Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2021
Ася Петрова — прозаик, переводчик французской литературы, кандидат филологических наук и обладатель степени доктора университета Сорбонна Париж IV. Доцент СПбГУ. Автор книг для детей и юношества, а также более 40 книг переводов, среди которых проза Гийома Аполлинера, Жюля Лафорга, Бернара Фрио, Марселя Эме. Лауреат первой премии «Книгуру» за сборник «Волки на парашютах» (2011) и премии имени С. Маршака за книгу «Короли мира» (2015). Дипломант премии им. И. Бабеля (2018), финалист премии «Новая детская книга» (2017). Книга «Скажи “люблю”, а то хуже будет» выходит осенью в издательстве «Черная речка» (Санкт-Петербург).
Стопицотмиллионный первый взгляд
Я влюбилась с первого взгляда. Хотя нет, на самом деле это был, наверное, уже стопицотмиллионный первый взгляд. Мы всю жизнь с самого детства вместе ходили в музыкальную школу и общались — то много и увлеченно, то совсем редко, иногда не виделись по полгода, время от времени отправляли друг другу эсэмэски. Я считала его своим лучшим другом, рассказывала новости и, если вспоминала, что мы не встречались давно, обязательно придумывала повод. Или он сам придумывал, опережал меня. Короче, кофе, мороженое, разговор. Так длилось годами.
И вот однажды встречаемся мы, как всегда, в кафе, и я вдруг вижу перед собой кого-то другого. Не знаю, как это объяснить. Он совсем не изменился, разве что свитер был новый, коричневый. Но дело не в свитере. А в том… Не могу объяснить. Он словно искрился. Не так, как новогодняя ёлка, не так, как гирлянды на торговом центре, не так, как бенгальские огни, не так, как фейерверк в небе. Возможно, он искрился так, как звёзды над морем, звёзды, до которых хочется дотянуться, но никак. Можно только смотреть. Вот и я смотрела, и мне хотелось дотянуться и потрогать. Звёздная искорка в самой середине ладони — наверное, ужасно приятно.
Как же мне его потрогать? В принципе, не проблема. Мы же обнимаемся при встрече. И в щёку он меня целует. И под руку гуляем иногда. В общем, сижу я напротив него в кафе и думаю о том, как дотянуться, поэтому остальные мысли меня постепенно покидают. В какой-то момент я — урааа! — опрокидываю на него кофе (не специально, просто стол пошатнулся), и тогда я беру салфетку и промокаю коричневый свитер где-то в области груди.
— Горячо? — спрашиваю.
— Знаешь, не холодно.
Он убегает в туалет — замыть свитер и штаны. Я чувствую, что краснею. А ещё я чувствую какое-то трепыхание в ложбинке под грудью и в животе, в желудке, наверное. Может, у меня гастрит? Только ведь гастрит вызывает боль, а это трепыхание — дикую радость. Как будто у меня полный живот разноцветных бабочек, и я сама сейчас расправлю крылья и полечу. Да что же это? Почему я такая счастливая? Я смотрю на своё отражение в окне, я улыбаюсь — непроизвольно и очень неконкретно, не в тему, не по поводу. Я чувствую себя полной дурой и пытаюсь перестать улыбаться. Не выходит. Я счастлива безо всякой причины, и это уже начинает меня раздражать. Я выдыхаю, чтобы выпустить хотя бы часть «бабочек» наружу. Он возвращается.
Мы болтаем как ни в чем не бывало, расходимся по домам.
Ну, всё — отпустило. Чёрт! Опять! Я раздеваюсь, только бельё не снимаю, врубаю на полную мощность «Total Eclipse of the Heart» и танцую в нижнем белье, ощущаю такой прилив сил и странного счастья, что мне хочется кричать на всю Вселенную. Вселенной на меня плевать с высокой горы, поэтому я звоню по вотсапу Кристине и рассказываю вечер.
— Слушай, ну это же круто, Маш, это офигенно! — радуется Кристина.
— Нет. Ты не понимаешь. Ничего офигенного нет. У меня бабочки, а он каменный.
— Ну, может, он тебя боится, или еще не понял, или… Ну я же его видела, он довольно странный. Зажатый такой, ты сама раньше говорила, что у него куча тараканов.
— Вот! И зачем мне сдался парень с кучей тараканов?
— Ну… зачем-то ведь сдался. У тебя же бабочки. Дай ему шанс!
— Это как про блондинку в анекдоте: «Дайте ей шанс! Дайте ей шанс!»
Мы засмеялись.
— Зачем давать шанс тому, кто точно в меня не влюблён?
— Почему ты думаешь, что точно? Вот прямо сразу точно. Подожди. Посмотрим. Он сложный. Ты сложная.
— Если так рассуждать, то все сложные. Ты вообще на чьей стороне?
Кристина засмеялась:
— Я на стороне бабочек. Только не надо торопить события. Веди себя умно.
— Это как? — с досадой спросила я.
— Ну, ничего ему не пиши, веди себя спокойно, ничего не делай, подожди, пока он сам проявится.
— Ладно, — сказала я, зная, что не послушаюсь.
