Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2022
Евгений А. Попов — родился в Свердловске. Живет в Екатеринбурге. Окончил факультет культурологии и искусствоведения Уральского государственного университета им. А.М. Горького. В журнале «Урал» печатались проза и стихи.
Жизнь Дмитрия Маркарова дала трещину. Ему под Новый год исполнилось уже тридцать пять лет, а никакого жизненного прорыва не было и не предвиделось. А он с молодости так хотел прорыва, чего-то такого этакого, чего-то необыкновенного. Но жизнь упорно заявляла — «я не похожа на сказку». Жизнь в целом была скучна, как пустая консервная банка.
Уже восьмой год Маркаров работал системным администратором на одной крупной мебельной фабрике. Вроде и зарплата у него была неплохая — не то чтобы очень большая, особенно по столичным понятиям, но не такая уж и маленькая. Им вдвоем с женой в общем-то хватало. Тем более жена тоже работала — учительницей английского языка в частной гимназии. Но прорыва даже на горизонте не наблюдалось. Некуда было расти, и Маркаров все чаще стал грустно задумываться о том, что, возможно, ему до самого наступления продленного пенсионного возраста придется сидеть в своем кабинетике, ожидая звонка с сообщением о той или иной компьютерной неполадке, придется мотаться по мебельным складам, занимаясь устранением таковых неполадок, придется претерпевать свою малоинтересную судьбу.
Уже восьмой год Маркаров был женат на Лидии. И с каждым последующим годом от их с Лидией брака совместная жизнь всё больше походила на монотонную рутину. Лидия была моложе Маркарова на пять лет и тоже хотела чудес и волшебства. Но в действительности вокруг была сплошная натуралистическая проза, скучная и безрадостная, как в писаниях Романа Сенчина.
Само собой разумеется, что на таком фоне в семействе Маркаровых участились мелкие и средние неурядицы, всяческие пошлые бытовые бури.
Вот и в тот день, который дал начало всей истории, Дмитрий, как всегда, пришел домой около половины восьмого вечера, как всегда, быстро проглотил разогретый супругой ужин и, почти как всегда, молча сел за ноутбук серфирить по Сети. Жене это отчего-то не понравилось, и она сделала мужу какое-то совершенно малозначащее замечание. Маркаров, будучи решительно не в духе после не самого приятного разговора с начальством, вызванного такими же мелкими рабочими вопросами, ответил на замечание грубостью. Лидии, во всяком случае, так показалось. Слово за слово — и между супругами произошла одна из тех бытовых сцен, суть которых известна всем хоть немного пожившим на свете людям и описывать подробности которой представляется делом совершенно излишним.
Обычно такие ссоры не заканчиваются ничем особенным — супруги расходятся, дуясь друг на друга, по разным комнатам относительно вместительной квартиры или по противоположным углам квартиры сравнительно маленькой, а спустя время вновь встречаются где-нибудь в районе кухни, и всё мало-помалу затухает. Но у Маркаровых на сей раз дошло до точки кипения, в результате чего взбешенный муж, вспомнивший, очевидно, о кавказских кровях, бурливших в его жилах, хлопнул со всей силы входной дверью и бросился вон из жилища, оставив Лидию всхлипывать на диване перед телевизором, где шел очередной несмешной ситком.
А за пределами маркаровской двухкомнатной норы уже было темно и так промозгло, как бывает в России в конце зимы. Даром что зиме оставалось жить не более трех часов. Но пока еще в Москве длился, оканчиваясь, Касьянов день — 29 февраля.
Маркаровы жили возле метро «Каширская». Дмитрий в некотором остервенении выскочил из подъезда и быстрым нервным шагом направился в сторону «Коломенской». На улицах было полно спешащих пешеходов, по проезжей части с трудом продвигалось обжигающее фарами разноплеменное автомобильное стадо. Ни пешеходам, ни автомобилистам не было никакого дела до Маркарова — до его семейных передряг, до его скучной автоматической жизни, до его волнений и мечтаний. И Маркаров не головой разумел, а ощущал кожей и печенками свое тотальное беспросветное одиночество в этом многомиллионном необозримом городе, да и на всем белом свете.
Через двадцать минут интенсивной ходьбы Маркаров замедлил скорость и немного отдышался, осматриваясь вокруг себя и наконец вовсе остановившись. Пока он находился в движении, да еще будучи до крайности раздраженным, Маркаров совершенно не обращал внимания на климатическую неприютность окружающей среды. Теперь ему враз стало как-то холодно изнутри, а сверху ему на непокрытую голову, защищенную, правда, густой темной шевелюрой, падали сырые, норовящие растаять еще в воздухе снежинки. Ложась на маркаровские волосы, снежинки таяли уже безнадежно, а голова Дмитрия выглядела так, словно он недавно вышел из-под душа.
Справа от Маркарова горели огни ресторана «Иверия». Ему вдруг мучительно захотелось согреться — зайти в тепло и выпить коньяку и, чем черт не шутит, может быть, даже напиться. Очень уж мерзопакостно было у него на душе. Дмитрий, памятуя о своих армянских корнях, конечно, предпочел бы соответствующий ресторан, но таковых поблизости не находилось. Делать нечего, пришлось пойти к грузинам.
Впрочем, Маркаров был свободен от этнических предрассудков и, кроме того, сам себя ощущал больше русским, чем армянином. Его предки когда-то, сотню лет тому назад, бежали от турецкого геноцида в Россию и осели в районе нынешнего Сочи. Уже дед Маркарова перебрался в Москву, где стремительно русел, а отец Дмитрия, Сурен Сумбатович, несмотря на свое типично армянское имя-отчество, очень плохо говорил на языке предков. Сам же Дмитрий Суренович, москвич в третьем поколении, совершенно не говорил по-армянски и не знал грамоты, придуманной достославным Месропом Маштоцем. В Армении он никогда не бывал, впрочем, так же, кажется, как и его отец и дед. Напомню, что предки Маркарова происходили из Восточной Анатолии, исторической Западной Армении, из которой турецкоподданные в свое время повывели сам намек на армянский дух. Стоит ли говорить, что мать Дмитрия Суреновича была простой русской женщиной родом из города Боровска Калужской области.
Короче говоря, армянин наполовину, Маркаров смело направился в грузинский ресторан, который сразу обволок его запахами трав и вина и затуманил звуками какой-то зурны, раздававшимися из телевизора.
Заняв место за столиком, продрогший Маркаров сразу же заказал бутылку трехзвездочного коньяка «Тбилисоба». Налил в бокал не менее ста граммов и выпил залпом. Слева от его столика на стене было большое зеркало, вытянувшееся чуть ли не от пола до потолка. Повернувшись к зеркалу, Маркаров мог разглядеть собственную физиономию — усталое и в то же время нервное лицо с густыми черными бровями и носом размерами несколько больше среднего. В общем, его вполне можно было принять за кавказца, то есть за своего.
Неожиданно рядом с зеркалом материализовалась как будто ниоткуда человеческая фигура, словно вышла прямо из зазеркалья в наш обыкновенный мир. Эта фигура плавно развернулась, как рыба в воде, и так же плавно направилась прямо к маркаровскому столику. Дмитрий тем временем успел налить и выпить вторую стограммовую дозу «Тбилисобы». По всему его телу разлилось приятное тепло, и он без всякой тревоги следил за движениями незнакомца. Гнев и раздражение, вызванные ссорой с женой, прошли, и Дмитрий на короткий, слишком короткий срок пришел почти в блаженное состояние. Ему даже стало интересно, куда направляется незнакомец, и если он действительно движется к его столику, то что нужно этому загадочному полувидению.
Полувидение приблизилось, и немедля стало понятно, что оно имеет вполне человеческие черты. Перед маркаровским столиком стоял очень пожилой, можно даже сказать, старый человек, имевший при этом весьма выразительные черты лица. У незнакомца были длинные седые волосы, опускавшиеся на плечи, так что можно было поначалу подумать, что это какой-то постаревший рок-н-ролльщик, глубокие проницательные глаза небесно-голубого цвета и высокий открытый лоб. Лицо, в особенности лоб и щеки старика были изрезаны морщинами, как географическая карта начертаниями рек. Географический старик попросил разрешения присесть рядом с Маркаровым. Тот охотно согласился. Тем более что новый сосед немедленно попросил у официанта другую бутылку «Тбилисобы».
— Я думаю и чувствую, — сказал дед без всяких предисловий, — что с вами произошло нечто неординарное.
— Да, — ответил Маркаров, выпивая третью порцию неважного грузинского коньяка. Коньяк несколько отдавал в нос не то чтобы клопами, а каким-то хвойным оттенком.
— Скорее всего, разговор идет о банальном и пошлом конфликте между двумя достаточно давно живущими вместе людьми.
— Черт возьми! Вы многое знаете, однако! — почти закричал достаточно уже принявший на грудь Маркаров.
— Я знаю гораздо больше, чем вы думаете, — ответствовал старик.
— Ну? — спросил Дмитрий, мало еще понимая, куда ведет его нежданный собеседник.
— Видите ли, Дмитрий, — сказал старик, хотя Маркаров доселе не представлялся ему, — я храню одну невероятную тайну, которую хочу открыть непосредственно вам.
Маркаров непроизвольно икнул и задумался. Задумавшись, он задал случайному знакомому вполне естественный вопрос: если тот обладает невероятной тайной, то почему желает раскрыть ее содержание именно ему — первому случайно встреченному человеку.
