Повесть
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2022
Михаил Першин — автор детских рассказов и взрослых романов, сатирических стихов и обучающих книжек. Математик по образованию и кандидат технических наук. Работал редактором детских журналов. Куратор премии «Большая сказка» им. Э.Н. Успенского. Публиковался в разных изданиях, в том числе в альманахе для семейного чтения «Детская». Лауреат премии журнала «Урал» (2015). Живёт в Москве.
1
В этот день Ларри в Овраг не вышел.
Сначала он не вышел утром, что хоть и редко, но случалось. Например, когда обоим хозяевам нужно было рано на работу и его выгуливали на рассвете. А потом он не вышел вечером…
Но — по порядку.
Овраг разделяет два больших дома. К каждому дому ведёт лестница из бетонных ступенек и железных перил и несколько тропинок, одни асфальтовые, другие просто вытоптанные. Когда-то, лет тридцать назад, на месте одного из многоэтажных домов был луг, а на месте другого — деревня Петрунино. Между ними по заросшей осокой болотистой ложбине сочился ручеёк-переплюйка. Впрочем, судя по названию «Петрунинский затон», в ещё более древней древности река была куда многоводней. Но это время теряется во мраке истории.
Стараниями местных благоустроителей овраг с годами превратился в культурное пространство. Почву осушили, вдоль асфальтовых дорожек расставили лавочки и мусорные урны. Эти угодья разделила пополам спортивная площадка: в восточной части раскинулось детское царство — карусели, песочницы, горки и прочие малышовые радости, а западная осталась незастроенной, зато деревья, посаженные здесь одновременно с закладкой окрестных фундаментов, разрослись и образовали несколько рощиц.
Всё это получило наименование сквера «Петрунинский затон».
Однако никто его так не называет, все говорят просто: Овраг. На свете существуют и другие овраги, например, Дальний или Овраг за Универсамом. Но просто Оврагом зовётся только этот. Хотя не исключено, что те, кто живут вблизи Универсама, считают просто Оврагом свой, а наш называют как-нибудь типа «За шоссе». Но мало ли что взбредёт в голову обитателям дальних земель! Мы говорим о наших родных петрунинских краях.
Хозяева Оврага — собаки и дети, их владения разделяет загон для спортсменов. Все остальные, волей судьбы оказавшиеся здесь, полностью подчиняются ритму их жизни. Родители и собачники не спускают глаз, следя, чтобы их подопечные соблюдали границу, а безвнучные старички, неоперившиеся юнцы и прочая неособаченная публика, чередуясь, сидит по лавочкам: кто постарше — тихо, кто помоложе — шумно, но и те и другие знают свое место, не столько из боязни вступать в бесперспективный конфликт с мощными кланами, сколько потому, что одни ещё недавно выгуливали здесь своих чад, а другие — сами этими чадами были. Не говоря о том, что в любой момент каждый из них вполне может обзавестись собакой.
Спортсмены же: футболисты, теннисисты и разные там бадминтонщики — до тех пор, пока гужуются в своём загоне, в общую жизнь не вмешиваются. А выйдя из него, превращаются в обычных бездетных и неособаченных, попросту говоря, сиротливых взрослых.
Однако вернемся к тому, с чего мы начали: в этот день Ларри в Овраг не вышел. Ни утром, ни вечером.
Овраг притих. Собаки чуяли запах смерти, хозяева подзывали их и грозно наставляли не жрать что ни попадя. Собаки виляли хвостами и преданно глядели в глаза, но чувствовалось, что при случае не откажутся от лакомства, пусть даже и отравленного. От собачников печальная новость перекочевала к родителям, те начинали с удвоенным вниманием следить за детьми. Даже дети и обитатели лавочек потеряли часть своей жизнерадостности, хотя непосредственно к ним гибель Ларри не имела отношения.
Не исключено, что среди притихших был и убийца. Молча сидел, злобно ликовал и думал: «То ли ещё будет». Или что-то другое думал, но такое же злобно-ликующее. Короче, вынашивал коварные планы.
2
А теперь — о другом псе, Буране. Хотя это имя ему совсем не подходит. Ещё Ветерок или хотя бы Вихрь — куда ни шло. Да, пожалуй, Вихрь было бы в самый раз. Но дать имя Буран задорному малышу, чье название — джек-рассел-терьер — длиннее него самого, можно только в шутку. Впрочем, так оно и было: хозяева прикололись, а пёс не обижался.
Придя с прогулки, Буран запрыгнул в кресло — единственное из стульев и кресел квартиры, которым ему разрешается пользоваться. Свернулся калачиком и закрыл глаза.
В другое время люди решили бы, что собака заболела. Но в этот день… Все знали, что терьер Буран и такса Ларри были закадычными друзьями: оба весёлые, проказливые, к тому же они были одного возраста, вместе резвились щенками, вместе выросли.
Буран не спал. Он слышал всё, что происходит в квартире. Вот бабушка позвала Зину обедать, скрипнула дверь на кухню, потом хлопнула дверца холодильника… И так далее, и так далее — это не имеет отношения к нашему рассказу, мы просто упоминаем о звуках, достигших чуткого слуха Бурана, чтобы подтвердить, что всё дальнейшее происходило наяву.
А дальнейшим было то, что появился Ларри.
Буран вздёрнул уши, и глаза его распахнулись от изумления.
— Привет! — печально сказал Ларри.
По-собачьи сказал, конечно, но мы будем переводить их речь на наш язык.
— Привет! С тобой, выходит, всё в порядке? — по-собачьи же спросил Буран.
— Если не считать того, что я умер, то в полном, — невесело усмехнулся Ларри.
Ну, кáк усмехнулся: слегка и незлобно оскалился.
— Как это тебя угораздило? — спросил Буран.
— Вот не верил, что опасно хватать лежащие куски, — теперь убедился, что хозяева правы.
— Поздновато, — вздохнул Буран.
— Поздновато, — согласился Ларри.
— А мне всё не верится, — сказал Буран. — Может, ты от чего-то другого, а?
Он надеялся, что люди преувеличивают опасность подтухших и даже почти совсем свежих лакомств, валявшихся по кустам.
— Да нет, теперь я точно знаю. От того куска сосиски, который я вчера нашел за кортом.
Изредка вылетающие после слишком сильного удара теннисиста мячики, по неписаному правилу Оврага, становятся добычей собак — лишнее свидетельство того, что за пределами спортивного уголка хозяева — они. У собак считается дурным тоном сидеть под сеткой и ждать, когда к тебе вылетит мячик. Они носятся по оврагу, занимаются своими делами, но краем глаза следят за огороженной частью «Петрунинского затона» и, как только над сеткой появляется заветный трофей, кидаются к предполагаемому месту его падения. Побеждает самый быстрый. Несколько раз завладеть мячиком удавалось Бурану, а коротколапый Ларри обычно участвовал в этом забеге просто за компанию. Правда, однажды и ему улыбнулась удача: он играл вблизи сетки и мячик упал около него.
— Знаешь там деревья? — продолжал Ларри. — Вот между ними и лежала сосиска.
Если бы собаки могли рассуждать, как люди, они бы задумались: ну откуда взяться сосиске в месте, где нет ни скамеек, ни мусорных ящиков? Но собаки не задаются такими вопросами: если сосиска лежит, значит, ей здесь место. А раз так, то место ей не здесь, а в моём желудке, — думают они. Если вообще способны думать, увидев такую аппетитную штучку.
— А как ты в эти кусты угодил? Мы же там никогда не играем…
— Ладно, что было, то было, — прервал его Ларри. Ему не хотелось объяснять, что в очередной раз все бросились за мячиком, и он, как всегда, побежал вместе со всеми. Приз на этот раз достался доберман-пинчеру Гроверу. Но таксы не любят признаваться в своих неудачах. И, сделав вид, что он не участвует в гонке, а просто пробегал мимо, Ларри заскочил туда, где между засохшими листьями и ветками валялась соблазнительная отрава. Не хотелось ему вдаваться в детали своей ошибки и сейчас, поэтому он поспешил перейти к главному: — Я зачем здесь… Я знаю, как спасти других собак от злодея.
— Какого злодея? — не понял Буран.
— Ну, ты что, совсем тупой? — возмутился Ларри. — Не понял ещё? Кто-то нарочно отравил эту проклятую сосиску и бросил в кусты!
— Нарочно? Кто? Человек?!
— А кто же ещё!
Ларри обозлился: ну как можно быть таким тугодумом! Но сразу вспомнил, что и сам ещё недавно полностью доверял людям, и только там, где находится сейчас, узнал, что среди людей есть и такие. Он поделился с Бураном этим своим новым знанием, чем поверг друга в совершенную растерянность.
— И ты знаешь, кто это? — спросил Буран.
— Нет, откуда?
— А тогда как его узнать?
— Это может только наш защитник — особый…
Вот тут мы и застопорились: потому что на человеческий язык то, что произнес Ларри, перевести невозможно. Но если соединить вместе смысл слов «существо», «зверь», «человек», «дух», «мысль», «облако», «возможность», «гроза» и «обоняние», добавить к ним определения «сильный», «опасный», «зоркий», «большой», маленький», «безопасный», «грыауный»… Ой, извините, это по-собачьи, ну что-то вроде «тёмный снаружи и светлый внутри». В общем, что-то такое плюс ещё десятка два слов, относящихся к разным частям речи, — это и будет то, что имел в виду Ларри и что очень ясно понял Буран.
Не понял Буран только, где живёт этот… будем называть его Рржгрр: это непонятное слово ничуть не лучше, но и не хуже любого другого.
— Вы должны сами его сотворить, — сказал Ларри.
А вот теперь мы оказались в лучшем положении, чем Буран: нам, в отличие от него, понятно, что такое «сотворить». С грехом пополам растолковав смысл этого слова, Ларри перешёл к объяснению, как именно можно сотворить Рржгрра:
— Он должен обладать общими силами трёх… (Он снова повторил непереводимое слово.) То есть собак, людей и котов.
— А эти-то при чём? — удивился Буран.
— Надо признать, что они обладают особыми качествами. Собаки могут то, что недоступно людям, а люди — собакам, но кое-что не можем ни мы, ни они, а кошки — запросто. И всемогущий Рржгрр появится, только если объединить способности всех.
Буран недовольно скривился:
— И как это сделать?
— В том-то и дело. Нужно найти что-то, связанное и с нами, и с людьми, и с котами.
Человек использовал бы слово «артефакт», но, видно, оно настолько сложное, что даже там, где находится Ларри, его собакам не сообщают. Впрочем, нам-то с вами никто не мешает им пользоваться, разве что взяв в скобочки, вот так: [артефакт] — чтобы подчеркнуть, что на самом деле Ларри его не произносил.
— Нужно передать [артефакту] эти три силы и перенести его на то место, где лежала злополучная сосиска.
Теперь уже нам понадобятся пояснения, которых не требовалось Бурану: он-то сразу понял, как именно передаётся сила. А для людей придется уточнить: нужно пометить этот артефакт. Ещё непонятно? Да просто поп‰сать на него!
— При этом, — продолжал Ларри, — собак и кошек должно быть одинаковое количество, а человека достаточно одного — чтобы Рржгрр был всё же не человеческим, а нашим защитником.
«Одинаковое количество»: если кто-то думает, что собаки не умеют считать, то он глубоко заблуждается. Конечно, сложные математические операции вроде извлечения корня им не нужны, а, скажем, пересчитать щенков или поровну разделить между ними еду им вполне под силу.
— Странно ты говоришь: «нашим», — удивился Буран. — Разве мы с кошками — одно?
— Когда речь идёт о жизни и смерти, то да. Впрочем, это понимаешь, уже когда испытал и то и другое. Не перебивай! В ночь полнолуния — не раньше и не позже — [артефакт] станет Рржгрром. Но только после того, как вы предадите ему свою силу, а потом…
Но тут порыв ветра хлопнул оконной рамой, Буран встрепенулся, открыл глаза, и… Ларри исчез. И больше уже не вернулся, как старательно Буран ни сжимал веки.
3
Буран не стал заморачиваться вопросом: сон это был или на самом деле к нему являлся покойный друг. Да и к чему рассуждать, когда нужно действовать? Причём действовать как можно быстрее: Буран не очень разбирался в астрономии, но и его скромных знаний хватило понять, что если они не успеют до ближайшего полнолуния, то придётся отложить всё до следующего, а сколько ещё собак погибнет за это время!
На вечерней прогулке Буран рассказал обо всём своим товарищам. Собаки отреагировали по-разному.
Сразу его поддержала рассудительная колли Ланда. К ней присоединился толстолапый бассет-хаунд Картуз: сам рассказ о встрече с Ларри не произвёл на него впечатления, но ему так нравится Ланда, которая раза в два выше него, что он готов на что угодно, лишь бы быть рядом с ней. Третьей стала лохматая Тина. Породу её люди так и не смогли определить, точнее, не одну, а те несколько пород, чьи следы видны в Тинином экстерьере. Впрочем, для собак эти глупости не играют роли: сородичи Тину очень уважают за спокойный, даже несколько суровый нрав, возможно, связанный с тяготами, которые дворняга перенесла, прежде чем попала в живущую вблизи Оврага семью, где в ней души не чают, несмотря на недостатки статей и окраса.
Как видим, по-настоящему поверили Бурану только девочки, и то не все. Как у людей, так и у собак женское воображение более живое: возможно, сам Буран сомневался бы в рассказе Ларри, если бы не слышал его своими ушами.
Впрочем, что касается Тины, то ей и воображать ничего не нужно было. Кто-кто, а уж она-то не понаслышке знакома с подбрасыванием отравы. И равнодушие, с которым овраговое сообщество отнеслось к опасности, вывело её из себя. Что́, кстати, совершенно на неё не похоже: Тина, как мы уже отметили, отличается спокойным характером, но тут не смогла удержаться.
— Да вы что, вообще ничего не понимаете? — пролаяла она в сердцах. — Думаете, это с Ларри случайно вышло и больше не повторится? Ну подумайте: вчера он, завтра — любой из нас. Эх, знали бы вы, скольких друзей я так потеряла!
Собаки смущённо отвели глаза. Ни для кого не секрет, что первая половина Тининой жизни, до появления в петрунинских краях, была бесприютной: она ещё совсем молоденькой девочкой потерялась и прибилась к уличной стае. Но обсуждать эту полосу жизни подруги, как и лишний раз подчёркивать её неаристократическое происхождение, деликатным животным неловко. А тут она сама напомнила об этом.
Конечно, бесхозяйные собаки питаются, чем придётся, и погибнуть от подброшенного злой рукой куска им куда проще, чем тем, кто сытно питается дома и только из озорства или из-за особо привлекательного запаха готовы полакомиться гибельным угощением. Так что нет ничего удивительного в том, что среди прежних друзей Тины многие отравились. Но именно отравились, считали её друзья нынешние, — а не были отравлены. Собаки представить не могут такой изощрённости со стороны высшего и благороднейшего существа, каким они считают человека. И именно доверием к нашему роду объясняется недоверие, которое большинство друзей Бурана проявили к его утверждению, что яд был подброшен специально. Мало ли что легкомысленные люди выбросят как ненужное, не заботясь о том, что кто-то может принять это за съедобное! Так думали собаки, и даже искренняя боль, звучавшая в голосе Тины, не поколебала их уверенности.
Они смущённо отвели глаза, и только мопс Бутер, вообще славящийся своей бестактностью, спросил:
— А что же с тобой ничего не случилось?
Тина вздохнула:
— Случилось бы. Куда деваться? Ты-то, небось, и не знаешь, что такое настоящий голод!
— Как это не знаю! Очень даже знаю, перед каждой кормёжкой у меня знаешь как живот сводит!
— Живот у него сводит! — усмехнулась Тина. — Перед кормёжкой! А что бы ты сказал, если б пару дней без этой самой кормёжки побегал? Тут уж что угодно слопаешь.
— Так ты-то почему не отравилась?
— Раньше или позже отравилась бы. Но меня поймали. Ух как я злилась, думала, всё, конец. Рвалась, кусалась! А оказалось, что эти люди добра хотят. Подкормили и нашли хозяев.
— Вот видишь, на то они и люди! — обрадовался Бутер. — А Буран из них каких-то злодеев делает.
— Да поймите же вы! — заорала Тина так, что хозяева собак хотели их разнимать, но вовремя увидели, что до драки дело не доходит. — Да поймите же вы! Люди — разные! Есть хорошие, есть плохие!
Но как раз этого собаки и не способны понять.
Нет, они, конечно, могут увидеть в человеке врага, облаять его, а при необходимости даже укусить. Особенно — те, кого берут на дачу: вот уж где хватает злоумышленников, ищущих возможность перелезть через забор или как-то ещё вторгнуться на доверенную собаке территорию. Но то не их враги, а враги хозяев, людей, защищать которых — священная обязанность добропорядочного пса. Это — таинственные отношения между высшими существами, которые, по одним им понятным причинам, кого-то назначают своим и говорят «фу», а кого-то спокойно отдают на растерзание. Разбираться в этом — не собачье дело.
В любом случае зло, исходящее от плохих людей, направлено против людей хороших. Конечно, плохой человек может и собаке повредить и даже убить её — но только лишь для устранения препятствия, мешающего вторгнуться на дачный участок или как-то ещё покуситься на охраняемое имущество. Высшее существо попросту не снизойдёт до ненависти к самой собаке или даже ко всему её племени — такое в собачьем мозгу никак не укладывается. Точнее, так: может уложиться только в мозгу того, кто либо обладает жизненным опытом Тины, либо, как Буран, лично пообщался с жертвой злодеяния, либо родился исключением из общего правила — как Ланда, обладающая выдающимся умом и проницательностью, либо, наконец, если им движет такое сильное чувство, как любовь Картуза.
Вот почему все остальные собаки Оврага посчитали рассказ Бурана пустой выдумкой.
