Программы 44-го Московского международного кинофестиваля. Без предварительной договоренности (2022, Иран
Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2022
Московский кинофестиваль этого года должен был состояться в апреле, но открылся лишь в конце лета, а завершился в начале осени. Это неудивительно: в конце февраля стало понятно, что международный фестиваль снова, как и два года назад (тогда из-за пандемии), не будет связан с весенними надежами. Не удивительны и обновленные векторы фестиваля: теперь не все флаги в гости к нам, так что в программах все больше Азии, Ближнего Востока и Латинской Америки. Программа «Тигры и драконы» — это кино Китая, Кореи, Японии. «Открытие Америки» — это теперь Бразилия, Аргентина, Мексика, Гватемала… «Блокбастеры народов мира» представлены народами и фильмами Индии, Китая, Нигерии и Филиппин. Тут все понятно. Менее понятно, как новой команде отборщиков ММКФ во главе с Иваном Кудрявцевым (пришедшим на смену опытнейшему Андрею Плахову) удалось сложить достаточно концептуальные программы (почти 50 картин в конкурсах и почти 200 внеконкурсных) за столь короткие сроки. И как фильмы «коллективно-недружественного Запада» пусть и малым числом, а все же доехали до экранов Московского фестиваля.
Всякий большой интернациональный кинофестиваль неформально вбирает в себя несколько малых национальных фестивалей. Нынешний Московский, дав свои залы десяткам стран, выбрал в фавориты две кинодержавы: Россию и Иран. Россия, разумеется, и прежде не была обижена фестивальной Москвой. Но в этом году — три российских фильма в основном конкурсе, четыре — в конкурсе документального кино, пять — в рамках «Специальных показов». И новая конкурсная программа «Русские премьеры», должная стать хоть какой-то заменой смежившему веки «Кинотавру».
Что до Ирана, 2-3 его картины ежегодно участвовали в программах ММКФ. В этом году на фестиваль приехали 16 иранских фильмов: одни встали в конкурсы, другие разбрелись по внеконкурсным программам, третьи вошли в отдельную программу «Персидские мотивы».
Жюри основного конкурса, российское по своему составу ровно наполовину (что довольно трудно, когда ареопаг состоит из пяти человек, но вместе с Евгением Мироновым и Андреем Кравчуком конкурс судил Гайк Киракосян, представлявший разом и Россию, и Турцию), неожиданно оставило без всякого призового внимания все три российских фильма — «Молодость» Дмитрия Давыдова, «Огород» Ларисы Садиловой и «Верблюжью дугу» Виталия Суслина. А главный приз Московского фестиваля «Золотой Святой Георгий» достался иранскому фильму «Без предварительной договоренности» (режиссер Бехруз Шоайби). Актриса этого фильма Пега Ахангарани получила «Серебряный Святой Георгий» за лучшую женскую роль.
Ее героиня, Ясмин, тридцать лет не была на родине. Сразу после революции 1979 года она, шестилетняя, уехала с матерью в Германию. Теперь она врач в солидной берлинской клинике. Тридцать лет не видела она отца, оставшегося в Иране. И вот он умер. Ясмин предстоит вступить в наследство. Она должна непременно приехать, дистанционно решить вопрос не получится, — уверяет нотариус на том конце провода. Ясмин не может оставить своего шестилетнего сына-аутиста Алекса, она летит в Иран вместе с ним. Летит, чтобы через несколько дней вернуться.