— Это законный вопрос, — отвечал старик, — я расскажу вам всё, а вы меня послушаете и решите, можно мне верить или нет. Но я-то заранее хочу вам сказать, что верить мне, разумеется, не только можно, но и нужно.
Маркаров подлил коньяку в оба бокала и в некотором недоумении приготовился слушать. Что бы ни было, но он действительно отчего-то хотел верить этому странноватому деду.
— Понимаете, Дмитрий, — начал старик, хотя Маркаров, повторяю, не назывался новому знакомцу, — у меня нет ни наследников, ни родственников, я один на целом белом свете. Так уж вышло, и ничего с этим не поделать. Были у меня родители в молодости, да и те давным-давно скончались в страшных мучениях, как сказал бы один весьма популярный литературный герой. О них нечего говорить, ибо тайна моя появилась после их безвременной кончины.
Старик глубоко вздохнул и продолжал:
— Нечего делать, верьте иль не верьте, но мой «внутренний голос», мой «даймон» приказал мне выдать мою тайну некоему молодому человеку, который встретится мне в Касьянов день, 29 февраля. Нет сомнений, что этим человеком оказались именно вы.
Маркаров выдохнул: «Как же я?»
— Именно вы, — сказал старик.
И тут Маркаров не то чтобы понял, но смутно почувствовал — вот оно, чудо, которого он так долго ждал. Он вонзился взглядом в старика и потребовал дальнейшего. Дальнейшее не заставило себя долго ждать.
— Я расскажу вам кое-что, — сказал старик и подлил Маркарову «Тбилисобы».
— Знаете ли вы историю библиотеки Ивана Грозного, так называемой Либереи? Согласно легенде, библиотека изначально принадлежала византийским императорам и собиралась на протяжении многих веков. Последним из императоров, владевших библиотекой, называют Константина XI. После падения Константинополя библиотека была вывезена в Рим. А потом переместилась в Москву как часть приданого Софьи Палеолог — невесты московского князя Ивана III. Затем по наследству библиотека переходила от одного московского князя к другому — от Ивана III к Василию III, а потом и к Ивану IV, последнему ее легендарному владетелю. Именно во времена Грозного царя библиотека пропала и стала тайной и загадкой на многие времена. Кто только не занимался поисками Либереи — от Николая Карамзина до энтузиастов советского и постсоветского времени. Никто, однако, ничего найти не мог. А ведь все из искателей были уверены, что библиотека хранит в себе невероятные тайны и загадки. Но всё пропадало втуне. Никто не мог найти ни саму библиотеку, ни тем более открыть ее секреты. Более того, умудрились разрыть в этом направлении пол-Москвы. От кремлевских стен до ограды Коломенского, однако ничего не нашли ровным проклятым счетом. Как, кстати, вы сами думаете, мой молодой друг, а существовала ли библиотека Ивана Грозного, эта пресловутая Либерея, в действительности?
— Конечно! — воскликнул Маркаров с огромной силой внутренней убежденности, неожиданной для себя самого, ибо еще сегодня днем он знать ничего не знал ни о какой Либерее.
— А вот не думаю, — загадочно молвил старик, поглаживая на затылке свои длинные серебряные локоны. — Скорее всего, никакой библиотеки на самом деле не существовало, иначе ее все равно уже давно бы нашли. А если она и была в том или ином виде, то исчезла, сгорела. Не в печках, конечно, а во время конкретного и хорошо известного по историческим источникам события — крымского разорения Москвы ханом Девлет-Гиреем в 1571 году. Этот хан подчистую спалил древнюю столицу, пока царь Иван Грозный прятался со своими опричниками в Александровой слободе. Так что не было никакой библиотеки.
Старик оценивающе посмотрел на своего визави. Маркаров глядел разочарованно и непонимающе. Из-за чего же весь сыр-бор?
— Но! — старик внушительно поднял вверх указательный палец правой руки. — Один замечательный том у Грозного все-таки имелся. Это таинственная «Кощеева книга». Существуют россказни о существовании у древних славян так называемой «Велесовой книги» — по имени почитавшегося язычниками «скотьего бога» Велеса, или, правильнее, Волоса. Более того, в наше время даже был предъявлен текст этой книги, прозванной энтузиастами, или шарлатанами, или теми и другими вместе, славянскими «Ведами». Скажу вам, мой молодой друг, как кандидат исторических наук, — никакой «Велесовой книги» никогда не существовало в природе. Ее текст — грубая подделка. А вот «Кощеева книга» была. А кто такой Кощей?
— Бессмертный?
— То-то и оно, что Бессмертный. Это великий чародей и мудрец. А в чем заключается величайшая мудрость мира? В проникновении в тайну смерти и бессмертия. Почему, скажем, библейский змей был мудрее всех зверей полевых? Отчего вообще змея во всех без исключения традициях считается символом мудрости? Потому что она познала тайну бессмертия. Змея, как известно, сбрасывает кожу и тем самым обновляется, омолаживается, так сказать. И никогда не умирает. Такие дела…
Впрочем, я несколько отвлекся. Так вот, то, о чем говорится в сказках, — дескать, смерть Кощеева на конце иглы, а игла в яйце и прочее, — это поздние фольклорные наслоения. Не было у настоящего, то есть мифологического, Кощея никакой смерти и быть не могло. Оттого он Бессмертным и прозывается. Так что в некотором смысле Кощей не кто иной, как наследник Змея-искусителя, а может быть, сам этот Змей и есть. В трансформированном, так сказать, виде.
— А что же с книгой? — нетерпеливо спросил Маркаров.
— Не торопись, дорогой Дмитрий. Рассказываю всё строго по порядку, с чувством, с толком, с расстановкой, как сказал еще один популярный литературный герой. В «Кощеевой книге», по преданию, заключена вся премудрость мира, и кто будет ей обладать и сумеет расшифровать ее текст, написанный «чертами» и «резами», тот будет владеть миром, станет богат, славен и так далее и тому подобное. Короче говоря, будет всемогущ, как Фауст, заключивший сделку с Мефистофелем, — при последних словах старик суховато, с придыхом, хихикнул.
— А что такое «черты» и «резы»?
— Ну, мой дорогой молодой друг, стыдно не знать такого, даже не имея законченного высшего гуманитарного образования. Всем известно, что это древнее славянское руническое письмо, которым наши предки пользовались задолго до изобретения Кириллом и Мефодием славянской азбуки. Похожей письменностью — рунами — также пользовались древние скандинавы.
Так вот, продолжаю о «Кощеевой книге». Во время крымского сожжения Москвы в 1571 году «Кощеева книга» каким-то неизвестным науке образом попала к крымскому хану Девлет-Гирею. Возможно, басурманин знал или догадывался о чудодейственной силе книги, но ведь мало иметь ее, важно прочесть ее послание. А иначе, как мы знаем со школы, что получится? Смотрим в книгу — видим фигу. Но текст, написанный славянскими рунами, не мог прочесть ни один крымскотатарский ученый. Так и помер Девлет-Гирей, не став величайшим властелином во всей вселенной. А «Кощеева книга» мало-помалу пылилась в ханском дворце в городе Бахчисарае. Это там, где был знаменитый фонтан, описанный Пушкиным. Помните?
Маркаров побоялся, что старик сейчас начнет цитировать пушкинские строки, а ему не терпелось скорее узнать о судьбе книги, поэтому он соврал, что помнит.
— М-да-а-а… — задумчиво протянул хранитель Кощеевой тайны и вдруг, как и опасался Маркаров, стал медлительно и с большим чувством декламировать:
Гирей сидел потупя взор;
Янтарь в устах его дымился;
Безмолвно раболепный двор
Вкруг хана грозного теснился.
Все было тихо во дворце;
Благоговея, все читали
Приметы гнева и печали
На сумрачном его лице.
Но повелитель горделивый
Махнул рукой нетерпеливой:
И все, склонившись, идут вон.
К счастью для нетерпеливого Дмитрия, старик остановился на этом и, отхлебнув коньяку, осведомился у слушателя:
— Так о чем я бишь?
— Ну как же, Кощей, библиотека Ивана Грозного!
— Ах, да! Пылилась эта таинственная книга в Бахчисарайском дворце вплоть до начала XVIII века. До тех пор, пока не попала в руки одному ученому крымскому армянину. Даже есть версия, что его фамилия была — Айвазян, и он был предком знаменитого художника-мариниста.
Маркаров весь пришел в слух. Появление в рассказе его единоплеменников еще больше взволновало и одновременно вдохновило его.
— И этот самый Айвазян — не Айвазян представьте себе, смог расшифровать текст книги! Однако это не принесло ему счастья, а ровно наоборот. Прочитанное привело его в такое изумление, что он захворал и скоро скончался в тихом безумии. Однако саму книгу вместе с записью ее текста, переведенного на армянский язык, он успел передать своему лучшему и любимому ученику. Перед самой смертью, в момент просветления сознания, он завещал ученику хранить реликвию в семействе того ученика, никому о ней не рассказывая и тем более никому не передавая. Во всяком случае, до поры до времени. А время такое станет известно ему, ученику, или его потомкам по неким тайным знакам. Ученик вполне исполнил завещание своего учителя. Еще бы не исполнить, коль скоро нового хранителя книги сразу же после смерти ее расшифровщика стали периодически навещать тайные голоса. Это были голоса его «даймона», напоминавшие хранителю о необходимости неукоснительного соблюдения завещания первого армянского переводчика «Кощеевой книги». Хранитель передал тайну по наследству своему старшему сыну, а тот, в свою очередь, своему старшему сыну. Так армянская запись текста как непонятная и непонятая реликвия переходила по наследству в семействе первого хранителя.
