Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2022
Илья Семененко-Басин
1. В каком возрасте вы начали сочинять стихи? Почему это произошло? Как вы относитесь к своим ранним опытам?
Писать стихи я попробовал в отрочестве, лет в одиннадцать, и на этом дело не закончилось. Почему попробовал? Вероятно, от избытка впечатлений от прочитанных взрослых стихов. Это был инстинкт, поддержанный одобрением окружающих, положительно относившихся к творчеству.
2. Назовите имена поэтов, русских и зарубежных, оказавших на вас наибольшее и благотворное влияние?
Позвольте не согласиться с формулировкой вопроса. Поименное определение влиятельных персон — это, на мой взгляд, не самое главное по сравнению с личной историей чтения. Тот или иной автор воспринимается в контексте всего прочитанного, ситуационно, на перекрестке множества осознанных и бессознательных литературных влияний, и без учета этой сетки актуальных зависимостей сами по себе имена повлиявших нам мало что скажут. Стихия чтения, зачастую беспорядочного, подчиненного прихотливому узору случайностей или же, напротив, какому-то выбору, сентиментальному, амбициозному, исследовательскому, — на первом плане и уже на втором — персоналии. Далее я назову только те имена, которые действительно имели для меня значение.
Мне повезло родиться в семье, где собирали и читали книги; любовью к поэзии я прежде всего обязан своей маме Татьяне. На протяжении семидесятых и восьмидесятых годов в домашней библиотеке родителей кроме поэтов Золотого века русской культуры появлялись томики поэтов Серебряного века, открывалась также возможность читать поэтические издания 20–30-х гг. XX в. Имена тех, кто на меня повлиял, происходят из позднего Серебряного века. Особо выделю Мандельштама, Ахматову, раннего (до 1914 г.) Маяковского, раннего (до 1938 г.) Заболоцкого, а у Пастернака — сборник «Когда разгуляется». Не только русские поэты, также испанские и некоторые французские, воссозданные нашими замечательными переводчиками. Одна из важнейших книг моего отрочества и юности — том «Испанские поэты XX века» из «Библиотеки всемирной литературы», а затем и двуязычная книга «Испанская поэзия в русских переводах. 1789–1980». Повлияли на меня в первую очередь переводы из А. Мачадо и Ф. Гарсиа Лорки.
И, наконец, поэты русского «Медного (Бронзового) века»: от более старших (Мартынов, Межиров, Ксения Некрасова) к младшим (Ахмадулина). Они присутствовали словно бы все сразу, и трудно их ранжировать по степени влияния. Если же все-таки постараться выделить одно имя, особенно значимое для меня в те годы, то это Арсений Тарковский.
Моя юность совпала с горбачевской перестройкой, на эти времена приходится вторая по счету волна чтения, с отчетливым привкусом поиска альтернативы. Здесь я должен сказать о влиянии Ходасевича, а затем — Бродского, открывшего возможность иного поэзиса.
И, наконец, третья волна чтения, уже после перестройки, в годы социальной опустошенности и доступности информации. Здесь — Крученых, ставший проводником в ментальность дадаизма, Александр Введенский, Красовицкий, Айги.
3. Различаете ли вы поэзию и литературное (иное) стихотворчество? Какие факторы влияют в большей степени на появление из-под вашего пера поэтических/стихотворных текстов — онтологические и социальные или какие-либо иные?
Литературное стихотворчество — это и стихотворные вставки в драматургическом тексте, и старая классицистическая драма в стихах, и умелое обращение к массовой аудитории, возвращающее публике её же мысли и чувства. Поэзию хочется отличить от стихотворчества исходя из того, что миссия поэзии, согласно Паунду, — посредническая. «Искусство живо лишь до той поры, покуда занято истолкованием реальности, то есть покуда оно выражает что-то, задевшее художника намного сильней и глубже, чем его аудиторию. Он подобен зрячему среди слепцов…» (Э. Паунд. Психология и трубадуры / Пер. А. Нестерова). Я прибегнул к цитате, поскольку не знаю, что бы мог к этому добавить.
Какие факторы в большей степени влияют на появление стихов из-под пера? Прежде всего здесь взаимодействуют спонтанность и методичность. Я бы акцентировал внимание на простом уважении к письму и в равной степени к тому, что зияет между письменами, — уважении к воздуху, тишине. Творчество — это прежде всего удовольствие, радость состояния потока; об этом в книге «Поток» хорошо сказал профессор М. Чиксентмихайи. Надо очень любить письмо и то, что молчит между письменами, кроме того, необходимо хорошо слушать. Опознавание факторов, о которых спрашивает интервьюер, то есть движущих сил, онтологических и социальных, не столь значимо, тем более что потоковое переживание едва ли поддается подобной дифференциации.