Иранцы, кто ж не знает, умеют снимать кино. Красиво, поэтично, медитативно. Прилетев в Тегеран, Ясмин едет в Мешхед, где жил ее отец, где был когда-то и ее утраченный дом. Вместе с Ясмин, одновременно и ее, и своими глазами вглядываемся мы в пустынный и величественный пейзаж. Древние священные камни Персии, караваны верблюдов, гордо шествующие словно бы из прошлого в будущее, символизируя связь неспешных времен… Ох, понимаем мы, нет отсюда пути обратно в стерильную, неодухотворенную берлинскую клинику. Но сама Ясмин пока этого не понимает. Напротив. Она в ярости, когда, добравшись до Мешхеда, узнает, что ее отец, уважаемый в городе архитектор и наставник, оставил ей в наследство свою могилу — и право упокоиться в том же склепе, когда придет пора. А вот просторный свой дом с мастерской отец завещал сыну, сводному брату Ясмин. Умудренный нотариус терпеливо объясняет ей: посмертное жилище, положенное ей волею отца, находится в столь сакральном месте, что вес его будет потяжелей любых земных жилищ. Но рациональное европеизированное сознание Ясмин не готово пока взвешивать на весах столь тонкой духовной настройки. Она останавливается в доме своей двоюродной сестры. Сперва ей, одинокой, замкнутой (то есть, читай, типичной) европейке, непривычен быт этой традиционной иранской семьи: сестра, ее муж, две их дочери, соседи — все они так обильны в своем гостеприимстве, вся жизнь на виду, все двери нараспашку. Особенно тревожит ее сын-аутист Алекс. Мальчик катастрофически не умеет общаться с людьми, в два года, едва научившись говорить, он замолчал и с тех пор не сказал ни слова. Но этот чудо-ребенок раньше матери поймет, где его дом. Здесь, в Иране, среди своих, сдружившись на свой манер с обретенными троюродными сестрами, он и улыбнется, и впервые засмеется, и наконец молвит слово. А сама Ясмин встретит ясноглазого и целеустремленного ученика своего отца, который с каждой новой встречей будет все более походить на будущего спутника жизни. А еще она найдет письмо отца — он, уходя, оставил послание своей любимой дочери, которую с детства тяготило чувство, что она забыта отцом.
Что ж, вырванные корни снова врастают в почву. Стерильной берлинской клинике придется поискать другого врача, тем более что перед отъездом Ясмин получила уже знак: она не смогла спасти пациента с острой сердечной недостаточностью, западное сердце не перезапустилось с ее руки.
Красивое кино снял Бехруз Шоайби. И красиво представил свой фильм в Москве: «В нашей картине показан путь человека не из одной географической точки к другой, это путь души, возврат человека к своим истинным нравственным ценностям». Вот только председатель жюри Евгений Миронов, вручая фильму главную награду фестиваля, несколько преувеличил, говоря, что «победили профессионализм и смелость». Профессионализм — да, смелость — едва ли. Смелость и не ставится во главу угла, когда снимаешь Иран на экспорт. В каком-то другом Иране живут те иранцы, которые принимают сегодня участие во множественных акциях протеста, спровоцированных убийством Махсы Амини, приехавшей к родственникам в Тегеран и задержанной патрулем нравов за неправильное ношение хиджаба. Конечно, фильм «Без предварительной договоренности» снимался до этого убийства, но «хиджабные волнения» продолжаются в Иране уже много лет. История этих волнений — не только про платок, которым нужно покрывать голову. И не только про патрули нравов. Это еще и многолетняя история про тех, кто хочет стать свободней в несвободном обществе и кто изо дня в день слышит от своего государства, что все попытки расстаться с хиджабом «детсабилизуруют внутриполитическую ситуацию». Но в иранском кино на экспорт все женщины правильно и красиво носят хиджаб.
Между тем, «Серебряный Святой Георгий» за лучший короткометражный фильм тоже получил иранский фильм под названием «Бриз» (чей режиссер Хамидреза Газеми окончил ВГИК, мастерскую братьев Коттов). Его мне посмотреть не удалось, но вот что говорит аннотация: «Выросший в Европе иранец после смерти родителей возвращается к себе на родину. Но Иран оказывается не таким, как он его себе представлял и как рассказывали о нем родители. Возникает столкновение с суровой действительностью и появляется желание вернуться — назад, к комфортной жизни, где все ясно и понятно. Случайно герой знакомится с проституткой, которая помогает ему увидеть другую родину — нежную и страстную».