К тому же ещё и Гровер вмешался. Возможно, он догадывался, что Ларри попал в роковые кусты отчасти из-за его, Гровера, быстроногости, и ему не хотелось верить в преступление, косвенным участником которого был он сам. Кроме того, самому Гроверу опасность не грозит: его вымуштровала опытная хозяйка, и он никогда не принимает угощения от чужих и не хватает валяющихся кусков, как бы привлекательны они ни были. Когда Буран замолк, он проворчал:
— А нечего было хватать всякую гадость. Так ему и надо. Умной собаке никакой Рржгрр не нужен.
А кому же не хочется считать себя умным?
4
— Интересно, что ещё Ларри хотел сказать: а потом… — спросила Ланда, когда все не поверившие Бурану разбежались. — Может, ты просто не расслышал? Попробуй вспомнить.
— Да нет, чего пробовать! Точно: окно хлопнуло, я вскочил, ну и Ларри, конечно, пропал.
— Как же создать Рржгрра, если мы этого не знаем?
— Да ничего это «потом» не означает. Просто: «А потом появится Рржгрр».
— Может быть, может быть… — недоверчиво проворчала Ланда.
— Может быть, — подхватил Буран, — Ларри снова придёт. В любом случае до этого ещё далеко.
Первым делом предстояло выбрать предмет, из которого должен вырасти Рржгрр. Буран и три его соратника решили подумать и утром принести что-то подходящее.
Расходясь, все посмотрели на небо. Луна сияла ровным полукругом. Если бы она уменьшалась, было бы ещё не так страшно. Но прошлое полнолуние, как помнилось, было довольно давно. Времени оставалось, как говорят люди, в обрез.
Назавтра каждый принёс свой [артефакт].
Буран — мячик, когда-то вылетевший с корта и доставшийся ему в честной борьбе, отчего и был до сих пор дорог хозяину.
Ланда — резинового Чиполлино, впрочем, узнать в нём героя-луковку было уже затруднительно, но её это ничуть не смущало: игрушка привлекла собаку не художественным прототипом, а формой и размером, идеально подходившими к её пасти.
Картуз — старую меховую шапку, когда-то случайно свалившуюся с вешалки и от которой люди отказались в пользу пса после того, как он немножко с ней поиграл. С тех пор шапка ни разу не покидала квартиры, и Гриша, собираясь на прогулку, был очень удивлён, увидев, что Картуз на этот раз решил взять её с собой. Он даже попытался отнять шапку, но ничего не добился. Обычно послушный пёс глухо зарычал, и Гриша махнул рукой.
Тина ничего не вынесла из дома, но уверенно перебежала на другую сторону оврага и вернулась, держа в зубах подмётку от кроссовки, припрятанную несколько дней назад.
Собаки сложили всё это кучкой и сели вокруг.
Первой заговорила Ланда:
— И при чём тут кошки?
Остальные вздохнули. Каждый из них всю ночь перебирал в голове множество предметов, вспомнил немало связанных с собакой и человеком, но не смог найти ничего кошачьего. То есть просто кошачье было: стоявшие под крыльцом миски, в которые консьержка тётя Рая подливала молочка и подбрасывала корм; тушка воробья, придушенного кем-то из котов в охотничьем азарте, не съеденная именно благодаря щедрости тёти Раи и позже ею же закопанная. От воробья остался скелетик, и его ничего не стоило откопать, но зачем? Были и другие претенденты на роль [артефакта], но о них точно так же можно было сказать «При чём тут собаки?», как «При чём тут кошки?» — о четырёх предметах, лежавших перед ними.
Если бы художник решил написать картину под названием «Четыре грани уныния», ему бы ничего не требовалось, кроме как изобразить Бурана, Ланду, Картуза и Тину, сидевших с опущенными мордами. И если Картуза с его грустно сложенными бровками такое выражение не оставляло никогда, то остальные повесили носы как в прямом, так и в переносном смысле.
Первой подняла голову Тина. Её глаза загорелись, и она выдохнула одно слово:
— Вильма!
Все встрепенулись. Точно! Боксёрша Вильма живёт в одной квартире с кошкой! Это знает весь Овраг. Вот кто сможет найти общий язык со странным мяукающим и выгибающим спины племенем.
Побежали к стайке собак, носившейся между деревьями, и отозвали Вильму в сторону. Это удалось с трудом, потому что именно в это утро в Овраге появилась роскошная игрушка — разорванная автомобильная покрышка, за обладание которой просто невозможно не биться.
Хозяева собак страшно возмутились, увидев, что какой-то бессовестный автомобилист вместо того, чтобы по всем правилам утилизировать, просто бросил старую шину между деревьями. Они хотели вынести её и положить около мусорки. Но пока шло бурное обсуждение морального облика врага экологии, собаки подсуетились, и люди не стали лишать их такой чудесной забавы, как борьба за кусок резины, будто нарочно приспособленный для собачьих челюстей.
Поначалу Вильма не хотела бросать весёлую возню, но, когда тебя оттесняют четыре друга, даже если ты боксёр, а один из них может пробежать под твоим животом, особо не поспоришь.
— Ну чего ещё? — недовольно проворчала Вильма.
— Ты можешь поговорить со своей… Пышкой? Какие у кошек есть [артефакты]? Но чтоб они были не только кошачьи, а и человеческие, и наши?
— Да сколько угодно! Это я вам и без Пышки скажу!
— Ну? — пролаяли четыре голоса.
Вильма начала перечислять различные предметы, имевшиеся там, где она жила. Понятно, что всё в их квартире было как-то связано с её обитателями: людьми, собакой и кошкой. Но не было ничего связанного не с этими конкретными представителями своих племён, а с племенами вообще. То есть того, что можно было бы считать артефактом, хоть в скобках, хоть без них.
— А вообще, зачем вам? — спросила Вильма, когда ей надоело это перечисление.
Услышав, что речь всё о том же мифическом Рржгрре, она раздраженно рыкнула:
— Вот ещё! Охота была время тратить на всякую ерунду! Пока мы тут болтаем, там, небось, покрышку уже порвали и разделили между собой. Кончайте глупости и побежали!
Она умчалась, не заботясь о том, последует ли её призыву четвёрка друзей.
Четвёрка не последовала.
Буран вздохнул:
— Придётся договариваться с дворовыми кошками.
Ланда взглянула на Тину:
— Ты, пока в семью не попала, с ними общалась?
— Общаться-то общалась, но мы всё больше их гоняли.
— И догоняли?
— Редко.
— В том-то и дело, — подытожила умная Ланда. — Сперва нужно кошку догнать, а потом уже в переговоры вступать.
— Может, какая-нибудь хромая попадётся? — с надеждой сказал Буран.
— Вряд ли, — помотала головой Тина. — Если у них что-то с лапой и случится, всё быстро проходит. Недаром говорится: заживает, как на кошке. А если не зажило и она осталась хромой — её давно кто-нибудь из наших догнал… только не для разговоров.
И впервые — может быть, даже впервые за всю историю существования домашних животных — четыре собаки задумались, так ли уж верно построены их отношения с кошками.
— Пусть Картуз попытается, — сказала Тина. — Он размером к ним ближе. Они его не так бояться будут. Да, Картуз?
— А, что? — встрепенулся бассет.
Он загляделся на красавицу колли и потерял нить разговора.
— Ты можешь найти во дворе кошку и поговорить с ней?
— А, вы про это! Могу попытаться, но вряд ли получится: в нашем дворе деревьев полно: кошка — раз, и на ветке.
— Это же то, что нужно! — обрадовалась Тина. — Загнать кошку на дерево и спокойно с ней поговорить. Куда она с ветки денется?
План понравился всем. Осталось только найти подходящую кошку.
5
Единственным заметным событием следующих двух дней стало то, что, как и предчувствовала Вильма, в ходе непримиримой борьбы за старую покрышку собакам удалось разодрать её на несколько кусков. Кстати, наша четвёрка не осталась в стороне от этой исторической схватки: в конце концов, думы о всеобщем благе — своим чередом, а личная жизнь с её радостями — своим.
Любой, кто имел дело с автомобильной резиной, знает, насколько трудно её порвать, но собачье упорство в сочетании с остротой их зубов сделало своё дело. После чего интерес к вожделенному трофею несколько угас: одно дело отнимать его у соперников, а совсем другое — когда каждый может схватить свой кусок и спокойно возиться с ним. Долго ли провозишься? Впрочем, время от времени у отдельных обитателей Оврага вспыхивал интерес не только к своей, но и к чужой доле, что оживляло их взаимоотношения.
Что же касается кошек, то ни одна из них не появлялось ни в Овраге, ни в ближайших дворах. Наверно, они там пробегали, но так ловко, что ни разу не попались на глаза никому из создателей Рржгрра.
А луна уже почти округлилась…
На третий день повезло Бурану. Едва они с Зиной вышли на вечернюю прогулку, как у другого конца дома появился известный всему двору бездомный кот, по причине бездомности не имевший официального имени. Кот Без Имени не думал бежать, а наоборот, смотрел на Бурана спокойно и даже с ухмылкой, самой гадкой из всех ухмылок, на какие только способны дворовые коты. В самом деле, чего бояться, если хозяйка держит Бурана на поводке (обычно его спускают уже в Овраге)?
Однако не только Кот Без Имени, но и сама Зина не была готова к тому, что Буран рванётся со всей силой, которая соответствует его мощному имени. Хозяева обычно ещё до выхода из квартиры видят, полон ли их любимец нетерпения или готов спокойно дойти до Оврага, и в зависимости от этого либо стискивают поводок, либо держат его чисто символически. На этот раз Буран казался спокойным. Да он и был спокоен, пока не увидел того, с кем уже третий день пытался пообщаться.
Буран радостно кинулся к Коту Без Имени, но тот совершенно превратно истолковал лай, которым выражалась эта радость, приняв его за выражение охотничьего азарта.
— Погоди, давай поговорим! — кричал Буран коту. — Не бойся, я тебе ничего не сделаю!
Конечно, для посторонних это звучало как оглушительное «Гав! Гав! Гау!».
— Спасите! Караул! Убивают! — вопил кот, то ли не веря собаке, то ли потеряв от ужаса способность внимать голосу разума.
Конечно, для посторонних это звучало как пронзительное «Мяу! Мя-а-а-у! Мяу-у-у!».
— Успокойся! Дело есть! — пытался внушить ему пёс.
— На помощь! Люди, куда вы смотрите? Беззащитное животное гибнет! — взывал, не слушая его, кот.
И конечно, люди, в лице Зины, не остались безучастны. Они подбежали к Бурану и попытались ухватить мечущийся по земле, как змея, поводок. Но разве могут люди в количестве одного экземпляра сладить с возбуждённой собакой?
— Да не трону я его! Дай поговорить! — рыкнул на хозяйку Буран, ловко уворачиваясь и швыряя поводок из стороны в сторону.
— Ах, ты ещё огрызаться будешь!
Надо же: они всегда так хорошо понимали друг друга, и именно в этот ответственный момент — такая бесчувственность!
Возмущение его поведением придало ей ловкости, и, понимая, что рукой не ухватить, она притопнула ногой конец поводка, как раз в это время проносившийся мимо неё.
Буран даже не заметил взбучки, которой наградила его хозяйка: до этих ли мелочей, когда всему племени грозит опасность! Да и не только собакам: разве кошка не может позариться на отравленную сосиску или котлету? Однако Зина и на этот раз не поняла своего четвероного друга и, приняв огорчение за раскаяние, сменила гнев на милость.
— Ну что ты, дурачок? Ты же никогда не охотился на кошек, чего вдруг? И потом, разве её достанешь на дереве? Пойдём, пойдём! Тебя в овраге друзья ждут.
Вот в этом она была совершенно права.
6
— Что же это за народ такой, кошки! — возмутилась Тина. — Хоть бы выслушал, а потом уже кричал!
— И как только Вильма со своей общий язык находит? — мотнул головой Буран, у человека это было бы пожатие плечами.
— Ну, домашние — это одно, — сказала рассудительная Ланда, — а дворовые — другое дело. Чуть что — убегают.
— Ладно, — подытожил Буран. — Какие есть, такие есть. Давайте думать, как заставить кошку посидеть на месте хотя бы чуточку. Представим себе, что мы кошки…
Но это предложение не нашло поддержки: от такого предположения даже спокойный Картуз поджал хвост и глухо зарычал.
— Вот потому мы и не можем с ними договориться, — сказала Ланда. — Мы на них смотрим как на врагов, и они это чувствуют.
— А что, не враги разве? Из-за них меня Хозяин стал держать за ошейник, пока мы не выйдем из подъезда.
— Почему?
— Да у нас там одна с котятами сидит в коробке.
— Кто?!
— Ну, кто, кто! Кошка.
— У тебя в подъезде сидит в коробке кошка, и ты молчишь? — рявкнул Буран.
— Да, а что?
— А то, что мы третий день её ищем!
— Её? Вы же всё время говорили про дворовых, а эта — тёти-Раина.
Уже известная нам тётя Рая была не просто консьержкой, а полновластной хозяйкой Картузова подъезда: она умудрялась следить за порядком на всех этажах и знала наперечёт всех жильцов: людей, собак, кошек, морских свинок, хомяков, канареек, черепах и даже одного ёжика.
Друзья не нашли слов, чтобы ответить Картузу. Да они и не искали их. Всё-таки собаки здоорово отличаются от нас: мы в такой ситуации ещё долго обсуждали бы его умственные способности и изощряли своё остроумие в его адрес. Вместо этого Буран, Ланда и Тина постарались как можно доходчивей объяснить своему незадачливому другу, о чём ему надо расспросить кошку, безвылазно сидящую в коробке из-за того, что с неделю назад у неё родились котята.
В этот вечер Гриша был удивлён покладистостью Картуза, обычно пытавшегося в конце прогулки ещё самую малость порезвиться или хотя бы задержаться у столба или дерева, подняв ногу и выжимая из себя последнюю прогулочную каплю.
Они вошли в подъезд и услышали голоса тёти Раи и Пыщуки.
Пыщукой весь дом зовёт склочную обитательницу однокомнатной квартиры на втором этаже Пыщюхину-Брынкс.
Произнося это имя, все делают неуловимую, но явно различимую паузу после первого слога, отделяя его от зубастой «щуки». Давайте и мы, в продолжение этой традиции, разделим её прозвище: «Пы — чёрточка — щука». Неизвестно, родилась ли Виктория Капитоновна такой кусачей, или её характер испортила необходимость постоянно исправлять тех, кто пытается написать её фамилию через «у». Но, так или иначе, объектами её гнева хотя бы раз становились и те, кто по неграмотности не ошибается в её фамилии, и те, кто помнит правописание «чу-щу», и даже самые безобидные из последних — интеллигенты, называющие чёрточку перед «Брынкс» не тире, как все нормальные люди, а дефисом. Да что там люди! Внимания Пы-щуки не избежала ни одна собака, кошка и так далее вплоть до ёжика (см. выше). Впрочем, есть одно исключение. Но об этом — чуть позже.
На этот раз гнев был направлен на кошку, затравленно выглядывающую из коробки и прикрывающую своим телом ещё слепых котят, а также на её хозяйку, устроившую, по словам Пы-щуки:
— …кошачий роддом какой-то! Ты вообще соображаешь, что́ это такое? — продолжала она, тыча пальцем в направлении коробки. — Это же чистая антисанитария!
— И чё?
— Да чё «чё»? Чё «чё»? — чуть не взорвалась Пы-щука. — Ты мне тут ещё почёкай! А ну убирай свою вонючую кошку! Развела тут грязюку, понимаешь!
Вот уж это было совершенной неправдой: где-где, а в тёти-Раином подъезде была почти стерильная чистота. Но это ничуть не смущало известную всему дому скандалистку, заявившую:
— Ступить негде! Только и ждёшь, что тебе на ногу какая-нибудь тварь нагадит!
Как раз на этих словах Гриша с Картузом вошли в подъезд и сразу остановились, потому что эпицентр скандала находился в точности на их пути к лифту. Можно было, конечно, шмыгнуть в дверь на лестницу и подняться пешком, чтобы вызвать лифт со второго этажа, но верней было дождаться окончания спора. К тому же Грише было интересно, чем он закончится. Не прочь был задержаться и Картуз: в другой раз ему, хотя и обозванному какой-нибудь тварью, это было бы безразлично, но не в этот вечер. Правда, симпатии хозяина и пса разделились: Гриша сочувствовал кошке и желал победы тёте Рае, а Картуз, хотя и терпеть не мог Пы-щуку, но надеялся, что если кошку вышвырнут на улицу, то ему удастся переложить объяснение с ней на кого-то из друзей.
Вдруг Пы-щука заметила их.
— Вот, пожалуйста! — завопила она, указывая на Картуза. — Во что подъезд превратили! Собаки! Кошки! Свиньи! Зараза сплошная!
Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы не заскрипели створки лифта и между ними не возникло обещанное ранее Исключение.
Исключением был Пильдефертов В.Л. из 64-й квартиры. Против обаяния Виталия Леонидовича не мог устоять никто. Даже на Викторию Капитоновну Пыщюхину-Брынкс он действовал лучше, чем сильная успокоительная таблетка: таблетке нужно время, а влияние Виталия Леонидовича проявлялось мгновенно.
— Что за шум, а драки нет? — остроумно заметил Пильдефертов В.Л. из 64-й квартиры и, не дожидаясь ответа, благодушно проворковал: — Ну, успокойтесь, девчонки!
И девчонки, одной из которых до пенсии оставалось пять лет, а вторая уже пять лет, как была пенсионеркой, сразу успокоились.
— Да я ничего. Просто всем своё место: людµм в доме, а собакам-кошкам во дворе, — кокетливо улыбнулась Пы-щука.
А тётя Рая заметила:
— Ну, жалко же зверюшку. На ветру, под дождём, да ещё с маленькими.
— Зато свежий воздух. Он и котяткам полезный. Да, Виталь-Леонидч?