Перед сном я не выдержала и написала ему: «Что-то я уже соскучилась. Странно». В ответ молчание. Спустя час он пишет: «Надо будет на следующей неделе повторить». Я задумалась. Стала чего-то ждать. Вспомнила, как мы говорили о цветах. Он тогда сказал, что любит розы.
На следующий день я в отчаянии снова позвонила Кристине по вотсапу с видео. Она вытаращила на меня огромные голубые глаза:
— Что? Что ты сделала? Повтори-ка, я не расслышала.
— Всё ты слышала, — буркнула я.
— Ты вконец лишилась ума? Как ты могла послать парню цветы? Это они должны присылать цветы! Ты меня слышишь? Как тебе такое в голову пришло?!
— Ну, я взяла папину карточку… Скажу, что для Марины Станиславовны.
— Да плевать, что ты наврешь про училку! Как ты могла послать ему цветы?! Розы! Белые! Боже мой! Безумие!
— Ты так орешь, как будто я человека убила. Это всего лишь цветы. Друзья дарят друг другу цветы, — я закрыла лицо руками. — У меня был порыв!
Кристина смотрела на меня как на психа.
— И что он сказал? — вкрадчиво спросила она.
— Сказал «спасибо» и прислал фотку этих цветов у себя на подоконнике.
— И всё?
— Всё.
Меня стало распирать от хохота. Кристина тоже засмеялась. Мы ржали в голос несколько минут.
— Видишь, — я наконец утихомирилась, — он в меня точно не влюблён.
— Откуда ты знаешь? — Кристина вдруг лукаво улыбнулась. — Может, он сидит и мечтательно вдыхает аромат этих роз, думая о тебе?
— Н-нет, — почти уверенно произнесла я, и мне стало немножко грустно.
— Ну, подожди, мне кажется, следует продолжение… Он проявится.
— Да почему ты постоянно на его стороне? Зачем ты даёшь ему шанс?
— Это ты розы послала парню, не я. Это ты даёшь ему шанс. Поэтому я тоже даю, — серьёзно сказала Кристина.
— Я же объяснила: он тяжелый, замороченный, с тараканами и странными родителями, у него всю жизнь семь пятниц на неделе, в музыкалке нет ни одной девчонки, с которой он бы не встречался, он не знает, чего хочет, и в глубине души не слишком доволен собой…
— Да уж.
— Еще что-нибудь скажи.
— Он твой друг, тебе виднее. Но у тебя бабочки… И голос был такой дово-о-ольный вчера вечером!
— Да-а-а…
— Только я тебя очень прошу: больше никаких приколов. Ничего не делай. Ничего не говори.
Я ничего не делала, но переписывались мы каждый день. Он довольно много рассказывал про себя, о некоторых вещах я никогда не знала. Я делилась своим. Всем своим. Даже рассказала, как пахнет новый шампунь. Почти целую неделю я просыпалась под его вотсаповское «Доброе утро!», и бабочки начинали порхать над головой, заполняя всю комнату от пола до потолка.
Перед нашей следующей встречей я ужасно долго мучилась с плойкой. По правде говоря, я решила испытать её впервые и дико боялась сжечь себе волосы. Потом подбирала блеск для губ, кофточку, которая не полнит, но и не черная — чёрный мне не идёт. Гладила голубую рубашку, чуть не сломала утюг. Наконец собралась. И тут он мне пишет: «Я ехал в наше кафе и повернул обратно». Я чувствую холод, руки дрожат, бабочек в животе вдруг заменяет стеклянная ваза с ледяной водой. Он пишет: «Я вспоминал, как мы раньше сидели в этом кафе, и понял, что прошлого не вернуть, всё это какие-то осколки, их не собрать, разве что в романтический фильм или в книгу». Ваза с ледяной водой разбивается, и у меня индевеют руки, ноги, горло. Я пишу: «Ты что? Какие осколки! Нет никаких осколков! Только радость!» Я не знаю, что писать, потому что не совсем понимаю, о чем он толкует.
Смотрю на себя в зеркало. Такая красивая.
Быстро одеваюсь, натягиваю маску, хватаю антисептик и на троллейбусе мчусь к его дому. Я звоню ему по телефону. Он не снимает. Я звоню, он не снимает. Я знаю, что к тому моменту, как я подъехала, он уже дома. Я врубаю на айфоне караоке к песне «Chasing cars» и начинаю голосить:
We’ll do it all
Everything
On our on
Голос у меня хороший. Только руки трясутся и поджилки. И в горле холодно.
We don’t need
Anything
Or anyone
И кульминация — сплошные бабочки:
If I lay here
If I just lay here
Would you lie with me and just forget the world?
И дальше. Почти до конца. Почти, потому что внезапно открывается входная дверь, и выходит он с огромным букетом кустовых розовых гвоздик. Смотрит на меня лукаво-сдержанно, я беру у него из рук цветы, которые подрагивают, потому что лепестки чувствуют дрожь в моих пальцах. Мы делаем несколько шагов по двору. Он говорит: «Я всё-таки должен тебя поцеловать». И целует так, что я хочу сохранить этот поцелуй в тайне, только для себя.