Другой оказалась судьба оригинала «Кощеевой книги». В 1783 году русские войска вошли в Крым, как к себе домой. Тогда-то действующий хранитель книги, повинуясь повелению «внутреннего голоса», спрятал ее в горах юго-западнее Бахчисарая. Причем место сохранения книги было им обозначено на соответствующем чертеже.
На этом моя история практически заканчивается.
— Как это?! — не выдержал Маркаров.
— Я же сказал, практически. Но не совсем. Есть еще финальный аккорд.
Шли годы — запись текста «Кощеевой книги» и чертеж с указанием местонахождения тайника с оригиналом по-прежнему хранились в одной армянской семье. Потомки первого хранителя, ученика переводчика текста, волею судеб перебрались из Крыма на историческую родину.
В 70-е годы прошлого века я, будучи молодым аспирантом исторического факультета МГУ, приехал в отпуск в Армянскую ССР. Спасаясь от невыносимой жары в Араратской долине, я поехал на Севан, а потом дальше — в Дилижан. С его невероятными, покрытыми лесом горами. Однажды в Дилижане я сел в кафе, прямо как вы, Дима, сегодня. Заказал холодный армянский суп с мацони, порцию долмы. И вдруг…
Старик задумался и устремился взором куда-то вдаль.
— И что же? — спросил нетерпеливый Маркаров.
— И вдруг рядом со мной за столик сел очень пожилой седовласый армянин. Собственно, мне по молодости тогда показалось, что это совсем дряхлый старик. Вам же тоже, мой молодой друг, кажется, что я до невозможности дряхл?
— Ну что вы… — начал отнекиваться Маркаров.
— Ах, да, все-таки вы, Дмитрий, постарше меня тогдашнего. Так вот, этот пожилой армянин, ему было лет семьдесят, рассказал всю невероятную историю «Кощеевой книги», которую, я в свою очередь, теперь поведал вам. Более того, он передал мне армянскую запись текста и чертеж с указанием местонахождения книги!
Тут старик действительно откуда-то из-под стола извлек небольшой деревянный сундучок антикварного вида.
— Чертеж с текстом находятся здесь, — сказал он, переходя на драматический шепот и как бы невольно озираясь по сторонам. Впрочем, ресторанной публике не было дела до чужих секретов. Публика отдыхала, поглощенная собой.
— Армянский дед, — зашептал новый знакомый Маркарова, наклоняясь к своему визави, — передал мне этот ковчежец, ссылаясь на то, что меня указал ему его «внутренний голос». А затем он завещал мне передать всё кому-то, на кого в свое время укажет уже мой «внутренний голос». Я ждал этого события целую жизнь. Думал, что так и унесу в могилу тайну, но вот — свершилось! «Внутренний голос» указал на вас, мой молодой друг!
И старик пододвинул сундук ближе к Маркарову.
Тут Маркарову стало одновременно весело и страшно. И хмель моментально покинул его голову.
— Неужели всё это правда? — обратился он скорее к самому себе, чем к старому хранителю, который вот так, без тени сомнения, готов был расстаться с сокровищем, открывавшим перед его владельцем такие фантастические перспективы.
— Но я не читаю по-армянски, — вспомнил вдруг Маркаров. Он испугался, что сокровище может оказаться для него бесполезным. А дать текст на перевод знающему человеку представлялось делом невозможным. Ведь это значило утратить эксклюзивную тайну, поделиться ей с посторонним.
Старик поспешил успокоить Маркарова:
— Этого и не нужно. Дело в том, что магической силой обладает только оригинал «Кощеевой книги», а не ее перевод на любой из возможных языков. Прямо как ал-Куран, — хихикнул старик довольно неуместно, по разумению Маркарова. — Более того, я не рекомендую даже пытаться ее прочитать, пока не получишь саму книгу. В этом ковчежце важен не столько переведенный текст, сколько схема, благодаря которой вы сможете найти подлинник.
— Но почему вы сами не прочли текст? Почему не попытались отыскать книгу?!
Старик печально улыбнулся. Взгляд его подернулся туманной дымкой. Он заговорил ностальгически:
— В молодости мне очень хотелось этого. Был даже некий, с позволения сказать, зуд. Но я был предупрежден, что делать этого ни в коем случае не надо. Иначе случится беда — со мной или с дорогими мне людьми. Тогда они еще были у меня…
Я был поставлен перед искушением. И искушением очень мощным. Счастлив, что мне удалось победить свое искушение. Я прожил сравнительно хорошую жизнь. Я занимался любимым делом — наукой историей. Много поездил по нашему Советскому Союзу, не раз еще в те времена бывал за рубежом. Я уж не говорю о последних трех десятилетиях. Достаточно сумел попутешествовать. А я люблю ездить по миру, узнавать новое. Но одно должен вам сказать, мой молодой друг, никогда в жизни я не позволил себе отправиться на Крымский полуостров, то есть туда, где спрятана «Кощеева книга». Это было табу. Радуйтесь, что на вас не наложен подобный запрет, и вы сможете отыскать «Кощееву книгу» и употребить ее силу во благо. Я уверен, что так и будет.
— Но почему я? — вскричал Маркаров, да так, что компания, сидящая за соседним столиком, три молодых человека славянской внешности, синхронно обернулась в сторону наших собеседников.
Старик приложил палец к губам, мол, «не нервничай, сохраняй спокойствие». Потом он выдержал короткую паузу и сказал:
— Этого никому не дано знать. Откуда я знаю, почему? Значит, вы, Дмитрий, почему-либо достойны этого больше, чем я. А еще я подозреваю, что здесь сыграло роль ваше происхождение. У вас есть армянские корни, а у меня их нет. «Если кто и влез ко мне, так и тот — татарин», как говорится.
А теперь послушайте меня внимательно. Уже напоследок. Сейчас я встану и выйду. Вы посидите за столиком еще минут десять. Сундучок спрячете вот в эту холщовую сумку, — старик подал Маркарову большую белую сумку со стилизованным гранатом, на ней изображенным, — потом расплатитесь за коньяк и закуску. И быстро уходите. Дома вы убедитесь, что в ковчежце в самом деле находятся те предметы, которые там должны быть. О том, что они у вас есть, не должен знать никто, ни одна живая душа. Ни лучший друг, ни жена, никто. Впрочем, я полагаю, у вас нет друзей, тем более лучших. Сундук надо спрятать так надежно, чтобы никто не мог случайно наткнуться на него. Рекомендую держать его в камере хранения. Скажем, на Курском вокзале. Как только соберетесь, немедленно поезжайте в Крым за книгой. Я думаю, засим мы еще можем увидеться. А пока я откланиваюсь.
И старик неожиданно проворно для столь пожилого человека поднялся из-за столика и развернулся, чтобы покинуть зал «Иверии».
— Подождите, скажите хоть свое имя! — воскликнул Маркаров, опять привлекая внимание соседней компании.
— Это излишнее, — махнул рукой старик. — А впрочем, Волин. Моя фамилия — Волин.
И этот самый загадочный Волин быстро направился к выходу. Он оказался огромного роста, не менее двух метров, с прямой негнущейся спиной. Его длинные серебряные волосы красиво ниспадали на мощные плечи. Одет он был в бежевую водолазку.
«Могучий старик», — подумал Маркаров и стал не вполне уверенными движениями устраивать оставленный Волиным сундук в холщовой сумке с нарисованным гранатом.
Домой Маркаров вернулся около двух часов ночи, совершенно трезвый. Хмель полностью вышел вон, хотя в «Иверии» он выпил не менее бутылки грузинского коньяку «Тбилисоба». В другой раз Маркаров от такой порции наверняка лишился бы твердой поступи и размеренности в движениях, но теперь, странное дело, можно было подумать, что дело сегодня вообще обошлось без алкоголя. Несмотря на это, Маркарова не покидала неясная тревога. Весь недолгий путь от ресторана до дома он проделал очень торопливо, поминутно прижимая сумку с ковчегом к телу, словно самими своими кожей и плотью хотел удостовериться, что содержимое «гранатовой» сумки никуда не пропало. При всем при этом каждые две минуты Маркаров озирался назад, точно его мог кто-то преследовать. Однако никакого преследования не наблюдалось, и Маркаров на секунду успокаивался. Но тревожное волнение накатывало вновь, Дмитрий опять оглядывался. Снова секундное успокоение и так далее по кругу на протяжении всего двадцатиминутного пути домой.
Зайдя в подъезд, Маркаров отчего-то не поехал в лифте, точно боялся, что какой-нибудь случайный попутчик отберет у него драгоценную ношу, а пошел по лестнице на пятый этаж, как будто на лестнице ему уж точно никто не мог встретиться. Но действительно, не встретился никто.
