Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2022
Алексей Дьячков — окончил строительный факультет Тульского политеха. Работает инженером-строителем. Стихи публиковались в журналах «Урал», «Новый мир», «Арион», «Волга», «Интерпоэзия», «Новая Юность», «Сибирские огни». Автор двух книг стихов: «Райцентр» (М., 2010) и «Государыня рыбка» (М., 2013). Живёт в Туле.
Имя
Через черный грачевник вечерний,
Где бесилась весь день детвора,
Ноги вынесут к старым качелям,
К ржавым детским фантомам двора.
Убедившись в конструкции шаткой,
Снег с сиделки смахнуть не забудь
И назад отступи на два шага,
Чтоб с размаху отправится в путь.
Страх драконов воздушных налепит,
Но как сладко нестись в полный рост —
В темно-синем арктическом небе
Зависать среди розовых звезд,
Видеть пригород сверху, детали,
Сетку улиц, дворы между строк —
Над товарным составом на дальнем
Перегоне клубится дымок.
В будке сторож провел совещанье
И друзей провожает на двор.
Из стаканчиков пьют на прощанье
Одногодки дешевый кагор.
Огоньки на морозе моргают,
От диспетчера ждут новостей.
И теснятся во тьме облаками
Разговоры курящих людей.
Не спугнет, загуляв, неврастеник
Малолеток тревожные сны,
В полушубке на снежную землю
Возвращаясь во тьме с высоты.
Узелок
Плотник, рассыпав копейки и рублики,
Звоном порадует слух.
Радость по норме естественной убыли
Спишет под старость главбух.
Будут курить на платформе две грации.
Пиво старик отхлебнет.
Снег со скамейки холодной на станции
Варежкой школьник смахнет.
Где-то закружится музыка нежная,
Полька, этюд, менуэт.
Бабушку потчует внучек сольфеджио,
Мучает свой инструмент.
Гул дребезжащий, протяжный, бутылочный,
Шорохи влажных рубах,
С грушами вытащив ящик посылочный,
Вспомнит на даче рыбак,
Грунт известковый наляпает, выбелит
Окна глухие без штор,
Все, что заботливо память не выделит,
Время не выберет что.
Записка
Каждый раз, как по столбикам Брадиса,
Все твои предсказанья сбываются,
Что забыл я за давностью лет,
Звуки флейты, февральская оттепель,
Кадры триллера с Эмили Мортимер,
Неожиданный друга привет.
Все, что дорого было и жаль чего,
Рама «Камы» с разводами ржавчины,
Давний вечер, поросший быльем,
Неумело оставленным оттиском
Каждый раз, как с утра распогодится,
Проступают в сознанье моем.
Слышу Дублина, Белфаста, Ольстера
Звуки улиц с тоской, мне не свойственной,
Шорох веток о влажный фасад.
Шарф фанатский не греет, а колется.
Все, что было и чем успокоится,
Проступает — разлука, разлад
Или боль, ностальгия без повода.
Каждый раз, уезжая из города,
Говорю в пустоту горячо:
Очарованный звуками мнимыми,
Среди Фетов и Тютчевых с нимбами
Так упрямо молчишь ты о чем?
Ждешь, когда я заслушаюсь птицами,
Или в гости приеду с гостинцами
Или реку Окой нареку?
На платформе с отбитым названием
Ты безмолвствуешь мне в наказание,
Дым пускаешь вслед товарняку…
Чайна
С посохом у ручья
К рыжей сосне приник.
Видимо, это я,
Дряхлый совсем старик.
Свет созерцаю на
Склоне, устав слегка.
Складки халата на-
Полнили облака.
Скоро отправлюсь в путь.
Но не сейчас, увы, —
Здесь, под сосной, вздремнуть
Лягу в ковер травы.
Сладкая свяжет грусть
Душу мою, как вьюн,
Если во тьме проснусь
Между двух зыбких лун.