4. Как вы относитесь к верлибру? Как бы вы определили прозопоэтический текст? Назовите имена поэтов, создающих верлибры, которые определялись бы как поэтические тексты. Пишете ли вы верлибры? Если да, то почему? Если нет, то почему?
Нередко я сам пишу белым стихом или же свободным стихом, отношение к нему самое положительное. Что же касается пограничья поэзии и прозы в русской литературе, принимаю теорию, сформулированную в докторской диссертации и монографиях Ю.Б. Орлицкого. Из современных русских поэтов-верлибристов я бы особо выделил Куприянова.
Перефразируя Бодлера, верлибр можно назвать музыкой без ритма и рифмы, музыкой достаточно гибкой, чтобы приноровиться к внутренним движениям ума-души. Когда меня спрашивают, почему я пишу верлибром, хочется ответить вопросом на вопрос: «А почему вообще пишут стихами?» Ведь свободный стих — это просто одна из систем организации поэтической речи, наряду с другими. Впрочем, в середине десятых годов XXI в. произошел некий перелом в умонастроениях, русская поэзия словно бы захотела казаться более анахроничной. Мне вспоминается позднесоветская культурная ситуация, когда поэзии конкретизма, верлибру, визуальной поэзии отводилась роль студента, не допущенного в ареопаг докторов наук.
5. Категория «предназначение поэта» сегодня забывается и наукой, и читателем, и издателем. Каково, на ваш взгляд, предназначение поэта? Попытайтесь дать определение таким забывающимся феноменам поэтического творчества, как «вдохновение», «пророчество», «невыразимое», «путь», «предназначение (поэта)», «поэтическая гармония», «тайная свобода», «поэтическая свобода», «энигматичность», «эвристичность», «экспериментальность», «поэтическая энергия», «духовность» и др.
Интервьюер задал несколько вопросов о категориях; едва ли я предложу удачные дефинитивные строки для энциклопедического словаря. Бог мой, как говорить о поэтической гармонии и поэтической свободе! Единственное, что могу, так это поделиться скромным личным опытом.
Мы не в полной мере осознаем историческую силу возвышенного, благого, их способность под покровом молчания сопровождать род человеческий в истории. И сегодня поэзия зачастую переживается как удаленная земля, забытое и незащищенное место. Требуется смелость, чтобы утверждать бесполезное удовольствие поэта, чье предназначение, как я полагаю, сводится к особой внимательности, к глубокому осознанию посредничества поэзии, о котором сказано выше с отсылкой к Паунду. Разумеется, в данной перспективе вдохновение и пророчество тесно связаны, хотя не очевидно, что вам однажды в жизни придется пройти по городским площадям во вретище Иеремии. Возможно, все ваше пророчество заключается в немногословном свидетельстве о преизбыточном бытии, и этого довольно.
Духовность поэзии, понимаемой здесь как событие, процесс, заключается в том, что новое в поэзии не предопределено. Впрочем, термин духовность допускает слишком произвольные трактовки, мне понятнее аскеза в искусстве, отсечение двух страстей: страсти отчужденности (от человеческого общения, от священных ритмов жизни) и страсти негативизма (негативной идеи в искусстве, заключающейся в том, что автору радикально плохо с этим миром). Полагаю, сказанное об аскезе перебрасывает мостик к теме поэтической гармонии, то есть к «опорно-двигательной системе» поэтического произведения. Заметьте, что поэтическая гармония создает строгий отбор, не только формирует стиль, но и отбор тоже.
Условный термин «невыразимое» напоминает о тонкой грани между внутренним, ограниченным сказанным и огромным, развернутым наружу несказанным. Грань эту надо уважать и не переходить.
Когда спрашивают о тайной поэтической свободе, начинаешь думать о несвободе. Какие бы безличные силы ни двигали массами, какие бы бури ни прокатывались в пространствах бессознательного, создавая социальные проекции, поэзия не просто индифферентна, она способна обладать творческой субъектностью, действовать в собственном пространстве, от избытка щедро «переливаясь через край» в мир. То, что мы именуем поэтическими грезами, вполне реально, и поэт может быть свободен, отказываясь размещать политическое там, где веками обитало священное.
