Лавровый лист: Сборник
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2022
Лавровый лист: Сборник. — М.: ЛитРес: Самиздат, 2021.
Пока на «передовой» ведутся бои за новую этику и феминитивы, в «тылу» тоже не дремлют. Весной 2021 года семь авторов из разных стран (Россия, Австралия, Норвегия, Израиль) объединились в «Союз женщин-писателей» и выпустили сборник рассказов «Лавровый лист». Цель «Союза» и его книги — обратить внимание читателей и литературного сообщества на женскую прозу, которая «по-прежнему существует как маргинальное явление» на периферии литпроцесса. Женская проза в данном случае — это не только феминистическая, а вообще проза, написанная авторами-женщинами. Из семи писателей, представленных в книге, пожалуй, только в рассказах Анны Голубковой есть ярко выраженное противопоставление женского и мужского. Если говорить в целом, перед нами вполне зрелая психологическая проза в разных вариациях: с примесью абсурда (Т. Бонч-Осмоловская, А. Чурбанова) или автофикшена (И. Саморукова). Для всех рассказов характерны типичные (вернее, кажущиеся типичными) для женской прозы легкий язык и ирония, избегание острых коллизий и травмирующих тем. В предисловии к книге, как будто извиняясь за эту свою «несерьезность», авторы пишут, что место женской прозы до сих пор «где-то между кухней и славой, и в названии «Лавровый лист» присутствует явный элемент иронии. Наличие женской литературы вроде бы признано, тем не менее для нее все еще реальна вероятность быть откомандированной на «кухню» — традиционное «женское» место, скрытое в недрах дома, невидимое для почетных гостей, которые в парадных комнатах ведут важные разговоры о высоком».
«Важные разговоры» в этих «женских» рассказах и правда не ведутся, но и в легкомыслии их не упрекнешь. То, что мы называем «серьезным», здесь есть, но передано так деликатно, как теперь уже не принято, — через детали, нюансы, неожиданные контрасты. «Второй подход» Татьяны Риздвенко и «Поэт — озёрный монстр» Марины Хоббель демонстрируют как раз такую изощренно-художественную оптику, которая сближает и под оригинальным углом рассматривает чуждые друг другу образы и состояния. Рассказ Татьяны Риздвенко — это иронический ответ на давно мучивший всех вопрос: о чем думают художники на пленэре? Особенно вот эти, что в любую погоду часами готовы стоять на берегу Оки, выписывая капризной акварелью среднерусский унылый пейзаж. Ответ неожиданный: о сексе. Точнее, о «Сексе» — рассказе Дмитрия Липскерова. Да, «руки окоченели» и «из носу льет», но ведь художник, как и герой «Секса», тоже «горит» — «творческим возбуждением», и удовольствие его от созерцания пейзажа сродни любовно-эротическому переживанию. Диссонанс между серьезно-сексуальным персонажем Липскерова и вдохновенно-простодушным живописцем Риздвенко так удивителен, что составляет отдельное художественное наслаждение.
«Контраст, который они собой являли, был поистине оглушителен; более того, он был почти произведением искусства, которое хотелось запечатлеть в веках» — это цитата из другого эстетически курьезного рассказа — «Поэт — озёрный монстр» Марины Хоббель. Здесь уже не автор, а героиня сводит вместе двух совершенно невозможных личностей: монстрообразного, опустившегося на дно жизни поэта и утонченного красавца.
Персонажи женской прозы (вслед, конечно, за авторами) умеют видеть и очаровываться контрастами в природе, искусстве, жизни. Они — наблюдатели. Видя красоту и даже влюбляясь, они не готовы действовать. Так, в рассказе Анны Голубковой «Нечто случившееся весной» героиня, боясь разочарования, всячески избегает контакта с любимым мужчиной, а когда встреча наедине оказывается неизбежна, убивает его (томом мифологического словаря), потому что иллюзия «великой любви», которую она носит в душе, красивее и интереснее обыкновенных, пошлых отношений.