Мы разговариваем, гуляя по двору и по улице, и мне становится ясно, что все эти годы мы были не просто друзьями. Во всяком случае — для него. Но я так и не понимаю, что именно он чувствует теперь. Мы договариваемся о новой встрече.
Вечером я звоню Кристине.
— Что ты сделала? Ты сошла с ума? Так парни себя ведут! Влюбленные парни! Ты что — парень?
— Я не парень, у меня бабочки! Мне хочется петь!
— Знаешь, после твоих роз и пения я уже не уверена, что ситуацию можно исправить.
— В смысле, исправить?
— В том самом смысле. Ты всё запарываешь. Он бы и без того тебя поцеловал!
— Наверное… Не уверена.
— Не может быть, чтобы он ничего не чувствовал.
— Но у меня такое ощущение: он хочет мне сказать, что раньше чувствовал, а теперь нет. Но раньше не чувствовала я, а он, возможно, да. Сечешь? Мы чувствовали в разное время!
— Не думаю, что всё так чётко и понятно. Что-то будет.
— Ты меня так поддерживаешь?
— Ну да! Блин, певица. Всё. Больше ничего не делай. Молчи.
И я стала молчать. Он молчал тоже. Я молчу, и он молчит. Очень хорошо. Нет, не хорошо. Я лопнула. Написала ему: «Знаешь, в чем дело? Штука в том, что у меня бабочки в животе». В ответ он отправил смайлик с сердечком. Я разозлилась. Написала: «Ты слышишь, что я влюбилась? В тебя!»
Моя бабушка всегда повторяла: «Если любишь кого-то, говори об этом сразу и громко. Даже если это принесёт тебе неприятности или боль. Говори громко, а там видно будет».
Он снова отправил мне смайлик и замолчал. Спустя несколько минут написал:
«Маша, я не влюбился. Совсем. Ты мне напоминаешь скорее мою сестру, весёлую, влюблённую, прекрасную, талантливую, поэтичную, непосредственную и какую угодно ещё прекрасную. И я тебя, как сестру, готов обнять и прижать к груди… Но там ничего не бьётся в ответ. Вообще. Пусто и гулко в этих комнатах без мебели. И с одной лампой на шнурке. Но ты единственная, с кем я говорю обо всём. И вообще. Да у нас и дальше получается. Просто не знаю, что тебе отвечать на такую нежность. Я тебя не чувствую. Как урод какой-то. Щелкунчик».
Ваза с ледяной водой, к которой я уже привыкла, вдруг сделалась куском айсберга, который встал поперёк груди, живота и горла. У меня была такая ледяная голова, что хотелось броситься под горячую воду. Я окаменела, но одновременно у меня задрожали ноги и руки. Еле-еле я настучала сообщение: «Тогда давай прекратим. У нас отлично получалось дружить». Он написал: «Давай».
Кристина в тот день гуляла с Ильей, и я не хотела её отрывать, но пришлось. Я переслала ей нашу с ним переписку.
— Тебе больно? — спросила она.
— Да.
— Он ждёт, что ты опять его притянешь.
— Нет. Он всё сказал очень конкретно и чётко. Без игр.
— Он так просто не уйдёт, я думаю.
— Кристина! — заорала я. — Ну почему ты всё время на его стороне? Ты что, опять дала ему шанс? Всё! Стоп. Он меня окатил ледяным душем по полной. Слово сказано. Я ему, блин, как сестра! Он даже написал, что не чувствует меня!
— Ну, знаешь, с первого поцелуя можно и не почувствовать. То, что он пишет, это… ни о чем не говорит. Уймись. Я почему-то уверена, что это не конец.
— Ты вообще, что ли, не читала его опус? Ты не слышишь? Он меня не чувствует и ни капли не влюблён!
— Я так не думаю. Но давай ты сейчас успокойся, ложись спать. И… я правда не думаю, что…
— Хватит его выгораживать!
— Я не его выгораживаю. Я спасаю бабочек твоих. Но прошу тебя: больше ничего не делай.
— Естественно. Это понятно. Всё оборвалось. Бабочки улетели на юг. Ладно, Илье привет.
— Люблю тебя, котик. Продолжение следует.
Я легла на коврик для йоги и включила музыку для медитации. Мусоргского. Посреди медитации я встала, выключила Мусоргского и вспомнила, как мы в стопицотмиллионный, но для меня в первый раз встретились в кафе. В животе порхали бабочки. Я включила песню, под которую танцевала в тот вечер дома, «Total Eclipse of the Heart». Я снова танцевала и вдруг поняла, что бабочки кружатся по комнате, в моей голове, в моих тёплых ладонях, в животе, в груди и в ногах, в комнате, не пустой, а наполненной, с мебелью, светящейся, живой. Что-то билось во мне. Просто так. Само собой. И я подумала: чёрт возьми, может быть, все люди живут со стеклянными вазами в животе и нельзя с пол-оборота метать в них свои огромные, как головы пионов, чувства. Кто-то готов на всё, кто-то ждёт озарения, а я могу отпустить что угодно, кроме — бабочек.
Только никому не говори!