Дома было темно и покойно. Жена спала, безмятежно посапывая, словно и не было вечером сцены с душемутительной ссорой. Маркаров прокрался на кухню и, не зажигая электричества, вытащил сундучок из сумки. Трясущимися пальцами, волнуясь, открыл защелку. Потом долго искал спички, роясь по кухонным ящикам и рискуя тем самым разбудить Лидию. Наконец нащупав коробок, он вынул оттуда спичку и осветил содержимое сундука. Там действительно оказалась небольшая переплетенная книжечка с армянским текстом и свиток. На свитке находилась схема с малопонятными обозначениями и причудливыми закорючками, которые Маркаров ни за что в жизни не смог бы удовлетворительно расшифровать. В отчаянии он включил свет на кухне, уже не обращая внимания на жену, которая спала в соседней комнате. Маркаров самым внимательным образом изучал схему, подносил ее ближе к глазам и даже начал поиски лупы, когда-то доставшейся ему от отца, а тому, вероятно, от деда. Эти поиски ни к чему не привели, поскольку доселе означенная лупа никогда Маркарову не пригождалась, и он не знал, где именно хранится эта увеличительная штуковина. Впрочем, вряд ли она могла ему помочь, потому что значки на схеме были достаточно крупными, но их смысл и значение Маркаров решительно не мог взять в толк.
Заворочалась Лидия и громко вздохнула во сне. Маркаров торопливо положил свиток и переплетенную книжку обратно в ковчежец. Выключил свет и несколько минут просидел на кухне в полной темноте. Затем, повинуясь внезапному импульсу, положил сундук обратно в сумку, переданную ему Волиным, и, едва одевшись, выскочил обратно на улицу. Здесь Маркаров заказал такси и уехал на Курский вокзал, где сдал свою драгоценность, пока что, однако, бесполезную, в камеру хранения, как ему и заповедал таинственный старик с простой, но энергичной русской фамилией.
Вечером следующего дня, в пятницу, 1 марта, Маркаров после работы направился прямиком в «Иверию». Он почему-то был абсолютно уверен, что в «Иверии» ему суждено вновь встретиться с Волиным, который сделает ему некоторые разъяснения по поводу полученного им сокровища. В кафе Дмитрий снова заказал «Тбилисобу», но исключительно сто миллилитров. Битый час просидел сундуковладелец за столиком, потягивая коньяк. Он выбрал такое место, от которого просматривалась входная дверь, но старик Волин никак не появлялся. Шло время, и уверенность Маркарова стала медленно, но верно улетучиваться. Уж не разыграл ли его вчерашний старик? Прошло два часа, кафе заполнялось людьми, радостно предвкушавшими предстоящие выходные, но человека, которого Дмитрий так ждал, не было среди посетителей.
Так и есть, решил Дмитрий, всё вчерашнее происшествие было только дурацкой шуткой, розыгрышем выжившего из ума старика! Поеду сейчас на Курский и выброшу дурацкий сундук на помойку! Впрочем, если это антиквариат… Да какой антиквариат! Грубая подделка! А все-таки книжечку надо отдать прочитать. Кому? Да хотя бы дяде Армену из Ростова, двоюродному брату отца. Он наверняка понимает по-армянски. Узнать, что за ересь там написана. Хотя, скорее всего, это вообще какая-нибудь абракадабра. А сундук на помойку!
Маркаров начал уже подниматься со стула, когда ему на плечо легла большая, сильная, но мягкая рука. И знакомый голос произнес прямо на ухо: «Не горячись, мой молодой друг. Не надо на помойку. Ах, как кавказская кровь играет в тебе, Дмитрий Суренович!»
Дмитрий шлепнулся обратно на стул. Рядом с ним сидел вчерашний знакомец. Мистика! Полная мистика, — только и успел подумать Маркаров.
— Прости старика, — сказал Волин, — забыл тебе вчера еще кое-что передать. Старость — не радость. Склероз, как говорится…
— Откуда вы взялись? — выдохнул Маркаров со смешанным чувством еще не унявшегося раздражения и уже начинавшей подниматься радости.
— Из двери, не из окна же.
— Я все время смотрел на дверь.
— А не надо все время. Я же не желанная возлюбленная. И ты не Меджнун.
Маркаров не знал, кто такой Меджнун.
— Был такой арабский юноша-поэт по имени Кейс, — пояснил Волин, — который сошел с ума от любви, и его прозвали «Меджнун», то есть «безумный». Об этом написана одна из самых значительных восточных средневековых поэм. В ней говорится… Впрочем, об этом в другой раз, — оборвал сам себя Волин к облегчению Маркарова.
— А теперь к делу. Я забыл передать тебе вчера, мой молодой друг, еще одну схемку. Ты же в той, древней, не разобрался. Тот старый армянин полвека назад дал мне еще один чертеж, сделанный им собственноручно с аутентичного чертежа, находящегося теперь в сундуке на Курском вокзале. Модернизированная, понятная схема с широтами, долготами, минутами, секундами и со всем, что положено. В ней-то разберешься?
И старик выложил на стол лист бумаги с топографической, очень подробной картой местности. Маркаров бросился изучать карту, придвинув ее к себе ближе и готовясь задавать вопросы.
— Потом разберешься, потом, — предупредил его Волин. — А пока сверни схему, убери к себе в карман и никогда с ней не расставайся. Днюй с ней и ночуй. А как прибудешь на место, в Крым, тогда в спокойной обстановке и изучишь. Сундук лучше забрать из камеры хранения. Закопай его в Коломенском, в овраге, вот в этом месте, — и Волин протянул Дмитрию еще один, небольшого размера листок.
— Как же я в Коломенском… — засомневался Маркаров.
— Делай, что я говорю, друг мой. Всё получится, не сомневайся. Что-то мне подсказывает, что если Либерея и существовала, то она находилась именно здесь, рядом с нами, в загородной резиденции великих князей и царей московских. Там, где еще великий князь Василий Иванович построил церковь Вознесения Господня — великолепный шатровый храм, который…
— Вы же сказали, что не было никакой Либереи, — нетерпеливо прервал старика Дмитрий.
— Эх, есть многое на свете, мой молодой друг Горацио, что и не снилось мудрости земной, как сказал еще один суперпопулярный литературный герой. А теперь я исчезаю.
И действительно, Волин исчез, проворно смешавшись с толпой посетителей, что было весьма удивительно для такого статного, хотя и старого человека.
А Маркаров отправился домой в невероятно приподнятом настроении. По дороге он купил цветов и на пороге квартиры вручил их недоумевающей, еще не остывшей от недавней ссоры жене. Лидия быстро растаяла, ибо не получала подарков от мужа последние месяцев девять, со времени своего дня рождения, приходившегося на морозную пору зимнего солнцеворота.
Супруги примирились, и на некоторое время жизнь их вошла в обыкновенную колею, несмотря на то что Дмитрий вел себя довольно загадочно. Однажды Лидия так и сказала ему:
— Ты будто светишься изнутри каким-то светом, но такое впечатление, что ты знаешь что-то такое, чего не знаю я, а говорить не хочешь. У тебя какие-то хорошие перемены на работе?
— Да нет, все по-прежнему, — отвечал Маркаров, — и, конечно, ничего такого особенного я не знаю. Просто всё хорошо.
И Лидия радовалась простому женскому счастью.
Стоит добавить, что Маркаров в самом деле успешно провернул операцию по организации тайника в указанном ему стариком Волиным месте. Однажды в непродолжительное время после второй встречи со стариком он уже в сумерки направился в музей-заповедник и, потея от физических усилий и страха быть увиденным и пойманным за своим делом, спрятал ковчежец в одном из коломенских оврагов.
На работе дела у Маркарова тоже наладились. Он перестал конфликтовать с коллегами по всяким мелочам, образцово-добросовестно выполнял свои обязанности и даже пару раз заслужил похвалу начальства. В марте Маркаров получил приличную квартальную премию, о которой не стал сообщать жене, а все деньги отложил в свою личную кубышку. Так он копил деньги на поездку в Крым. Периодически, правда, жизнь Маркарову отравляло желание, жгучий зуд, каким-то образом все же прочесть текст, написанный по-армянски, перевод «Кощеевой книги». В такие минуты он покупал билет в музей-заповедник и бродил по дорожкам. Путь его все время складывался таким образом, что он неминуемо и очень скоро оказывался возле своего тайника. Но всякий раз, по здравом размышлении, Маркаров понимал, что сам прочесть армянский текст он не сможет, а кому-то дать его на прочтение… Нет, это совершенно невозможно. Тогда Маркаров пересиливал себя, убеждаясь в необходимости терпеливого ожидания, и отправлялся домой или в «Иверию». Не потому, что ему так уж хотелось расслабиться, выпить коньяку, а затем, что он каждый раз рассчитывал вновь встретиться там со стариком Волиным. Но Волин так ни разу больше не появился. А время шло…
Наступил май. В Москве зацвели яблони и каштаны. Заблагоухали сирень и черемуха. А у Маркарова накопилась достаточная сумма, позволяющая ему отправиться в самое главное путешествие в своей жизни. В дорогу за «Кощеевой книгой», которая преобразит его тусклое существование, подарит невероятные возможности и сделает Маркарова подлинным хозяином своей судьбы. Он свято уверовал в такое фантастическое преображение, хотя и не знал, как именно это случится. Но это должно было случиться непременно. Впервые за все свои тридцать пять лет у Маркарова появилась цель, которая придавала его жизни смысл. Доселе месяцы и годы протекали без определенной цели и, соответственно, без всякого смысла. А теперь прежнее растительное маркаровское существование прервалось, и перед ним открылся путь, ведущий его к сияющим высотам великолепного будущего.
