Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2021
Игорь Нестеров — родился в г. Тавде Свердловской области. Окончил высшие курсы кино и телевидения ВГИК, режиссерскую мастерскую Александра Прошкина. Драматург, сценарист, режиссер. «Сплошной забор из профнастила» — дипломный фильм, участник конкурсной программы кинофестивалей «Короче», «ВГИК», «Konik Film», «Святая Анна». Пьеса «Хозяйка спиртоцистерны» — лауреат конкурса «Евразия-2019» в номинации «Пьеса для большой сцены». Живет в Москве.
Мама привела во двор корову: красно-белую, с рогами. Хозяйка скотины — бабушкина сестра — уговорила маму купить её в рассрочку. Доводы были простыми: зарплату везде задерживают, а тут все-таки молоко, творожок, сметана и товарно-рыночные отношения с соседями. Кроме молока, корова должна была родить к зиме теленка, а на деле все вышло, как в старом советском мультфильме: «Сколько корова дает молока? Не выдоишь за день — устанет рука!» После этой истории мама зареклась иметь денежные дела с родственниками.
Рябина — так звали животное. Каждое утро с весны до поздней осени Рябину отправляли гулять в стадо с другими коровами. Там они целый день гуляли по полям и ели траву. По возращении с полей все коровы, как коровы, шли обратно домой, а наша бежала в свой старый дом — к тётке. Зимой она так и не родила теленка, хотя раздулась в стороны, как дирижабль. Мама почуяла подвох, но тетка пообещала компенсировать сеном и продуктами. Следующим летом Рябина совсем расслабилась и стала давать только литр молока в день. Мама повела её к ветеринару.
— Рябину привели? — спросил он.
— А вы откуда её знаете? — удивилась мать.
— Как Рябину-то не знать?
— Раньше она давала восемь литров, а теперь литр всего. Что делать? — стала жаловаться мать.
— Ну, так она на пенсию собралась. Сколько ей лет? Десять?
— Мне сказали, что они до восемнадцати лет живут.
— В Швейцарии живут, где-нибудь в кантоне Швиц, среди гор и озер, а у нас тайга. Они же по полгода стоят в мерзлом сарае, жрут жухлое сено и комбирком с отрубями. Поживи-ка тут!
— И что сейчас делать?
— Что-что? На мясо сдайте, пока своей смертью не умерла. Хоть жестковатое будет, но продать сможете.
Мама пришла домой расстроенная и рассказала отцу, но он в этом деле был не силён. Он городской, все детство прожил в квартире, а тут угораздило нашу семью завести хозяйство. Пришлось матери достать свой блокнот, где она хранила от руки записанные номера «нужных» людей: строителя, сварщика, водителя «говновозки», который перед зимой приезжал откачивать нечистоты с выгребной ямы перед домом. Но живодера не оказалось в этом списке. Только она собралась идти по знакомым в поисках нужного человека, но в тот момент к ней в гости зашла старая подруга — тетя Таня. Они разговорились: пятое, десятое, и вдруг тетя Таня предложила услуги своего нового сожителя.
— Пусть Толик подхалтурит, а я помогу ему. — сказала она.
На следующий день к нам пришел этот Толик — хмурый мужик, с обваренной кожей на руках и на шее; на голове у него были черные, жесткие, слипшиеся, грязные волосы, а на лбу резкая, неприятная морщина, как порез от бритвы; крупные кисти его рук отливали бело-синим оттенком, пальцы оканчивались грязными ногтями; он был моложе тети Тани, с виду ему можно было дать старше сорока; от него сильно разило какой-то гадостью: то ли он смазывал ей кожу, то ли употреблял внутрь — бог его знает. Обычно такие ребята ходят со специальным ножом охотника, вынимаемым из хороших, кожаных ножен, но этот Толик пришёл налегке. Первым делом он попросил у мамы нож, топор и кувалду. С ним пришла и тетя Таня, которая в этот день много улыбалась и шутила; она, как верный оруженосец, бегала вокруг Толика, подносила ему всё, что потребуется.
У нас за баней был турник: деревянный столб, вкопанный в землю, с металлической трубой сверху. Отец его смастерил, чтобы проще было вышибать пыль из домашних ковров. Решили, что для заклания — это самое идеальное место. Я вышел посмотреть, как падёт ниц ненавистное для меня животное.