У моей подруги Кристины появился парень. Совсем недавно. И она не хотела, чтобы кто-то об этом узнал. Потому что вечно так бывает: в школе все всё узнают, начинают обсуждать, болтать, подшучивать. К тому же он еще не сказал своей предыдущей подружке из другого класса, и он был старше, и он ей вроде как действительно нравился. А моя Кристина — она очень серьёзная. Тем, кто её плохо знает, может показаться, что она ненастоящая, потому что таких людей мало. И мне, до того, как мы недавно подружились, казалось, что она слегка притворяется. Уж больно идеальная. Никогда не сплетничает, а если мы кого-то и обсуждаем, то она всегда говорит аккуратно, с уважением, словно бережет чувства даже посторонних людей. Она не завидует — не просто утверждает, что не завидует, а действительно не завидует, умеет радоваться чужим успехам. Умеет поддерживать и утешать. Всё это удивляет тем более, что она ещё и лучшая в классе, победительница олимпиад и блондинка с точёной фигурой.
Так вот, у неё появился парень, и она попросила меня никому об этом не говорить. А я болтлива как сорока и тайны хранить не умею. Но ради неё стараюсь изо всех сил.
Как-то раз меня позвал в кино наш общий приятель Дима. Мы его знаем по литературной олимпиаде, он не из нашей школы. Я помнила, что Кристину он тоже недавно водил в кино, и она назвала эту встречу «свиданием, которое не задалось». Ну, я и говорю ей:
— Представляешь, я тоже иду в кино с Димой!
Я сказала это, смеясь, потому что было очевидно: Дима то ли подкатывает ко всем подряд, то ли просто ищет друга. Какие там свидания! У него полгода назад умер папа, и он до сих пор ужасно переживает. Дима красивый классный парень, но совсем не в моем вкусе, хотя поговорить с ним любопытно.
Мы с Кристиной обменивались голосовыми сообщениями в вотсапе, поэтому в тот момент её лица я не видела, только удивилась, что она долго не отвечает. Мне стало не по себе. Спустя какое-то время она написала одно слово: «Интересно». И замолчала. Я шутливо спросила: «Ты ведь не против?» Она опять долго молчала. Потом написала: «Обменяемся впечатлениями».
Я поняла, что Кристину не очень вдохновляет моя встреча с Димой, хотя мне казалось, что будет весело обсудить наши «свидания» с одним и тем же парнем, который нам обеим не нравится — как парень не нравится, не как друг.
Ощущение, что происходит что-то не то, не покидало меня, поэтому я записала Кристине пару голосовых сообщений о том, что для меня Дима просто друг. Сама я недавно рассталась с бойфрендом, и мне хотелось развлечься, просто поболтать.
Когда мы с Димой встретились, я с первого взгляда поняла, что ему плохо. Он много говорил о папе, о маме, о том, как всё было раньше и стало теперь. Я старалась его поддержать. Мы посидели в кафе, погуляли, посмеялись, в итоге отлично провели время, и в какой-то момент он вспомнил про Кристину, говорит:
— Надеюсь, у неё всё хорошо.
Я говорю:
— Да, она замечательная.
А он вдруг с горящими глазами, которые всё время были потухшими, выпаливает:
— А я так и не понял, какая она!
На этой фразе он на секунду задохнулся.
Я говорю:
— Она очень настоящая.
У него забегали глаза, и он, посмотрев под ноги (мы шли вдоль парка), быстро произнес:
— Я ей желаю счастья. Она упоминала про парня…
На одну секунду я удивилась, что Кристина решила рассказать про парня Диме, ведь, кроме меня никто, о нём не знал. Но это была всего секунда. Я кивнула:
— Да-да, хороший, видимо, парень, — и прикусила язык. — Вообще… — Я лихорадочно придумывала, как замять тему, — вообще она… замечательная, — пробормотала я и живо заговорила о том, как мы с родителями прошлой зимой летали в Доминикану.
Заговаривание зубов — мой конёк, так что про Кристину мы больше не вспоминали.
Вечером я записала ей голосовое сообщение, сказала, мол, Дима потерянный, грустный, неприкаянный, и, кажется, ты ему реально нравишься, неспроста он хотел выведать у меня про твоего парня.
Я ждала в ответ смеха и шуток. Болтать с подругой про парней, которым нравишься, весёлое занятие. И вдруг Кристина мне звонит. Сурово, даже со злостью, произносит:
— Маша! Я надеюсь, ты ему ничего не рассказала? Ты же помнишь, я просила никому не говорить!
Я офигела от такого наезда. Удивленно ответила:
— Я и не говорила. Он же сам спросил.
— Но я никому, кроме тебя и мамы, не говорила! — почти выкрикнула Кристина. — Откуда он мог узнать? Ты точно не говорила?
— Знаешь, — мне стало обидно, даже голос задрожал, — ты меня немного, вернее, сильно обижаешь! С какой стати мне говорить ему про твоего парня? Это он сказал, что ты упоминала!
— Естественно, я не упоминала! — Кристина злилась.
— Но это он сказал! — я почувствовала себя в ловушке.
— Маша, скажи честно, ты кому-нибудь говорила?
— Да нет же!
— Но ведь откуда-то он узнал.