Маркаров, правда, еще точно не знал, как именно он воспользуется магическими плодами, таящимися в волшебной книге, но вполне резонно полагал, что «внутренний голос», который он явственно ощущал где-то рядом с собой, подскажет ему необходимое направление. Главное сейчас было — отыскать вожделенный тайник и завладеть сокровищем.
В конце мая Маркаров взял на работе отпуск без содержания, объяснил жене, что его отправляют в командировку, и улетел в Крым. Перед тем он навестил заветный овраг в Коломенском, извлек оттуда армянский текст, оставив ковчежец на своем, теперь уже законном месте.
И вот наступила важная минута — Маркаров приземлился в Симферополе. В аэропорту он взял такси и уехал в Бахчисарай, где уже забронировал себе место в гостинице.
По прибытии, наскоро перекусив довольно пустой шурпой, Маркаров заперся в своем номере. Красоты Крыма не волновали его. Он не собирался идти на экскурсию в ханский дворец. Его будоражил лишь чертеж, следуя которому он мог найти «Кощееву книгу». В изучении этого чертежа он провел остаток дня. Согласно карте, искомое сокровище находилось на склоне горы Мангуп-Кале, близ села Ходжа-Сала в Бахчисарайском районе республики.
На следующее утро, также взяв такси, Маркаров немедленно отправился на место, держа чертеж с указанием нахождения искомого клада около груди.
Машина подъехала к небольшому озерцу, близ которого, в оборудованных беседках и просто так, находилась масса людей. Впереди возвышалась поросшая лесом гора. Невеликая, не более шестисот метров, но знаменитая своими обрывами и прекрасным оборонительным положением. Неслучайно именно здесь когда-то был выстроен целый город, ставший центром средневекового княжества Феодоро. С цитаделью, княжеским дворцом, великолепной базиликой, домами торговцев и ремесленников. Турки взяли его только в 1475 году, потеряв массу своих воинов. До сих пор в мангупских балках находят каменные турецкие ядра. Город существовал не менее девяти веков, являясь частью периферии великой Византийской империи. И пал, кстати, двадцатью двумя годами позже Константинополя. Люди в этих краях исповедовали православие, не чуждаясь, правда, некоторых языческих обычаев. Например, своим покойникам жители Мангупа уже после смерти дробили коленные суставы или попросту отнимали нижние конечности. Чтобы покойник не вышел из гроба и не стал вредить живущим. После турецкой победы на Мангупе обосновались караимы — немногочисленная этническая группа, происходящая от последователей одного из иудаистских ответвлений в Восточной Европе. Они жили там до русского вторжения в конце XVIII века, когда склонные к юдофобству православные россияне изгнали караимов прочь с горы. Последние двести с лишним лет Мангуп стоит безлюдным, если не считать нашествия археологов в каждый полевой сезон, начиная чуть ли не с 1913 года. Разумеется, с перерывами на Гражданскую и Великую Отечественную войны. Говорят, кстати, что на Мангупе стояли пушки Манштейна, из которых он обстреливал Севастополь во время осады 1941–1942 годов.
Вооруженный навигатором с координатами искомого места, Маркаров отправился по тропе за ручейком туристов наверх. Другой ручеек двигался навстречу. Это были те, кто уже спускался вниз со знаменитого мангупского плато с развалинами крепостной цитадели, остатками когда-то величественной пятинефной базилики и дворцом правителя княжества Феодоро, от которого (то есть от дворца) уже ровным счетом ничего не осталось. Ручейки, что верхний, что нижний, меж тем всё увеличивались и достигали уже размеров небольших потоков, что несколько беспокоило нашего кладоискателя. «Да что это за туристическая Мекка такая?» — раздумывал Дмитрий, пыхтя от известного напряжения сил. Все-таки подъем был достаточно крутым, и Маркаров прилично утомился. Хотя плато, очевидно, находилось уже близко. Скоро должен был показаться родник с кристально чистой холодной водой, с давних пор называемый «Женским». «Мужской» родник тоже имелся на Мангупе, но он лежал дальше, на самом плато.
Маркарову очень хотелось выпить родниковой воды, но вдруг по левую сторону от тропы, на склоне горы, показалось караимское кладбище — массивные каменные плиты-надгробия, в значительной степени покрытые мхом от времени. Тут были захоронения преимущественно XVII—XVIII веков, то есть периода, когда караимы после разгрома Феодоро были хозяевами Мангупа. И навигатор упорно вел Маркарова туда, влево, на кладбище.
Маркаров было хотел немедленно устремиться туда, но вокруг были люди, которые, вообразилось ему, почему-то должны были непременно за ним проследить, и потому Дмитрий схитрил. Он вместе с туристами поднялся чуть выше, до родника, с наслаждением напился, умыл лицо холодной водой и, только дождавшись, когда людской поток несколько оскудел, и улучив момент, когда людей в зоне видимости стало мало, свернул с тропы и балкой пробрался к караимскому некрополю, тщательно сверяясь с инструкциями навигатора.
Навигатор, сообразуясь с установленными координатами места, привел Маркарова к одному из удаленных от тропы надгробий. Но не настолько удаленному, чтобы его нельзя было заметить какому-нибудь туристу, поднимающемуся на плато или спускающемуся с горы. Эти туристы, как известно, большие любители вертеть головой в разные стороны! Маркаров присел у массивной плиты, голыми руками очистил с нее мох с землей. На надгробии вполне можно было разобрать старинную надпись, начертанную еврейскими буквами. Конечно, Маркаров не мог прочесть, что на ней написано. Ему оставалось только фантазировать. «Под камнем сим лежит великий мудрец Шмуэль бен Йосеф, великий хранитель Книги мудрости Кощея». Ну и бред! Но что бы ни было здесь написано, ясно одно — именно под этой тяжелой плитой находится то, ради чего Маркаров прибыл сюда. Ясно и другое — ему необходимо остаться незамеченным. Следовательно, разрывать могилу надо тайно, под покровом ночи. Авантюристический дух взыграл в сердце Маркарова. Он возбудился и обрадовался. Теперь он точно знал, что надо делать. Не теряя времени, Маркаров чуть ли не вприпрыжку пустился вниз. В его рюкзаке бренчала саперная лопатка, и этот звук казался Маркарову подлинной музыкой сфер. Почти час он поднимался на гору, вниз же сбежал за каких-нибудь пять минут.
В Ходжа-Сале за последние несколько лет открылось немало гостевых домиков. Когда-то вымершая татарская деревня вновь ожила благодаря наплыву туристов. Конечно, она потеряла прежнюю ауру, ведь еще в начале нынешнего века в ней ничего не было, кроме двух дворов с чайханами, зато теперь всякому желающему без проблем можно было найти здесь ночлег. Маркаров быстро договорился с татарином по имени Сервер о найме на ночь комнаты. Удобства были во дворе, но это не смутило Маркарова. Наоборот, таким образом он экономил деньги, которых было в обрез. Хотя глупо думать о деньгах, когда впереди тебя ждет обретение чего-то большего, возможно, чем все богатства мира.
У Сервера, как у всякого уважающего себя ходжасалинца, имелась маленькая чайхана с дастарханами. В ней подавали домашнее вино темно-красного, почти черного цвета («говорят, татары в вино добавляют фломастеры», — вспомнил Маркаров где-то слышанное) и чебуреки двух видов — с мясом и сыром. Этим ассортимент заведения ограничивался.
Немного успокоившись, но оставаясь в предвкушении грядущего чуда, Маркаров захотел есть. Он попросил вина и четыре чебурека с мясом. Чебуреки оказались хорошо промасленными, сочными, с большим количеством начинки внутри. Маркаров съел все четыре штуки с превеликим наслаждением. Кстати, и вино у Сервера произвело на Маркарова впечатление. Оно было вполне приличным — в меру сладким и с хорошим виноградным ароматом. Дмитрий выпил один стаканчик, затем и второй, и третий. Маркарову захотелось поговорить. К его удаче, из дома вышел хозяин справиться о том, как гостю понравилась выпивка и закуска.
— Всё отлично, Сервер, — охотно отвечал Маркаров. — А вот скажите, Сервер, правда ли, что на Мангупе в свое время хозяйничали караимы?
— Конечно, — сказал татарин, маленький худой человек, но с очень выразительными, похожими на темные миндалины глазами.
Он присел за дастархан к Маркарову. Видно, ему тоже хотелось поговорить. Где-то не по часу звонко запел петух.
— Вот надрывается, — заулыбался Сервер. — Караимы здесь были, да. Они жили на горе. А под горой испокон веку жили наши предки. Мои предки с пятнадцатого века тут живут.
«И твой предок, поди, Москву с Девлет-Гиреем сжег», — не без ехидства подумал Маркаров, но удержался, чтобы не ляпнуть этого вслух. Хотя, возможно, для Сервера это обстоятельство могло бы быть предметом гордости.
— Но караимы почти как мы. У них язык похож на наш. Только вера другая. Но теперь тут караимов нет. Все караимы теперь в Евпатории.
— А не было ли здесь когда-нибудь армян? Я почему спрашиваю, потому что я сам наполовину армянин.
— Армян в Крыму много было.
— Нет, я не про Крым вообще. Тут, на Мангупе, были армяне?
— Не знаю. Но вряд ли. Армяне любят селиться, где море, где большая торговля. Вот в Феодосии, например. А здесь маленькая торговля. Сам видишь.