Тетя Таня поднесла корове ведро с водой и стала гладить её по холке. Рябина пофыркала, осмотрела незнакомцев, но затем не удержалась и стала пить. Толик тут же стреножил корову, обвязав крепким ремешком шею и переднюю ногу возле столбика от турника. Рябина не ожидала такой хитрости и начала пытаться освободиться. Толик взял в руки кувалду, вышел вперед, чтобы встать перед животным, резко размахнулся и со всей силы ударил её по темени прямо между глаз. Животное вмиг осело, будто отключили электричество внутри. Оно не завалилось на бок или вперед; просто ноги будто исчезли, и тело под тяжестью ушло в землю.
— Толя, — быстро обратилась к нему тетя Таня, — Они просили кровь по возможности собрать. Получится?
— Тащи таз, хули! — ответил он сердито.
Толик вытащил нож, подошел вплотную к корове, взял одной рукой за рог, уперся ногой в землю и приготовился резать. Рябина на пару секунд пришла в себя. Я побежал домой, но услышал позади последний коровий рёв; потом зашипело, видимо, он перерезал ей шею, и воздух стал травить, как из проткнутой шины. Я стал как вкопанный на пороге дома; все мое тело дрожало от незнакомого мне до этого дня чувства.
В доме мать ворчала на отца.
— Вова, иди помоги хоть кровь собрать. Что ты сидишь?!
— Сама иди! — ответил недовольно отец, продолжая смотреть телевизор.
Он глядел в экран, чтобы не смотреть матери в глаза.
— Я схожу! А ты что жрать будешь? — скандалила мама, — Только попроси у меня на курево!
Отец продолжал молчать.
— Валя, куда кровь ставить? — спросила тетя Таня, появившись на пороге с желтым эмалированным тазом в руках.
По дому разнесся запах свежей крови с узнаваемым цепким металлическим оттенком. На родителей он подействовал отрезвляюще: конфликт между ними сразу иссяк, и, чтобы до вечера управиться с мясом, отец пошел помогать Толику, а мать дождалась соседа на мотоцикле с коляской, и они поехали к ветеринару поставить клеймо на мясо. Без этого нельзя было продать излишки мяса на рынке, а хранить его по осени было негде. Меня отправили возить воду с уличной колонки в дом.
К четырем часам всё было улажено. Наша овчарка перекопала весь двор, закапывая обглоданные кости на черный день. Над огородом с криком летала стая сорок и ворон, садясь украдкой на землю и набивая клюв коровьими кишками. В доме было жарко натоплено и пахло жареным луком с мясом. Меня позвали к столу, за которым уже уселись Толик и тетя Таня. Возле них стояла бутылка водки и рюмки.
— Валя, садись! — уговаривала её подруга.
— Сейчас я хлеба еще нарежу!
— Вовка, иди с нами посиди! — сказала тетя Таня, обращаясь к отцу, который сидел в гостиной перед телевизором.
Отец семь лет назад закодировался и ни разу не притронулся к спиртному. У него были очень сильные стрессы из-за этого, особенно на фоне безработицы. Чтобы заглушить физические позывы, он стал сильно налегать на сигареты и крепкий чай. Мама приготовила ему отдельно покушать и отнесла в гостиную, понимая, что гости выпьют и начнут уговаривать его.
— Ему сегодня в ночь! Пусть отдохнёт, — соврала им мама, когда заметила, что Толик налил стопку и для отца.
— За гостеприимных хозяев! — произнесла тетя Таня.
Мама взяла стопку в руку, чокнулась с гостями и едва пригубила для виду. Потом они уже не спрашивали, а только наливали и закусывали. Тетя Таня болтала, не останавливаясь.
— Валя, если останется еще мясо, то можно свекровке моей бывшей продать. Давай я завтра сбегаю. Она болеет, не может жирное есть, а говядина самое то! Так ведь, Толик? Тебе подлить ещё? Хозяева-то нас не выгоняют ещё. Валь, может, я сбегаю до Ингодихи, ты не против?