— Ну, разумеется, разумеется! Свежачок-здоровячок, — подтвердил Пильдефертов В.Л. из 64-й квартиры
Таким образом мир в подъезде был восстановлен, и миротворец даже предложил свои услуги для переноса коробки на крыльцо.
— Вот и молодой человек поможет, — вальяжно указал он на Гришу.
В результате Гриша вынес из подъезда коробку вместе с лежавшими в ней тряпками, за ним вышла тётя Рая, осторожно прижимая к обширной груди четырёх котят, далее своим ходом проследовала мать, звонким мяканьем умоляя быть как можно осторожней, а Пильдефертов В.Л. из 64-й квартиры делал вид, что следит за Картузом, хотя тот сам беспрекословно брёл за Гришей. Замыкающая шествие Пы-щука осуществляла общее наблюдение.
Картуз, верный обещанию поговорить с кошкой, попытался завести с ней беседу, но она была так занята своими детьми, что даже не испугалась его, а просто отмахнулась, издав звук, который мы переведём как «Отвали!».
Устроили Мурочку (как назвала кошку не отличавшаяся гипертрофированной фантазией тётя Рая) в уютной нише перед кабиной мусоропровода. Пока люди любовались тем, как любящая мать вылизывает малышей, Картуз снова попытался заговорить с ней, но так же безуспешно. Ему не удалось даже приблизиться к коробке: только он сделал шаг в этом направлении, как тётя Рая замахала руками, зашикала и потребовала, чтобы Гриша поскорее увёл опасного зверя.
7
Итак, одна кошка красовалась на виду всего двора, но подойти к ней было не так-то просто. То есть подойти-то ничего не стоило, но в разговор она не вступала. Её ничто не беспокоило, кроме безопасности котят, и даже намёк на угрозу вызывал вопли ярости, которые, в свою очередь, вызывали из подъезда тётю Раю.
После прогулки Ланда снова обратилась к Вильме. Они жили в одном подъезде, и обычно по пути из Оврага их хозяева ещё минут десять курили перед домом, беседуя о человеческих проблемах и предоставляя собакам обсуждать свои.
— Вам ещё не надоело? — удивилась Вильма, едва Ланда завела всё тот же разговор.
— Не надоело. А тебе что, трудно поговорить с Муркой? Просто объясни, что у нас к ней дело и что ничего ни ей, ни котятам не грозит. А дальше мы уж сами ей всё расскажем.
— Ладно, поговорю. Вы ведь всё равно не отвяжетесь.
На следующий день разговор состоялся.
Буран, Ланда, Тина и Картуз с изумлением наблюдали, что Вильма приближается к Муркиной коробке, а та не высказывает недовольства. Правда, она напряглась и слегка распласталась, прикрывая малышей, но молчала. В повадке Вильмы было что-то неуловимое для собачьего глаза, очевидно, усвоенное ею в общении с Пышкой.
— В чём дело? — недовольно спросила Мурка и уточнила: — Чего надо?
— Тебе привет от Пышки, — не обращая внимания на её тон, ответила Вильма.
— А кто это такая? Никакой Пышки я не знаю.
— Зато она тебя знает. Она всех кошек знает. Из окна за вами следит.
— А, домашняя! — презрительно проворчала Мурка.
— Что ж делать? Она бы и хотела выйти, сколько раз со мной это обсуждала, но её люди не пускают.
— Ну и пусть сидит на окне. Мне-то что?
— Какой котёнок милый! — перевела разговор Вильма.
Действительно, один малыш выбрался из-под маминого уютного тела и высунул наружу чёрную мордочку, пока трое других послушно сидели в коробке.
— А ну назад!
Мурка небольно куснула малыша, давая понять, что высовываться рано. Мордочка скрылась.
— А почему он чёрный? — удивилась Вильма. — Ты вроде полосатая, папаша рыжий…
Вообще-то Вильму мало интересовала личная жизнь кошек. Но когда она минувшим вечером поделилась с Пышкой просьбой Ланды, та рассказала ей, что тёти-Раина кошка и большой рыжий кот — одна из самых постоянных кошачьих пар в окрестностях Оврага и что у них уже трижды были котята, похожие на родителей: рыжие и полосатые.
Мурка опустила голову и вздохнула. Вильма поняла, что сказала что-то не то.
— Извини, я не хотела… — начала она.
Мурка вздохнула ещё раз:
— Ничего, я уже почти привыкла. Исчез мой Рыжий…
— Ну, может, ещё вернётся, — попыталась утешить её Вильма. — Коты, они такие. Погуляют-погуляют и возвращаются. Дворов-то вокруг, говорят, много.
Сама Вильма далеко от дома не уходила, но понаслышке знала и о том, что домов на свете немало, и даже что их Овраг — не единственный.
— Нет, он никогда так надолго не пропадал. Я потому собак к себе не подпускаю, тебя вот только, потому что ты по-кошачьи знаешь. Это ваши его загрызли, я знаю. Он у меня такой бесстрашный был! Никого не боялся! Я ждала-ждала, его всё нет, а тут Чёрный вокруг ходит… Он тоже смелый, но куда ему до того… Всё, уходи! И другим собакам скажи…
— Погоди-погоди! Я как раз об этом и хотела поговорить. Меня именно другие просили…
— Не буду я ни с кем разговаривать. И ты ко мне больше не лезь. Собаки нас грызть будут, а я с ними говорить! Вот ещё!
И она зафырчала так, как может зафырчать только раздражённая до предела кошка.
Так они и не смогли договориться.
8
Помощь пришла с неожиданной стороны.
Несколько дней спустя вдохновлённая успехом на кошачьем фронте неугомонная Пы-щука решила взяться за собак. Неожиданно её союзницей в этой борьбе оказалась тётя Рая, озабоченная беззащитностью своей любимицы.
На следующее утро на доске объявлений у крыльца и на стене около лифта появились рукописные объявления следующего содержания:
Граждане собашники! ВНИМАНИЕ!
Администрация домовладения СТРОГО предупреждает, что выгул собак без намордников на придомовой территории
ЗАПРЕЩЕНО!
В случае открытой морды её хозяин будет подвергаться ШТРАФУ в размере 1 тыс. руб!
Убедительная просьба ВСЕМ ЖИЛЬЦАМ следить выполнение данного распоряжения и пресекать собственноручно или сообщать ответственным лицам дома (лично Раиса Дмитриевна).
Администрация
Первой открытой мордой оказалась морда Картуза. На этот раз его выводил на прогулку Гришин дедушка Илья Викторович. По утрам, когда Гриша был в школе, а его родители на работе, собаку выгуливал либо он, либо бабушка. Неизвестно, чем бы закончилось препирательство вокруг ошейника, если бы претензии предъявили ей. Но Илья Викторович терпеть не мог, как он говорил, пустопорожних дискуссий. Поэтому, как только ответственное лицо дома (лично Раиса Дмитриевна) выскочило из застеклённой каморки и ткнуло пальцем в объявление со словами:
— Илья Викторович, вы что же, читать не видите? Я ещё понимаю, Гришка — они вообще несутся, никогда посто… — он, не дожидаясь продолжения монолога, потянул Картуза за ошейник и двинулся назад.
Когда Картуз, уже освобождённый от намордника, подбежал к своим друзьям, они сразу заметили, что он то ли чем-то огорчён, то ли взволнован. Как раз перед этим Вильма передала им слова Мурки. Так что повод для расстройства был у всех.
Картуз возмущённо рассказал о том, как грубо попрана его свобода. Буран, Ланда и Вильма поддержали его, но Тина, соображавшая быстрее остальных, радостно воскликнула:
— Это же именно то, что нужно!
Все удивлённо посмотрели на неё: что же такого нужного в том, что на них всех не сегодня завтра натянут намордники?
— Неужели не поняли? — удивилась Тина. — Ведь если подойти в наморднике, она не будет опасаться!
Хотя Вильма продолжала ворчать, называя всё это глупостью и пустой тратой сил и призывая друзей вместо переговоров с глупой кошкой присоединиться к собачьим играм, она невольно втянулась в поиск способа наладить контакт с глупой кошкой. Однако, когда Тина предложила ей растолковать всё Мурке, отказалась наотрез: одно дело сопереживать делу и совсем другое — доказывать то, во что сама не очень-то веришь.
Как ни надеялся Картуз отвертеться, было ясно, что вести переговоры придётся ему: ни на кого другого намордника пока не надели. А ждать, когда наденут, времени не оставалось: каждый вечер собаки поглядывали на луну и убеждались, что ещё немного — и она станет совершенно круглой.
Знаток кошачьего этикета, Вильма принялась учить Картуза, как себя вести, и между прочим посоветовала похвалить котят. При этом она рассказала, что кот у Мурки в последнее время — не тот, что был прежде, потому что тот куда-то пропал.
— Как пропал? — взметнулись вверх уши Ланды.
— Ну, как коты пропадают! Взял и ушёл куда глаза… — беззаботно начала Вильма и осеклась, заметив обращённые на неё взгляды остальных.
— Вы думаете?.. — с ужасом спросила она.
Да, именно об этом они и думали.
— Отойди! Прочь! — завопила Мурка, когда Картуз вразвалку двинулся в её сторону.
— Мы-мы-мы… — невнятно бухтел пёс, и тут она заметила, что опасная пасть опутана ремешками.
— Чего тебе? — немного смягчилась кошка.
Хотя страх её и не исчез, но заметно уменьшился.
К счастью, речь животных, в отличие от нашей, не состоит из определённых звуков, которые собираются в слоги и слова. Она складывается и из звуков, и из мимики, и из движений тела от ноздрей до хвостов, и даже из подёргивания кожи. Всё это вместе даёт понять собеседнику, что имеет в виду говорящая кошка или собака. Те слова, что мы здесь приводим, — это, что называется, вольный перевод. Но зато если нам зажать рот, то никакого разговора вообще не получится, а у них намордник только слегка осложняет взаимопонимание.
— Дело есть. Которое касается всех нас, — ответил Картуз не очень разборчиво, но достаточно ясно, если учитывать интонацию и обращать внимание на движения, — а уж этого кошки точно не пропускают.
— Ну и пусть. Мне-то что до вас?
— Ты не поняла. Нас — то есть всех: и собак, и кошек.
— А разве у нас есть что-то общее?
Мурка даже наклонила головку, чтобы подчеркнуть насмешку.
— Ещё как есть, — кивнул своей головой Картуз. — Вот недавно Ларри съел отравленную сосиску.
— И что?
— И всё. Нет больше Ларри.
— Это-то я поняла. Я спрашиваю: что с того?
— А то с того, что, как мы слышали, твой кот пропал. Рыжий.
— Ну и… — начала было Мурка и вдруг поняла, к чему клонит этот пёс. — Не может быть! Он вернётся!
— Подумай сама. Разве прежде он уходил так надолго? Куда он мог уйти? Может быть, туда, откуда не возвращаются?
Молчание длилось долго. Котята, с детской проницательностью почуяв настроение матери, высунули удивлённые мордочки, но и это не отвлекло её от тяжких мыслей.
9
И в этот момент появился чёрный кот.
Он вышел из-за угла неторопливой походкой свободного животного, уверенного в своих силах и чувствующего себя вправе ходить, где ему вздумается. Кот собирался навестить Мурку и полюбоваться детками. Хотя коты и не принимают участия в воспитании, но мысль о продолжении рода и им присуща, не говоря о гордости за своих потомков, куда более красивых, сообразительных и отважных, чем котята их друзей, не говоря уже о врагах, чьи дети могут служить только позором всему кошачьему племени.
Чёрный ещё не знал о переезде Мурки и по дороге раздумывал, как бы пробраться в подъезд. Всё оказалось проще: Мурка сидела в коробке, выставленной наружу. Но не это привлекло внимание любящего отца: перед коробкой стоял отвратительный, грозящий гибелью его чадам пёс. Даже если бы кот разглядел намордник, он всё равно пришёл бы в ярость, но он и не заметил его, отчего злость вспыхнула ещё сильнее.
Кот издал громогласный воинственный клич и молнией ринулся на не ожидавшего нападения Картуза. Животные покатились воющим клубком…
Схватка кончилась позорным бегством исцарапанного Картуза, а гордый своей победой, хотя и тоже несколько помятый победитель великодушно отказался от преследования врага. Впрочем, великодушие отчасти объяснялось тем, что дальше был Овраг, где триумфатору грозила встреча уже не с одной собакой. Чтобы не искушать судьбу, он вернулся, весь, от гордо поднятого хвоста до лап, самодовольно выбрасываемых перед собой при каждом шаге, представляя собой воплощение Победы.
Однако встреча оказалась совсем не такой, на какую он рассчитывал. Мурка не только не выразила восторга, но и с явным недовольством проворчала:
— Кто тебя просил вмешиваться?
Кот несколько опешил:
— Ну как же… Собака…
После того как Мурка объяснила ему, о чём беседовала с псом… Правда, она не упомянула об исчезновении Рыжего, чтобы не вызывать бесполезной ревности. Так вот, после того как Мурка ввела его в курс дела и он понял всю бесполезность своей атаки и всю степень вины, она сменила гнев на милость и начала вылизывать запылившуюся в битве шкурку героя, ласковым мурчанием выражая восхищение его мужеством, бесстрашием, ловкостью и воинской доблестью. Кот мгновенно растаял, позабыл обо всех неприятностях и отвечал такой же нежностью.
Котятам было позволено выбраться из коробки и возиться под любящими взглядами заботливых родителей. У них уже прорезались глазки, и зрелище было на самом деле умилительное, причём не только для Мурки и чёрного кота, но и для любого, кто оказался бы поблизости. В частности, для тёти Раи, которая как раз в это время вышла из подъезда воздуха глотнуть, присела на лавочку у крыльца и уже не могла сойти с места, наблюдая за играми малышей и бормоча: «Ишь ты! Чего творят-то! Ах вы, мои хорошенькие!»
В это же самое время пострадавший за общее дело Картуз получал свою порцию нежности от Ланды, зализывавшей раны, нанесённые безумным врагом собачьего рода. И это было настолько полной компенсацией за перенесённые страдания и позор бегства, что он, не задумываясь, перенёс бы их вторично, если бы знал, что за ними последует такая же награда.
Тем не менее ночь полнолуния была упущена. До появления спасителя Рржгрра оставалось ещё не меньше месяца, и кто знал, каким опасностям могли подвергнуться окрестные жители за это время! Точней сказать, опасность-то была ясно какая, вопрос состоял лишь в том, на кого она обрушится.
А переговоры с кошками, уже было начавшие налаживаться, предстояло начинать заново.
10
Ночью Буран, Ланда, Картуз и Тина здорово удивили своих хозяев. Никогда прежде они не проявляли особого интереса к полной луне. Есть собаки, которых она беспокоит, но эти четыре были как раз не из их числа. И вдруг — не отходят от окна, а Ланда даже на балкон выскочила и ни за что не хотела возвращаться в квартиру. Глядят, не отрываясь, вверх, морды унылые. Хорошо, хоть не воют…
Впрочем, люди поудивлялись и вскоре забыли об этом казусе. А собаки продолжали искать путь к созданию Рржгрра. И всё же отдалённость следующего полнолуния несколько уменьшила их рвение. Буран и его друзья стали активнее участвовать в игрищах, происходивших в Овраге. Правда, и в этом сказалась связь, возникшая между ними. Раньше они никак не выделяли друг друга из числа товарищей. Разумеется, если не считать отношения Картуза к Ланде, но эта любовь давно стала настолько привычной для всех, что даже самые заядлые собачьи сплетницы о ней уже не тявкали. А вот между остальными членами четвёрки никакой особой связи прежде не было. Теперь же они стали сплочённой группой, тягаться с которой в пусть игровых, но всё же схватках никто не решался.
Так прошла неделя. Хотя собаки и не очень разбираются в календарях, но уж заметить, что от луны осталась половинка, они могли.
11
Однако что мы всё о собаках да о собаках! В нашей истории есть ведь и кошки, которым предстояло, в соответствии с указаниями, полученными от Ларри, внести не меньший вклад в борьбу со злодеем-отравителем, а то и с группой злодеев.
Семейство Мурки и чёрного кота переживало самую счастливую пору: котята росли крепкими, весёлыми, радуя сердца не только родителей, но и тёти Раи, а также тех жильцов дома, которых она присмотрела в качестве потенциальных хозяев малышей. Уж она-то знала, кто, глядя на эти действительно очаровательные пушистые комочки, может умилиться и поселить одного из них в своей квартире. Котята обещали вырасти настоящими красавцами. Да и как могло быть иначе, с одной стороны, при таких родителях, хотя и не породистых, но отличавшихся: мама — изяществом, а папа — статью, а с другой — на прекрасном питании, которым обеспечивала кормящую мамашу заботливая консьержка?
Хотя Мурка и не голодала и, более того, начала округляться в теле, любящий супруг считал своим долгом делиться с ней деликатесами, которые встречались на замысловатых путях его странствий. Чаще, конечно, бывало наоборот: во время визитов к жене и детям ему перепадало что-то от тёти-Раиных щедрот. Но уж когда удавалось придушить воробышка или разжиться аппетитной шкуркой от окорока со следами сальца, а то и остатками розовой мякоти, он не употреблял их в одиночку, а приносил к заветной нише мусоропровода.
Мурка лежала на травке, урча и жмурясь. Солнышко пригревало и нежило, но она только казалась безучастной: внимательные глаза бегали за узкими щёлочками, и едва кто-то из котят отползал на опасное расстояние, заботливая лапа водворяла малыша на место.
Вдруг глаза распахнулись, Мурка перевернулась и села, приняв одну из самых изящных поз, на какие была способна: она увидела приближавшегося с другой стороны двора чёрного кота. Он что-то нёс в зубах.
Кот вышагивал, подняв хвост, его переполняло смешанное чувство — сознание, что им любуются, и гордость добытчика. Причём субъектом того и другого была Мурка: она и любовалась, и не могла не чуять издали аппетитнейшего аромата почти свежей рыбьей головы.
