«До свиданья, мальчики». Судьбы, стихи и письма молодых поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны
Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2022
«До свидания, мальчики». Судьбы, стихи и письма молодых поэтов, погибших во время Великой Отечественной войны. /Сост. Д.Г. Шеваров. — М.: АНО Центр «Никея», 2022.
Наверное, у многих в детстве была потертая синяя книга из серии «Библиотека поэта» — «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне». Не удивительно: бабушки и дедушки имели подписку и, таким образом, книжные шкафы почти у всех семей из двух поколений выглядели одинаково. Именно из этого пожелтевшего издания 1965 года выпуска старшеклассник нулевых годов впервые узнавал стихи Павла Когана и Михаила Кульчицкого. И задавался двумя наивными вопросами. Почему в антологии почти нет женщин — разве они не воевали, не писали, не погибали? И отчего нет книги «Поэты, выжившие в войне» — разве только строки погибших заслуживают памяти? Родители терпеливо объясняли подростковому максимализму, что до работ Светланы Алексиевич отношение к воевавшей женщине было иным в советской культуре. А вернувшиеся поэты реализовались поодиночке и не нуждаются в коллективном сборнике.
Книга Дмитрия Шеварова «До свидания, мальчики» (есть такой фильм, такая повесть, такая песня — а теперь еще и такая антология), к удивлению и радости читателя, во многом опирается на тот далекий том. Уже много лет он нуждается в пересмотре по веским причинам. Основной корпус авторов (М. Сурначёв, Б. Смоленский, А. Лебедев, В. Лобода, Н. Майоров, М. Кульчицкий, П. Коган и т.д.) и произведений той ранней антологии сохранен. Хотя отсутствуют такие видные фигуры, как Муса Джалиль и Всеволод Багрицкий. Видимо, составитель хотел привлечь внимание к малоизвестным именам, справедливо полагая, что общедоступных поэтов читатель вспомнит и сам. Комментарии, иллюстрации и сопровождающий материал (письма, воспоминания, архивные справки) существенно отличаются от книги, составленной В. Кардиным. Мне кажется, невозможно вообразить, чтобы некоторые строки из писем бойцов с фронта были опубликованы в советскую эпоху, когда образ как самого воина, так и его семьи канонизировался и даже шаблонизировался. Одна из очевидных заслуг книги — приближение к реально жившему человеку, а не к его отретушированному варианту.
«Мама, я знаю, ты меня любишь. И я прошу тебя — это для меня, — перестань курить. Я прошу тебя. Напиши мне о своем решении. Сделала ли ты это для меня? <…> На днях вышлю тебе денежный аттестат и буду с тобой поддерживать регулярную переписку».
(Из писем Евгения Полякова)
В «новых», открытых поэтах привлекает тютчевская интонация сибирского юноши Николая Копыльцова, есенинские песни Владимира Калачёва, запоминаются строки Ливертовского о любви к нему отца, который боится обидеть взрослеющего сына замечанием из-за его привычки курить и носит боль в себе. Прекрасный украинский лирик В. Булаенко предваряет ноту Рубцова, а сатирический жанр пополняют вечно актуальные стихи А. Тихачека «Фронтовая душа».
Важная особенность книги — акцент не на идеологической или гражданской, социальной лирике поэтов конца 30-х — начала 40-х годов, а на дневниковой, философской, личной. В то сложное время, когда революционный пафос уже отошел в прошлое, а отношение к современным событиям не сформировалось или было опасным для высказывания, молодому поэту (средний возраст погибших авторов — 22 года) нередко оставалась только частная жизнь, собственное «маленькое» переживание на фоне больших событий. Наследник полу— или уже полностью запрещенных Гумилева и Есенина, поклонник Маяковского, Асеева, Багрицкого, начинающий лирик предвоенной поры близок к романтике, простым темам личного чувства и памяти о матери, осознанию природной красоты и чуда жизни.
Полдневный зной под яблонями тает
На сизых листьях теплой лебеды.
И слышу я, как мир произрастает
Из первозданной матери — воды.
(Николай Майоров)
Сам составитель упоминает о неровности книги с точки зрения мастерства ее авторов. Одни поэты были признаны уже до войны, как Павел Коган, другие пришли к потомкам в виде всего нескольких черновых стихотворений, сохраненных родственниками. Но всех этих пишущих мужчин объединил не только молодой возраст, единый культурный пласт, гибель на фронте и, собственно, факт принадлежности к сильному полу. Они мыслили, анализировали, оценивали происходящее (и не только в стихотворной форме) подчас гораздо более смело и прозорливо, чем мы привыкли представлять по источникам советской эпохи. Мы невольно удивляемся, как могли сохраниться до наших дней некоторые «крамольные» свидетельства, пройдя сквозь эпоху 30–50-х.