Тетя Таня собралась идти за спиртом. Она, как любой спивающийся, зависимый человек, не могла сидеть на месте, не думая о следующей бутылке. В то время спиртом торговали в каждом третьем доме. Полгорода работало на гидролизном заводе, где воровство спирта вошло чуть ли не в рабочую инструкцию.
— Толя, возьми вилку, ты же в гостях! Давай я тебе порежу мясо! — проговорила тетя Таня, воспитывая своего любовника.
— Заткнись, сука! — выпалил давно молчавший Толик и ударил по столу, отломив край от тарелки. По столу пробежала сильная вибрация, как зыбь на морской воде.
Я увидел, как Толик стал сжимать в кулаке вилку и двигать желваками на лице. Затем он ударил локтем тетю Таня. Она вскрикнула.
— Ты уроки сделал? — сказала быстро мне мама, чтобы спровадить меня из-за стола от греха подальше.
Я встал, отнес тарелку в раковину и пошел в комнату, но чувствовал взгляд этого Толика на себе. Видимо, спирт, попав внутрь его организма, стал стремительно пробуждать в нем бунтаря окраин. Женское присутствие он не мог выносить. Ни в каком виде, кроме как ударить или унизить. Избалованный подросток, как сын суки, тоже не был у него в почете.
— Валя, извини нас. Мы сейчас уйдем, — завела старую пьяную шарманку тетя Таня. — Толя же такой добрый, он мухи не обидит. Но выпиваем, а кто сейчас не пьёт?
Мама с полчаса слушала её пьяные речи с извинениями. Это отдельная пытка — делать вид, что ты заинтересован и рад искренности подвыпивших людей, кромсающих душу перед тобою. Когда услуга наконец была денежно оплачена, а пакет с вырезками мяса был вручен в руки, гостям ничего не осталось, как идти и праздновать дальше. В доме настала тишина. Отдышавшись и проверив, что инструмент лежит на месте, а деньги во внутреннем кармане старой дубленки, висящей в кладовке, мама села, чтобы передохнуть. По лицу и глазам было видно, что она очень переживает за тетю Таню. Она дала ей полбутылки спирта, лишь бы она ушла со своим Толиком. Решать домашние проблемы за счет спаивания подруги — не лучшая ноша для совести.
Мама познакомилась с ней в перестройку; они вместе работали в тепличнике при заводе; там круглый год выращивали овощи для сотрудников завода и продажи в городе. Уральская хохлушка: она имела приятную внешность, с красивыми черными волосами и стройной фигурой. Удачно выйдя замуж за коммерсанта и родив сына, она не испытывала проблем с деньгами и продуктами в девяностые. Они жили в кирпичном доме недалеко от центра. Мама всегда вспоминала случай, как на каком-то празднике женщины пытались уговорить тетю Таню выпить рюмку водки, узнав, что она ни разу в жизни не употребляла алкоголь. Она долго не соглашалась. Потом все-таки уговорили… Когда у нее в семье начались проблемы, она быстро нашла выход, пристрастившись к вину, коньяку, водке. Я помню из детства, как тетя Таня часто приходила к нам в гости. Она шутила, приносила конфеты, давала маме советы. Все ее визиты не были случайны; за всей этой ширмой гостеприимства скрывался обычный женский алкоголизм. Ей было стыдно пить одной, поэтому она искала компанию. Для мамы алкоголь был всегда пыткой. Её организм не выносил больше рюмки, ей становилось плохо, тянуло блевать. Да и наш отец не был коммерсантом, а простым мастером без зарплаты. У мамы просто не было времени на такую роскошь, как отдых. Она сама не пила, но наливала ей или сидела с ней за компанию. Естественно, что тетя Таня заходила не только к нам. Вскоре черные волосы поседели во многих местах, сама она сильно похудела, белые зубы пожелтели от сигарет, морщины состарили лицо. Муж с ней развелся, и она с сыном переехала жить к старой матери.
После застолья осталось много посуды; чтобы перемыть её, специально подогрели воду в большой кастрюле. И тут мама достала пластмассовый футляр, где хранились столовые приборы из серебра для особых праздников. Тяжелые, неудобные ложки и вилки с черным напылением. Мама гордилась, что купила их за огромные деньги где-то на распродаже магазина. «Ты что? Знаешь сколько они стоят? — всегда говорила она с серьезным лицом. — Их надо замочить в растворе соды, и они снова будут блестеть!» Позже я узнал, что эти вилки и ложки не из серебра, а из сплава мельхиора. Но я не стал разрушать искусно сотканный миф.