Кот пересёк двор, оставшееся расстояние он преодолел бы в три-четыре прыжка, если бы не считал своим долгом сохранять степенность отца семейства. Мурка выпрямила ноги и выгнула спину, как бы не обращая внимания на кота: просто затекли члены, и она решила немного размять их. Впрочем, его эта нехитрое лукавство не могло обмануть: он отлично видел, на кого направлен её отсутствующий взгляд.
Но что это? Красавца и кормильца вдруг качнуло, будто налетел шквал ветра. Хотя никакого ветра не было. Кот едва не выронил рыбью голову. Собрав волю в кулак, он выпрямился и сделал два шага. И снова какая-то сила чуть не сбила его с ног. Он прошёл ещё немного и зашёлся в приступе кашля. Тут уж добыча не могла не выпасть из зубов.
Забыв о кокетстве, Мурка бросилась к нему. Он попытался сохранить стойкость, но тут его вывернуло — стошнило прямо на деликатес, так бережно пронесённый через весь двор.
Ноги кота подкосились, и он упал.
Мурка лизала его, подталкивая лбом: вставай, чтО ты, чтО ты? Он и пытался встать, но не мог. Его ещё раз вырвало — чем-то зеленоватым.
Во двор въехала машина. Ещё немного — и от обоих осталось бы мокрое место. Но водитель успел резко затормозить, вовремя заметив на дороге двух кошек. В раздражении он резко бибикнул, а потом, увидев, что они не двигаются с места, повторил уже длинным звуком и, высунувшись в открытое окно, добавил словами: мол, брысь с дороги, разлеглись тут, понимаешь!
На звук клаксона из подъезда выскочила тётя Рая.
— Чего дудишь? Раздуделся, тоже мне! Ишь, начальник какой!
Водитель хотел было ответить ей в том роде, что лучше бы за кошками своими следила, но не стал связываться. Это был не чужак, а житель дома, правда, из другого корпуса, но боевую консьержку знали во всех корпусах, как и она знала всех окрестных жителей, а уж этого двадцатисемилетнего обладателя четырёх колёс помнила ещё катающимся на трёхколёсном велике.
Тётя Рая увидела распростёртого кота.
— Антон, твою за ногу! Ты что ж наделал, паразит?! — возопила она. — Несётся как оглашенный, сбил зверюшку и ещё бибикает!
— Да кто сбил, кого сбил? — то ли возмутился, то ли оправдывался автомобилист.
Они ещё немного пошумели друг на друга, после чего тётя Рая разобралась, что к чему, и запричитала над умирающим животным. Сперва-то она подумала, что он мёртв, но, заметив, что кот шевелится, перешла к решительным действиям. Сменив обвиняющий тон на просительный, она стала уговаривать Антошечку сгонять с кошечками в ветеринарку, благо клиника «Усы, лапы и хвост» была в трёх кварталах от их дома. Антон попытался что-то вякнуть про неотложные дела, но какие дела могут быть важней и неотложней спасения жизни? А когда выяснилось, что из двух животных одно совершенно здорово и везти нужно только одного, его слабое сопротивление было окончательно сломлено.
Антон только беспокоился за обивку сидений своей новой машины, ведь кота могло вырвать снова. Но тётя Рая решила и этот вопрос: она ещё два дня назад нашла в Овраге останки той самой автомобильной покрышки, которую разорвали собаки. Рачительная хозяйка перенесла самый большой кусок резины в каморку дежурного по подъезду (как официально называлась её должность) и, тщательно вымыв, кинула под стол, чтобы ставить на него ноги в слякотную погоду. Ан вот находка и пригодилась раньше, чем начался дождливый сезон.
На заднем сиденье Антоновой машины была расстелена чистая тряпочка, на которую положили кусок покрышки, где, как в колыбельке, поместился больной.
12
Три часа спустя спасённый кот вернулся в родные края: бедняге сделали промывание желудка, после чего он немного полежал под капельницей. Кроме потраченного времени это мероприятие стоило Антону около тысячи рублей по прейскуранту ветклиники, зато все траты с лихвой окупились не только морально — славой гуманиста и защитника животных, которую ему обеспечила общительная тётя Рая, но и вполне материально: в те вечера, когда каждый уголок двора, пригодный для парковки, был занят, она разрешала ему заезжать на тротуар около своего подъезда, что категорически возбранялось остальным автолюбителям.
Проведённое местными следопытами исследование злополучной рыбьей головы показало, что она-таки была отравлена, а чёрного кота спасло то, что он не съел её, а всего лишь нёс в зубах. И, как говорится, нет худа без добра: не подействуй яд так быстро, смертельным угощением успела бы полакомиться Мурка, да и котят бы отравила через молоко.
Благодаря всей этой истории, едва не закончившейся печально, чёрный кот обрёл не только покровительницу в лице тёти Раи, но также имя. Теперь и мы можем называть его не указанием цвета шкурки, что практически мало отличается от безымянности, а по имени — Цыган. Впрочем, если вдуматься, и оно — не более чем синоним слова «чёрный»: как мы уже говорили, тётя Рая не утруждала себя поиском оригинальных кличек.
Для нашего повествования главным последствием этого случая стало то, что и у Мурки, и у Цыгана отпали всякие сомнения в необходимости помогать Картузу и его команде. Впрочем, их участие в поиске предмета, необходимого для сотворения Рржгрра, мало что изменило: между кошками и собаками в течение столетий не было и не могло быть ничего общего, и печальный результат этой вражды сказался, когда потребовалось это общее обнаружить.
Прошло ещё несколько дней…
Мысли Бурана, Ланды, Тины и отчасти Картуза занимало налаживание контакта с кошками. Однако они не забывали, что после того, как контакт установится и общими усилиями будет найден предмет, способный вызвать к жизни Рржгрра, им предстоит наполнить его силой. С силой собак проблем не будет: вот они, все четверо. С кошками — немного сложнее, но вопрос тоже казался решаемым: с двумя они договорятся, а там поглядим. Но человек…
Наблюдение за людьми показало следующее.
Хозяева собак женского пола отпадали сразу. Если у кого-то из них возникала соответствующая потребность, она шептала на ухо другой собачьей хозяйке что-нибудь вроде «Присмотри за моим (моей), я на минутку» и мчалась домой, откуда и возвращалась облегчённой через какое-то время.
Мужчины внушали больше надежд. Они отходили, как сами говорили, в кустики, хотя никаких кустиков в Овраге никогда не было. Их роль играли деревья, спрятавшись за которыми хозяева-мужчины делали своё дело. Казалось бы, всё просто: надо всего-навсего заметить, какая рощица использовалась чаще всего, затащить туда [артефакт] — и готово. Однако при более тщательном наблюдении выяснилось, что, даже скрывшись от посторонних глаз, мужчины проявляли дополнительную скрытность. Поэтому шансов, что хотя бы брызги человеческой силы долетят туда, куда нужно, не было.
13
Тот, кто читает эту правдивую историю, может начать сомневаться в её правдивости. Действительно, где это видано, чтобы летом в наших краях — тут мы имеем в виду не только Петрунино, а и близлежащие микро- и просто районы, — чтобы в наших краях летом все дни стояла погода без осадков, как говорят синоптики. И даже ночью ни одно облачко не закрыло бы луну. Что ж, эти наблюдения совершенно справедливы. Описываемое нами лето действительно было довольно сухим. Но всё же климат есть климат…
Через три дня после того, как Цыган чуть не погиб, небо нахмурилось, откуда ни возьмись, набежали тучи. Петрунинцы, владеющие интернетом, обратились к метеосайтам, а не имеющие доступа к всемирной паутине — прислушались к прогнозам по радио. Впрочем, и сайты, и радиопередачи были единодушны: тучи над Петрунино сгущаются как в переносном, так и в прямом смысле.
Вечером накануне грозы тётя Рая занесла Муркину коробку в подъезд. Правда, сама Мурка, убедившись, что котята в безопасности, выскользнула наружу.
— Куда ты, дурёха?!
Но разве кошку остановишь словами? Гроза продолжалась всю ночь. Наутро стихло, но облака не рассеялись. Прогнозы, как интернетовский, так и по радио, больше дождя не обещали, а только сулили на неопределённый срок (дня на три, а дальше видно будет) пасмурную погоду.
Одной из первых утренних ласточек (это такое выражение, на самом-то деле она совсем не была похожа на безобидную птичку) была Пы-щука. Едва она вышла из открывшегося лифта, как увидела хорошо знакомую коробку с котятами. Сердце матёрой склочницы, уже несколько дней тосковавшей без хорошего повода для возмущения, наполнилось восторгом. Она подскочила к Раисиной коморке и рванула дверь с криком:
— Опять?!
— Чего опять? Чего опять-то? — с готовностью откликнулась дежурная по подъезду.
— Опять эти кошки? Заразу хочешь в дом занести? Инфэкцию! Они жрут что ни попадя, таскают отраву туда-сюда, а мы этим дыши!
Пы-щука была в курсе едва не произошедшей трагедии и умело использовала её как аргумент в споре.
— Да ты погляди хоть, чтó на улице-то делается! Куда ж я их в такую мокрятину вынесу? — попыталась воззвать к её милосердию тётя Рая.
Но Пы-щука была неумолима:
— А это я не знаю. Только я знаю, что кошкам здесь не место.
Спор разгорался всё жарче. А с чего, собственно, ему было утихнуть, если каждая из спорщиц упивалась возможностью размять затёкший от долгого бездействия язык?
Эмоциональные аргументы быстро закончились, и пришёл черёд доводов разума. Как твёрдо ни стояла Пы-щука на том, что не её это дело — думать, как устроятся кошки снаружи, тёте Рае удалось втянуть её в обсуждение практической стороны дела, потому что было очевидно, что просто ставить картонную коробку на мокрый асфальт даже внутри мусороповодной ниши нет смысла: она через пару минут развалится на жалкие клочки.
— Ну, какую-нибудь клеёнку подложи, — предложила Пы-щука. — Ну, или какой резиновый коврик…
Тут-то тётю Раю осенило, и она достала из-под стола тот самый кусок автомобильной покрышки, в котором Антон отвозил Цыгана к врачу.
Когда Мурка после ночных похождений вернулась к родному подъезду, она увидела своих котят уютно устроившимися в резиновой колыбельке, не имеющей, впрочем, ничего общего с известной любителям изящной словесности «Колыбелью для кошки» (это автор, как вы понимаете, тщится блеснуть эрудицией, совершенно излишней в данном контексте, тем более что ни тётя Рая, ни Пы-щука, ни даже Мурка с котятами ничего подробного не читали).
14
На следующий день весь дом обсуждал удивительную перемену, произошедшую с той, кого все не очень-то ласково звали Пы-щукой. Если написать об этом отдельный рассказ, то он бы назывался:
ПЫ-ЩУКА ПОПАЛАСЬ
Виктория Капитоновна не могла отказать себе в удовольствии понаблюдать, как «эта сумасшедшая Райка, свихнувшаяся на своих кошках» выносит всё кошачье хозяйство на улицу.
Сперва тётя Рая вынесла кусок покрышки и пристроила его в нише мусоропровода. Переполненная восторгом победы Пы-щука вышла следом за ней из подъезда, а потом вернулась. Тётя Рая подняла коробку с котятами, одной рукой прижимая её к груди, а другой — поддерживая снизу, чтобы дно не провалилось.
Затем осторожно сошла с пяти ступенек крыльца, опустила коробку на землю и попыталась вынуть за углы подстилку вместе с котятами, которые лежали на ней. Но котята — народ беспокойный, и удержать их в количестве четырёх штук в таком кульке совершенно невозможно. Ну, двух, ну, даже трёх — ещё туда-сюда, но четырёх — никак. А выпускать малышей на голый асфальт тёте Рае не хотелось. Тогда она взяла одного — самого шустрого, чёрненького, с серебристыми кончиками шерстинок — и протянула Пы-щуке:
— На, подержи!
Та не ожидала такого поворота событий, растерялась и сама не заметила, как в её ладонях оказался живой мохнатый комочек.
Тот, кто хоть раз держал в руке двухнедельного котёнка, подтвердит, что на свете нет ничего более уютного, нежного, тёплого, да попросту приятного на ощупь. Если о чём-то можно сказать: «Я держу в руках Жизнь», — не чью-то конкретную жизнь, а Жизнь вообще, символ всего живого и прямую противоположность всего холодно-безжизненного, то это, безусловно, двухнедельный котёнок. Ну, разве что трёхнедельный. Ну, разве что щенок. Но в данном случае это был именно котёнок, и именно двухнедельный. Который к тому же не преминул лизнуть державшую его ладонь. А если у символа Жизни есть сердцевина, самая наисимволичная суть его сути, то это, конечно, тот самый язычок, ещё не обретший шероховатости языка взрослой кошки, но уже способный щекотать тончайшие нервные окончания облизываемой кожи.
— Ты чё? — сказала Виктория Капитоновна голосом, которого от неё никто не слышал со времён… а может быть, и никто никогда не слышал.
Она сказала это, подслеповато поднеся ладони к лицу, чем малыш и воспользовался, чтобы лизнуть ещё и её нос.
И Пы-щука, как было сказано выше, пропала.
Тёте Рае стоило немалого труда уговорить растаявшую соседку не брать котёнка домой сразу сейчас, а дать матери его нормально выкормить.
Забегая вперёд, скажем, что новая хозяйка котёнка проявила куда большую изощрённость в придумывании имени, нежели тётя Рая: малыш (а это был мальчик) получил имя Альфонсо. Как оказалось, чёрствая и сварливая Пы-щука, не проронившая за всю жизнь ни единой слезинки над страданиями другого человека, была до сентиментальности чувствительной поклонницей латиноамериканских сериалов и за закрытыми дверями своей квартиры обливалась слезами над картонными страстями телевизионных химер. А котёнок, по её словам, был вылитый Хуан-Альфонсо — чернявенький красавец из «Искушения страстей». Разумеется, первой частью его во всех отношениях двусмысленного имени целомудренная Пыщюхина-Брынкс пожертвовала.
15
Но вернёмся к основной нити нашего рассказа.
Картуз, выйдя на вечернюю прогулку, увидел Мурку в её новом жилище. Утром Гришин папа спешил на работу и выгулял собаку ещё до событий, описанных в главе 13. Поэтому он заметил перемену в кошачьей жизни только во второй половине дня.
Останавливаться около Мурки Картуз не мог, потому что из-за раннего выхода утром он слишком много времени провёл дома, и ему не терпелось поскорее оказаться в Овраге и задрать ногу у первого встречного деревца.
Облегчившись, Картуз помчался играть с друзьями, и, только когда Буран отвёл своих соратников в сторону и спросил, не посетили ли их новые соображения по интересующему всех вопросу, вспомнил:
— Да, кстати, у Мурки новоселье. И знаете, чтó ей тётя Рая приспособила? Гроверову игрушку.
Действительно, кусок резины, выбранный тётей Раей, принадлежал именно Гроверу, признанному вожаку овраговой компании. Это не было простым совпадением: с одной стороны, Гровер, по праву сильного, отхватил себе лучшую часть разодранной покрышки, а с другой — тёти-Раино внимание, конечно, привлёк не какой-то жалкий огрызок, а вещь, которой может найтись полноценное применение в хозяйстве.
Первой на слова Картуза отреагировала Тина:
— Повтори!
Картуз повторил.
Тина обвела всех глазами. Если собаки могут улыбаться, то на её ли… то есть морде расплылась улыбка.
И три собаки, не сговариваясь, рванулись с места.
Картуз растерянно тявкнул, а затем потрусил следом.
16
Итак, предмет, в равной степени принадлежащий людям, собакам и кошкам, был найден.
Правда, Мурка не могла так сразу отдать своё жилище. И даже если бы она захотела это сделать, тётя Рая, которая была не в курсе великой роли, предначертанной найденному в Овраге куску резины, отняла бы его у собак и водворила на место.
Однако времени до полнолуния оставалось предостаточно, а котята прилично подросли, чтобы их со дня на день могли забрать новые хозяева. Кстати, Мурка весьма гордилась тем, что её детишек ждёт не беззащитность бездомных, а комфортная жизнь домашних животных. Оставалось только дождаться, когда дети разойдутся по новым жилищам, а Мурка вернётся к своей привычной свободной жизни, не предполагающей пользования резиновыми, да и любыми другими прибежищами.
Следующий вопрос был — кто должен пометить этот [артефакт].
— Вы с Чёрным и какие-то двое из нас? Боюсь, этого маловато, — сказала Ланда и обратилась к Бурану: — Ларри ничего не говорил о количестве? Двух с каждой стороны достаточно?
— Нет, не говорил, — ответил Буран. — Только — что нас и кошек должно быть поровну. Но думаю, чем больше, тем лучше.
— Нас четверо, — кивнула Ланда. — Можно Вильму уговорить. Она ведь почти присоединилась к нам.
— Тогда всё в порядке, — мяукнула Мурка. — Вы что же думаете, мои малыши ни разу не обмочились здесь? Да вся эта штуковина ими помечена! Вот вам и четверо. И вас столько же. Можно без меня обойтись.
— Нет-нет, лучше с тобой. А Вильму мы уговорим, — сказала Ланда.
На том и порешили.
И вот настал долгожданный день, когда последний, четвёртый котёнок отправился в 64-ю квартиру, в семью Пильдефертовых.
Ланда обнюхала кусок покрышки и скривилась: уж очень чувствовалось, что здесь побывали кошки. Но ничего не поделаешь, Рржгрра нужно было создавать.
Как ни противно было Ланде, она взялась за резиновый угол. Но на её счастье как раз в этот момент из подъезда вышел Картуз.
— Э, стой, стой! — закричал он с крыльца.
Ланда оглянулась и разжала челюсти.
— Чего стоять? Его же нужно… — начала она.
Люди, наблюдавшие эту сцену, заметили просто перекличку двух четвероногих. Знали бы они, какой глубокий смысл таился в этих «гав» и «гау»! Картуз рванулся к своей подруге, и Гриша отстегнул поводок от ошейника, не желая мешать их встрече.