Она замолчала.
— Слушай, если он тебе нравится, не переживай, ты будешь ему нравиться вне зависимости от парня. А если ты переживаешь, что кто-то еще узнает, то тоже не переживай — Дима не из болтливых.
— Но откуда он узнал?
Мы закончили разговор на тревожной ноте. Я чувствовала, что Кристина мне не доверяет. Забеспокоилась. А вдруг это я? После Нового года мы встречались с подружками без Кристины, и я… Неужели я сболтнула?
Я с ужасом представила, что подвела лучшую подругу. Не знала, как поступить, и мне в голову не пришло ничего более умного, кроме как позвонить нашей подруге Жене, которая была на той самой тусовке после Нового года.
— Слушай, — говорю я Жене, — вот когда мы встречались в последний раз с Катей и Мариной, я ничего не говорила про Кристину?
— В смысле? — не поняла Женя.
— Ну, я хоть раз что-то говорила о Кристине?
— Конечно. Мы все о ней говорим. А в чем дело?
— И что я говорила?
— Да ничего особенного. А что случилось-то?
Я не знала, как спросить про парня, не упоминая парня. Поэтому выдала:
— Ну, а я ничего не говорила про… любовь, например?
— Да нет, — спокойно ответила Женя.
— А про влюбленность?
— Тоже нет.
— А про… про… дружбу? — в отчаянии выдавила я.
— Мы что — в шарады играем?
— Ладно, — тяжело выдохнула я, — я не говорила про Кристину и какого-нибудь парня?
— А-а! Говорила!
Чёрт! Я так и знала! Я и мой длинный язык!
— Что я говорила?
— Да ничего особенного!
— А конкретнее?
— Ну… что парень какой-то появился.
— Понятно, — трагически произнесла я. — Ты можешь никому не говорить про этого парня? И вообще, если вдруг Кристина спросит, скажи, что я ничего не говорила!
— Да без проблем. Не волнуйся. Если что, я даже виду не подам. А Марине вообще до лампочки, она и не слышала, наверное.
Марина была подругой Жени из музыкальной школы и действительно ничего не знала про наших ребят. Дальше — Катя. Я написала ей в вотсапе, но она не ответила. Я позвонила, но она не сняла трубку. Чуть позже перезвонила.
— Привет, как дела?
— Слушай, я на минуточку. Помнишь, когда мы встречались с Женей и Мариной… Ну, в общем, я тогда ничего не говорила про какого-нибудь гипотетического парня Кристины?
— Нет.
«Вот вляпалась», — подумала я.
— Отлично! Это всё. Если что… у Кристины нет никакого парня!
— Ясно.
— И я ничего такого не говорила.
— О чём?
— О парне!
— Так ты и не говорила!
— Всё. Супер. Давай. Пока.
Оставался Дима. Откуда-то он узнал, и я должна была исправить свою ошибку. Я позвонила Диме.
— Слушай, помнишь, ты спрашивал про парня Кристины? В общем, на самом деле парня нет, — уверенно произнесла я.
— Правда? — он как будто обрадовался. — Но ты сказала, что есть.
Деваться было некуда, и я соврала:
— Я выдумала парня. Наверное, ты Кристину неправильно понял. Парня нет.
— А зачем ты выдумала?
И тут я сказала то, что ни одна нормальная девчонка не сказала бы ни одному парню:
— Чтобы привлечь твоё внимание. Ну, знаешь, у Кристины типа парень, а я свободна.
Я покраснела до корней волос и закатила глаза.
— Так я что, тебе типа нравлюсь? — весело спросил Дима.
— Э-э… Ну… — я решила, что надо довести дело до конца. — Да.
Неловкая пауза длилась не очень долго.
— Понимаешь, Маш, ты суперская, и всё круто, просто… мне нравится другая.
Про себя я хохотала.
— Кристина?
— Прости меня, — сокрушался Дима. — Пожалуйста. Давай останемся друзьями! Я позвал тебя в кино… чтобы узнать про Кристину.
— Так ты… ничего не знал про парня и просто меня проверял?
— Прости! — воскликнул Дима. — Ты обязательно найдешь свою любовь! Ты замечательная! Просто я давно… Мне давно нравится Кристина. И раз у неё нет парня… Господи, какое облегчение!
— И правда, — буркнула я.
С меня сошло сто потов, я была отшита парнем, который мне вообще не сдался, зато спасла дружбу. И тут мне звонит Кристина.
— Ты что, совсем с дубу рухнула? Зачем ты сказала Диме, что у меня нет парня? Он же мне теперь километрами любовные эсэмэски шлёт.
— Ну, игнорируй, — рассмеялась я.
— Он же теперь ревновать не будет!
— Так он тебе нравится, что ли?
— Не знаю.
— А твой парень?
— Не знаю, всё сложно, он ещё даже не сказал своей бывшей!
— Слушай! — не выдержала я. — Знаешь что? Ты меня достала! Мне ради тебя пришлось Диме в любви признаться! А ты жалуешься!
— Серьёзно? — Кристина расхохоталась.
Я стала рассказывать о своём позоре, и мы долго ржали по фейстайму. Я была рада, что она успокоилась. И я была страшно рада, что она такая же ненормальная, как все.