— А вот слышали вы что-нибудь про Кощея и про его книгу? — не удержался и ляпнул-таки Маркаров.
— Кощей Бессмертный? Ха-ха, — засмеялся Сервер, обнажая щербатый рот, — русские сказки! Знаю, знаю, смерть в игле, а игла в яйце, яйцо в утке, а утка в ларце. Знаю, знаю!
— То есть это просто сказка? — спросил Маркаров как-то угрожающе даже.
— Ну, конечно, сказка, — удивился Сервер, — я и кино в детстве смотрел. А что? Хорошее кино.
Тут уже Маркарову пришло время спохватиться, и он, торопясь, отреагировал:
— Ах, да. Конечно, сказка. Так, значит, не было на Мангупе армян?
— Нет, не было. Что им здесь делать?
— Сервер, — сказал взявший себя в руки Маркаров, — сегодня погода такая замечательная. Можно я прямо здесь, на дастархане переночую? Воздух такой! В Москве не бывает такого воздуха.
— Ночуй на здоровье, — ответил хозяин, а сам пошел в дом, оставив московского гостя готовиться к судьбоносному ночному предприятию.
Глухой темной южной ночью, крадучись, Маркаров спустился со своего жесткого ложа и осторожно отправился по проверенной днем тропе, аккуратно подсвечивая себе карманным фонариком. Больше всего он боялся попасться на глаза каким-нибудь подгулявшим туристам, но кругом стояла тишина, и только порой легкий ветерок колыхал листья грецкого ореха. Наконец Маркаров достиг склона поросшей лесом горы и стал подниматься в надежде как можно скорее достичь места. Дорога оказалась бесконечно длинной. Маркарова одолевали какие-то посторонние звуки и шорохи, на поверку оказывавшиеся тем же ветром, шумящим в кронах. Да и сам путь был не прост, потому что приезжий кладоискатель все время боялся в темноте оступиться или свернуть с тропы. А там запросто можно было подвернуть себе ногу, а то и голову свернуть, покатившись под уклон.
Только когда прошло, наверное, часа полтора (хотя Маркарову показалось, что минуло, по крайней мере, вдвое больше времени), Дмитрию благодаря свету фонарика удалось разглядеть показавшиеся слева караимские надгробия, похожие в темноте на бесформенные кучи чего-то такого, в чем на деле крайне редко удается обнаружить жемчужину.
Сверившись с навигатором, Маркаров отыскал «свою» могилу. Отдышавшись, он достал из походного рюкзака лопатку и начал окапывать плиту, с тем чтобы проще ее было поднять или хотя бы сдвинуть с места. Это оказалось непростым делом. Почва была неподатлива, а особенно эффективной работе мешали корни деревьев и камешки, упорно сопротивлявшиеся столь портативному шанцевому инструменту. А других инструментов Маркаров не догадался с собой взять.
Так Дмитрий промучился около часа. Все его попытки подвинуть плиту даже на самую йоту не увенчались успехом. Решив передохнуть, он навалился на надгробие спиной. Но не успел он отдышаться и полминуты, как откуда-то сверху и сбоку от него появились огни, раздался шум от топающих и шаркающих человеческих ног и раздались голоса и даже вроде бы смех тона определенно сатанинского. Грешным делом Маркаров подумал на секунду, что это духи караимских покойников воспряли из могил, чтобы покарать его. Маркаров попытался спрятаться за плиту и лег, прижавшись к сырой прохладной земле. Через мгновение, как будто совсем рядом с ним, загорелись два световых шарика. Это два молодых человека с налобными фонарями остановились на тропе почти параллельно тому месту, где находился почти переставший дышать Маркаров. Раздался характерный журчащий звук. Мнимые духи мочились и громко переговаривались между собой, нисколько не смущаясь сакральной атмосферой, царившей вокруг. Из их беспорядочного разговора Маркаров понял, что юноши — студенты-археологи, которые спустились к роднику, чтобы развести чистейшей ледяной водой очередную порцию огненного спирта, а заодно справить естественные надобности подле древнего погоста. Маркаров не успел подумать о том, есть ли в последней акции некий элемент антисемитизма. Озорные нетрезвые археологи отжурчали свое и отправились восвояси, голоса их скоро стихли, и вновь установилось молчание, прерываемое лишь редкими дуновениями ветерка, который колыхал листву над Маркаровым с умеренным и, в сущности, не страшным звучанием.
Но, черт знает почему, Маркарову все равно становилось страшно. Он еще попытался что-то сделать с неуступчивой плитой. Но сила в руках вся исчезла и не собиралась возвращаться.
Маркаров вновь опрокинулся спиной на караимскую могилу и в изнеможении закрыл глаза. Казалось, он даже забылся ненадолго, и в этот самый момент в голове его что-то скрипнуло и щелкнуло и потом заговорило. Это нечто говорило в его голове, но это был не он, а кто-то другой; это сразу стало Маркарову понятно. Более того, он довольно быстро сообразил, что с ним вступил в контакт его внутренний голос, его «даймон», о котором рассказывал ему старик Волин.
И этот внутренний голос популярно объяснил безмерно уставшему Маркарову, что он допустил непростительную, почти фатальную ошибку. Которую, впрочем, еще можно исправить. «Старина, — сказал внутренний голос Маркарову, — как же ты обмишурился. Ведь достать «Кощееву книгу», милый мой человек, можно только в соответствующий день». — «Какой же соответствующий день?» — спросил несчастный Дмитрий в сердце своем и получил немедленный подчерепной ответ:
— Чудак, копать надо исключительно в ночь на 29 февраля. В крайнем случае, 1 марта. Но никак не в конце мая, июня или в любой другой летний месяц.
«Что же мне теперь делать», — опять спрашивал Маркаров в сердце своем. «Да ничего, — расслабленно отвечал его «даймон», — поезжай домой, ничего не бойся, жди даты и возвращайся вновь на искомое место. Там тебя будет ждать счастье и преисполнение всех желаний».
— Неужели всех? Неужели преисполнение? — вскричал Маркаров во весь голос, как Маяковский перед смертью.
— Всех, — тихо, спокойно и уверенно подтвердил «даймон».
На кладбище стояла поистине гробовая тишина. Ночь была густа, как хорошие чернила. Фонарик под рукой Дмитрия сиял тусклым исчезающим светом. Казалось, что его батареи вот-вот выйдут из строя и принудят своего обладателя убираться восвояси в кромешной тьме, чреватой разными неприятными инцидентами.
Маркаров с трудом поднялся и заковылял в сторону тропы, ведущей к относительно комфортному татарскому жилью. Он шел медленно и осторожно, опасаясь получить растяжение, вывих или, не дай бог, перелом. И если накануне его спуск к Ходжа-Сале занял каких-то пять минут, то теперь он добирался до ночлега у гостеприимного Сервера не менее получаса.
Маркаров вернулся домой в Москву. Поначалу всё шло как обычно. Маркаров ходил на работу, возвращался домой, ужинал, вел никчемные разговоры с женой, и порой они (реже, чем бы хотелось обоим) исполняли друг для друга лишенные выдумки и огонька супружеские обязанности.
Но вот наступил октябрь, а потом и ноябрь — в столице выпал первый снег, по обыкновению быстро растаяв. Потом в городе-герое явился второй снег, исчезнув так же быстро, как и первый. Но уже третий снег, обрушившийся на Москву в конце последнего месяца осени, всем своим видом показал, что не собирается пропадать до весны. И как только наступила календарная зима, Маркарова периодически начал атаковать его «даймон», сиречь внутренний голос, напоминая бедному системному администратору об удивительных возможностях легендарной «Кощеевой книги».
Дмитрию было этого мало, и он зачастил в «Иверию», тратя в грузинском ресторане прорву честно заработанных денег на «Тбилисобу» и подходящие закуски. А всё почему? А потому, что ему было мало неведомого «друга», периодически включавшего свою пластинку в его черепной коробке. Маркаров адски хотел встретиться со стариком Волиным, чтобы лишний раз убедиться в том, что «Кощеева книга» — не фантом и не бред его воспаленного воображения. Нет, ему хотелось верить, что древний текст есть его надежда и обетование. Однако Волин никак не появлялся на его тусклеющем горизонте.
Под Новый год коллеги Маркарова, как водится, устроили на работе типовой однообразный корпоратив. Были, естественно, никому не нужные подарки, пошлые до невозможности конкурсы и не менее пошлый скучный выпивон.
Слегка поддавши, Маркаров, как обычно, пошел в «Иверию», чтобы прийти в более аутентичное состояние, а заодно втайне надеясь на внезапное явление Волина.
Самое невероятное, что Волин — был. Он сидел за тем же столиком, куда направился подвыпивший Маркаров.
— Здравствуй, мой молодой друг, — сказал Волин так, словно расстался с Маркаровым полчаса назад.
Дмитрий даже не нашелся, что сразу же ответить.
— Я вижу, ты переживаешь.
— Переживаю, а что же мне еще делать? — выдохнул Маркаров, которому старик, приглаживая свои серебряные волосы, уже подливал тем временем бокал грузинского коньяку.
— Переживать не надо.
Волин взглянул на Дмитрия пронзительным взглядом, от которого Маркарову стало чуть-чуть не по себе.
— Не надо переживать. Тебе открыты все дороги. Съездишь в Касьянов день и возьмешь всё то, что тебе нужно. Кстати, а что тебе нужно?