— Давай я! — бросил самоотверженный Картуз и впился зубами в вонючий кусок покрышки, который был больше него самого.
— Фу, Картуз! Фу! — закричал Гриша.
Но было поздно. Насколько позволяла длина его лап, пёс уже спешил к Оврагу, волоча за собой «игрушку», некогда принадлежавшую самому Гроверу. Рядом, благодарно повякивая, трусила Ланда. А немного отступя — что совсем удивительно! — их преследовала кошка.
— Ну и чёрт с тобой, — резюмировал Гриша, даже не пытаясь разобраться в хитросплетениях отношений между животными: не дерутся, и ладно.
Перед спуском в Овраг Мурка остановилась: любопытство любопытством, но соваться в собачьи владения она не собиралась. Тем более что власть собак над «Петрунинским затоном» была временной: хозяева разведут их по домам, и тогда можно будет спуститься и спокойно всё осмотреть. Они заранее договорились припрятать [артефакт] в той рощице, где некогда лежала погубившая Ларри сосиска.
Нужно ли говорить, что не прошло и получаса, как заветный кусок автомобильной покрышки был наполнен силой кошек и собак в количестве пяти с одной стороны и четырёх — с другой? Недоставало Вильмы: её в этот вечер увели домой раньше обычного. Но она особого беспокойства не внушала. В отличие от человека.
17
Уже в темноте любопытная Мурка спустилась в Овраг и нашла предмет, который ещё недавно служил ей уютным гнездом. Но теперь она ни за что не стала бы в нём располагаться: уж очень от этой штуки несло собаками.
— А, вот ты где! — раздалось за её спиной.
Цыган подошёл и ласково куснул её.
— Фу! Что ты тут делаешь? От собачьего духа не передохнуть.
— Так и должно быть.
И она рассказала коту обо всём, что произошло в его отсутствие. Поняв, в чём дело, он мурлыкнул:
— Ну, тогда и я помечу.
И начал пристраиваться.
— Нет-нет! — остановила его Мурка. — Здесь всего ровно столько, сколько нужно.
— Ничего. Хороший кот лишним не бывает. И вообще, пусть нас будет больше. Зачем нам общий Рржгрр? То есть пусть будет общим, но больше — кошачьим.
Всю ночь они носились, общаясь с другими кошками и занимаясь другими важными делами. Наутро Мурка пристроилась в каморке тёти Раи и закрыла глаза. Но, хотя она и казалась спящей, сон не шёл в полосатую головку.
Мурка решала важный вопрос: говорить ли собакам, что Цыган нарушил равновесие? С одной стороны, был риск, что нарушение инструкций, данных Ларри, испортит всё дело. С другой — она никак не могла представить, что лишний участник способен повредить: «Если для Рржгрра достаточно нас без Чёрного (мысленно она не использовала его нового имени), то с ним он будет ещё сильнее. Уж точно не слабее». Но едва она убеждала себя в этом, как начинала думать, что не зря же было сказано: «одинаковое количество». Не будь это важно, Ларри бы не стал на это напирать. И тут же приходила новая мысль: но ведь Ларри, как-никак, пёс; может быть, он хочет использовать силу кошек, чтобы создать собачьего защитника. Тогда прав Чёрный, и долю кошек следует увеличить.
Так ничего и не решив, Мурка заснула.
Но сомнения были напрасны: всё разрешилось само собой.
Ланда уговаривала Вильму принять участие в сотворении Рржгрра. Та упиралась не столько потому, что ей было трудно присесть над куском резины — это-то проще всего, — сколько чтобы не выглядеть смешной в глазах других собак, по-прежнему считавших, что команда Бурана занимается полной дурью.
— Да кто увидит? Забежали между деревьями, раз — и выбежали, — уверяла её Ланда.
— А вдруг заметят? Спросят, чего это мы там делали…
— Да кому нужно спрашивать? Ты же не спрашиваешь, кто куда и зачем бежит.
Однако Вильма сомневалась, говоря, что всё это не имеет смысла.
Наконец лукавая Ланда пустила в ход последний аргумент:
— Вот ты и докажи, что смысла нет. Сделай то, что мы просим, а потом ничего не выйдет, — и мы убедимся, что ты была права.
Это соображение подействовало, и обе собаки побежали в рощицу.
Тонкий собачий нюх мгновенно подсказал Ланде, что поверх вчерашних меток появилась ещё одна, кошачья. И хотя Вильма честно поделилась силой с будущим Рржгрром, равновесие так и не восстановилось.
Картуз получил задание выяснить у Мурки, чтó произошло, и это разрешило все её сомнения.
Задача опять осложнилась: мало того что недоставало человеческой силы и было совершенно не понятно, как её заполучить, так нужно было уговорить ещё кого-то из собак. И это было почти так же непросто.
18
В одной из предыдущих глав мы имели возможность отметить, что для животных календарей не существует. То, что обычно большинство хозяев отсутствует с утра до вечера, а иной раз весь день дома, это для собак — необъяснимые особенности человеческой жизни. Однако даже они заметили таинственную закономерность: в те самые дни, когда люди не убегают второпях рано утром, в Овраге появляются новые личности.
Одни из них устраиваются в дальнем конце оврага, над их стоянками поднимается бесподобно аппетитный дым, полный ароматом жареного мяса. Но как бы соблазнителен ни был этот запах, собаки знают: угощение не для них.
Появляется в эти особые дни в Овраге и менее привлекательная публика: эти обосновываются в его центральной части, раскладывают на лавочках неказистую пищу, расставляют бутылки с легкими стаканчиками или прихлёбывают из горлышка. Собак отгоняет от этих людей запах, исходящий из бутылок и перебивающий даже приятный аромат закусок. Да и у соплеменников они не вызывают симпатии: постоянные обитатели Оврага, особенно старички, стараются не садиться на соседние лавочки.
Однако именно благодаря представителю этой странной человеческой породы едва не удалось решить одну из стоявших перед нашими друзьями задач.
Тина была хорошо знакома с племенем алкашей. В ходе своих давних мытарств она не раз сталкивалась с ними и знала, что это — наиболее безобидная часть человечества. Если её представитель протягивает кусочек чего-то съедобного, приговаривая слегка заплетающимся языком: «Н-на, с-собачка! Поп-пробывай! Эт-та вк-кусна. Ням-ням», — еду можно брать без боязни: ни разу ни один такой кусок не оказался отравленным. Да и в других жизненных ситуациях они опасности не представляют.
Ещё одна особенность этих людей — пониженное чувство стыдливости, в частности: отправление естественных потребностей они обставляют гораздо меньшим количеством условностей. Что в данном случае было весьма на руку… в смысле, на лапу Тине и её друзьям.
В этот выходной день Тина сразу заметила подходящего типа. Во-первых, он пришёл один, без компании, во-вторых, устроился не на скамейке, а на травке, то есть изначально был ближе к природе, ну а в-третьих, его авоська, из которой выглядывали горлышки полдюжины бутылок, внушала уверенность, что довольно скоро ему понадобится в кустики. Наконец, было четвёртое, весьма немаловажное обстоятельство: лужайку, на которой он устроился, загораживала от Тининого хозяина спортивная площадка. Вообще-то Виктор Львович (так зовут хозяина) не особенно следит за собакой во время прогулок: он уверен, что, намаявшись в прошлые годы, она не убежит. Однако, заметив, что Тина общается с подобным типом, он бы немедленно отозвал её.
Едва этот человек расположился, Тина подбежала к нему, виляя хвостом. Ей не нравился запах его напитка, но приходилось терпеть ради общего блага.
— А, собачка! Привет! — обрадовался он.
Между ними завязался разговор: то переходящий в длинные паузы, то многословный — с его стороны и беззвучный — с её, причём чем дальше, тем паузы становились короче, а монологи — длиннее.
Издалека за ними наблюдали Буран и Ланда.
К концу третьей бутылки Тина почувствовала, что он готов встать и направиться в ближайшую рощицу: собаки отлично чувствуют такие наши состояния. Однако он остался на месте и открыл четвёртую. Сделал пару глотков, помотал головой, будто возражая кому-то, и поднялся.
Он направился к спортивной площадке, но не с той стороны, где лежал кусок покрышки. Тина стала шаловливо подталкивать лбом будущего помощника в создании Рржгрра в сторону заветной рощицы.
— Ты чё? Ты чё? — засмеялся он.
Чтó его рассмешило, было непонятно, но радовало уже то, что её настойчивость вызвала не раздражение, а смех.
Тина аккуратно прихватила зубами его штанину и потянула.
— Куда ты меня тащишь? Ха-ха! Штаны порвёшь, дурында!
Она виляла хвостом и продолжала тянуть.
— Ну ладно, ладно.
Он сделал шаг в нужном направлении.
Она то тянула, то подталкивала, и они медленно, шаг за шагом приближались к цели.
И в этот момент к Тине подлетела Ланда.
— Оставь его! — пролаяла она.
— Т-ты ч-что? — прохрипела Тина, не разжимая зубов, держащих штанину.
— Оставь! Это не человек!
— Как? — гавкнула Тина и разжала зубы.
От неожиданности бедняга повалился наземь.
— Ах вы! Чтоб вас!
Он замахнулся на собак, однако не мог бы причинить им вреда.
— Это не человек, — повторила Ланда.
— А кто?
— Не знаю, но они так говорят, — и она мотнула головой в сторону стоявших на противоположной стороне Оврага хозяев.
— Тина! Фу! Ко мне! Фу! — раздалось оттуда: Виктор Львович наконец заметил, с кем она общается.
За минуту до этого хозяева увидели её нового знакомого, и между ними произошёл следующий разговор:
— Не понимаю, как человек может довести себя до такого состояния.
— Да разве это человек? Он человеческое обличье потерял. Животное — одно слово.
— Не обижай животных!..
Этих слов Ланде, стоявшей рядом, было достаточно, чтобы проявить осторожность: если тот, кого собаки принимали за человека, на самом деле не является ни им, ни даже животным, то его помощь не только не принесёт пользы, но может и повредить.
Тут-то Виктор Львович и кинулся спасать свою любимицу от неподходящего знакомства.
19
Хотя наша история посвящена млекопитающим, были в ней упомянуты, правда мельком, и птицы: дважды — вполне реальные воробьи, погибшие от кошачьих лап, и один раз — метафорическая утренняя ласточка. Продолжение рассказа требует упомянуть представительницу пернатых ещё раз — теперь в рамках народной мудрости: коготок увяз — всей птичке пропасть. Причём в роли птички выступит тот, от кого этого совсем нельзя было ожидать, — Пильдефертов В.Л.
В один из следующих дней Виталий Леонидович вышел из указанной квартиры, причём, судя по тому, как старательно он придерживал борта своей пижонской куртки, под ней что-то было спрятано. Поравнявшись с тётей Раей, Пильдефертов из 64-й квартиры слегка раздвинул руки, и из образовавшейся щели выглянула мохнатая мордочка.
— Вот, веду нашу красотку на прогулку, — сказал Пильдефертов таким нежным голосом, какого даже от него прежде не слышали. — Мы её назвали Джульеттой.
— С чего это? Джулька — собачье имя, — сказала склонная к шаблонам тётя Рая. — Ты б её ещё Джульбарсом назвал.
— При чём тут… А, вы имеете в виду!.. — начал новоявленный кошковод, не сразу сообразивший, что аристократическая Джульетта может быть сокращена до пошлой Джульки.
А при чём тут птица, спросите вы. При чём тут увязший коготок, погубивший её?
Дело в том, что в 64-й квартире проживали также супруга господина Пильдефертова и их сын с женой и полуторагодовалым Виталиком, названным в честь деда. Несмотря на любовь к внуку, утончённый Виталий-старший с самого его рождения устранился от бытовых банальностей, как-то: стирка, глажка, купание и прочее, включая гуляние. Он ещё мог посидеть рядом с малышом, следя, чтобы любознательное существо не сунуло пальчик в розетку или не открывало шкафов. Но на улицу! С коляской! Нет, это было совершенно исключено. Пильдефертов В.Л. был вольной птицей. Точнее, в соответствии с поговоркой, птичкой.
Однако когда он, растаяв от нежности к крошечной кошечке, отправился выгуливать её (что было подобием увязнувшего коготка), остальные члены семьи вполне закономерно сказали ему:
— Раз так, то и с родным внучком можешь погулять.
— Ладно, — нехотя сказала птичка, чувствуя, что коготок увязает всё глубже. — Пойду с Джульетточкой, заодно и…
— Э нет, — сказали остальные члены семьи. — У подъезда какое гулянье? С ребёнком нужно гулять в Овраге. Ему нужно бегать, кататься на карусельках, копаться в песочке. Погуляй с ним, а потом сиди на лавочке со своей кисулькой сколько угодно.
Вот так-то наша птичка и пропала, увязнув в, как было сказано выше, бытовых банальностях.
И на следующее утро петрунинцы могли наблюдать невиданное зрелище: сам лично господин Пильдефертов спускался в Овраг, ведя за руку своего малолетнего тёзку. Виталий-младший был не очень доволен, поскольку привык, что до игровой площадки его везут. Однако на коляску Виталия Леонидовича уговорить так и не удалось.
В левой руке дедушка нёс большой пакет. Кроме обычного груза: бутылочки и пары игрушек — там лежало несколько подгузников. Конечно, никому в голову не приходит менять подгузники во время прогулки: на то они и придуманы, чтобы не беспокоить ребёнка без особой необходимости. Но тонкий эстет не мог допустить, чтобы его чадо бегало описанным. И, как ни неприятен ему был сам процесс смены подгузника, мысль о бегающем на людях обмоченном внуке была ещё неприятней. Так что, как видите, увяз он, как сказали бы его сын с невесткой, конкретно.
Дети играли на востоке Оврага, собаки носились по его западной части, а родители и собачники следили, чтобы ни те ни другие не забегали за спортивную площадку. Всё как всегда. И вдруг острый взор Бурана заметил, что один из взрослых людей снимает с одного из маленьких нечто белого цвета. Но не цвет привлёк внимание чуткого пса, а аромат, долетевший до его носа: это было именно то, чего им не хватало, — источник человечьей силы! Никто ведь не сказал, каким образом следует передать её Рржгрру: сам ли человек сделает это или кто-то другой доставит в некоем, выражаясь их языком, аккумуляторе.
Звук, который издал Буран, поняли только его друзья. И в то же мгновение с места сорвались Ланда, Картуз, Тина и Вильма, которая хотя и продолжала с недоверием относиться ко всей этой истории, но была полна любопытства: что это обнаружил Буран, закричавший:
— Ко мне! Я нашёл!
Уже через несколько секунд подгузник был возложен на спрятанный в гуще деревьев кусок автомобильной покрышки, и ни один из пяти создателей Рржгрра не отказал себе в удовольствии надавить на него и выжать каплю, которой им так не хватало.
20
Как ни странно, решить последнюю задачу — уравновесить количество собачьей и кошачьей сил — удалось Вильме. Правда, она не собиралась этого делать, но так вышло.
В отличие от людей, которые не придали значения странному поведению Бурана и его друзей, собак оно заинтересовало. Особенно серьёзно взглянул на это Гровер. Если б на призыв Бурана отозвались только Ланда, Картуз и Тина, он, возможно, и не отреагировал бы. Но то, что к ним присоединилась Вильма, по-настоящему обеспокоило его: сегодня она перешла из его лагеря в лагерь Бурана, а завтра этот баламут привлечёт на свою сторону других, считающих своим лидером его, доберман-пинчера.
Он отозвал Вильму в сторону:
— Ты что, поверила этому выскочке? Зачем ты с ними побежала?
Гровер рассматривал любую перемену во взаимоотношениях завсегдатаев Оврага как покушение на свой авторитет. Обычно это оказывалось ложной тревогой, но попытка Бурана увлечь других собак своей бредовой идеей и впрямь представляла угрозу для признанного вожака.
— Просто интересно было, что там Буран придумал.
— И что он придумал?
Вильма передала ему всё, что знала: и о том, как эти ненормальные искали собачье-кошачье-человеческий [артефакт], и как наделили его силой. Упомянула она извиняющимся тоном и о своём участии в этом процессе:
— Попросили с кошкой поговорить. ТАк приставали, тАк приставали! А мне что, жалко? Меня Пышка научила. Ну, я парой фраз и перекинулась.
Однако не это заинтересовало Гровера:
— Погоди, а какой это кусок они нашли? Мой?
— Да-да, точно. Твой. Как я сразу не сообразила!
Она сделал попытку вильнуть хвостом, но Гровер даже не обратил внимания на шевеление её обрубка.
— И ты говоришь, они пометили его? — грозно прорычал он.
Тут-то и до Вильмы дошло, чтó его волновало.
С высоты своего положения он мог бы милостиво позволить Бурану с командой поиграть с его собственностью, но метить — это уже переходило всякие границы.
— Где моя игрушка? — рявкнул рассвирепевший доберман. — А ну веди меня к ней!
— Пожалуйста! — ответила Вильма, стараясь сохранять невозмутимость: как-никак боксёрша — это вам не какая-то левретка, которая от рыка большой собаки может шмякнуться в обморок.
Они побежали в рощицу, где был спрятан заветный кусок резины.
Гровер брезгливо обнюхал его и проворчал:
— Ещё и птицы тут…
Действительно, прямо посреди куска резины красовался, как печать, белёсый неровный кружок птичьего помёта. То ли кому-то из пернатых пришло в голову залететь в эту довольно густую рощицу, то ли, что более вероятно, голубь или воробей пролетал над ней, а его подарочек просквозил между вязью веток и, чудом не прилепившись к листку или сучку, благополучно достиг [артефакта].
Доберман поднял хвост над ставшей ему неприятной игрушкой и поставил свою метку поверх всех остальных. Право собственности было восстановлено!