«Сегодня узнал о том, что приказано изъять портреты и книги Михаила Кольцова, который — враг народа! Верочка, что же это творится. Косарев, Блюхер, Кольцов — это только три, самые крупные фигуры, за последнее время свалены. <…> Вчера смотрел «Александр Невский». Картина потрясла меня и — возмутила! Возмутила ее претенциозность и ее лубочность…»
(Из писем Василия Кубанёва)
Интересной особенностью является стилевая полифония представленных поэтов. Выходцы из далеких деревень, пишущие «под Есенина», и студенты Литинститута с первыми сборниками, отдающие дань Маяковскому. Юноши из глубинки с признанными талантами (отзывами Багрицкого или Чуковского), дети советских писателей второго ряда… Все они соседствуют, словно птицы разных континентов и видов, объединенные только божьим даром — голосом. У кого-то могло бы быть большое будущее, его гибель — непоправимая потеря для литературы, как в случае с Кульчицким. Другой же лишь облек в стихи свои переживания, намерения, печаль. И хотя в человеческом смысле он не менее ценен, чем любой из нас, возможно, его творчество не имело бы продолжения или оригинальности. Такой отбор называется социологическим: стихи фигурируют не только как литературная ценность, но и как историческое свидетельство, документ эпохи.
Книга Дмитрия Шеварова, в отличие от старой алфавитной антологии, построена по принципу времени гибели автора. Даже в приложение не включены женские подборки, а лишь краткое упоминание. Но зато сама по себе эта работа больше, чем просто сухая картотека с прикреплением текстов. Предваряющие творчество статьи не единообразны, словно это действительно повесть о судьбах войны, а не словарь. Иногда это фрагмент биографии, воспоминания родни или история поиска в архиве, почти всегда приложены письма, автографы. Даже о малоизвестном поэте составитель хочет сказать не несколько казенных слов, напоминающих заметку на памятнике, а показать его частную жизнь. Мы привыкли, что у героев «нет личной жизни» или она идеальна, в некоторые эпохи доходит до того, что правда выглядит как крамола. Но Шеваров хочет показать, что у бойца были трудные отношения с матерью, кто-то откровенно критиковал в письмах близорукость партии, а кто-то вместо «героических» мыслей стоять до последнего вспоминал отцовскую избу и был отправлен в штафбат за самовольную отлучку. Эти люди были разными, писали о разном, и человеческое в них преобладало над универсальными крайними образами «героя, труса, предателя, патриота», которыми богата советская послевоенная риторика.
Она (деревня) дышала теплым хлебом,
Позванивая погромком,
К ней на рогах коровы небо
Несли неспешно людям в дом.
(Иван Малозёмов)
Конечно, в книге много стихов и на военную тему, гораздо меньше «политических» вещей, но наиболее интересны нам предгрозовые тексты молодых авторов. Именно они лучше всего показывали движение литературы того времени, ее возможности и невозможности, и здесь ответственность на составителе, потому что одни поэты оставили богатый материал, другие — крайне скудный. Как мы увидим эпоху конца 30-х с ее предчувствиями, метаниями, но и желанием радоваться новому дню, — зависит от путеводителя.
Очевидно, что составитель приложил много усилий, собирая сведения, общаясь с еще живыми родственниками погибших, компонуя подборки. Перед нами не просто литературная работа, а соединение нескольких профессиональных областей — и исторических поисков, и архивных трудов, и «работы в поле», как говорят о фольклористе, встречающемся с хранителями народной памяти. Но сам принцип составления такого рода изданий, в советское время скорее неоспоримый из-за жесткого канона, сегодня, казалось бы, гораздо более свободен. И потому старый детский вопрос: «Дедушка, почему здесь нет женщин, почему нет хотя бы для контраста нескольких выживших современников?» — уже не кажется таким немыслимым.
Мы понимаем, что в одну книгу нельзя включить всё, она и так вобрала в себя очень много. И все же современный читатель стал столь требовательным, что всегда хочет большего. Но, судя по тому, что это издание оттолкнулось от предыдущей, куда менее объемной антологии Дмитрия Шеварова («Они ушли на рассвете», 2020), читатель может надеяться, что и нынешняя антология со временем получит еще более полную версию.