И, наконец, вопросы интервьюера, содержащие четыре слова на «э»: энигматичность, эвристичность, экспериментальность и энергия. Экспериментальность поэзии непосредственно связана с так именуемой поэтической энергией, которую высвобождает именно эксперимент. Энигматичностью в искусстве я бы называл не просто некую закутанность в тайну, но глубину, обладающую достоверностью. Глубина, опознаваемая по одному лишь излучению достоверности. Кажется, именно к этому стремились французские символисты времен первых выступлений Жана Мореаса. И, конечно же, поэзия обладает эвристичностью, поскольку способна обнаружить неведомые нам земли на географических картах наших душ и неизвестные способы быть в мире. Это — удел поэзии, а не литературного стихотворчества.
6. Назовите ваши любимые стихи, которые были созданы вами или другими поэтами.
Последний вопрос ставит в тупик. Как мне назвать все любимые стихи, если русская поэзия настолько богата и разнообразна, да и много ли даст перечень названий через запятую. Сознавая всю условность ситуации, позволю себе остановиться на одном тексте любимого поэта, а именно на ломоносовской «Оде блаженныя памяти Государыне Императрице Анне Иоанновне на победу над Турками и Татарами и на взятие Хотина 1739 года»:
Восторг внезапный ум пленил,
Ведет на верьх горы высокой,
Где ветр в лесах шуметь забыл;
В долине тишина глубокой.
Внимая нечто, ключь молчит,
Которой завсегда журчит
И с шумом в низ с холмов стремится.
Лавровы вьются там венцы,
Там слух спешит во все концы;
Далече дым в полях курится.
Не Пинд ли под ногами зрю?..
Алексей Порвин
1. В каком возрасте вы начали сочинять стихи? Почему это произошло? Как вы относитесь к своим ранним опытам?
Первое стихотворение я написал поздно — в 22 года. До этого творческая энергия находила выход в основном в занятиях музыкой — совсем в ранней юности это был джаз, джазовая импровизация, потом некоторое сочинительство в сфере электронной музыки, но чем глубже я погружался в музыку, тем менее удовлетворительными представали как пространство для маневра, так и возможная степень моей свободы. Годам к 20 некий «зазор» для моего собственного движения, оставляемый музыкальными конвенциями, в моем восприятии стал всё больше сужаться; на это наложились очень значимые перемены в жизни — в 22 года у меня появился сын. Благодаря сыну, мое мироощущение изменилось радикально, и именно это подтолкнуло меня искать новые для себя способы (само)выражения.
2. Назовите имена поэтов, русских и зарубежных, оказавших на вас наибольшее и благотворное влияние?
В ранней юности я очень много читал поэзии (и продолжаю это делать) и параллельно с собственными попытками сочинительства обратился к стихотворному переводу. Помню, мне в руки попала антология англоязычной поэзии: переводы были снабжены оригиналами, так что легко можно было сверить тексты на двух языках — я, скажу прямо, ужаснулся качеству текстов на русском языке и ощутил в себе сильное желание перевести эти стихотворения иначе. Писал стихи и переводил зарубежную поэзию я в стол — туда ложились переводы стихов Райнера Марии Рильке, Уильяма Батлера Йейтса, Джейн Хиршфилд и многих других; брался я за перевод и совсем молодой немецкоязычной поэзии, но попытки найти издателя наталкивались на отповеди редакторов в духе «вы — никто, и ваши переводы мы не возьмем». Такое долгое вступление к ответу про влияние призвано отсрочить самое неприятное — скажу честно, разговор о влиянии равносилен признанию в собственной уязвимости; с другой стороны — у каждого поэта есть предшественники. Страх влияния — богатая почва для психоаналитических изысканий (что касается собственно поэзии, поэтов и этого пресловутого страха, мне попалась лишь пара статей соответствующих специалистов). В моем случае, скорее, есть поэты, чьи стихи помогли мне лучше осмыслить механизм стиха как такового и начать собирать свой собственный механизм, — из русских это, несомненно, Державин, Пушкин, Тютчев, Фет, Лермонтов, Заболоцкий, Ходасевич, Введенский, Бродский, Шварц, Аронзон; из зарубежных — Шекспир, Шиллер, Гете, Бодлер, Рильке, Рембо (список можно продолжить).
3. Различаете ли вы поэзию и литературное (иное) стихотворчество? Какие факторы влияют в большей степени на появление из-под вашего пера поэтических/стихотворных текстов — онтологические и социальные или какие-либо иные?
Где заканчиваются «просто стихи» и начинается «поэзия», — никогда не ощущал в себе однозначного ответа на этот вопрос. Вопрос про факторы — столь же трудный. Как-то Анна Глазова сказала мне, что, если бы человек в точности знал, какие факторы способствуют появлению поэзии, это знание было бы мучительным, практически невыносимым. Я с ней согласен.
