень нужна была валюта. Да и сейчас она бы тоже пришлась нам кстати. В третьем — Тетя Оля, с чьей дочкой Сашей мы очень были дружны. Саша была одной из первых моих актрис. Играя в моей постановке роль Дюймовочки, она заряжалась в коробке из-под телевизора, добытой нами с помойки, и в один момент, когда публика ничего не подозревала, прорастала из неё. Девочка-росток. Когда б вы знали, из какого сора… В четвёртом — Тетя Валя Пайвина — санитар двора. Все пустые бутылки под лавками всегда были ее. И чисто, и монетка в кармане. А какие у Тети Вали были блины. Тоненькие, видны на просвет. И, наконец, в пятом — Агния Яковлевна.
Ей было глубоко за семьдесят. Я ее помню трогательной, милой старушкой. Всегда на каблуках, в платье, сшитом самой в духе кинодив 50-х. Всегда при легком макияже, который делал ее постаревшие черты выразительными. Недавно я был в Театре Образцова. Когда устаю от людей на сцене, иду к куклам. Я забываю, что кукла тоже ведома человеком. Да, я вижу актера, работающего в живом плане, он держит куклу, он оживляет ее, но я обманываюсь, как ребёнок. И верю кукле, и только ей. Так вот, в Театре Образцова есть замечательный музей старых кукол. В одной из витрин я увидел «Старушку», сделанную самим Сергеем Образцовым. Рядом с куклой был помещён двойной портрет — создателя, держащего на руке свою подопечную. Я узнал в ней Агнию Яковлевну, узнал в ней свою постаревшую бабушку. И самого Образцова тоже узнал. Поразительно, как время беспощадно стирает индивидуальности. Как поразительно похожи между собой люди в преклонном возрасте. Или мне так кажется глядя с молодой колокольни. Стареть нужно красиво, умеючи. А как этому научиться? Черты нашего характера проявляются в чертах нашего лица. Образцовская «Старушка» постарела красиво. Просто она такой родилась, и всё. И Агния Яковлевна как будто бы так же.
Человек с огромным сердцем, всю жизнь прожившая одна, без семьи и детей. В юности работала бухгалтером, все счета у Агнии Яковлевны были в полном порядке. В роду у неё были немцы (часть родственников жила в Германии). В доме царил идеальный порядок. Агния Яковлевна была пунктуальна и точна, как швейцарские часы. Она приходила к нам в дом в один и тот же день месяца, брала нашу квитанцию на квартплату и шла на почту платить. Так почему-то повелось. Ей нравилось быть полезной. Было несколько хозяев квартир, которые доверяли ей это нехитрое дело. И были ей за это благодарны. От каких-либо поощрений Агния Яковлевна всегда отказывалась. Одно лишь слово — спасибо. Этого было предостаточно. Остальное не входило в систему ее координат.
Я был всего лишь раз у Агнии Яковлевны в гостях. Что мне запомнилось? Порядок. О нем не грех сказать ещё раз. Накрахмаленные белые скатерти с обвязанными мелким крючком краями. Запах «Красной Москвы» — любимого аромата Агнии Яковлевны, который не казался мне тяжелым и приторным. Он органично дополнял ее платья с кружевными рукавчиками. И помню Буратино. Опять кукла. Он сидел на телевизоре. Телевизор Агния Яковлевна не смотрела, или мне хочется так думать. Никак он не вяжется с ее обликом. Буратино был добротным, пластмассовым, ярким. Сделан был в Германии, это было видно. У него был задиристый характер, глаз блестел, как и золотой ключик, которым можно было открыть не только чулан, а все двери мира. Агния Яковлевна заметила, что я не свожу глаз с Буратино. Может быть, это вообще был Пиноккио? Для меня тогда не было никакой разницы. Вот Буратино уже в моих руках. Я держу его. Он такой легкий. Его руки и ноги гнутся. Он живой. Вот-вот рассмеется.
В то время мне было тринадцать лет. Не маленький мальчик.
В подвале третьего подъезда был когда-то красный уголок. Моя бабушка долгое время была председателем нашего дома. Она-то и разрешила мне открыть летом в красном уголке музей кукол и игрушек. Что-то мы находили на помойках, что-то доставали с пыльных антресолей жители нашего двора и приносили нам коробками. У нас была чудесная и дружная команда. Катя, Света, Саша — та самая Саша, которая прорастала Дюймовочкой. И я. По-видимому, я был куратором. Тогда это слово ещё не вошло в обиход, но я выполнял все схожие функции. Музей был действительно уникальный. В коллекции были куклы из ткани, куклы советского периода всех мастей и расцветок волос, и даже были Барби с гнущимися со специфическим хрустом коленями. Не хватало только его. Буратино.
