Аннетт (2020). Реж. Леос Каракс
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2022
Режиссерский талант Леоса Каракса проявился уже в молодом возрасте. Когда он, в 30 лет получив крупный бюджет, снимал уже третий полнометражный фильм «Любовники с Нового моста» и столкнулся с трудностями, содействие ему оказал целый ряд французских кинематографистов, а также сам министр культуры Франции. Критики говорят про Каракса, что он не навязывает себя современникам. Он относительно мало снимает, и в его фильмах часто есть молчание. Однако последняя его работа — это полная противоположность молчанию. Картина «Аннетт», удостоенная приза за лучшую режиссуру на Каннском фестивале 2021 года, — это фактически мюзикл. Здесь почти не происходит обмена словами в привычном понимании и все реплики поются. Либретто и музыку написала старейшая американская группа Sparks, первые альбомы которой Каракс слушал еще подростком. Часть слов к песням написал сам режиссер. От первых замыслов до создания фильма прошло семь лет, и премьера картины состоялась как раз на Каннском фестивале.
В 2004 году Леос Каракс стал отцом, и фильм «Аннетт» — это высказывание на тему отцовства. Однако не следует ожидать размышлений, наполненных реалистическим содержанием, которыми вполне мог бы поделиться понемногу приближающийся к старости человек. Этот фильм — чистая трагедия, где витают флюиды классического драматического искусства, освобожденные от балласта социальной интерпретации. Темы любви, преступления и прощения подняты на архетипический уровень, где действуют уже не индивидуальные личности, а универсальные категории.
Главный трагический герой — это успешный стендап-комик Генри. У него есть прозвище «Обезьяна бога», и кажется, что он позволяет себе на сцене слишком многое. Его выступления — это дерзкие монологи обо всем и ни о чем. Он часто обращается к публике, заявляя, что не намерен ее смешить. Шоу Генри не предназначено для развлечения, это своего рода диалог со зрителями, и зрители действительно активно дискутируют с ним, комментируя его действия. Особого юмора в этом нет. На сцене Генри разыгрывает даже не монопьесы, а скетчи, и лучше этого английского слова для описания его выступлений не придумать. Генри ходит по сцене, что-то рассказывает, потом начинает петь и поддерживает постоянный контакт с аудиторией, дерзя ей. Он весьма откровенен и делится довольно интимными подробностями своей жизни с женой, например. И эта откровенность важнее смеха. Генри открыто заявляет, что публика его утомляет и он не хочет никого смешить, а публику это как раз радует. Генри как будто неважно, увлекутся зрители его рассказом или нет. Очевидно, он чувствует себя настолько популярным, что готов вытворять на сцене что угодно. Он как будто уверен, что публика примет любую его выходку на сцене, даже откровенное презрение. Так и вправду продолжается очень долго, пока однажды зрители не предлагают ему замолкнуть. Его кредо ему не помогло, а кредо его было такое: стать комиком, чтобы обезоруживать людей, говорить им правду и не быть за это убитым.
Таков Генри на «работе», а вне ее у него начинается роман с оперной певицей Энн, который закономерно приводит к рождению ребенка. Но ребенок странный — не вызывает ни малейших сомнений, что перед нам кукла. Когда молодая семья отправляется на яхте в круиз, в разыгравшийся шторм Генри фактически убивает Энн. Не успев толком отойти от шока, он по возвращении домой замечает, что его подросшая дочь-кукла обладает ангельским голосом. Отец немедленно хочет превратить Аннетт (так зовут дочь) в звезду. Так начинаются гастроли по всему миру, и везде публика восторженно принимает девочку. И тут Генри совершает еще одно убийство, он топит в бассейне дирижера, с которым организовывал шоу Аннетт и который тоже был влюблен в Энн, когда та была жива. Генри не подозревает, что будет жестоко за это наказан, и не кем иным, как собственной дочерью. До этого его отвергли зрители, когда он сказал им со сцены, что его тошнит от любви и что он убил свою жену. Зрители этого не поняли и обвинили Генри в том, что он больше не комик.
Когда Леоса Каракса спросили, думал ли он о том, каким получится образ Генри, он ответил, что нет. Если он о чем и думал, то о том, например, как воспримут куклу, которая весь фильм поет. Как уже говорилось, проект фильма шел к реализации несколько лет, и одна из причин тому — это как раз неверие многих людей, что публика примет поющую куклу. Аннетт именно кукла, угловатая, нескладная, а вовсе не нарисованная на компьютере девочка-картинка из детских сказок студии Дисней. Трогательность — вот причина, по которой Каракс планирует съемки определенным образом или от чего-то отказывается. Когда речь шла об образе Аннетт, действительно можно было использовать 3D-графику или робота. Но это было бы «не трогательно». Каракс решил воплотить образ девочки в виде куклы, потому что так ее можно было снимать как актрису, трогать ее, чувствовать ее реальное присутствие. Аннетт создавали кукольники из США, Японии и Франции, и только французский вариант показался Караксу по-настоящему красивым. Было решено сохранить ее некую грубость, поэтому зрителю при виде странного цвета лица, оттопыренных ушей и шарниров на локтях и коленях сразу становится понятно, что перед ним не живой ребенок.