И действительно, остановился Маркаров, а что мне нужно? Для чего мне эта «Кощеева книга»? Нужна ли она мне?
— А ты хорошо подумай, что именно тебе нужно. И мне скажи. Для чего тебе книга? И зачем именно ты стал избранным?
Маркаров сразу похолодел. В самом деле, почему именно он был избран древними армянами? Или крымчанами? Или славянами?
— Так чего же ты хочешь? — спросил Волин Маркарова, точно Кочетов Твардовского.
— Я хочу… жить, — беспомощно ответствовал Маркаров.
— Жить!!! — рассмеялся Волин мефистофелевским смехом. — А что вкладываешь ты в это понятие — «жить»?
— Ну как, — остановился Маркаров, — как же, я хочу хорошо жить…
— Что же ты вкладываешь в это понятие — «хорошо жить»?
— Черт возьми… — заявил Маркаров.
— Черт-то возьмет, — сказал Волин, прихохатывая.
— Ну, если вы желаете, — вымолвил Дмитрий, подливая себе «Тбилисобы».
— Бесспорно, желаю, — отозвался старик довольно бесстыдным образом.
— Я хочу, чтобы у меня не было никаких денежных проблем. Чтобы я мог купить все то, что я захочу. Я не хочу никакой дурости лишней, я хочу простых вещей. Чтобы я мог спокойно и без проблем поехать в отпуск. Причем именно туда, куда мне заблагорассудится. Чтобы, придя в магазин, я мог положить в свою долбаную корзину всё, что я пожелаю. Чтобы, когда моя жена захочет колечко (самое дерьмовое, идиотское колечко), я бы мог без разговоров купить ей такое. И да — не дерьмовое и не идиотское, а настоящее. Не с гранатом, а с рубином, если что. А то и с бриллиантом. Чего я еще хочу? Я хочу, чтобы мой начальник не мудохал меня раз за разом, а дал мне очередную премию. Чтобы эти твари коллеги перестали болтать обо мне всякую дичь. Чтобы я получил наконец повышение. И черт возьми, я давно хочу сдать на права и купить машину!
— Зачем тебе машина? В Москве? — искренне удивился Волин.
— Я буду на дачу ездить. Куплю дачу! — заупрямился Маркаров.
— Послушай, мой молодой друг, — воззвал старик к Дмитрию, — как только ты найдешь «Кощееву книгу», так сразу же найдешь всё, что желаешь, и более того. Я могу тебе обещать — обретение уже близко, верь мне.
Слегка выпивший, а, говоря по правде, совершенно пьяный Маркаров явился домой после этой встречи и устроил Лидии абсолютно непотребный скандал. Празднование Нового года было безнадежно испорчено. Супруги так и не смогли помириться вплоть до самого боя курантов и провели ночь в сопредельных комнатах.
И с самого первого января всё в семье Маркаровых пошло шиворот-навыворот. Буквально ни дня не обходилось без крупного скандала. Но Дмитрий думал только об одном: вот наступит конец зимы и дела наладятся волшебным образом. Он поедет в Крым, извлечет из-под спуда таинственную «Кощееву книгу» и докажет абсолютно всем, что он есть на деле. Отсюда Маркаров вел себя крайне высокомерно и заносчиво не только дома, но и на работе. А чего ему было стесняться и прикидываться, когда в его руках лежала тайна, о которой ничего не знали все эти жалкие, ничтожные люди. Под жалкими, ничтожными людьми Маркаров разумел и супругу свою — Лидию, и всех своих коллег, включая высокое начальство. Вот посмел Иван Александрович — коммерческий директор предприятия — сделать ему замечание по поводу ненадлежащего выполнения им своих должностных обязанностей, замечание негрубое, почти мягкое, как сразу Маркаров взвился, обвинил Ивана Александровича в неоправданном хамстве, чем, разумеется, привел того в большое изумление. А уж когда в другой раз повторилась похожая ситуация, здесь, конечно, Иван Александрович уже не выдержал и форменно наорал на Маркарова, а сам наш герой отреагировал на подобную, с его точки зрения, возмутительную вещь единственно возможным образом. Он матерно обругал директора и покинул свое рабочее место, громко хлопнув дверью в самом прямом значении этого неоднозначного выражения. Неудивительно, что, когда Дмитрий на следующий день явился на работу, его уже ждало подписанное директором заявление об его увольнении по собственному желанию. Ни секунды не раздумывая, Дмитрий подписал соответствующее заявление и с большим облегчением покинул стены своей рабочей тюрьмы. Все складывалось как нельзя лучше, ибо впереди брезжила невероятная экспедиция, долженствовавшая принести Дмитрию Суреновичу такие бонусы, о которых не мог мечтать ни один сраный коммерческий директор на свете.
Но совершенно естественно, что информация об увольнении Маркарова далеко не способствовала его семейному счастью. Лидия чрезвычайно расстроилась и даже плакала, потому что само известие о случившемся муж донес до нее в форме грубой и даже, по ее мнению, хамской. Мало-помалу к середине февраля встал вопрос о разводе. Дмитрий, надо сказать, не ожидал такого поворота событий, однако, выслушав соответствующие намерения супруги, высказанные, возможно, под влиянием эмоций, настолько вознесся, памятуя о собственной исключительности, что немедленно дал свое согласие. А потом объявил, что через неделю его ждет командировка в Крым. Но какая может быть командировка у человека, только что уволившегося? Лидия немедленно сделала логичный вывод, что супруг пользуется очевидно мнимой командировкой только затем, чтобы скрыть возникшую связь на стороне. Оскорбленная в своих лучших чувствах, она собрала свои вещи и покинула маркаровскую квартиру, провожаемая проклятиями неблагодарного супруга.
Таким образом жизнь Маркарова на этот раз не просто дала трещину; перед ним разверзлась глубокая пропасть, в которую он рисковал угодить. Однако Дмитрий ничего подобного не замечал, ибо перед ним маячило великое будущее. С деньгами, правда, была беда, и приходилось теперь экономить даже на еде, но средства на билет до Симферополя были отложены заранее, так что никакой угрозы запланированной судьбоносной экспедиции отнюдь не наблюдалось.
Перебившись с неделю китайской лапшой быстрого приготовления, 27 февраля Маркаров вылетел в Крым. Его все последние дни перед вылетом тянуло в «Иверию», поскольку он надеялся встретить там старика Волина, но денег было в обрез, потому Дмитрий каждый вечер крутился возле ресторана, не решаясь зайти внутрь, но так и не встретил знаменитого хранителя Тайны.
На заблаговременно отложенные рубли Маркаров прямо из новенького, с иголочки, симферопольского аэропорта заказал такси, доставившее его в бывшую ханскую столицу — славный город Бахчисарай. Всё повторялось в точности так, как было в мае.
Правда, теперь, в конце зимы, Бахчисарай представлял собой затхлую провинциальную дыру, унылость которой разбавляли только время от времени звучавшие воззвания муэдзина, доносившиеся от ближайшей к гостинице мечети. В гостинице оказалось грязноватое белье, и ее единственным плюсом было неожиданное в таких условиях отсутствие тараканов и клопов. Но безусловным минусом и неприятным сюрпризом для московского гостя стало прекращение подачи горячей воды. Кое-как ополоснувшись холодной, которая должна была бы взбодрить дух Маркарова, но не сказать, чтобы сделала это, Маркаров стал томиться в нетерпении.
Он прибыл на полуостров утром, а это означало, что ему нужно было каким-то образом «убить» целые сутки. Ведь вскрывать тайник, где покоилась «Кощеева книга», необходимо было ночью с 28 февраля на 1 марта. Так сказал Маркарову его «даймон». 28-го с утра Маркаров намеревался отбыть в Ходжи-Салу, остановиться у знакомого с предыдущего приезда татарина Сервера, но чем он мог заняться весь день 27-го? Другой турист бы отправился прогуляться по старому городу, по его кривым средневековым улочкам. Этот турист непременно бы посетил воспетый великим поэтом дворец Гиреев. Наконец, он бы в обязательном порядке зашел в любую проникнутую восточным колоритом местную чайхану, чтобы съесть миску ароматной шурпы со свежей лепешкой и выпить душистого чая с крымскими травами. Но не таков был Маркаров. Его не интересовал местный колорит, и даже аппетит покинул вообще-то любящего поесть полуармянина. В каком-то каталептическом оцепенении Маркаров уселся в снятой им комнате на не внушавший доверия своей шаткостью стул и просидел на этом стуле, глядя в окно с малопримечательным пейзажем — так, кусты и четырехэтажный дом советской постройки — битых два часа. Мыслей никаких не было у него, а только точил Маркарова пресловутый червь сомнения, и нет-нет, да вспыхивали в его взбаламученном сознании не мысли, а некие как бы ощущения. Точно в темя кололо: «да на кой ляд ты сюда явился?»
Но прошло время, и Маркаров как будто воспрял. Словно вновь пришел к нему его спасительный «даймон», который сказал: «Ты здесь для великого дела. Вставай и иди». И Маркаров встал и пошел. Он вышел из гостиницы в поисках магазина промышленных товаров, где ему необходимо было приобрести инструменты для завтрашней операции — удобную, сподручную лопату и лом, чтобы сдвинуть с места тяжелую плиту.