Сразить наповал
Я решила сразить его наповал. Ну, то есть совсем. Чтоб уже не очухался.
Мы продолжали дружить и общаться, и он позвал меня в филармонию. Вернее, это я предложила, а он согласился. А что? Нормально. Друзья ходят в филармонию.
Но план был, естественно, куда коварнее, чем просто филармония. Он должен был увидеть меня такой красивой, какой не видел никогда. Собственно, вот и весь план. Дальше я не продумывала.
Неделю я сидела на ужасающей диете и ничего не ела, кроме рыбы около полудня. В полдень я съедала кусочек рыбы, запивала водой и потом терпела до утра. Утром я пила кофе без молока и без сахара. Поскольку я, в общем, скорее худая, за неделю я превратилась в очень худую и была собой невероятно довольна. Я была как модель. Только небольшого роста.
Всю неделю я почему-то боялась, что внезапно он отменит встречу, не сможет пойти, заболеет, опоздает, исчезнет и усилия мои пойдут прахом. Поэтому про филармонию я уточняла у него раза три.
В день встречи я сделала две маски для лица — одну увлажняющую и одну лифтинговую. Лицо стало совсем маленьким, щеки впали — то, что надо.
— Думаешь, если ты сделаешь десять масок и будешь тощей, что-то изменится? — сердилась Кристина по вотсапу.
— Я просто хочу выглядеть незабываемо.
— Маша, ты и так выглядишь прекрасно! Зачем тебе эти пытки?
— Маски — не пытки.
— Да, но зачем ты так похудела?
Если честно, я не знаю, зачем я так похудела. Просто мне всегда казалось, что худые женщины красивее, грациознее, изящнее. Короче, худые привлекательнее. Нет, ну честно. Я знаю, что парням нравятся разные девушки, но всё-таки этот мир принадлежит худым.
В Инстаграме я досконально изучила образ своей любимой модели на одной из вечеринок и решила одеться в точности так. Естественно, у меня не было этих вещей, поэтому я надела своё чёрное шёлковое платье с кружевной вставкой на спине и на груди и взяла у мамы широкий пояс Gucci. С этим поясом выглядело так, будто я и правда полностью одета в Gucci. Ещё я попросила у мамы её чёрные туфли на шпильках D&G, шерстяное белое пальто Max Mara и чёрную полупрозрачную сумочку на цепочке, у которой не было лейбла, но которая смотрелась шикарно благодаря всему остальному.
Красилась я с самого утра. Даже включила мастер-класс от одного бьюти-блогера. Никогда в жизни я так аккуратно не накладывала тон (почти всю косметику я, кстати, тоже взяла у мамы). Сначала кисточкой. Потом пальцами. Тон немножко с загаром, пудру нейтральную, тщательно вырисовывала скулы, даже хайлайтер, которым я никогда не пользовалась, пригодился. Потом я слегка подрумянила щеки по специальной технологии, которую рекомендовала блогерша. Все движения кисти от лица. Как долго я красила глаза, словами не передать. Я даже нижние веки подвела, хотя это немножко неприятно и раньше я так никогда не делала. Я использовала два вида теней и тушь. То, что мне не нравилось, я стирала и рисовала заново. Потом аккуратно снимала лишние частички макияжа ватным диском. Короче, запарилась по полной. Но это того стоило. Я накрасилась мастерски и отнюдь не ярко, наоборот, очень благородно. Когда дело дошло до губ, я перепробовала штук пятнадцать маминых помад, наконец нашла светло-кофейную с персиковым отливом.
Про волосы я вообще молчу — с ними пришлось провозиться часа три, прежде чем они легли идеальными, но естественными локонами.
Я показалась маме. Она всё знала про мои чувства, поэтому и одолжила мне столько всего разом без единого слова. Обычно-то мы всегда спорим из-за одежды. Мама сухо сказала: «Очень красиво». И всё. Было ощущение, что она чего-то ждёт.
Я не надела шапку, чтобы не портить прическу, хотя на улице стоял мороз, и пошла сразу в туфлях — по снегу и льду. Идти недалеко. Я решила: быстренько вскочу в автобус, а потом быстренько добегу до филармонии.
Он опаздывал. В холле на меня постоянно кто-нибудь заглядывался, я ловила восхищенные взгляды, косилась на себя в большое зеркало — ну, правда отпад. В общем, стою я, ужасно голодная (я же не слезла с диеты) и ужасно замерзшая, ледяная королева, и меня охватывает магическое чувство — что он никогда не придёт. Он пишет эсэмэску: «Через пять минут». Но я не верю. Мне кажется, это какая-то игра и он оставит меня здесь одну, безумно красивую и безумно… глупую.
Вдруг в толпе я вижу его. Я вижу, а он меня нет. Я делаю несколько шагов навстречу. Он улыбается, а ещё у него глаза сияют, и он моргнул, точно моргнул — как будто на солнце посмотрел.
— Привет.
— Привет. Когда ты перестанешь ослеплять своей красотой?
Вопрос неожиданный. Именно такого эффекта я и добивалась.
