Наталья Иванова. Короче говоря. Из жизни до коронавируса. — «Знамя», 2021, № 1
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2021
Наталья Иванова, которую представлять публике в общем-то не надо, настолько ее известность критика, публициста и литературоведа шире тех не самых прозрачных границ, которые отделяют словесность от иных общественно значимых сфер, не впервые выступает в амплуа мемуариста. Уже написан «Роман с литературой в кратком изложении», опубликованный в качестве одной из частей книги «Такова литературная жизнь» (2017), в котором есть все: учеба в МГУ и посещения семинара Владимира Турбина, случайная беседа на московской лавочке с Алексеем Крученых, поездки в «нежный, чудесный, любимый, дымчатый Тбилиси», очарование Юрием Трифоновым, творчеству которого Наталья Иванова посвятила свою первую монографию, Фазилем Искандером (знаменитая книга 1991 года «Смех против страха»), «воздушным» Пастернаком (еще один герой книг и неустанных дум), всегда умеющим обеспечить себе комфортное существование Катаевым (и снова книга), работа в редакции кожевниковского «Знамени», едкие статьи в других изданиях, внезапный читательский бум в конце 1980-х, работа с «возвращенной» литературой — и перестройка, перестройка, перестройка, после которой — только горечь разочарования в ельцинской России, трезвое неприятие современной политики. А также — и как без этого? — поездки по всему миру, выступления с докладами, лекциями, писатели, премии, люди, встречи, опыт критика, редактора, литературоведа.
«Короче говоря» — собрание очерков, эссе, заметок, также обращенное в прошлое, подключенное к пространству памяти, но в большей степени концептуализированное и связанное с текущим моментом, чем «Роман…» С одной стороны, Наталья Иванова предуведомляет читателей: «Почему эти заметки — не о выбившей нас из привычного образа жизни ковидной ситуации? <…> Не пишу — потому что сограждане и миряне (в прямом смысле слова) сосредоточены на неизбежных обстоятельствах в неблагополучном быту». С другой — коронавирус, появившийся в заголовке, так или иначе но формирует содержательную рамку очерков. Не случись пандемии, локдауна, возможно, и не было бы «переделкинской осени» Натальи Ивановой, растянутой на весну, лето, осень и часть зимы 2020 года — так что зимние сапоги с весны далеко убирать не пришлось. «Короче говоря» свидетельствует о об эпохе не меньше, а то и больше, чем иные тщательно документирующие ее тексты.
«В уединении, казенно называемом самоизоляцией, совсем неплохо. Но стресс есть стресс, тем более такой длительный, что — парадокс — дни летят стремительно и однообразно. И подсознание вывело меня к путешествиям — компенсируя их запрет в реальности. Чем и как спасать себя и свою психику? Еще недавно я/мы перемещались по стране и миру жадно и торопливо, — трудоголикам, для которых путешествие есть единственный принудительный отрыв от рабочего стола, быстрота предпочтительнее неторопливого и задумчивого созерцания. Однако не путевыми заметками о странствиях и перемещениями в другие времена жизни, когда ни о каких вирусах не слышали, утешаться, — но случаями из прошедшего отвлекаться от реальности», — пишет автор, переходя к самому ценному, что есть в ее записках, — воспоминаниям.
Да, географический калейдоскоп в них переливается красками и континентами: Италия, Польша, США, Китай, даже Ульяновск. Немало в них впечатлений от посещенных городов и весей — Наталья Иванова любопытный и благодарный путешественник. Но травелогом очерки назвать я бы не решилась. Эвакуируясь от «чумных» реалий в сохраненное памятью прошлое, переправляясь из Переделкина в любую из ранее посещенных или внезапно увиденных локаций — хоть ученую Болонью, запутанную в собственных галереях, хоть Таормину с ахматовским призраком, нет, памятником, хоть виртуальный Дели с разгуливающим за спиной одного из славистов павлином, — Наталья Иванова неизбежно оказывается на родных просторах словесности. Посещает с группой литераторов могилу Данте в Равенне, восхищается многоэтажным и многофункциональным книжным магазином в Нью-Йорке, проводит консультации для магистрантов в Пекине, совмещая их с прогулками по Великой китайской стене, рассказывает, как все устроено на Форумах молодых литераторов и вообще, как все устроено в современной литературе. В общем всегда и везде занята делом, ради которого и затеваются поездки, и ради которого написаны эти очерки/записки. В конце концов, жизнь утекает, как водится, сквозь пальцы, но остаются те воспоминания, которые удается записать: италийский запах лаванды и незаданный одной из американских слависток вопрос Саакашвили, чтение «Озы» Вознесенским в Комаудитории МГУ и ноябрьские лапы елей в Переделкине и т.д.