21
Кажется, всё устроилось. Правда, Бурана немного беспокоило, что Ларри не успел закончить разговор: может быть, следовало что-то ещё добавить к уже сделанному? Хотя вообще-то всё выглядело вполне завершённым: предмет, имеющий отношение к людям, собакам и кошкам, найден, в него влито сколько нужно силы, осталось лишь добавить энергию полной луны… Нет, вряд ли чего-то недостаёт.
Однако, как ни логичны были эти рассуждения, оказалось, что они неверны.
До полнолуния оставалось два дня. И первый из них был самым погожим, какой только может быть. Лёгкие облачка пролетали по небу, время от времени заслоняя петрунинские земли от солнца и превращая палящие лучи в мягко ласкающие.
На лавочках у дома сидели, как назвал бы их поэт, две подружки средних лет: тётя Рая и гражданка Пыщюхина-Брынкс (после перемены, которую произвело в ней появление Альфонсо, язык не поворачивается назвать её какой-то Щукой). На газоне, свернувшись изящной загогулиной, на которую только кошки и способны, дремали Мурка и Цыган.
— Гляди, гляди, ушами-то как дёргает, — сказала тётя Рая.
Мурка во сне действительно к чему-то прислушивалась.
— И ведь соображают чё-то в своей голове. Чё-то там варится у них, чё-то крутится.
— Ну, што ты! — отозвалась Пыщюхина-Брынкс, и это было не «Что ты рассказываешь всякие выдумки», а «Что ты объясняешь очевидные вещи»…
— Гля, гля! Бежит ведь куда-то! Натурально бежит.
Лапы Мурки в это время слегка дёргались, как будто она в самом деле бежала.
А она в самом деле бежала.
Во сне Мурка резвилась среди облаков, в точности таких же, как на настоящем небе в тот день. Облака меняли форму, превращаясь то в объекты погони, то, наоборот, в преследователей. Но Мурку это не пугало, она пускалась наутёк от облака, разинувшего пасть, полную белоснежных зубов, зная, что это — всего лишь игра. А облако в процессе погони незаметно растекалось и превращалось во что-то совершенно безобидное.
Вдруг она заметила, что одно из облаков расположилось в сторонке от игривых подруг и не только не меняется, а с каждым мгновением становится всё плотнее и плотнее. Мурка повернулась в его сторону, и облако приобрело форму собаки. Хотя и не совсем реальной, но всё же и не такой воздушно-невесомой, как другие облака. Из пасти облака-собаки раздалось:
— Здравствуй, я Ларри.
Мурка остановилась. И тут же другие облака замерли. А может, это время остановилось? Но кошкам такие абстракции не приходят в голову, тем более что нужно было поддерживать беседу:
— Какой ещё Ларри?
— Разве тебе Буран не рассказывал? Это я к нему приходил, рассказал про…
И он повторил на языке животных слово, объединяющее смысл многих наших слов, от «существо», «зверь», «человек», «дух» до «опасный», «зоркий», «большой», «маленький», «безопасный» и «грыауный».
— А, этот! Теперь понятно. А чего это ты ко мне явился?
Мурка во сне не помнила о том, что её Чёрный едва не погиб от отравы и что она сама вместе с котятами была на волосок от смерти. Поэтому она не придавала значения этой встрече. Во сне мир казался ей добрым и ласковым. Она хотела играть, а этот Ларри мешал ей. И, не дожидаясь ответа на свой вопрос, Мурка бросилась в гущу облаков, которые мгновенно ожили и продолжили прежние забавы.
Ларри не стал её останавливать, а просто побежал рядом.
— Я не всё тогда успел сказать. Послушай!
— Чего мне-то слушать! Отправляйся к своим собакам!
— Не могу. Оттуда выйти не так просто. После того разговора возможности не было. Вот удалось ненадолго выскочить. Как назло, днём. Когда собаки не спят. Хорошо, хоть, вы, кошки, — ночные животные, днём отдыхаете. Слушай же! Вы нашли [артефакт]?
— Да.
— Передали ему силу?
— Да передали, передали, всё в порядке.
— Нет, не всё. Если вы всё сделали, как я сказал, нужно ещё добавить более…
В этот момент Мурка оттолкнулась от облака, имевшего форму гигантской рыбы, и совершила великолепный прыжок через всё небо — во сне. А в реальном мире — дёрнула задними лапами и угодила Цыгану по морде. Он автоматически цапнул её зубами. Не сильно, но достаточно больно, чтобы разбудить Мурку.
— …более… вы… со… кую…
Мурка открыла глаза. Вместо неба с облаками её окружал покрытый шевелящейся травой газон. На котором сидел не полупрозрачный Ларри, а вполне живой Чёрный и моргал сонными глазами.
— Ну, ты погляди! И чё им не спится? — прокомментировала их внезапное пробуждение тётя Рая.
22
Проснувшись, Мурка отнеслась к сообщению Ларри не так легкомысленно: мир, окружавший её наяву, был куда опасней, чем в сновидении, и уж точно совсем не ласковым. Она не отходила от подъезда, подстерегая, когда выведут на вечернюю прогулку Картуза.
Наконец в дверях появился Гриша с псом на поводке.
— Передай Бурану, что ко мне Ларри приходил! — мяукнула во весь голос Мурка.
— Что?! — пролаял Картуз и дёрнулся к ней.
Но Гриша был настороже:
— Куда?! Фу! Дались тебе кошки!
И так дёрнул поводок, что Картуз не устоял на ногах.
— Ну, извини, извини, — погладил его хозяин и тут же добавил: — Сам виноват. Забудь про кошек. Тоже мне, вояка нашёлся. Она бы тебе всю морду изодрала.
Напомним, что до полнолуния оставался жалкий остаток дня, потом ночь и ещё один день.
Поэтому откладывать разговор с Муркой было невозможно. Едва услышав её сообщение, переданное Картузом, Буран кинулся к дорожке, ведущей из Оврага наружу. Но Зина перехватила Бурана перед самой лестницей и пригрозила взять его на поводок. Стало ясно, что и другие под таким же наблюдением.
Что делать? Если бы можно было позвать Мурку сюда… Но рассудительная Тина только покачала головой:
— Нет, она не пойдёт. Здесь столько наших!
— Мы могли бы как-то её окружить… — начал Буран, но сам понял, что это неосуществимо.
Понапрасну прождав около получаса по человеческому времени, Мурка поняла, что собакам что-то помешало и что ждать не стоит. Да оно и ясно было после неудачной попытки Картуза, что люди не дадут им нормально пообщаться. Самое обидное — то, что таким образом они её защищали.
Собака на Муркином месте наверняка проявила бы решительность и попыталась прорваться в Овраг, несмотря на подстерегавшие опасности. Но кошки не столь безрассудны. Причём в обоих смыслах этого слова: с одной стороны, они не обладают безрассудной отвагой, а с другой — обладают рассудительностью. Которую, впрочем, многие называют хитростью. Но как ни называй это кошачье качество, оно помогло найти выход.
Мурка вспомнила, как Вильма шла, соблюдая подобие кошачьего этикета, уроки которого получила от подруги, жившей с ней в одной квартире.
Мурка потянулась, изящно выгибая спинку и показывая всему миру, хотя на неё никто не смотрел, что ей совершенно не нужно никуда спешить, а просто хочется размяться. И именно в качестве разминки она неторопливым мягким шагом направилась вдоль дома к подъезду, из которого обычно выходила Вильма.
К счастью, подъезд был открыт, и Мурка беспрепятственно вошла. Конечно, она не знала ни квартиры, ни хотя бы этажа, где жили Вильма с Пышкой. Но подобная информация нужна нам с вами, обладателям пяти чувств, для которых стены и двери — непреодолимое препятствие. Не берёмся судить, сколько чувств у животных, но уж точно больше, чем у нас.
Мурка бежала по лестнице (здесь ей не было нужды притворяться невозмутимой), заскакивая на каждый этаж и… Как бы это перевести на человечий? Точнее всего — так: сканируя окружающее пространство. В большинстве квартир было либо пусто, либо там находились только люди. Рыбки, хомячки и прочая мелочь не в счёт. В двух квартирах чувствовалось присутствие собачьего духа, но самих собак не было. Несколько раз попадались кошки, но рядом не ощущалось ничего собачьего.
Наконец на седьмом этаже (впрочем, она этажей не считала) на Мурку повеяло одновременно и кошкой, и собакой. Она послала сигнал, и тут же принёсся отклик. Да, это была Пышка.
В квартире кроме Пышки в это время находилась старенькая бабушка Клара Кирилловна. Вечером, когда вернулись остальные члены семьи, она объявила:
— Вот, я вам говорила, что животные пользуются кротовыми норами, а вы мне не верили. Особенно кошки.
Если вы решили, что речь идёт о норах, которые роют кроты в земле, доставляя особые неприятности огородникам и садоводам, то это не так. Бабушка Клара Кирилловна, кандидат физмат-наук и любительница научной фантастики, имела в виду научный термин, обозначающий переход из одного трёхмерного пространства в другое.
— Я сама видела, как Пышка общалась с параллельным миром, — продолжала она. — Лежала себе, спала. Вдруг вскочила, насторожилась и побежала к двери. Явно кто-то её позвал. А звука ни одного не было, я на слух пока не жалуюсь. Села у двери и как заведёт разговор. Ну, прямо будто словами говорит: «Мяу-мяу, мяу-мяу!» А оттуда тихо так: «Мяу-мяу, мяу-мяу…» Ну, думаю: за дверью кто-то есть, выглянула — никого. А она снова что-то такое лопочет по-своему. И главное: скажет, помолчит — прислушивается, потом ответит и снова слушает.
В том, что Клара Кирилловна не обнаружила Мурку по ту стороны двери, не было ничего удивительного: едва скрипнул замок, осторожная гостья из параллельного пространства сиганула на лестницу и вернулась, когда дверь снова захлопнулась.
Конечно, общаться через дверь куда сложнее, чем как обычно. Общение двух кошек через дверь или стенку похоже на наш разговор по телефону при помехах на линии: хоть и с трудом, но что-то передать можно.
Кое-как Мурке удалось объяснить Пышке, что к ней во сне приходил Ларри и велел «добавить более высокую…». Что? Очевидно, силу. Силу кого-то, кто выше них всех: и кошек, и людей, и собак. Конечно, с её, Муркиной, точки зрения, выше кошек на свете никого быть не может, с чем Пышка вполне согласилась. Но надо ведь принять во внимание, что это говорил пёс, пусть даже и покойный.
Мурка спустилась по лестнице и побрела к своему подъезду. Напряжение последнего часа совершенно вымотало бедняжку, у неё больше не было сил притворяться. Любой видел: животное, что называется, еле тянет лапы.
23
И вот настал последний день перед полнолунием.
Друзья вышли на утреннюю прогулку в приподнятом настроении: ещё несколько часов, и появится долгожданный защитник животных Рржгрр. Однако когда Вильма передала им то, что узнала от Пышки, от радости не осталось и следа. И надежды на то, что Ларри удастся явиться в третий раз, не было. То есть когда-нибудь он появится, но это будет точно не сегодня, а значит, ещё несколько собачьих жизней будет унесено. То, что за прошедший месяц никто не пострадал, мало утешало: во-первых, им повезло, что отравленное угощение досталось коту (которого, в сущности, тоже жалко), а во-вторых, ясно, что злодей не оставил своих козней, а на время переместился в другое место, чтобы не попадаться слишком часто на глаза одним и тем же гуляющим. Мало ли вокруг оврагов и других мест для выгула, и можно не сомневаться, что кто-то где-то стал очередной жертвой. Но раньше или позже он вернётся…
— Ладно, давайте всё же попробуем использовать этот день, — сказал упорный Буран. — Думайте, кто это может быть — более высокий?
— Выше человека? — изумился Картуз.
— Ларри так сказал, — подтвердила Вильма.
Наступило молчание. Никого выше человека собаки не могли себе вообразить. Как, впрочем, кошки — никого выше кошек. И хотя их мнения расходились, результат был один: в создании Рржгрра уже приняло участие высшее существо и выполнить условие, назначенное Ларри, невозможно.
— Вообще-то люди боятся комаров, — неуверенно пробормотала Тина.
Она не раз видела, как её хозяева на даче завешивают двери и окна марлей, прячась от летающих кровососов. Прячутся — значит, боятся. Боятся — значит… Но никому из них было не под силу совершить следующий логический переход — признать какую-то ничтожную жужжащую тварь выше Человека!
— Но даже если речь идёт о комаре, как использовать его силу? Да и какая в нём сила? Жужжание?
— Может, просто поймать и пришлёпнуть? — предположил Картуз.
— Нет, — покачала головой мудрая Ланда. — Мы создаём защитника жизни, и смерть, пусть даже комара, вряд ли этому поможет.
Оставалось одно — ждать третьего прихода Ларри. Долго, опасно, но что поделаешь, ничего лучше не приходило ни в одну из пяти голов.
— Давайте хотя бы закопаем [артефакт], — сказала Тина. — А то кто-нибудь его найдёт, и придётся всё начинать сначала.
Все уныло потрусили в рощицу.
Первое, что они почуяли, был запах Гровера. Вильма горделиво оглядела друзей: это была её заслуга. А вот неизвестно откуда взявшийся след птичьего помёта портил картину. Ларри ведь ясно сказал: собаки, кошки и один человек, ни о каких птицах речи не было.
Они уже было начали разрывать землю и накидывать её на кусок покрышки, как вдруг Вильма замерла.
— Что с тобой? — спросил Буран.
— Постойте! Кажется, я догадываюсь…
— Что?
— Это сила птицы!
Все уставились на отдающее зеленью белое пятнышко — след пролетавшей над рощицей птицы — и поняли: Рржгрр появится этой ночью!
24
Однако возникла новая проблема. Да какая ещё!
С утра погода была ясной, но не успели собаки разойтись по домам, как небо затянули тучи. А любому ясно, что если луна не видна, то, полная она или нет, помощи от неё ждать не стоит.
Недолго пришлось ждать и дождя. С неба хлынули потоки. Разразилась гроза, даже не гроза, а грозища! Всем грозам гроза! Такие бывают разве что только в петрунинских краях и разве что в конце лета, да и то не каждый год.
Струи так и хлестали в стёкла окон, и без того звеневшие в ответ на раскаты грома. За стёклами трепетали собаки. Большинство — от этих самых раскатов, а наша пятёрка, включая Вильму, — от мысли, что все старания были напрасны.
Однако к вечерней прогулке дождь закончился. Небо прояснилось, настроение поднялось. Но ненадолго: Петрунино окутал густой туман. Облака, которые представлялись помехой для появления Рржгрра, не рассеялись, а опустились на землю, оставаясь всё той же помехой.
Тем не менее, встретившись на вечерней прогулке, Буран с друзьями решили не сдаваться. Они договорились улизнуть от хозяев, остаться в Овраге и дождаться ночи. Конечно, Рржгрр появится или нет — независимо от их присутствия, но всё же хотелось увидеть это своими глазами. И тут туман был как нельзя кстати: беглецы перебежали незамеченными на восточную половину Оврага, где в такую погоду никого не было, и затаились.
Долго раздавались крики хозяев, носившихся по затону. Но туман был такой густой, что даже на расстоянии нескольких шагов беглецов не заметили. Собачьи сердца обливались кровью оттого, что они доставляют людям такие страдания, но любопытство пересилило. Наконец Овраг остался в полном распоряжении Бурана, Ланды, Картуза и Тины. Вильма не решилась присоединиться к ним.
В сумерках, когда люди разошлись, в Овраг спустились Мурка и Цыган.
Вся шестёрка собралась в рощице вокруг заветного куска автомобильной покрышки, наделённого объединённой силой собак, кошек, людей и птиц. Собаки сидели в напряжении, приподняв уши и не сводя с неё глаз. Кошки растянулись на траве, но было ясно, что они только притворяются спокойными.
Стемнело. Спустя какое-то время рассеялся туман.
По законам литературы, следовало бы сказать: наступила полночь. Но правдивость не позволяет нам утверждать этого, поскольку у животных не было часов. Не подлежит сомнению, что в какой-то момент полночь всё же наступила, вот только неизвестно, рассеялся ли туман именно в этот момент или несколько раньше, или чуть позже.
Воздух был чист и прозрачен. Ветер, разогнавший поредевшие остатки белого пуха, раздвинул ветви, как будто помогая появлению Рржгрра. Лунный свет залил полянку и озарил кусок покрышки с белым пятнышком посредине. Собаки напряглись ещё сильнее, кошки вскочили, и…
И ничего не произошло. Резина лежала на освещённой серебристым светом чуть пожухлой травке так же точно, как во все предыдущие дни и ночи.
Никто не дышал. Всем казалось, что просто ещё не время. Что [артефакт] ещё не насытился в должной степени энергией небесного света, что вот-вот он наполнится ею, и произойдёт… что именно, они не знали, но что-то же должно произойти…
И вдруг — шмяк! — из-за деревьев на середину полянки влетело нечто. Как будто увеличенный в десятки раз теннисный мяч вылетел из безлюдной спортивной площадки! Молния, спрессованная до плотности живого существа!
Все отпрянули, кто-то упал навзничь, кто-то покатился по траве. А влетевшее нечто, остановившись в центре куска резины, сказало:
— Привет! Вы что здесь делаете?
Отскочившие сели, упавшие встали, откатившиеся перевернулись, все моргнули и увидели, что это рыжий кот. Тот самый всем знакомый Рыжий, которого Мурка давным-давно оплакала.
Так вот он какой — Рржгрр! Сомнений в том, что это он, не было: Рыжий явился с того света. Причём не лёгким силуэтом, каким был Ларри в сновидениях Бурана и Мурки, а довольно массивным, даже упитанным, мощным защитником своих собратьев. Вон — даже края [артефакта] приподнялись, потому что середина прогнулась под его весом.
— Так ты и есть Рржгрр!.. — первой обрела голос Мурка.
— Кто-о? Ты что, не узнаёшь меня? Я же твой Рыжий!
