Из материалов камчатского летовского семинара № 7
Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2022
Есть мнение, что песни Летова изначально не имеют смысла, а сложены кое-как из фраз сумасшедших и умирающих.
Надо вспомнить, как Летов любил футбол, и провести аналогию между острыми пасами и дальнобойными навесами камерунской сборной, за которую тяжело болел в 1990 г. укушенный энцефалитом Летов, и неявными параллелизмами и далековатыми ассоциативными ходами его поэтики.
ГО — гооооооооол!!
В футбол ацтеки играли отрубленными головами, перебрасываясь мозго-смыслом и глазами — точкой зрения. Памятуя об известном фрагменте из «Братьев Карамазовых» «и любезно её лобызаше» и уподобившись св. Дионису, Летов с удовольствием сыграл бы в футбол собственной головой.
Летящая отрубленная голова резко меняет то, что так любо филологической критике, — оптику.
Смысл в его песнях не прячется, а перепасовывается-перепрятывается, как в смысловых напёрстках, по слову Сергея Морозова. Не надо искать шарик под напёрстком, надо брать автора под белы руки.
Слова Окуджавы «бери шинель, пошли домой» следует истолковывать не в регистре летовского скриминга «айда по домам», а с т.н. припева like a rolling stone, который взят не у Дилана (Летов заметал следы), а у «Битлз», песня Dig It (альбом Let It Be), которая начинается как раз там, где кончается «Беришинель» Летова. Dig It — значит «копай». А что копать-то? Разумеется, «гроб», т.е. «могилу» по-древнерусски. Джон Леннон (Шон Ленехан) уже разложился на плесень и на липовый мёд поэзии.
Что такое rolling stones? В Елизово, за автостанцией, лежит вулканическая бомба — два метра в диаметре камешек. Rolling stones — это кассетные авиабомбы, которые при соприкосновении с земной поверхностью создают не иллюзорные гробы.
Но в расширительном толковании (а мы знаем, как Летов любил расширять сознание) катящиеся камни — это отрубленные головы — футбольные мячи, которые валятся на русское поле экспериментов по странной фантазии старика Хоттабыча.
Отойдём от восприятия песен Егора Летова в мелкобуржуазном духе экзистенциализма: дескать, каждая песня — о душе человека, где дьявол борется с богом, а либераст с ватником. Экзистенциальное нытьё свойственно филологическому подходу, а в СССР был «вместо сердца пламенный мотор», — культ техники.
А если кто-нибудь скажет, что аллегории сейчас не носят, мы ответим, что летовский текст заточен под аллегорию: «Луна словно репа, звёзды — фасоль, неба — синь да земли — конура».
Ночной летун, во мгле ненастной
Земле несущий динамит?
Блок. Авиатор
«Бери шинель» является песней бомбардировщика Ту-2, которые собирали рабочие Чкаловского посёлка, одновременно строя его на своих костях. Голос Летова диктовал текст Калугину и являлся во сне Семеляку — дух мёртвых Чкаловского посёлка диктовал Летову. Параллельно «Беришинели» Летов писал последний «Коммунизм», «Хронику пикирующего бомбардировщика».
Кто здесь самый главный анархист?
Кто здесь самый хитрый шпиён?
Кто здесь самый лютый судья?
Кто здесь самый удалой господь?
Первый куплет обыкновенно трактуется в мелкобуржуазно-богословском духе. Однако «лётчики на небо летали — бога не видели». Истолкуем его посюсторонне.
Кто здесь самый главный анархист? — т.е. у кого больше всего степеней свободы? — у лётчика.
Кто здесь самый хитрый шпион? «Хитрый-хищный» — значит, быстрый, «шпион» — значит, «соглядатай». Кто лучше всех видит? — Лётчик.
Кто здесь самый лютый судия? — Летову наверняка вспомнилась последняя реплика лётчика из фильма «Торпедоносцы» — «Будем карать гадов».
Кто здесь самый удалой («удачливый») Господь? — Обратно, лётчик.