И вроде дальше всё шло как по маслу. Он явно мною любовался, брал за руку в толпе, поддерживал под локоть, во время самого концерта дотрагивался до моих рук, фотографировал меня — хотя почти все фото показались мне неудачными. Я ловила каждое его движение и каждый взгляд. Отслеживала — уже влюбился? Или ещё нет?
Пианист был неплох, но программа получилась немного занудная, и я поняла, что Бэтмену скучно. В антракте мы столкнулись с мамиными знакомыми, я оживленно поболтала с ними минут пять, он всё время стоял рядом. Я никак не могла понять, знакомить его с ними или нет. И как представлять? С одной стороны, всё просто. Можно сказать — это мой друг из музыкальной школы. С другой, я бы хотела сказать: «Это мой молодой человек». Но как я такое скажу? Как? Он ведь в меня даже не влюблён.
Больше всего я ждала окончания вечера. Мне казалось — не знаю, что мне казалось, но я ждала и ждала.
Он проводил меня до дома, по дороге мы болтали, как всегда, обсудили концерт, он сказал, что моё пальто слишком лёгкое для такого мороза. Я с досадой подумала: «Вот ещё не хватало. Понял, что я ради него мёрзну».
Наконец мой подъезд, моя дверь, снег идёт. Я стою в лакированных туфлях и без шапки на снегу. В белом пальто. Смотрю на Бэтмена, жду. Он говорит: «Прекрасный получился вечер!» Я говорю: «Да». Романтически вздыхаю. Жду. Он говорит: «Ну, до завтра, увидимся в музыкалке». У меня начинают дрожать руки, и клокочет в груди. Сейчас расплачусь. Говорю: «До завтра!» Открываю дверь и поднимаюсь по лестнице. Я знаю, что войду в квартиру и рассыплюсь, как спичечный коробок, только щепки останутся. Я уже рыдаю мысленно и скоро зарыдаю по-настоящему. Зачем он брал меня за руку? Зачем смотрел на меня сияющими глазами? Зачем фотографировал меня?
Я останавливаюсь и поворачиваю назад. Нет. Так быть не должно. Пишу ему эсэмэску: «Вернись и поцелуй меня». Вдруг понимаю, что это ужас из фильма ужасов, и хочу удалить сообщение, но — чёрт! — он его уже прочитал. Пишет: «Щас». Я спускаюсь по лестнице и думаю: «щас» — это ни за что? Или «щас» — это он сейчас вернется?
Я снова оказываюсь на снегу. Стою и жду. Вспоминаю песню Глюкозы. Меня, как и перед встречей в холле, охватывает дикий страх того, что он не вернется. А я просто как дура останусь стоять на снегу.
Но спустя несколько минут он возникает прямо передо мной. Глаза до сих пор сияют. Он берёт меня за руку и целует руку. Я жду. Он целует замерзшую руку. Говорит: «Пока!»
Ну почему? Почему руку? Почему не по-настоящему? Что это за цирк? Я рыдаю уже не мысленно, а вполне реально. Вдруг Бэтмен пересылает мне фотографии, которые сделал в филармонии. Одна удачная. Я стою на лестнице и вглядываюсь в себя, вглядываюсь, вглядываюсь… Очень красивая девушка, идеальная девушка, идеальная модель девушки, идеально одета, идеально накрашена, идеально лежат волосы.
Но только. Это. Не я.
Маша, я понял серьёзную вещь!
То удачные, то провальные романтические встречи с Бэтменом (так я прозвала своего сложного избранника) выводили меня из себя. Я уже не верила в то, что он ни капли не влюблён, но это не помогало. Он молчал. Вернее, наоборот, говорил довольно много, но не то, что я хотела услышать. Словно специально старался не сболтнуть лишнего, а ещё — и это страшно раздражало — каждый раз просчитывал меня на десять шагов вперёд. То ли я слишком предсказуемая, то ли он слишком умный. Не могу привести пример, просто он знал, когда надо выдержать паузу, сколько мне можно не отвечать на эсэмэску, когда мне надо написать и как… чтобы я заинтересовалась. Короче, его изощренный ум приводил меня в бешенство. Я-то, бесхитростная, не умею манипулировать.
Как-то раз мы ехали к нему домой пить чай после прогулки, и он по дороге решил зайти в магазин за пирогом с грушей. Я ждала на улице. И тут меня осенило. Я порылась в сумке, достала айфон, позвонила Кристине по вотсапу, говорю:
— Так! Запомни! Теперь ты химик!
— Что-что???
Связь была не очень хорошая.
— Мы едем к нему, а его родители в деревне. Через двадцать минут звони и признавайся мне в любви, ясно? Настойчиво!
— Хорошо, — без вопросов ответила Кристина. — А кто я?
— Химик! Всё! Он идёт! Пока!
Я быстро сбросила звонок, улыбнулась Бэтмену, и мы пошли есть грушевый пирог. Я назначила Кристину химиком, потому что летом за мной ухаживал один химик, а кроме того, Бэтмен всегда немного завидовал химикам, не знаю почему. Сам-то он был из математического класса.