— Ну да, Рыжий. Я вижу. Ты был Рыжим при жизни. А теперь — Рржгрр.
На этот раз пришлось удивиться коту:
— Что значит: при жизни? А сейчас я что? Мёртвый? И что здесь делают все эти собаки и… А, привет, Чёрный!
Он кивнул приятелю.
— Погоди. Тебя же отравили.
— Меня?! Отравили? Да ты что! Я жив-здоров, только измучился в этой квартире…
От возмущения Мурка выгнула спину и прожигала прежнего возлюбленного яростным взглядом:
— Где ты шлялся всё это время?
Зрители начали догадываться, что это не совсем тот таинственный витязь, которого они ожидали. А Мурка вообще забыла, для чего пришла сюда, и с неистовством обманутой супруги требовала объяснений от Рыжего, явно рассчитывавшего не на такой приём.
— Меня утащил этот… Злодей.
— Какой ещё злодей? Признавайся, где тебя носило, прохиндей!
Разумеется, она сказала эти слова не в рифму, тем более что слова «прохиндей» вообще нет в кошачьем словаре, а мы просто использовали его как наиболее близкое по смыслу к тому звуку, что вылетел из Муркиной пасти.
В конце концов удалось выяснить, чтó произошло с Рыжим.
Это было самое настоящее похищение. Оказывается, убийца, отравивший Ларри, ненавидел собак из любви к кошкам: он считал своим долгом уничтожать их врагов. Несколько месяцев назад умер его любимый рыжий кот, и он решил завести себе нового, той же масти. Подманил доверчивого Рыжего и притащил к себе домой. Всё это время он пытался приручить пленника, баловал его всяческими лакомствами и при этом внимательно следил, чтобы у него не было ни малейшей возможности улизнуть. А тот пытался, и не раз. И Маркизу уговаривал сбежать, но она другой жизни, кроме как взаперти, не представляла.
Когда рассказ дошёл до этого места, Мурка встрепенулась:
— Какая ещё Маркиза?
— Кошка. У него кот и кошка. Белая-белая.
— Ах гулёна! Так вот почему ты столько времени не возвращался!
— При чём тут это! Сбежать просто невозможно было. Да и не до меня было Маркизе. У неё как раз котята родились…
— Ну да, если котята, тогда другое дело, — согласилась Мурка. — Их кормить нужно, и вообще забот…
— В том-то и дело, что нет! Только они родились, этот… этот… — Рыжий зашёлся от ненависти. — Сгрёб их, завернул в какую-то газету и унёс. Идёт, а из свёртка писк, тихий такой… Маркиза места себе не находила. Да что там! Я и то дня два в себя прийти не мог.
— Куда же он их понёс?
— Не знаю куда, только назад он пришёл без них. Маркиза мне рассказала, что так каждый раз. Она плакала, а уйти всё равно не решалась.
Наступило долгое молчание: все пытались осмыслить то, что только что услышали. Наконец Рыжий вздохнул и продолжил свой печальный рассказ: у злодея на всех окнах решётки, а уходя, он открывал дверь квартиры, только убедившись, что кот заперт в одной из комнат. Время от времени он отправлялся поздно вечером на свой жуткий промысел. Рыжий знал, что и в эту ночь он собирается «угостить собачек» — так он называл это занятие. И тогда кот спрятался так, как умеют прятаться только коты. Злодей искал, искал его, но ему стали звонить дружки, такие же убийцы: мол, хватит копаться, мы тебя ждём и всё такое. Поняв, что они могут уйти без него, он впервые за всё это время открыл наружную дверь, не заперев Рыжего. Этого было достаточно, чтобы свободолюбивое животное молнией вылетело из укрытия и, проскочив между ног своего тюремщика, вырвалось на волю.
Гнев Мурки утих. А Рыжий продолжал, обращаясь уже не только к ней, но и к остальным:
— Представляете? Он готовил свою отраву и ещё приговаривал: «Вот, друзья мои, это для гадких, мерзких собак. Они сожрут и тю-тю! Передóхнут все. Смотрите! Вы рады? Ты рада, Маркизочка? А ты, Принцик?» Он меня Принцем назвал.
— Вот здорово! — прервал его Цыган. — Собак он травит! А ничего, что я чуть не окочурился от его угощения? И Мурка с котятами чуть не погибли! Нормально, да? Любитель кошек!
Рыжий встрепенулся:
— С котятами? Мурка, у нас снова котята родились?
— У нас! — поправил его чёрный кот.
Рыжий понял всё.
25
Всё понял и Чёрный. Одного взгляда на Мурку, на то, как она умильно смотрит на вынырнувшего из небытия Рыжего, ему хватило, чтобы понять: если он не отстоит свою любовь в бою, то от этой любви останутся одни воспоминания.
И начался бой. Оба кота были искушены в схватках. Искушены и — простите за игру слов — искусаны, причём не раз. Но и сами они превосходно умели и кусаться, и царапаться. В чём присутствующие тут же и убедились: Мурка — с естественной гордостью дамы, за чьё сердце идёт непримиримая борьба, а собаки — совершенно оторопев от неожиданного поворота событий и оттого, что никогда прежде не видели ничего подобного. Разве что Тина в своих странствиях издалека наблюдала кошачьи схватки, но боя такой ярости, да ещё прямо перед глазами, не доводилось видеть и ей.
Нельзя даже сказать, что боролись два кота: единый двухцветный шар перекатывался по резиновой площадке, ставшей подобием татами, на котором меряются силой и ловкостью борцы-люди. В вое, огласившем Овраг, слились злобные выкрики в адрес врага, энергичные возгласы для подбадривания самого себя и невольные стоны от наносимых противником ран.
И вдруг словно взрыв подбросил этот комок, разорвал его на две половинки: чёрную и рыжую — и швырнул в разные стороны. Зрители не успели изумиться этому, потому что земля затрепетала, и они сами попадали с ног.
Над опустевшим куском покрышки заклубился дым. Можно было бы подумать, что он загорелся, однако это извержение не сопровождалось отвратительным запахом жжёной резины. Да, это было именно извержение: в самом центре [артефакта] образовалась дыра, её края медленно разошлись, и изнутри повалил странный дым. Но вместо того, чтобы расползаться в стороны или подниматься к небу, он начал завихряться и сгущаться, становясь всё плотнее и непроглядней. Пока наконец не сгустился до того, что принял форму какого-то невиданного существа. Форма эта постоянно менялась: только покажется, что существо похоже на кошку, как ты тут же начинал видеть в нём собаку, а потом что-то человеческое проявлялось в его тёмном силуэте, а едва становилось ясно, что это всё-таки человек, у него выгибалась грудь, за спиной вырастали крылья, и появлялась гигантская птица. Все эти изменения происходили не последовательно, как мы их описали, а одновременно: кошка превращалась в собаку, и в то же самое время это было превращением человека в птицу, которая при этом оборачивалась кошкой, а собака переливалась в человека. Если бы животные, находившиеся на залитой лунным светом полянке, могли фотографировать, они бы сказали, что это похоже на наложенные друг на друга снимки, причём сами снимки были размытыми настолько, что в каждом из них разные зрители могли разглядеть разные образы.
Поначалу казалось, что все эти изменения и переливы внешности Рржгрра — а это, как вы, очевидно, догадались, был именно он — представляют собой процесс его рождения, и в конце концов он остановится на чём-то одном или обретёт какую-то форму, сложенную из всех, скажем, с клыками собаки, когтями кошки, головой человека и крыльями птицы. Но спустя какое-то время стало понятно, что это и есть его истинный облик, постоянно меняющийся и перетекающий сам в себя.
Ростом Рржгрр был примерно до середины окружающих деревьев. Он расправил свои разнообразные плечи, как бы разминаясь, а затем стал уменьшаться — чтобы удобней было разговаривать с животными. Очевидно, не только форма, но и размер его не был постоянным.
— Ну, вот и я, — приветливо сказал он голосом, сочетающим в себе отрывистость собачьего лая, протяжность кошачьего мява, раскатистость голубиного воркования и размеренную членораздельность человеческой речи.
Тому, кто не верит, что такими свойствами может одновременно обладать один и тот же звук, мы посоветуем встретиться лично с Рржгрром и убедиться в точности нашего описания.
— А… почему ты не являлся прежде? — спросила Ланда, первой обретшая голос.
— Ну, так вы же меня не создавали, как мне было явиться? — хохотнул Рржгрр. — Спасибо котам, добавили последнюю каплю.
— Каплю… чего?
— Крови, конечно. Она ведь и есть самое высокое вещество. Я только не успел разобрать, кому из вас эта кровь принадлежала.
Он с усмешкой поглядел на котов, чей вид говорил о том, что скорей всего высоким веществом поделились оба.
Все изумлённо молчали, а Рржгрр добавил:
— Кстати, если бы вы прихлопнули на мне комара, как предлагала девушка, — он поглядел на Тину, — но, конечно, комара, полного кровью, мне бы и этого хватило. Только я бы оказался гораздо более злобным. Как-никак, эта сила досталась бы от кровопийцы, да ещё жестоко убитого.
— Но кровь этих котов тоже должна быть полна злобы, они едва не убили друг друга, — удивилась Ланда.
— Э нет! — засмеялся Рржгрр. — Борьба ради любви — это совсем другое дело!
В это время пришедшая в себя Мурка облизывала Рыжего. Тот незлобиво ворчал: «И после этого ты мне что-то о Маркизе будешь говорить!» А Мурка виновато щурилась и тихим ворчанием выражала радость по поводу его возвращения и готовность искупить вину любым способом. Чёрный понял, что ему рассчитывать не на что, перебрался на другую сторону полянки и стал лечиться с помощью собственного языка.
— А мы думали, высокое — это птица! — вздохнул Буран.
— Нет, без неё я бы всё равно появился. Хотя крылья никому ещё не помешали. Кстати, почему я не вижу здесь кого-то из них?
В этот момент раздался шелест крыльев, и на полянку опустился голубь. Казалось, он не сам прилетел, а его принёс порыв ветра. Так, собственно, и было: только это был не обычный ветер, а сила Рржгрра, способного отталкивать или притягивать, кого ему было нужно.
Голубь растерянно огляделся, отряхнул взъерошенные перья, а потом, успокоившись, покрутил головой, чуть наклонил её и стал высокомерно поглядывать вокруг.
Рржгрр остудил его самодовольство:
— Ну, ты тут не очень. Тоже мне, самый высокий создатель Рржгрра! Я как раз говорил, что вполне можно было обойтись без вашего брата.
Голубь недовольно курлыкнул, поковылял к Ланде и пристроился у неё под боком, так как эта собака показалась ему самой миролюбивой, да и сидела далеко от кошек. Рржгрр его успокоил:
— Не бойся, при мне тебя никто не обидит. Я для того и появился, чтобы защищать вас. Хотя главным образом не друг от друга.
— Да! — перебил его Рыжий, которому Мурка успела объяснить, зачем они все тут собрались. — Надо спешить! Ночь заканчивается! Эти злодеи как раз сейчас где-то творят свои…
— Не волнуйся, — перебил его Рржгрр, — ночь будет длиться столько, сколько нам потребуется. Поглядите наверх.
Все задрали головы и увидели луну на том же самом месте, где она была, когда появился Рыжий, хотя с того момента прошло довольно много времени.
— Однако и впрямь не будем тянуть. За дело!
С этими словами Рржгрр стал подниматься. Он рос и рос, сперва став таким, каким был при рождении, а потом — поднявшись выше деревьев.
26
Чем выше становился Рржгрр, тем сильнее поднимался ветер. И вскоре вокруг рощицы, в которой собрались наши герои, бушевал ураган. Но внутри, между деревьями, воздух едва двигался, покачивая ветки. Тем неожиданней было то, что стволы вдруг раздвинулись, и ворвавшийся вихрь принёс человека. Человек болтал руками и ногами и попытался схватиться за ветки, но ему это не удалось.
Он шлёпнулся посреди полянки и какое-то время сидел, растерянно, как бы спросонок, оглядываясь по сторонам.
— Это не он! — закричал Рыжий.
— Конечно, не он, — ответил Рржгрр, став опять ростом с высокого человека.
— Он один из них?! — с ужасом воскликнула Тина, узнавшая в появившемся того самого алкаша, который пытался её угостить.
— Да нет же, успокойтесь! — раздражённо прикрикнул на них Рржгрр. — Мы будем судить злодеев, и, чтобы наше решение было справедливым и законным, среди нас должен быть человек. И потому, что обвиняемые — люди, и потому, что во мне частица человеческой силы.
Человек уставился на Рржгрра, продолжавшего меняться, и протёр глаза, чтобы остановить изображение на чём-нибудь одном. Но тот переливался сам в себя, как облако на ветру, сохраняя при этом вполне ощутимую плотность.
— А ты кто? Кошка? Птица?.. — спросил он наконец.
— И кошка, и птица, и собака, и человек. Точнее, защитник всех. Извини, что разбудил тебя, просто не нашлось более подходящего представителя вашего племени. Не в дома же врываться.
Человек смутился:
— Так, а я что? Я тоже… У меня тоже дом есть. А как же! Я не какой-нибудь… Просто это самое. Отдохнуть прилёг. Отгул у меня. Был. Вчера. А так-то я… Вы не думайте. Что, вообще нельзя человеку отдохнуть?! В свой законный выходной, а?
По его голосу чувствовалось, что он сам не очень уверен в праве человека отдыхать среди ночи на скамейке под открытым небом. Рржгрр сделал вид, что не заметил неловкости, тем более что его действительно не волновал социальный статус собеседника, и несколькими фразами ввёл его в курс происходящего. Поскольку нам это и так известно, мы пропустим то, о чём рассказал Рржгрр Серёге, как представился новый член коллектива. Он так и сказал:
— Зовите меня Серёгой. Чего там, все свои.
Серёге было лет сорок, но он так и не заработал права величаться по отчеству, что, очевидно, его не слишком огорчало. Он тоже узнал Тину и устроился рядом со старой знакомой, по-свойски поглаживая её по голове и спине.
— Ну а теперь приступим! — проговорил Рржгрр.
«Ну а» прозвучало чуть громче обычного, «теперь» прогремело, как грозовой раскат, а слово «приступим» можно было бы сравнить только с гулом извергающегося вулкана. Сам Рржгрр за время звучания этой фразы вырос до небес. Так, во всяком случае, показалось оставшимся на земле.
В эту ночь Овраг, известный также как сквер «Петрунинский затон», оказался окружён непроницаемой для постороннего зрения и слуха стеной, а если бы кто-то воздвиг некий фантастический перпендикуляр из точки рождения Рржгрра, то на вершине этого перпендикуляра оказалась бы идеальная в своей округлости луна.
Впрочем, кое-что странное происходило и за пределами Оврага. Выглянув этой ночью в окно, внезапно проснувшийся или мучимый бессонницей горожанин увидел бы, что какая-то невидимая сила подхватила пятерых припозднившихся прохожих, то ли возвращавшихся из гостей, то ли решивших подышать свежим послегрозовым воздухом, и понесла их вдоль улиц, ловко поворачивая на перекрёстках. Бедняги кричали, но ветер загонял звуки обратно в их разинутые от ужаса рты, они пытались тормозить, размахивая конечностями, но всё впустую.
Оказавшись на полянке среди животных, в первую очередь собак, они сразу всё поняли. Хотя им и не верилось в реальность такого поворота событий, но как же ещё это можно было объяснить? Конечно, они даже подумать не могли, что собаки — настоящие и тем более действуют по собственной воле. «Ясно, что всё это — какая-то техническая штука, иллюзия, придуманная идиотами защитниками мерзких бродячих тварей, чтобы запугать нас, самоотверженных борцов за чистоту города», — думали они.
Защитников животных борцы за чистоту ненавидели почти так же, как самих животных, может быть, даже ещё сильнее. Точнее, так: животных они ненавидели, а их защитников и ненавидели, и презирали. Что же касается животных, то для некоторых они делали исключение: как мы знаем, один из них любил кошек и именно поэтому считал своим долгом и даже благородной миссией — изводить собак.
«Но надо отдать должное этим олухам: выполнена видеоинсталляция, или что там они использовали, на высшем уровне. Собаки — прямо как живые, и свирепые какие! Вот-вот кинутся». Так думали пятеро пленников. А один из них обратил внимание на кошек: «А вот они не удались. Киски — животные мягкие, ласковые, а тут — прямо тигры какие-то. Э, а это кто? Гляди-ка, в точности мой Принц. Только каким злобным его сделали! Нет, если вникнуть, не похож, ничего общего».
Успокоенные подобными мыслями, пленники несколько приободрились, особенно любитель кошек. Он неторопливо поднялся с земли, отчего стал ростом по грудь Рржгрру, стряхнул с джинсов налипшие листья и уверенно сказал, глядя не на окружавших его, а как-то мимо них, обращаясь к неким невидимым операторам:
— Ну ладно. Прошутили, и будет. Инсталляция удалась. Зачёт. А теперь подите-ка вы… (Он довольно грубо определил, куда именно надо идти организаторам этого шоу.) Можете целоваться со своими тварями, а нас не трогайте. Пошли, ребята!
Последние слова были обращены к его товарищам.
И тут всё переменилось. Рржгрр немного сжался, чтобы поместиться в рощице, и уплотнился: он перестал переливаться, а стал единым существом, впрочем, одновременно похожим на всех, кто его составлял. Но самое главное: до того весьма рассудительный и даже хладнокровный, он превратился в разъярённого монстра, сбил кошатника с ног, прижал к земле и схватил за горло с такой силой, что у того глаза, казалось, сейчас вывалятся наружу. А голос Рржгрра наполнился мощью, в сравнении с которой всё предыдущее казалось лёгким шепотком.
— Инсталляция?! — прогремел он. — Это — инсталляция? Да если бы я их не сдерживал, они бы сейчас вас растерзали, изгрызли, исцарапали и заклевали насмерть. Ты хочешь инсталляцию? Я тебе её покажу! Гляди, мерзавец!