Трубка
Забрали за долги именье.
Работа валится из рук.
А мне нельзя трястись с похмелья,
Я главный полевой хирург.
Я слепну над озерной брошью —
Гори, мой хариус, сияй.
Пусть мелкой пробежится дрожью
Под воду уходящий рай.
Растений зонтичных образчик,
Травы болотной рваный штрих —
Ошибки выправи, приказчик,
Ромашки выкоси, мужик.
Темнеет двор пустой, однако, —
Недолго так и до беды.
В корзину рукопись, редактор,
Отправь с тяжелой головы.
А мне любую строчку жалко.
Как жалко зареву меня.
Кремень истерся в зажигалке,
И я остался без огня.
Смена
Пересёк перекресток на красный
И во тьме подкатил к гаражу,
Чтоб услышал разбуженный Лазарь
Занавески бамбуковой шум.
Чтоб камнями тревожила почка,
И осеннее грело пальто
Чтоб под хохот достать из мешочка
Несчастливый бочонок лото.
В свете фар снег порхает понуро
В первый раз, никому не знаком…
Возвращайся к теплу с перекура
И вторяк заливай кипятком.
Завершив откровенную сверку,
Загадай инвалиду протез.
Семицветик завядший — вид сверху,
Лепестков трех оборванных без.
За застиранной шторкой в горошек
Растворился совсем рафинад,
Сделай ручкой друзьям по сторожке
И к утру возвращайся назад.
Бакалея
Башку снесла татарская орда,
Хоромы рыбка возвела над камушком.
Сказал: «Пока» — и больше никогда
Уже не видел ни кота, ни бабушку.
К одной мадам в халатике домой
Нырял в обед со службы на уазике,
Когда она солила борщ густой,
На улице белье оставив в тазике.
Не мог тогда сказать, теперь могу,
Как голубел чесночный пар над вырезкой,
Как тень берез синела на снегу,
А город накрывало тьмой египетской.
Собрал горбушкой жареный лучок,
Герань в стакане к оттепели вырастил.
Застрял в прихожей в кителе внучок,
Без звука утонул в разводах сырости.
Всплывут то цирк, то льдышка в колее,
То верба в марте с розовыми ветками,
То кот, чтоб перестрелку в голове
Лечить всю ночь то чаем, то таблетками.
Верность
К бумажному цветку по три флажка.
Служить на отдаленном маяке.
Рене и Лу Андреас Саломе.
Когда нас сблизит смертная вражда,
Боль время не оставит для речей.
А жертвоприношение зачем?
Лицо, что отражается, Ясон,
Что головокруженье, что тоска,
Что зарево седого волоска. —
Бессонница, и явь твоя, и сон
Сверкают, как огромный бриллиант,
Умолкнуть в темноте мне не велят.
М.Т.
Напиши о разрухе и холоде,
Обращаясь по имени-отчеству,
Как в большом замерзающем городе
Проживаешь свое одиночество.
Как в музее пугаешься голоса
И по выставке бродишь, как по миру.
Помнишь Ольги зеленую полосу?
Помнишь угол малиновый Роберта?
Коротаешь обед в прядях жалюзи
У окошка, заросшего льдинками.
Как в витринном стекле отражаешься,
На порхающий снег медитируя.
Повернув с треском ручку у телика,
Наблюдаешь развалины зодчества,
Слой слюды, слезы детской истерики
В сердцевине бутона цветочного.
Сахар между крупинками творога,
Чтобы мама свое не заладила.
Сон дневной после пляжного отдыха —
Расточившая свет виноградина.
Как в пустом кафетерии пение
От дешевой колонки разносится,
Поделись со мной словом и временем,
Не товарищ, не друг, не любовница.
Напиши мне о криках на станции
И составах с глухими мужчинами.
В тыл, в провинцию, в эвакуацию —
В никуда.
На ответ не рассчитывай.