4. Как вы относитесь к верлибру? Как бы вы определили прозопоэтический текст? Назовите имена поэтов, создающих верлибры, которые определялись бы как поэтические тексты. Пишете ли вы верлибры? Если да, то почему? Если нет, то почему?
Я очень люблю верлибр. Думаю, прозопоэтический текст — это текст, имеющий формальные признаки прозы, но создающий внутри себя поэтический контекст и поэтические смыслы. Я писал верлибры в далеком 2006 году, после того как посетил литературный семинар «Дебют» под руководством петербургского поэта Дмитрия Григорьева, — в качестве приглашенного мэтра на том семинаре был Аркадий Драгомощенко, с которым мы впоследствии некоторое время переписывались и пару раз говорили о поэзии за чашкой кофе, но в тот период жизни к верлибру на русском языке я быстро охладел — этот эпизод можно включить в довольно большой перечень жестов отказа и вообще всего, чем мне пришлось пожертвовать, чтобы собрать по частям и выкристаллизовать свой голос. Я стремился делать это с опорой прежде всего на русскую и европейскую поэтические традиции. Но с недавних пор я пишу и на английском языке — это и верлибры, и prose poems. Удивительно, как написание стихов на неродном языке влияет на процессы стихотворчества на языке русском; это, наверное, тема для отдельной статьи. Могу назвать множество значимых для меня имён как признанных классиков, так и современников, но ограничусь несколькими: Уолт Уитмэн, Аллен Гинзберг, Джейн Хиршфилд, Аркадий Драгомощенко, Анна Глазова, Василий Ломакин, Дмитрий Кузьмин.
5. Категория «предназначение поэта» сегодня забывается и наукой, и читателем, и издателем. Каково, на ваш взгляд, предназначение поэта? Попытайтесь дать определение таким забывающимся феноменам поэтического творчества, как «вдохновение», «пророчество», «невыразимое», «путь», «предназначение (поэта)», «поэтическая гармония», «тайная свобода», «поэтическая свобода», «энигматичность», «эвристичность», «экспериментальность», «поэтическая энергия», «духовность» и др.
«Предназначение поэта» и многие другие перечисленные здесь категории, как мне кажется, проистекают из мифов и мифологем, связанных с фигурой поэта и сущностью поэтического творчества. В этом плане я считаю, что я свободен от мифологического сознания, я всегда сторонился этого обаятельного дурмана. Поэт — это прежде всего лингвистический специалист, характер его работы требует многого (иногда даже очень многого) в плане способностей и компетенции, но мифологизировать и как-то поэтизировать саму фигуру поэта не нужно — это может привести к весьма печальным последствиям как для самих стихов, так и для человека, занимающегося поэзией.
6. Назовите ваши любимые стихи, которые были созданы вами или другими поэтами.
Перечислить все любимые стихи — задача непосильная; назову лишь некоторые, строчки из которых вспоминаю часто.
Гавриил Державин, «Снегирь»
Александр Пушкин, «Я вас люблю, — хоть я бешусь…»
Михаил Лермонтов, «Время сердцу быть в покое…»
Николай Заболоцкий, «Поэма дождя»
Владислав Ходасевич, «Весенний лепет не разнежит…»
Александр Введенский, «Мне жалко, что я не зверь…»
Иосиф Бродский, «Рождественский романс»
Елена Шварц, «Маленькая ода к безнадежности»
Леонид Аронзон, «Красавица, богиня, ангел мой…»
Михаил Айзенберг, «Бесконечная волокита…»
Михаил Еремин, «Еще сомкнуты веки растений…»
Валерий Шубинский, «На скамейке дремлет бомжик на Сущевском на валу…»
Николай Кононов, «Петя с Ваней»
Александр Миронов, «Два солнца в моих глазах…»
Андрей Поляков, «Какие торжества в сомнительной отчизне…»
Мария Галина, «Про жука»
Григорий Дашевский, «Никогда не коснусь…»
Виктор Iванiв, «Алеша»
Леонид Шваб, «Ах, чайки кружатся над фабрикой…»
Виталий Пуханов, «Я раньше не замечал, как дурно она одета…»
Михаил Гронас, «На светлых пластинах небес…»
Андрей Сен-Сеньков, «Самое нижнее белье куклы Барби»
Мария Степанова, «Утреннее солнце восходит утром…»
Анна Глазова, «и в этом голубином зрелище…»
Александр Скидан, «Пирсинг нижней губы»
Олег Юрьев, «Вышли девушки на реку…»
Алла Горбунова, «Я иду по улочке, кухаю лимон…»
Дмитрий Кузьмин, «Интеллигенция говорит: немыслимо».