Тем не менее Аннетт скорее исполняет музыкально-визуальную функцию, тогда как вся суть этой драматической истории завязана на образе Генри. Он вроде бы понимает серьезность своих преступлений. Он говорит, что убил ту, кого любил, и нет ему прощения. Однако все, что мы видим, — это его неспокойные ночи с явлением призрака Энн, тогда как днем он пьет и как ни в чем не бывало наслаждается всемирным успехом дочери. Генри человек довольно грубой природы, и любовь к Энн, по-видимому, не делает его лучше, во всяком случае, прикладываться к бутылке он не перестает, да и Энн убивает в пьяном виде. Он способен почувствовать чудо, но не может быть хозяином своим эмоциям. Совершенное преступление открывает ему новую глубину реальности, отдохнуть от которой нельзя даже во сне. Однако призрак жены хоть и преследует, все же не парализует его, потому что в целом Генри продолжает жить как ни в чем не бывало. Реальное наказание настигнет его только в конце. То, что Генри делает на сцене, трудно причислить к высоким образцам искусства. Это не более чем приземлённая болтовня, материал для которой берется из бытового сора. Но его собственная жизнь превращается в то, о чем писали лучшие творцы во все времена, — о трагедии убитой любви. Трагедией эту историю делает ее абсолютная необратимость. Ничего невозможно вернуть или изменить, преступление очевидно, и наказание будет вечным, без права на прощение. Если брать тему отцовства, которая волновала режиссера, то приговор Генри будет звучать так: ты плохой отец! Поскольку именно твоя дочь осуждает тебя.
Многое в фильме развивается по законам какой-то причудливой сказки. Герои вроде бы реальны, но события в их жизни окрашены предельными, абсолютными эмоциями. Режиссер как будто и не стремился превращать их в героев реалистического искусства. Здесь другой подход к реальности, ее творит песня, и эта песня уничтожает приземленную индивидуальность. Герои входят в царство трагедии, их эмоции исключительны, а переживания выражают архетипический опыт. Опыту Генри не хватает элементарных бытовых деталей и частностей, он поистине не земной человек, а трагический герой. И его мотив убить жену до конца неясен. Может быть, это древнегреческий рок, с которым человеку невозможно бороться? Такую точку зрения подкрепляет и образ Энн, которая тоже не лишена трагической ауры. Ее оперные партии посвящены все той же темноте и смерти, словно она предчувствует свою гибель. Она поет песню тревоги и гибели и не видит ни лунного, ни звездного света. Песня Энн начинается на сцене, продолжается на свидании с Генри и позже над колыбелью Аннетт. И опять же мы не видим бытовой жизни Генри и Энн, мы видим две силы — порывистого разрушения, воплощенного в Генри, и предчувствия конца, воплощённого в Энн. Генри говорит, что на своем шоу он убил бы всех зрителей, а Энн, наоборот, что она бы всех спасла. Период их идиллии был очень короток, а теперь страдания и расплата Генри вечны.
Для Леоса Каракса съемки «Аннетт» стали важным опытом. Он обнаружил, что фильм с поющими актерами ему было снимать проще, потому что так ощущалось больше свободы. Более того, теперь Каракс даже не представляет, как будет возвращаться к кино, где актеры не поют, а говорят. В фильме действительно все превращено в песню, даже когда Энн рожает, акушеры поют ей: «Дышите! Тужьтесь!» То же пение мы слышим, когда Генри дает показания в полицейском участке и пока еще избегает наказания. Актер Адам Драйвер, сыгравший Генри, уже подбивает режиссера на новый проект. И если Адам Драйвер трудоголик, готовый браться за новые роли, то Леосу Караксу еще нужно время, чтобы все обдумать.
Послание «Аннетт», вероятно, таково: искусство должно иметь границы, и эти границы вырастают из элементарных и одновременно фундаментальных моральных категорий. Человек, отбрасывающий категории во имя любой цели, рано или поздно упадет в бездну или станет добычей призраков и, может быть, не искупит свое злодеяние даже смертью. И не будет дано возможности что-либо исправить. Преступление Генри, кстати, заключается не только в убийстве жены и дирижера, но и в том, что он превратил дочь в коммерческий проект. Сама попытка понять Генри невозможна, он проклят и отрезан от света. Как видно, режиссер предельно заострил тему «плохого отцовства». Можно было бы снять фильм о невнимательности по отношению к ребенку, непонимании или конфликте поколений, однако Каракс превратил Генри в страшного преступника, который заслуживает вечной кары Прометея. Только если Прометей послужил людям, то Генри просто стал жертвой разрушительного импульса, который никому ничего не дал.