— Смотри, — сказала мама, передавая мне одну из ложек.
На ложке возле основания, в самом узком месте, появилась впадина от сильного, крепкого нажатия. На одной из вилок был точно такой же изгиб. Я попытался согнуть назад, но не смог — сплав был крепким, как сталь. Это Толик оставил после себя след. Выход безумной, бестолковой силы. Я помню, где-то читал, что фавориты русской императрицы — братья Орловы — были такими сильными, что в потеху гнули руками конские подковы. Но Толик был точно не гардемарин.
— Что за человек? Гнул бы их у себя дома! — сказала раздраженно мама, убирая ложки и вилки обратно в футляр.
Прошло полгода. На улице грело мартовское солнце, превращая снег на крышах и земле в струйки воды, переливающиеся цветами радуги. Возле теплотрасс растаял снег, но некоторые сугробы в тени зданий или у леса могли таять и до июня. Я тогда уже учился в седьмом классе, но с утра не пошел в школу из-за праздника. К обеду в школе намечалась вечеринка в честь Восьмого марта. Одноклассник попросил меня принести незаметно бутылку пива. Не помню, как я ее достал, ведь мне было тринадцать, но я её запрятал в доме.
Родители чем-то занимались во дворе. Кроме меня, в доме никого не было. В окне я заметил, как к воротам подъехал автомобиль нашего дяди, но, не постояв даже минуты, он уехал. Мама вернулась в дом сама не своя.
— Зачем дядя Сережа приезжал? — спросил я.
Она посмотрела на меня как-то странно и растерянно.
— Тетя Таня умерла, — сказала мама, присев на стул.
— Сейчас? — спросил я и удивился, почему именно этот вопрос я задал.
— Не знаю. Только что Сергей приехал и сказал.
Нависла пауза. Я, чтобы поскорей уйти, на вечеринку сказал первое, что пришло на ум.
— Может, это ещё не точно?
Она посмотрела на меня внимательно; так смотрят на еще невинных, беззаботных детей, которые смерть воспринимают как комикс, игру, без боли, легко, как будто бы человек вышел за хлебом, передумал, взял билет в один конец и укатил к домику у моря.
— С такими вещами не шутят…— ответила мама. — Таня, Таня! Ну как же так?!
Я пошел на школьный вечер и тут же обо всем забыл.
Много лет позже я узнал, о чем ещё промолчала тогда мама. Тетя Таня не просто умерла от водки. Её убил тот сожитель, с кем она халтурила у нас за баней. Убил, наверное, просто по бытовухе, как обычно это происходит за неприкрытой калиткой русского нищенства. Затем он отрезал её голову, кинул в пакет и пошел с ним гулять по ночному городу; зашел в киоск на поликлинике, купил сигарет; потом, видимо, отрезвел, понял, что натворил, пошел к соседу вызвать «скорую». Там его полиция и забрала. Хоронили тетю Таню в закрытом гробу, не сказав даже её родной матери, как все произошло. Побоялись, что сердце у пожилой женщины не выдержит.
Обычно на Пасху мы с семьей выезжаем на кладбище навестить могилки пращуров и родственников. Первое время мама ходила и на могилу своей подруги. Сейчас уже не знаю. Бываю всего раз в год в тех местах. Но точно знаю, что в шуфлядке кухонного стола лежат те же самые погнутые вилки с ложкой да кухонный нож, перемотанный синей изолентой. Я купил ей новый набор столовых приборов, но она стала убирать его до моего приезда. Не знаю, что и думать? Может быть, это борьба памяти с одиночеством? Многие уже ушли в тот домик у моря… Летом ей помогают забыться дела в огороде, а долгими зимними ночами за столом опять собираются гости: тетя Таня, еще живой отец, сын-подросток и дочь-студентка; в доме сильно натоплено, пахнет жареным мясом, зеленью, молодым сваренным картофелем с луком. А завтра опять будет день, ради которого не грех встать и затемно…