Собственно травелогом эти очерки сложно назвать и потому, что помимо доминирования пространственных образов, здесь все пронизано человеческими связями. Портреты, без которых, конечно, невозможны мемуары, получаются у Натальи Ивановой подчас лучше путевых записок-воспоминаний, фиксирующих, реконструирующих, но не вовлекающих в переживание путешествия ровно до того момента, пока не появляются герои, очень странные или очень предсказуемые, помогающие или препятствующие, восхищающие или разочаровывающие. Наталья Иванова пропускает сквозь себя пространство, но в большей мере — людей, и особенно тех, кого хочет оставить после себя и чье исчезновение сейчас или потом, для нее, мыслящей литературой и культурой, кажется непредставимо. Такова, к примеру, славист Кэтрин Таймер-Непомнящая, автор монографии о Синявском и Даниэле, исследовательница русской литературы, любившая ее, как воздух и среду обитания, предстающая в очерках крайне неуверенной в себе, а потому по-настоящему живой. Катя жила с мужем, вывезенной из России дочерью Ольгой и таксой, также российского происхождения. «Катя по своему душевному устройству была шире, чем славист, профессор, директор Гарримановского института. И я ее, как мне кажется, хорошо понимала — как родственную душу».
Таков и папа Иоанн-Павел II, польский драматург и ценитель поэзии, на встрече с которым автор побывала в Ватикане. И таков же писатель Михаил Шишкин, тоже связанный с Польшей — именно его творчеству была посвящена конференция в Ягеллонском университете, в которой Наталья Иванова активно участвовала. Список можно продолжать. отмечу лишь, как контрастно на фоне филологов, писателей да и просто тех, кто привык к книге как воздуху, смотрятся эмоционально и эстетически подмороженные российские чиновники и члены их семей. «Открывают бюст Пастернака — ноль эмоций. Цветеремича— естественно, то же самое».
Во второй части очерков путешествия в пространстве и вовсе вытесняются движениями во времени. Воспоминания о детстве и юности оказываются сильнее памяти о литературном туризме. Так мы узнаем о родителях автора, которые познакомились в редакции фронтовой газеты и связали свою жизнь с информационной работой; о стенгазете, которую юная Наталья Иванова издавала в 9 классе; об общении с художником, который пытался очаровать совсем юную девушку «русской идеей», его имя не называется в записках, но вполне подлежит дешифровке, уж больно знаменит и узнаваем художник; о непоступлении в МГИМО и много того, что могло бы составить содержание увлекательного и модного по нынешним временам многотомного автофикшна. Но, нет, не уверена, что записки Натальи Ивановой правомерно было бы рассматривать в рамках автофикционального письма. Память избирательна и зачастую создает искажения, но все-таки установка на предельную точность — одно из несомненных достоинств Натальи Ивановой, к какому жанру она бы ни прибегала и о чем бы ни говорила, даже о своей жизни, из которой всякому литератору хочется сделать миф. Идентичность редактора и навыки преподавателя как бы сдерживают Наталью Иванову, ну а дальше включаются механизмы памяти.
Если искать аналогии для «Короче говоря», то по замыслу эти очерки/записки заставят вспомнить «Клудж» Льва Данилкина и «Странника» Александра Гениса, но все-таки лицо у них оказывается исключительно свое.