Роман Сенчин. Русская зима
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2022
Роман Сенчин. Русская зима: Повести. ─ М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2022. ─ (Новая русская классика).
Две новые повести Романа Сенчина обозначены на обложке книги следующим образом: «Две истории бегства». Здесь же помещены и слова автора: «Повести объединяет попытка героев изменить свою жизнь, убежать от своего прошлого. Русская зима в повести — синоним русским горкам».
В повести «У моря» бегство герою не удалось и привело к следующему его бегству, в «Русской зиме» — удалось вполне, но парадоксальным образом тоже привело к следующему.
Действие «У моря» происходит в Крыму поздней осенью. Хотя по большому счёту действия нет. Есть герой, Олег Сергеев, сорокасемилетний бывший сибирский хиппарь, ныне московский киносценарист, его былое и думы, есть потрясающий пейзаж предзимнего черноморского побережья и сумасшедшие перипетии погоды, есть напряжённое и тревожное настроение в Крыму, только что ставшем частью России, есть даже подобие курортного романа. Но попытка бегства от московской богемы и телевизионной халтуры к простым людям и настоящему творчеству заканчивается отъездом из Крыма незнамо куда.
География «Русской зимы» значительно более обширна: Сибирь, Москва, Питер, Париж, штат Айова, Арамиль, но главным образом Екатеринбург. Здесь события, наоборот, прямо-таки бурлят, не до городских пейзажей (из всех локаций уральской столицы чаще всего упоминается ресторанчик «Подкова» на Плотинке с хреновухой и посикунчиками; с владельцев бы получить за рекламу). Главные герои — прозаик Олег Свечин и драматург Серафима Булатович. О ней сказано: «Серафима Булатович. Многие до сих пор уверены, что это псевдоним». (И правильно уверены, таки да, это псевдоним!) В повести фигурирует множество узнаваемых в городе людей, но очень немногие из них выведены под настоящими именами. Это Николай Владимирович, драматург, режиссёр и учитель Серафимы, поэт и прозаик Евгений Петрович Касимов и почему-то Костя Комаров (хотя понятно почему: несколько лет подряд встреча с Романом Сенчиным подразумевала и встречу с Константином Комаровым). Однако, при всём уважении к этим трём деятелям культуры, они играют в повести эпизодическую, а главное, нейтральную роль. Все лица, значимые для развития фабулы, переименованы.
Опять-таки на обложку книги вынесены следующие слова о повестях: «Обе почти неприкрыто автобиографичны». Об автобиографичности многих произведений Сенчина писалось не раз и не два. Вот что говорит один из героев «Русской зимы», пожилой писатель: «Так вы бесстрашно пишете о себе, о своих близких, приятелях…» Однако автобиографичность эта на самом деле носит весьма специфический характер. В конце концов, никто ведь не мешает писателю говорить просто от первого лица, не выдумывая никакого Сергеева или Свечина.
Вот, например, Олег Сергеев — киносценарист в творческом кризисе, что никак не похоже на Сенчина, который ни разу не сценарист, да и о творческом кризисе, судя по количеству написанного, знает скорее понаслышке.
Сложнее ситуация в «Русской зиме». Свечин более похож на своего создателя (оценим, кстати, и авторскую иронию: Свечин — Олег Романович). Но субъектом речи в повести выступает не Свечин, а Серафима Булатович. Свечин описывается с её точки зрения, и поначалу вполне равнодушно, а во время встречи героев в Москве — и открыто неприязненно. Кроме того, о Свечине ей рассказывают страшные вещи: он алкоголик, он пол-Москвы перетрахал, он дебошир, одному критику прямо на «Букере» лицо разбил и всё такое.
(Это, кстати, совершенно не похоже на Сергеева из первой повести. Тот человек явно, что называется, робкого десятка: боится залезть в развалины, упасть с обрыва, напиться в незнакомой компании, боится драки и поножовщины или что его примут за шпиона и так далее почти до бесконечности.)
Лишь потом, когда Серафима почему-то решает, что им предопределено быть вместе, взгляд меняется. Это, кстати, напоминает ситуацию пьесы Ярославы Пулинович «Наташина мечта», где та самая Наташа горячо полюбила героя не за какие-либо выдающиеся достоинства, а потому, что решила: «Он — мой».
Есть ещё один нюанс. Если попытаться определить содержание повести в целом, то это во многом, даже по преимуществу, история интимной жизни Серафимы. Поэтому назвать настоящие имена прототипов было бы, в частности, и не вполне деликатно.
Но важнее, кажется, не этическая, а эстетическая сторона вопроса. Знающему многих прототипов гораздо лучше, чем сторонний читатель повести, очевидно, что их образы в повести порой весьма далеки от оригинала. Проще говоря, герои повести именно вымышлены, а не списаны с натуры. Да, они щедро наделены чертами реально существующих людей, что создаёт иллюзию документальности. До такой степени, что люди неоднократно обижались на свои портреты в прозе Сенчина. Кстати, использовать слово «портрет» вполне себе можно, если только помнить, что портрет не есть фотография, но произведение искусства. Или, как говорит Свечин: «Ну, если жизнь даёт материал — чего не брать. Пишу по ходу жизни».
Более того, сходство персонажей и их прототипов иногда минимально до неузнаваемости. В самом прямом смысле: некоторых хорошо знакомых людей я в персонажах повести попросту не узнал. Иногда потому, что им приписаны не совершённые ими поступки и отнюдь не свойственные им качества. Таким образом, вымышленность имён совершенно оправдана; говорить о документальности повестей никоим образом не приходится.
Между прочим, когда в «Урале» была опубликована сенчинская же «Петля», некоторые тоже задавались вопросом: зачем, описывая известные события, называть известных людей вымышленными именами? Полагаю, ровно затем же — чтобы автор оставался писателем, а не превращался в историка, репортёра или блогера.
«Русская зима» заканчивается куда как архетипично, почти сказочно: герои играют свадьбу, проистекает пир горой, и ближе к финалу беременная Серафима говорит: «…до этого момента я ощущала себя стареющей девушкой, а теперь поняла, что я — молодая женщина». Но только это ближе к финалу, а в самом финале молодожёны снова мчатся по дороге в Норильск. Это всё же не сказка, и бег продолжается.