Казалось бы, современная женщина, освобожденная из-под гнета патриархальных нравов, наоборот, должна стремиться к полноценной жизни. Но всё не так просто. Вспомним, что образ женщины, знакомый нам из классической литературы, такой, как, например, мечтательная и терзающаяся муками совести Катерина Кабанова, придуман писателем-мужчиной. Современная героиня в изображении авторов-женщин — это интеллектуалка, которая не спешит жертвовать собой, предпочитая наблюдать за «грозой» издалека. А если дистанцироваться невозможно, то следует приспособиться к внешним условиям. Это может быть деревня начала 80-х годов, где на время фольклорной практики оказались студентки филфака из рассказа-автофикшена Ирины Саморуковой «Восемь колидоров». «Обживать» деревенские реалии городским девочкам помогает юмор и молодость, довольно быстро они втягиваются в местный быт, знакомятся с деревенскими парнями и таки уговаривают осторожных «бабок» поделиться устным народным творчеством.
А вот, например, в рассказе-трагифарсе Татьяны Бонч-Осмоловской «Естественная история» персонажи должны выработать особенное философское отношение к жизни, чтобы приноровиться к абсурдным условиям. За бредовыми историями двух женщин, которых героиня встречает в австралийской глубинке — первая изображает белую женщину, оказавшуюся в плену у аборигенов и ставшую одной из них, другая играет роль (внимание!) Керенского, сбежавшего из Зимнего дворца в женском платье да так и не снявшего его, — за этими безумными историями мы слышим жестокую жизненную правду: какими бы абсурдными ни были место и роль, назначенные человеку, ему (чаще всего) ничего не остается, как приспособиться к ним.
Единственным утешением здесь может быть то, что женская способность стать частью этого пусть и абсурдного мира и общества не равна смирению. Это принятие творческое. Об этом рассказ Елены Соловьевой «Наташа». По сюжету две героини, разные по темпераменту, оказались в новогодние праздники в Турции. Ольга, «простая русская баба», ищет мужика, а поэтесса Наташа — античную культуру. «Деревенская», полупатриархальная Турция, пустая в зимнее время года, пугает и тревожит. Поэт-Наташа так и не найдет здесь мифическую Грецию (как когда-то не нашел И. Бродский, о чем разочарованно поведал в знаменитом «Путешествии в Стамбул»), но стихотворение все-таки родится, даже от этой «варварской», непонятной Турции. Потому что такова женская природа: рожать, несмотря на несовершенство мира. Ольга, кстати, по контрасту с возвышенной Наташей, тоже удовлетворит свою женскую гордость — пусть и ненадолго, но покорит «восточного мужчину».
Конечно, сюжеты большинства рассказов «Лаврового листа», скорее, курьезны, но, возможно, именно потому, что здесь нет актуальной повестки, мы можем судить о почерке представленных писательниц более объективно, без давления «темы». Искушенный читатель отметит не только мастерство и стилистическое своеобразие каждого автора, но и то, как по-разному в рассказах звучит ирония: изысканно-художественная у Т. Риздвенко и М. Хоббель; житейски-мудрая — у А. Голубковой и И. Саморуковой; с привкусом трагифарса — у Е. Соловьевой и Т. Бонч-Осмоловской. В коротких рассказах Алены Чурбановой ирония абсурдно-наивная. Вот пример из рассказа «Мясной принц»: во время свидания кавалер Кузовлев все время рассказывает анекдоты, и «Лера сперва смеялась громко каждый раз, но потом поняла, что сил у нее надолго не хватит, и стала просто многозначительно улыбаться».
«Многозначительно» улыбается и женская проза: что скрывается за легким ироничным тоном и занимательными сюжетами? Возможно, ничего, а может быть, именно здесь рождается концептуально новая литература. Вспомним Машу, героиню многих рассказов Анны Голубковой, — это современная девушка, которая то и дело попадает в курьезные ситуации, потому что оказывается перед дилеммой: быть собой или поступать, как все. Маша всегда выбирает «быть собой» — не потому, что она сильная или гордая, а потому, что по-другому не может. Образ Маши, в которой «свое» («естественное») всегда побеждает «общее» («чужое»), подходит и к современной женской литературе: да, возможно, иногда она выглядит несерьезной, маргинальной, импульсивной: то демонстративно отстраняется от всех ради созерцания прекрасного, то замыкается в своих психологических экспериментах, то бросается в бой отстаивать женские права. Но если верно, что каждый литературный текст — это борьба за свой голос, то авторы-женщины эту борьбу ведут отважно, искусно и, что радует, не в ущерб художественности. А внимательный читатель непременно оценит неожиданные контрасты, умолчания, оттенки и нюансы, которыми щедро приправлены женские тексты. Не зря же сборник назван «Лавровый лист».