Неба синь да земли конура
Тебя бензин да меня дыра
Пока не поздно — пошёл с ума прочь
Пока не поздно — из крысы прямо в ангелы
«Неба синь (можно читать и «Небо-7») да земли конура». — Именно так земля выглядит из кабины лётчика. Нора-конура — это то, куда ныряет летовский дурачок, ходящий по небу, и откуда изнуряют крыс, кротов и медведей.
«Тебя бензин да меня дыра». — Бензином заправляют самолёт, а лётчик отдыхает после боя в землянке. Тут немножко латинский синтаксис: для тебя бензин, для меня дыра.
«Пока не поздно, пошёл с ума прочь». — Не следует толковать эти строки мелкобуржуазно-трагично, Летов просто констатирует, что в бою лётчик должен чувствовать самолёт и действовать на интуиции.
«Пока не поздно — из крысы прямо в ангелы». — Филологи находят в этой строчке что-то особенно экзистенциальное, но мы-то знаем, что «ангел» («вестник») — такой же стукач, как и крыса. Текст подсказывает нам, что нужно копать по вертикали. Ангел крысы — это летучая мышь, именно так («Bat») классифицировали бомбардировщик Ту-2 наши союзники. Ту-2 как раз предназначался для бомбёжек английских кораблей. Поэтому «прямо в ангелы» возможно читать иначе — «прямо в Англию». Точность бомбометания имелась в виду.
Далее — ключевой куплет.
На картинке — красная морковь
Поезд крикнул — дёрнулась бровь
Лишь калитка по-прежнему настежь
Лишь поначалу слегка будет больно
«На картинке красная морковь». — Аллитерация «кар-кр-рк» — пародия на Цоеву «красную-красную кровь» и на рифму к «любовь». Красная морковь цилиндрической формы (на омских полях в 80-е попадалась цилиндрическая морковь если и не красная, то густого морковного оттенка) — авиабомба. Сергей Летов называл себя с братом мутантами, детьми семипалатинского взрыва, детьми ядерной бомбы. Поэтому постоянно меняющий центр тяжести Летов пишет не как Высоцкий — от имени истребителя, а от имени всех троих: лётчика, самолёта и бомбы.
«На картинке красная морковь» — склад авиабомб. Помню, у нас в 2006-м в Раздольном горели склады боеприпасов, за 10 км стёкла вылетали.
«Поезд крикнул, дёрнулась бровь». — Банальная метонимия. Кричат люди в горящем поезде. А бровь дёрнулась, потому что лётчик смотрит на это в прицел, зажмурив один глаз.
«Лишь калитка по-прежнему настежь». — Это о том, что створки бомболюка не закрылись.
«Лишь поначалу слегка будет больно». — При посадке створки бомболюка заденут землю, самолёт сильно тряхнёт.
К чему же «бери шинель, пошли домой»? Дом-домовина — это как раз «гроб» по-древнерусски. «Пошли» надо понимать не в смысле «пойдём», а в смысле «пошлём». Летов реализует здесь метафору «трупами завалили» — загрузили в бомболюки трупы солдат и сбросили на противника. Только для экономии отрезали головы и заворачивали в шинель.
Вот и ключ к отгадке «сердобольного смеха», который падает на «русское поле экспериментов». Вселенная Кузьмы Индикоплава имеет форму гроба, каменного ящика, по небу которого, вниз головой, бродит, рискуя сорваться, летовский дурачок, — люди верхнего мира ходят по небу, как тараканы по потолку. Оттуда на русское поле и падают глаза, выплаканные Господом Богом и замаскированные под «сердобольный смех».
Но, возможно, всё было не так, и «Беришинель» следует толковать не в кильватере ленноновской Dig It, а в свете песни «Дивизии Зомби» (намёк на Joy Division, очевидно), которая действительно следует на альбоме «Русское поле экспериментов».
Уже в тексте Окуджавы сталкиваются два голоса: живой зовёт мёртвого домой, а мёртвый зовёт живого в домовину. «Четыре года мать без сына» и «Мы все войны шальные дети». То есть мать в конце концов — Родина-Смерть/Мать-Война/Дом-Гроб. Мёртвый призывает живого завершить жизнь, как подобает кшатрию, — в бою. Симонов писал, что такое настроение было в мае 1945 г. — идти к последнему морю. Было много самоубийств. Мир отнял у кшатриев смысл жизни.