Рржгрр провёл по воздуху своей рукой-крылом-лапой, и над головами возник Ларри. Но не тот игривый и задорный, которого помнили его друзья, и не спокойно-отрешённый, каким он являлся в сновидениях, а содрогающийся в предсмертной агонии, с судорожно дёргающимися лапами и текущей изо рта отравленной слюной.
— Вот тебе инсталляция! — рявкнул Рржгрр и ещё сильнее сжал горло убийцы. — И это сделал ты!
Ещё один взмах — и Ларри сменила другая собака, в столь же жалком состоянии. Её рвало, выворачивало наизнанку, но избавиться от отравы, наполнявшей гибнущий организм, она не могла. У Рржгрра появилась ещё одна рука, которая так же прижала к земле единственную женщину из пятерых захваченных им в плен.
— А это Марта. Она съела твою котлетку. Нравится? Нет, не отворачивайся и глаз не закрывай! Довольна, мразь?
Это были лишь первые эпизоды жуткого кино, описывать все кадры которого мы не станем, чтобы читателя потом не терзали ночные кошмары. Скажем только, что среди жертв были не только собаки, но и кошки, и даже птицы. Вскоре все пять их убийц лежали на земле, с бессильным хрипом пытаясь избавиться от многорукой хватки Рржгрра и не глядеть на дело своих рук, но и это было невозможно: едва кто-то из них прикрывал или отводил глаза, Рржгрр встряхивал его, как мешок с отбросами, которые нужно плотнее утрамбовать, чтобы потом вышвырнуть на помойку.
27
Не один десяток жертв предстал перед онемевшими зрителями. Большинство из них было незнакомо обитателям Оврага и его окрестностей, потому что убийцы охватили своей деятельностью очень обширные пространства далеко за пределами Петрунина. Но в конце концов этот скорбный список закончился.
Излив свой гнев, Рржгрр вновь обрёл хладнокровие, отпустил полузадушенных убийц и даже помог им сесть.
— Ну? — сказал он хмурым, но почти спокойным голосом. — Довольны? А теперь объясните нам, зачем вы это делаете? Ты — первый.
Он указал на похитителя Рыжего. Потирая шею, тот ответил сипловатым голосом:
— У меня в детстве был котёнок. Нюся. Кошечка. Я её вынес во двор поиграть. И вдруг на неё набросился злой, страшный пёс…
Он утёр глаза. Даже сейчас, по прошествии многих лет, он не мог вспоминать эту историю спокойно. Но Рржгрр был неумолим:
— Рассказывай подробно. Ты был всё время рядом с Нюсей? Что молчишь? Мы ждём.
— Н-нет… Меня ребята отвлекли…
— Чем-то важным? Может, кому-то опасность грозила?
— Ну… Как сказать… Лёшке купили новый самокат, и он всем давал попробовать.
— То есть ты оставил котёнка без присмотра из пустого баловства, чтобы прокатиться. И в этом виноваты собаки?
Любитель кошек опустил голову.
Рржгрр повернулся к женщине:
— А ты?
— Я… Я их просто… не люблю.
— «Просто» не бывает. Говори!
— Ещё как бывает, если тебе каждый день долбят: «Люби, люби!», «Ах, это наши младшие братья!», «Ах, ты не убрала за котиком!», «Ах, ты не погуляла с собачкой!», «Ах, ты не покормила рыбок!». Я для них ничего не значила. Они только об этих гадёнышах думали!
— Твои родители?
Она кивнула.
— А ты? — Рржгрр обратился к толстяку, сидевшему на траве, всё время ворочаясь и не находя удобного положения.
— Тебя бы она так укусила, я бы посмотрел, как бы ты их любил!
— Но ты ведь дразнил её?
— Какое там дразнил! Я их всегда боялся. А дядя Гена всё время натравлял, да ещё: «Ты мужик или нет?» И держал её на поводке. А один раз не удержал…
— Понятно, — кивнул Рржгрр и посмотрел на четвёртого члена шайки: — А ты что скажешь?
— Это всё Федька.
— Что Федька?
— Он… отрезáл лапки голубям.
— И?
— И они не могли стоять, а все смеялись. А я заплакал. И тогда все стали смеяться надо мной. Ну, я же должен был…
Он замолчал. Рржгрр договорил за него:
— …должен был доказать своё мужество. И доказываешь по сей день. Потому что если остановиться, то станет ясно, что всю жизнь ты притворялся.
Ответа не последовало.
Дошла очередь до последнего, пятого, тощего и долговязого. Он заговорил, не дожидаясь вопроса:
— Ненавижу этих грязных тварей. Эти слюни, лапы. За стеной только и слышишь: «Гав! Гав!» Жизни от них нет!
— Кажется, это им нет жизни от тебя, — нахмурился Рржгрр.
— Ну и хорошо. Свободней будет.
Наступила тишина.
Рржгрр медленно поднялся. Его тело снова обрело переливчатость, это означало, что он успокоился и может рассуждать, не поддаваясь голосу чувств.
— Итак, — начал он хриплым голосом, — вот причины вашей ненависти к животным. У одного — чувство своей же вины, которое он вымещает на других. У второй — ревность, сперва к родителям, а потом — ко всем нормальным людям, которые любят зверей. Обычная зависть из-за того, что её не любят. А за что тебя любить? Что ты сделала, чтобы заслужить хоть чью-то любовь? У третьего — обычный страх, из которого выросла жестокость — родная сестра трусости. Дальше — желание не отстать от других, только не в чём-то хорошем, а в мерзости. Потому что это куда проще, чем приносить пользу. И наконец, себялюбие, желание избавиться от всех окружающих.
Он внезапно приблизил своё изменчивое лицо к побледневшему лицу дылды:
— А люди? Их бы ты тоже извёл?
— Я… нет… это же… как можно…
Но взгляд Рржгрра пронизывал его сознание и не давал лгать. Он потупил глаза и пробормотал:
— Ну, нельзя же…
Рржгрр выпрямился:
— Так я и думал. А если бы было можно…
Он не договорил, а обвиняемый еле слышно добавил, как будто это служило оправданием:
— Не всех же…
Рржгрр молчал, уставившись в землю, и его тело становилось темнее и темнее, что было особенно заметно на хорошо освещённой поляне. Потом вдруг снова прояснился и поднял глаза.
И тогда наконец Рржгрр повернулся к остальным: четырём собакам, трём кошкам, голубю и человеку. Он обвёл их взглядом и спросил коротко:
— Ну?
— Мы растерзаем их! — пролаяли собаки и оскалили зубы.
— Мы раздерём их, — промяукали кошки и выпустили когти.
— Я выклюю им глаза, — проклекотал голубь и поднял клюв.
И только человек ничего не сказал.
Рржгрр тоже молчал, то ли ожидая, чтобы все высказались, то ли предоставив вынесение приговора им, а на себя взяв лишь его исполнение.
Пятеро подсудимых в ужасе прижались друг к другу. Они видели, что это не пустые угрозы. Шерсть стояла дыбом на собачьих холках, кошачьи спины изогнулись пружинистыми дугами, а голубь раскачивался, словно выбирая, с чьих глазниц начать. Пять пар наполненных ужасом глаз устремились на соплеменника. Все понимали, что от его слова зависит, осуществятся ли угрозы остальных.
Серёга огляделся и вдруг усмехнулся. Он погладил сидевших по обе стороны от него Тину и Рыжего, поскольку до остальных не дотягивался:
— Ну, лады, лады, раздухарились тут. Растерзаем, раздерём, выклюем! Вы что ж, звери какие? — Он указал на дрожащую от страха пятёрку. — Это вот они звери настоящие, даром что в человечьих шкурах. Это их надо нá цепь. Так, нет?
Он поднял взгляд на Рржгрра. Тот флегматично пожал плечами: мол, я что? Скажете на цепь — посажу, скажете растерзать — растерзаю. Однако Серёга продолжал обращаться к нему как к старшему:
— А раз так, то вот мой приговор, — произнёс он и сам испугался последнего слова: кто он такой, чтобы приговоры выносить? — Ну… В смысле, не приговор, а, короче, типа мнение. Как я кумекаю. Ты там уж сам решай, а из меня, прикинь, какой приговорщик? Я просто…
Он замолчал, окончательно смущённый выпавшей ему ролью. Пришлось Рржгрру его подбодрить:
— Ты скажи, что думаешь, а там мы уж решим.
Серёга, немного подумав, обратилсяк первому из подсудимых:
— Ты, скажем, кошек любишь. Ну так и быть тебе котом. Люби их на здоровье.
Он повернулся к женщине:
— А ты хочешь, чтоб тебя все любили? Ну, правильно чувак сказал. — Он кивнул в сторону Рржгрра. — Приноси пользу — будут любить. Вот у нас в Овраге скамеек понаставили, и все — вдоль дорожек. Нет бы под деревьями, а то солнце припечёт — не спрячешься. Вот и будь деревцом возле лавочки. Тут тебе всякий спасибо скажет.
Он ещё раз поднял глаза на Рржгрра и, убедившись, что у того нет возражений, продолжил более уверенно, обращаясь к следующему убийце:
— Ты, значит, со страху стал таким. Ну, так это для крысы самое подходящее. Сильней напугаешься — злей кусаться будешь.
Он повернулся к четвёртому:
— А ты, выходит, сам по себе мягкий, а хочешь, чтоб другие думали, что крутой. Снаружи то есть. Вроде улитки. Я бы сказал: черепахи, да у нас они не водятся, замёрзнешь к чертям. Будь уж улиткой, это тебе в самый раз.
Когда очередь дошла до пятого, тощего и длинного, Серёга окончательно обрёл уверенность:
— Хочешь, значит, чтоб вокруг никого не было, чтоб никто тебе жить не мешал. Так тебе самое место под землёй — червяком. Отправляйся туда, только гляди — носа не высовывай, а то ненароком какая-нибудь птица тебя склюёт, а не то я выкопаю, на рыбалку.
Он замолчал и огляделся:
— Как? Можно так сделать?
Рржгрр снова пожал плечами: отчего бы не сделать? Если остальные согласны, конечно.
Остальные согласились. С особым удовольствием — Рыжий, представивший себе, как будет гонять своего мучителя.
— Один только вопрос, — уточнил Рржгрр. — Каким деревом ей быть?
Он указал на женщину, которая сидела, всё ещё не веря в реальность происходящего и думая, что их просто пытаются запугать.
Серёга задумался:
— Каким?.. А хоть бы сиренью! Или черёмухой, чтоб приятно… А, нет! — перебил он сам себя. — Лучше рябинкой — вот птичкам радость-то будет!
И он подмигнул голубю, который важно склонил голову, как бы подтверждая, что это — самое лучшее применение злой даме.
Пятеро приговорённых оглядывались, не в силах понять, что их ждёт: по сравнению с перспективой быть растерзанными насмерть возможность продолжить существование хотя бы в виде червяка или даже дерева представлялась чем-то вроде спасения. Но потерять человеческий облик…
— Ну, положим, человеческий облик вы давно потеряли, — усмехнулся Рржгрр, без труда читавший их мысли. — Хотя снаружи на людей и похожи. Вот вам и возможность вернуть его. Человек в своём развитии и через червяка, и через рыбу проходит. А вы всё растеряли, что на это пути вам природа дала. Вот и вернитесь назад. Страшно? Ещё бы! Навеки дара речи лишиться, а? Ну ладно, ладно. Может, ещё и не навеки. Я отправлюсь в обход вокруг Земли. Месяцев так… Ну, через год примерно назад вернусь. Тогда и поглядим, пошёл ли вам урок впрок.
Он повернулся к судьям:
— Не возражаете? Или всё же навеки?
Собаки и кошки, может быть, и проявили бы жестокость, да и голубь казался настроен серьёзно. Добродушный Серёга понял это и поспешил высказаться как бы за всех:
— Не, ну чё? Если через годик они одумаются… В общем, поглядим. Если что, можно ведь и оставить, да?
Животные нехотя согласились.
И тут встрепенулся длинный, которому предстояло превратиться в червяка:
— Да вы что! Год — это же… Да за год… За это время меня сто раз раздавят или ещё что-то… Вот он же на рыбалку собирался…
Но Рржгрр его успокоил:
— Не волнуйся. Как только вы в природу вернётесь, над вами моя защита будет. А я уж прослежу, чтобы вы до моего возвращения целыми дожили.
И хотя это обещание не очень сильно утешило приговорённых, больше ни возражений, ни вопросов не прозвучало.
Как только приговор был вынесен и одобрен, Рржгрр… как бы сказать? Самое точное слово: дематериализовался. Вот только что это было довольно плотное, даже тяжеловесное существо, и вдруг оно растворилось в воздухе, а сам воздух чуть потемнел и закружился. Не прошло и мгновения, как в центре полянки носился смерч, в котором, как в гигантском блендере, мелькали отдельные части тел и предметы одежды. При этом вокруг, там, где сидели судьи, не ощущалось ни ветерка.
Постепенно вихрь стал слабеть, а когда всё стихло, на его месте стоял Рржгрр, такой же переливающийся, как прежде, и у его ног жались кот, жирная, как и её человеческий прообраз, крыса и довольно большая улитка. Был среди них и червяк, но он с такой скоростью зарылся в землю, что никто его не успел заметить. А стройная красавица рябинка уже стояла за пределами этой рощицы, рядом с одной из скамеек Оврага.
Рржгрр поглядел на Серёгу и внезапно… подмигнул ему. И тот сразу понял, что от него требуется: вставил в рот четыре пальца — по два с каждой ладони — и молодецки свистнул. Коту и крысе не нужно было повторять дважды: они бросились в разные стороны. Что касается улитки, то и она развила самую большую скорость, на какую была способна.
Вот только вопрос: куда подевалась их одежда? Её не было. Ни нитки! Чудеса!
Хотя, по правде говоря… Вас что, только это во всей нашей правдивой истории удивляет?
28
Все сидели, переглядываясь. Никому, особенно собакам, не верилось, что то, к чему они шли почти два месяца, свершилось.
Однако оказалось, что это не всё. Рржгрр опустился, став даже немножко ниже Серёги, и сказал:
— Есть ещё одно недоделанное дельце.
Рржгрр в очередной раз — и это был последний раз за ночь — повёл своей рукой-крылом-лапой. Подул лёгкий ветерок, и между раздвинутыми ветками на полянку влетела белая кошечка.
Маркиза — а это была именно она — испуганно озиралась. Она впервые оказалась в таком месте, о котором до сих пор только от рыжего Принца и слышала, да и то не очень верила его рассказам. Правда, увидев самого Принца, она чуточку успокоилась: всё-таки знакомая личность.
Принц дёрнулся было ей навстречу, чтобы взять под свою опеку. Но, увы, здесь он был не Принцем, а всего-навсего Рыжим, которого остановило строгое урчание ревнивой Мурки.
— Я только покажу ей… — начал он.
Но Мурка смотрела на него немигающим и, следовательно, непреклонным взглядом.
И тогда раздалось:
— Сиди уж, путешественник! Найдётся кому ей всё показать.
И к Маркизе подсел кот, чья чёрная как смоль шкура отлично смотрелась рядом с её белоснежной.
— Вроде всё, — сказал Рржгрр голосом, в котором смешались удовлетворение от хорошо выполненной работы и грусть расставания.
— Всё? — переспросил Буран.
— Здесь — всё. А так-то дел немерено. Думаете, на свете мало таких, как эти пятеро?
Серёга поднялся и протянул руку:
— Ну, бывай!
Рржгрр пожал её своей удивительной конечностью:
— Буду.
Сообразительная Ланда тронула лапой кусок покрышки:
— Может, захватишь его?
Рржгрр улыбнулся:
— Нет, вы меня сотворили, там уже будет попроще. Как замечу где-то непорядок — гроза, гром, молния… А молния — это я и есть.
— Погоди! — спохватился Буран. — Вдруг здесь снова появится кто-то такой… Не через год, а раньше.
— Ну, значит, мы раньше встретимся, — улыбнулся Рржгрр.
Он начал подниматься. Не расти, как прежде, а — взмывать к небу. Чем выше, тем прозрачней он становился, пока не превратился в дымку, а затем и в облако. Оно поплыло по небу, меняя форму от собаки к кошке, от кошки к птице, от птицы к человеку, а потом — всё то же в другом порядке. И не верилось, что это весёлое, светлое облачко может обернуться грозной тучей и ринуться на землю разящей молнией. Впрочем, в этот ясный день не верилось и в то, что здесь, в Петрунине, могли жить злобные убийцы. Но теперь это ушло в прошлое…
Было уже совсем светло, потому что сразу после изгнания злодеев луна, долго висевшая на месте, с какой-то стыдливой торопливостью пробежала расстояние, на которое её задержал Рржгрр, а на небо буквально взмыло солнце, чтобы осветить мир, ставший чище не только из-за вчерашнего дождя, но и благодаря тому, что избавился от пяти отвратительных типов.
Кошки спокойно разошлись: каждая пара — в свою сторону.
Голубь вспорхнул и тоже исчез из вида.
Собаки вышли на середину Оврага, чтобы их сразу увидели хозяева, как только выйдут утром на поиски. Хозяева действительно вышли, неся приготовленные стопочки листков с номерами телефонов и просьбой вернуть найденную собаку. Две стопочки были отпечатаны на принтере, а две — рукописные, поскольку в одной из семей вообще не было компьютера, а в другой — был, но без печатающего устройства. И не успели обладатели принтеров сказать своим товарищам по несчастью: «Что же вы столько писали, мы бы вам отпечатали», — как они увидели беглецов и кинулись к ним, чтобы излить и свою радость, и свой гнев.
А Серёга посмотрел на часы и понял, что домой уже не успевает. Потому что в этот день отгула у него не было. Так он и отправился на работу, небритым и без завтрака. Впрочем, есть ему не хотелось.
Он прошёл мимо шелестевшей листвой рябинки и запел, почему-то совсем некстати:
Расцвела сирень-черёмуха в саду…