Хотя, судя по календарю, на Крым надвигалась весна, этого нельзя было увидеть, наблюдая за текущей погодой. Бахчисарай, лежащий на склоне Внутренней гряды Крымских гор, тонул в тумане. Туман был таким густым и плотным, что на сотню метров вперед ничего толком не просматривалось. Немногочисленные автомобили двигались медленно и осторожно, напоминая кефаль в молоке. Пешеходы вызывали воспоминания о сомнамбулах. Весь город, захлебнувшийся в тумане, словно заболел лунатизмом. На расспросы Маркарова относительно ближайшего промтоварного никто ничего не мог ответить. В какой-то момент московскому гостю показалось, что он находится не в реальном городе, а в причудившемся ему, выморочном пространстве. Неожиданно для себя он обнаружил, что уже добрел или доплыл в этой сырой молочной смеси до старого города. Здесь он продолжил свое движение, изгибаясь вместе с кривыми узкими улочками, на которых стояли традиционные крымскотатарские дома — двухэтажные, вторые этажи которых выступали над первыми этажами. Для жителя огромного мегаполиса это был уже полный, с позволения сказать, сюрреализм.
Наконец на призыв Маркарова откликнулся какой-то человек, пробиравшийся сквозь туман чуть ли не в халате и чем-то таким на голове, напоминающим тюрбан. Маркаров даже не понял сначала, мужчина или женщина перед ним. При ближайшем рассмотрении помощницей Маркарова оказалась пожилая татарка, которая вполне внятно и толково разъяснила ему, где он может совершить необходимые приобретения. Странно было из средневековья сразу попасть в наше время. А именно такое чувство возникло у нашего кладоискателя, когда он переступил порог хозяйственного магазина. С лопатой и ломом под мышкой он еще какое-то время покружил по призрачному Бахчисараю, пока не нашел свою гостиницу. Там он, уставший до необычайности, немедленно повалился на кровать и сразу же заснул.
Во сне, как уже можно было догадаться, к Маркарову немедленно явился его «даймон». Нечего и говорить, что он сразу же заявил, что Маркаров всё делает неизбежно правильно и его победа уже близка.
Вдохновленный Маркаров с утра тотчас направился на Мангуп-Кале. Снял комнату у обалдевшего Сервера (он-то ждал гостей ближе к лету), провел тяжелую ночь и встал с первыми петухами.
В темноте, около трех часов ночи, захватив с собой лопату и лом, Маркаров пошел наверх. Было страшновато, но выручал налобный фонарик. Маркаров добрался до караимского кладбища. В упорной борьбе он добился своего — плита подалась. Сдвинув плиту, Маркаров продолжил рыть, надеясь на будущий неизбежный успех. Но ничего не появлялось. Погода была все такой же — сумрачной и туманной. Туманы Либереи ложились на плечи незадачливого московского кладоискателя.
Почему незадачливого? Потому что ранним утром, когда над Мангупом рассеялся туман и несчастный Маркаров прилег головой на сдвинутое надгробие, его схватили проходившие мимо туристы. Никакой книги нигде не обреталось, хотя Маркаров вырыл большую яму глубиной около полутора метров. Характерно, что там не было и гроба, то есть перед нами находился своего рода кенотаф. Впрочем, Маркаров не знал таких слов. Он ведь был скромным системным администратором, лишенным высшего гуманитарного образования.
Мало что понимавший Маркаров очнулся только в Бахчисарайском следственном изоляторе, где ему сообщили, что на него заведено дело о вандализме, надругательстве над памятником культуры. Дмитрий, разумеется, желая сотрудничать со следствием, в подробностях рассказал всю свою жизнь в течение последних месяцев. И, разумеется, никакой в мире следователь не был бы в состоянии поверить подобному рассказу.
Само собой, Маркарову предоставили адвоката, который тоже не поверил своему подзащитному, но, будучи человеком ответственным, забрал у Дмитрия армянский текст — текст «Кощеевой книги». Маркаров умолял перевести этот текст на русский и дать ему перевод — как будто от содержания зависела его судьба. Особенно вдохновило Дмитрия, что его назначенный государством защитник носил фамилию Тер-Петросян. Адвокат Тер-Петросян удивился просьбе подзащитного, но текст взял. Через пару дней защитник принес Маркарову, томившемуся в Бахчисарайском СИЗО, переведенный текст. Маркаров впился в него глазами и обмер. Там стояло буквально следующее:
«В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола». Он глядел и чувствовал себя на верху блаженства. Но вдруг… В рассказах часто встречается это «но вдруг». Авторы правы: жизнь так полна внезапностей! Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось… он отвел от глаз бинокль, нагнулся и… апчхи!!! Чихнул, как видите. Чихать никому и нигде не возбраняется. Чихают и мужики, и полицеймейстеры, и иногда даже и тайные советники. Все чихают. Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем? Но тут уж пришлось сконфузиться. Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения. «Я его обрызгал! — подумал Червяков. — Не мой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо». Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и зашептал генералу на ухо: — Извините, ваше-ство, я вас обрызгал… я нечаянно… — Ничего, ничего… — Ради бога, извините. Я ведь… я не желал! — Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать! Червяков сконфузился, глупо улыбнулся и начал глядеть на сцену. Глядел он, но уж блаженства больше не чувствовал. Его начало помучивать беспокойство. В антракте он подошел к Бризжалову, походил возле него и, поборовши робость, пробормотал: — Я вас обрызгал, ваше-ство… Простите… Я ведь… не то чтобы… — Ах, полноте… Я уж забыл, а вы всё о том же! — сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней губой. «Забыл, а у самого ехидство в глазах, — подумал Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. — И говорить не хочет. Надо бы ему объяснить, что я вовсе не желал… что это закон природы, а то подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!..» Придя домой, Червяков рассказал жене о своем невежестве. Жена, как показалось ему, слишком легкомысленно отнеслась к происшедшему; она только испугалась, а потом, когда узнала, что Бризжалов «чужой», успокоилась. — А все-таки ты сходи, извинись, — сказала она. — Подумает, что ты себя в публике держать не умеешь! — То-то вот и есть! Я извинялся, да он как-то странно… Ни одного слова путного не сказал. Да и некогда было разговаривать. На другой день Червяков надел новый вицмундир, постригся и пошел к Бризжалову объяснить… Войдя в приемную генерала, он увидел там много просителей, а между просителями и самого генерала, который уже начал прием прошений. Опросив несколько просителей, генерал поднял глаза и на Червякова. — Вчера в «Аркадии», ежели припомните, ваше-ство, — начал докладывать экзекутор, — я чихнул-с и… нечаянно обрызгал… Изв… — Какие пустяки… Бог знает что! Вам что угодно? — обратился генерал к следующему просителю. «Говорить не хочет! — подумал Червяков, бледнея. — Сердится, значит… Нет, этого нельзя так оставить… Я ему объясню…» Когда генерал кончил беседу с последним просителем и направился во внутренние апартаменты, Червяков шагнул за ним и забормотал: — Ваше-ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ваше-ство, то именно из чувства, могу сказать, раскаяния!.. Не нарочно, сами изволите знать-с! Генерал состроил плаксивое лицо и махнул рукой. — Да вы просто смеетесь, милостисдарь! — сказал он, скрываясь за дверью. «Какие же тут насмешки? — подумал Червяков. — Вовсе тут нет никаких насмешек! Генерал, а не может понять! Когда так, не стану же я больше извиняться перед этим фанфароном! Чёрт с ним! Напишу ему письмо, а ходить не стану! Ей-богу, не стану!» Так думал Червяков, идя домой. Письма генералу он не написал. Думал, думал и никак не выдумал этого письма. Пришлось на другой день идти самому объяснять. — Я вчера приходил беспокоить ваше-ство, — забормотал он, когда генерал поднял на него вопрошающие глаза, — не для того, чтобы смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся за то, что, чихая, брызнул-с… а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться? Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам… не будет… — Пошел вон!! — гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал. — Что-с? — спросил шёпотом Червяков, млея от ужаса. — Пошел вон!! — повторил генерал, затопав ногами. В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся… Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и… помер».
«Что это, что?» — беспомощно бормотал Маркаров, прочитав приведенную несуразную невнятицу. Если бы наш кладоискатель имел высшее гуманитарное образование, хотя бы и незаконченное, то он наверняка бы узнал в переведенном с армянского языка тексте псевдо-Кощеевой книги рассказ Антона Павловича Чехова «Смерть чиновника». Но Маркаров не распознал источник, а впрочем, чем бы это ему помогло?
В отчаянии Дмитрий Суренович призвал к себе своего «даймона», и, самое удивительное, «даймон» не замедлил явиться. Он явился в образе старика Волина, представшего перед Маркаровым словно во плоти. Волин материализовался, как будто из предпотолочной пыли, и нагло заявил Дмитрию, глумливо улыбаясь: «Извини, старик, я пошутил. Я же в самом начале сказал, что, скорее всего, не было никакой Либереи. Или она сгорела во время крымского разорения. А может, надо было копать именно 29 февраля?»
Наутро тюремные служители увидели Маркарова в крайне примечательном виде. Без штанов, в одной только футболке он медитировал на одинокую лампочку. Сидя в позе подвыпившего Будды, он, голый по пояс, так сказать, боттом-лесс, смотрел на горевшее электричество немигающим взглядом.
Прибывшие по вызову администрации СИЗО врачи-психиатры осмотрели Маркарова и рекомендовали немедленную госпитализацию.