День
Какой-то год, какое-то июня,
На пляже дочка распустила нюни
О том, что лавр листвой к скале приник,
Пусть наблюдений говорит дневник.
Песок шуршит, травы мешая росту,
А дальше не земля, а костный остов,
Среди камней и жилистых коряг
Бежит тропинка к дому на камнях.
Старик устройство изучает дрели,
Старуха спит под пледом из «Икеи»,
Страдает мама в зеркале пустом,
Сжимая шпильки напряженным ртом.
Сюжета нет, но каждый кадр подробный, —
Болтается бессмысленно по дому
Хмурной подросток, крутит головой. —
В диковинку столб дыма над горой.
С вершины свет расходится нерезкий,
И жарит все сильнее, не по-детски.
Позвякивают стекла там и тут.
Куда-то все бессмысленно бегут.
За домом глубина пугает глиной,
Темнеет небо стаей голубиной,
В проеме встал отец и был таков.
Граффити на простенке Карл Брюллов.
Не слепит солнце, и волна не бьется.
К обеду никого не остается.
На фоне титров вспоминает всех,
Над пустотой порхая, серый снег.
***
Есть бараки, есть цыганки очи карие,
Снега таянье, мелькание белька.
Простофиля деревенский на прогалине
Сыплет семечки синицам из кулька.
Подоконник Ольги Розановой с луковкой,
Зелень стрелок мир заполнила на треть.
Прикупи вина в пакетике и булок нам,
Чтоб под сыр заплесневевший погудеть.
Чтобы тазиком с кальсонами и робами
Придавил сугроб подросток-сын в плаще,
Чтобы влажное тряпье на солнце хлопало,
Звонко булькал без кораблика ручей.
Под остывший чай с еловыми иголками,
От буржуйки дыма напустив в барак,
Ты поймешь: день затянулся, жизнь короткая.
Год учебный не кончается никак.
Птичка
А в будущем застрянем в булочной,
Войдем в витрину, как закат,
Нас в зыбком отраженье уличной
Толпы узнает музыкант.
Листва сорвется, и отдельно от
Столбов провиснут провода.
Испуганными и растерянными
Мы будем выглядеть тогда.
Покажут часики со стрелками
Застывшими вечерний час,
Растает над кассиршей в зеркале
Пейзаж, в котором нету нас, —
Над озером буханка облака,
На полке темен лес и сер,
Как будто магний у фотографа
Для кадра вспыхнуть не успел.
Прятки
Нас хоронят под лесенкой,
Где по осени гулко
Отзывается песенкой
Детский хор нибелунгов.
Где упрятаны в кожаный
Чемодан письма бабки,
Где запасы уложены
В тару, ящики, банки.
Люди ходят по осени,
И скрипят монотонно
То ступени, то проступи,
То спираль метронома.
И плывут в щёлке медленно,
Как на тряпке экрана,
Скверы с бюстами Ленина,
Требуха Ленинграда.
Комиссар с алой корочкой,
Тьма, прибитая гвоздиком,
И довесок из облачка
Над невидимым мостиком.
Твердь зашкурена начисто,
Ветер в воздухе свищет.
Мы под лестницей прячемся,
И никто нас не ищет.
Poète russe
Брось в шляпу дырявую милостыню,
Поспешно добро сотвори,
Чтоб скоро сбылось все бесхитростно
По сложным лекалам твоим.
Чтоб зарево парка из повести
К ногам алым гребнем легло,
Фонтаны и пони запомнились,
А слезы забылись легко.
Чтоб выгнула грустная музыка
Волну из причесанных трав,
Цветную стеклянную бусину
В пустую глазницу заправь.
Спи мало, плачь много, мой родненький,
Тяни папироску с утра,
И нежностью потустороннею
Тебя очарует мой сад.
Поэта, подросшего хлюпика,
Пропевшего гимн на пари, —
В сиреневом выдохе блюминга
Под вишней себя раствори.