Сидим едим пирог, Бэтмен включил на телефоне абсолютно дурацкую песню, которая ему очень нравилась, и я внимательно её слушала, потому что мне очень нравился Бэтмен. Песня явно как-то на него действовала, он протянул через стол руку и положил на мою руку. Это было не в первый раз, но каждый раз как в первый — ужасно приятно. И вот, в самый романтический момент у меня зазвонисто вопит айфон. Я заранее прозорливо поменяла имя, так что на экране сразу высветилось «Химик». Я закатила глаза — типа «как же меня все достали», — сняла трубку, отошла к окну, чтобы Кристину было не особо слышно, а она мне таким артистичным басом взволнованно (прям как настоящий парень перед признанием) говорит:
— Маша, здравствуй! Я должен с тобой поговорить. Тебе удобно сейчас говорить?
Я хотела ответить… и забыла, как звали того химика, который действительно за мной ухаживал, поэтому быстро решила назвать её «Ваней», тем более я знала: это было имя парня, который увёл у Бэтмена в позапрошлом году одну девчонку. Ну, может, он испугается, что меня тоже уведут?
— Ваня, я сейчас не могу говорить, поговорим на неделе, — по-деловому отстранённо отвечаю я.
— Маша! Пожалуйста! Мне очень нужно с тобой поговорить! — истерическим басом в отчаянии выкрикивает Кристина.
Я думаю: чёрт, как натурально выкрикивает! Неожиданный актёрский дар!
Хожу перед окном из стороны в сторону, говорю:
— Ваня, пожалуйста, не надо. Я правда сейчас не могу, — изображаю вежливость и недоступность плюс ещё немножко снисходительность.
— Маша! Выслушай меня! Я понял очень серьезную вещь! — не унимается Кристина убедительным нервным басом. Она вздыхает так, словно это и вправду страдающий парень. — Я… тебя люблю!
Я чувствую, как подступает хохот, но сдерживаюсь, при этом рот у меня всё равно растягивается в улыбке и вырываются идиотские смешки, которые я с трудом давлю:
— Ваня, я это уже слышала, давай не будем, я не разделяю… И я сейчас не могу говорить!
— Маша, выходи за меня замуж! — орёт Кристина, как будто реальный парень хватается за последнюю соломинку.
Внутри я просто помираю от хохота, вот-вот сорвусь, но собираюсь с силами и строго отвечаю:
— Замуж? Ва-а-а-аня! Что ты придумал!
Ещё чуть-чуть, и я лопну от смеха:
— Прости, я больше не могу. Потом созвонимся.
Вешаю трубку, смотрю на Бэтмена. На нём лица нет. Он делает вид, что ему не интересен мой разговор, и пялится в телефон. Но мне-то заметно, что его перекосило. Ржать хочется ещё больше.
Я снова сажусь перед ним и как бы невзначай говорю:
— Один старый ухажер, химик, просто достал. Уже дошел до того, что замуж зовёт! Он, видите ли, понял серьёзную вещь!
— Он что — такой красавчик? Раз ты трубку снимаешь… — неожиданно спрашивает Бэтмен.
В этот момент я представляю себе Кристину, говорю:
— Ну, он и правда ничего.
— А кто он? Может, я его знаю?
Я теряюсь, но ненадолго:
— Да нет. Не знаешь, — на секунду умолкаю, — это всё ерунда!
Бэтмен снова ловит мою руку. Мы продолжаем говорить обо всем на свете, как будто звонка и не было, доедаем слишком сладкий грушевый пирог. И вот мне уже пора домой, а он — так ничего и не сказал. Как всегда.
В прихожей он хотел обнять меня на прощание, но я отстранилась, и внезапно Бэтмен выпаливает:
— Я не понимаю серьёзности твоих намерений!
Я немного отъехала. Вопросительно таращу глаза. Он продолжает:
— Да я в шоке, что тебе названивают какие-то парни! Я вне себя, что ты не знакомишь меня с лучшей подругой!
Бэтмен весь красный и сердитый. Я тоже злюсь:
— Ты ни разу не просил тебя ни с кем знакомить! Ты ни разу даже не сказал мне ничего о своих чувствах! Кроме того, что ты не влюблён. С какой стати я должна теперь запереться в монастыре и не общаться с парнями? И вообще! Обычно парни говорят о серьёзности своих намерений, а не девки!
Бэтмен мрачно посмотрел в пол и буркнул: «А ну, к чёрту всё».
— К чёрту, значит, к черту.
Я быстро надела пальто и хлопнула дверью. На лестнице поняла, что забыла телефон. Вернулась. Позвонила в дверь. Он, чернее тучи, открыл.
— Я телефон забыла.
Принёс телефон. Отдал. И на пороге вдруг поцеловал меня. И пока мы целовались, у меня невольно вырвалось тихое: «Я тебя люблю». И, на секунду подняв голову, он перестал быть тучей и скороговоркой, практически в одно слово, произнес: «Видимо, я тебя тоже».
По дороге домой я размышляла о том, как странно всё в мире устроено. Может, химик и вправду нахимичил, может, любовь, как принято считать, творит чудеса, может, все парни такие дураки, а может, — девчонки. Может быть… я никогда не узнаю.