Агния Яковлевна умела сдерживать свои эмоции, но здесь она этого сделать не смогла. На мои уговоры одолжить мне Буратино на время выставки отвечала строгим отказом. В голосе звучали металлические нотки.
В раннем детстве, когда мне было лет пять, у меня тоже был Буратино. Не такой холёный, но тоже с виду ничего. Правда, резиновый. Очень было с ним удобно играть в ванной. Ставишь Буратино на бортик, сам уже лежишь по шею вводе, берёшь в рот свисток и даёшь команду. Задача Буратино — спрыгнуть с бортика и поплыть. Всего-то. Но Буратино — парень вредный и строптивый, стоит себе на бортике, не моргнет глазом. И нос ещё победно вздернул. Хулиган. Тогда я своими руками (точнее, пальцем) подталкиваю Буратино и сбрасываю его в пенное море. И это не помогает. Он просто лежит на спине и отказывается двигаться. И нос из воды торчит, как буёк. Я беру Буратино в руки и долго смотрю в его наглые резиновые глаза. Бесполезно. Ни капли понимания и сочувствия. Я не выдерживаю и откусываю ему нос. Потом плачу. Громко. Мама заходит в ванную. Стоит оставить ребёнка на три минуты. Что случилось? Я молчу. Я не могу говорить. Нос во рту мешает.
Теперь все становится более или менее понятным. Тема Буратино — одна из болевых в моей жизни. Она не раскрыта до конца. Отказ Агнии Яковлевны я воспринял как страшную месть. Не надо было калечить игрушку. Но ведь мне тогда было пять, а сейчас тринадцать. Совсем другое дело!
Наступил день, когда Агния Яковлевна пришла к нам за квитанцией. Снова на каблучках, в аккуратном розовом платье-халате, с мелкими барашками-кудряшками на седой голове. Я был в своей комнате и ничего не ждал. По правде сказать, я дулся на неё. И сам же злился на себя, прекрасно понимая, что Буратино дорог Агнии Яковлевне как напоминание о ее далёких родственниках. Но вот меня позвали из комнаты. Я вышел в коридор и увидел их. Парочку. Теперь я понимаю, что передо мной тогда стояли две игрушки, две куклы. Самые живые и настоящие. Агния Яковлевна, образцовская «Старушка», и Буратино с нахально вздёрнутым носом. Уж он-то знал, что в моем музее кукол ему будет отведено особое место. Так и случилось. Агния Яковлевна передала любимую игрушку в музей. Пусть Буратино, как и его хозяйка, служит людям, радует детей.
Выставка закончилась, как и то неповторимое лето. Помню, что к нам приезжали три городских канала, и каждый снял о нас сюжет. В одном из них нас назвали «детьми подземелья». Мое первое появление на экране. Где-то хранится диск. Надо найти его, пересмотреть, взглянуть на себя, вспомнить экспонаты и, конечно, снова увидеть пластмассового друга.
Пройдёт несколько лет. Я буду учиться в музыкальном колледже на пианиста. Агния Яковлевна по-прежнему будет ходить на почту. Вот только каблуки сменятся удобными лодочками. Она не будет тратить драгоценные силы, чтобы подняться к нам на второй этаж. Бабушка сбросит пакетик с денежкой, и Агния Яковлевна быстро подберёт его. Она, как и Майя Плисецкая, до последних дней следила за своей фигурой, рассыпала спички на пол и собирала. Без осиной талии не поносишь любимые фасоны. Ей к тому времени было 83 года. Она уже начинала заговариваться, забывать. Но держалась молодцом. Я очень любил смотреть на ее руки. Тонкий шёлк кожи с рассыпанной крошкой пигмента, нитки сосудов, по которым бежала молодая кровь. Тело нагло лжёт. Оно скрывает главное. Внутри все иначе. Внутри «Старушки» рука Мастера. Он — ее образцовская и образцовая кровь. Я боялся лишь одного. Что Агния Яковлевна спросит, где же ее любимчик Буратино. Он был в подвале первого подъезда. И был не на выставочной полке, а в коробке, рядом с другими куклами и прорастающей в мешках картошкой. Наверное, он тоже прорастал. Не все же одной Дюймовочке за всех отдуваться.
Агния Яковлевна ни о чем меня не спрашивала. Брала квитанцию и шла медленно на почту. Платить по нашим счетам. Плыла на своих лодочках. До буйков и обратно. Сколько могла.
И вот сегодня снова постучала в мою дверь, чтобы сказать, что квартплата давно выросла, а я и не заметил. Я дам ей больше, учту цену за двух несчастных Буратин. Агния Яковлевна не заметит этого или сделает вид, что не заметила. А потом все же вернётся и отдаст мне все то, что ей не принадлежит. Я давно знаю, что все уговоры бесполезны. Я возьму эти купюры обратно. Положу их в шкаф. Всякий раз буду его открывать и слышать запах «Красной Москвы».