Александр Ливергант. Дом на кладбище. — «Новый мир », 2021, № 3
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2021
Главный редактор «Иностранной литературы», переводчик и литературовед Александр Ливергант — автор целого ряда биографических исследований. В числе его героев Оскар Уайльд, Генри Миллер, Редьярд Киплинг и другие зарубежные писатели. О сестрах Бронте и, в особенности, о Шарлотте за полтора с лишним столетия было написано немало — еще одно жизнеописание кому-то, на первый взгляд, может показаться избыточным. Однако Ливергант в биографической повести «Дом на кладбище» объясняет, что многие факты из жизни семьи Бронте, растиражированные его предшественниками, на самом деле фактами вовсе не были, а были лишь субъективными взглядами, домыслами, тем не менее прочно закрепившимися в истории литературы. Напрашивается параллель с загадкой смерти Моцарта: давно доказано, что Сальери его не отравил, и все же этот миф продолжает существовать в обществе.
Откуда растут ноги у мифов, связанных с семьей Бронте, Ливергант говорит в самом начале повести. Главный обвиняемый — Элизабет Гаскелл — писательница, создавшая первую художественную биографию Шарлотты. Современный исследователь жаждет справедливости: вкратце обозначив главные достоинства работы Гаскелл, на протяжении всего повествования он будет спорить с данными ею оценками, подчеркивая, где и что та додумала или серьезно преувеличила, раздув из мухи слона. Остальных биографов семьи Бронте, наводнивших свои труды мистикой и патологиями, Ливергант вынужден хоть и не оправдать, но — понять и простить: состав преступления в их действиях наличествует, однако «почти полное отсутствие проверенных фактов» не позволяет назвать эти работы полновесными жизнеописаниями — скорее романами по мотивам…
В качестве адвоката Ливерганту приходится защищать в первую очередь отца семейства — Патрика Бронте. Его принято считать «тираном, деспотом, самодуром, человеком упрямым и несговорчивым», сведшим в могилу супругу и третировавшим родных детей. Но по версии автора «Дома на кладбище» таковым Патрик в реальности не был. Первые главы повести всецело посвящены ему. Да, перед нами образ сурового и нелюдимого консерватора, и все же этот консерватор по большей части соткан из достоинств. С детства много читал, много учился, стал приходским священником — и священником хорошим, честно, со всей душой и полной самоотдачей исполнявшим свой долг. Теплых слов в адрес Патрика Бронте Ливергант не жалеет, раз за разом отбивая нападки исказителей истории. Порядочный, мудрый, набожный. «В то же время Патрику ничего не стоило развести дерущихся, призвать к порядку лезущего в драку пьяницу, вступиться за несправедливо наказанного. Однажды он, защищая облыжно обвиненного в дезертирстве солдата, дошел до самого лорда Пальмерстона, будущего министра иностранных дел; переписка викария с сановником сохранилась». Все положительные эпитеты исследователь старается подкрепить доказательной базой. Делает он это ненавязчиво: заинтересовала вас какая-либо позиция — пожалуйста, всегда можно обратиться к дополнительным материалам, а автор подскажет, где их найти. Говорит он и о стихах, которые писал Патрик в молодости, и о других аспектах его жизни. И все-таки максимум исследовательской страсти в тексте там, где героя приходится защищать от обвинителей. Мог ли человек, считавшийся жестоким и равнодушным тираном, в одиночку бережно выхаживать своих маленьких детей, заразившихся скарлатиной — «болезнью, в те времена почитавшейся смертельной»? Да еще и одновременно трогательно заботиться об умирающей от рака жене? Адвокат Ливергант убедителен — веришь ему, а не прокурору Гаскелл. Впрочем, оправдывать Патрика он старается и в сомнительных ситуациях. Так, едва ли не сразу после смерти жены священник начинает присматривать себе новую пассию и поочередно сватается к трем разным женщинам. Защищая «клиента», биограф высказывает довольно рациональное предположение: судя по всему, многодетный отец-одиночка думал не о себе, а о детях, хотел поскорее найти им замену матери.
К детям Ливергант и переходит. Сестры Бронте отправляются учиться в школу-интернат. Здесь тоже есть укол в сторону Элизабет Гаскелл и других исследователей. Если читателю любопытно узнать, как было устроено обучение в интернате, автор «Дома на кладбище» рекомендует обратиться не к их трудам, а к первоисточнику, то есть к самой известной книге Шарлотты Бронте: «В “Джейн Эйр” Шарлотта, хоть она не раз повторяет, что это роман, а не биография, описывает эту школу, ее обычаи и жизнь воспитанниц точнее и талантливее своих будущих биографов. Вымысла в главах романа, где героиня, круглая сирота Джейн Эйр, учится в приютской школе Ловуд, немного». И предлагает перечитать эти главы. В дальнейшем сопоставления с сюжетом «Джейн Эйр» и цитаты из романа станут появляться в повести Ливерганта с завидной регулярностью. Образы Шарлотты и ее героини идут бок о бок. Также текст повести разбавлен стихами сестер, служащими прекрасными иллюстрациями того, как отражались их чувства на бумаге на разных этапах жизни. А сочиняли, занимались литературой сестры еще в годы учебы. Девочки фантазировали, по ночам населяя вымышленные миры многочисленными персонажами. «Записывались эти истории днем, мелким, убористым почерком, с переизбытком орфографических ошибок и нехваткой запятых, в крошечных, величиной с бумажную салфетку альбомах. Юные литераторы старались писать поразборчивее, печатными буквами, однако прочесть написанное, тем более непосвященному, было нелегко. В 1833 году, на Рождество, Патрик, который к литературным экзерсисам детей относился с пониманием — сам ведь литератор, подарит семнадцатилетней Шарлотте толстую тетрадь, где на первой странице крупными буквами выведет: “В этой тетради писать следует ясным и разборчивым почерком”». Брэнуэлл — единственный мальчишка в семье Бронте — от сестер не отставал и даже начал «издавать» собственный журнал. Ливергант рассказывает обо всех членах семьи, никого не забывая. Наблюдая за взрослением каждого своего героя, он поочередно останавливается на событиях жизни то Шарлотты, то Брэнуэлла, то Эмили, то Энн. Кажется, что Шарлотты в тексте повести все-таки немного больше, нежели ее брата и сестер. Такое впечатление складывается из-за того, что самое весомое культурное наследие оставила именно она: письма, дневники, романы…
Впрочем, до романов были стихи. Путь, которым поэзия сестер Бронте прорывалась к читателям, очень интересно сопоставить с сегодняшним положением дел в поэзии. Когда Шарлотта показала свою подборку поэту-лауреату Роберту Саути, тот ответил, что «женщина должна знать свое место; у вас свое предназначение в жизни, если так уж хочется писать стихи — пишите в стол». Нынче подобный отклик вызвал бы скандал в литературном сообществе. При этом до чего же похоже на сегодняшнюю обстановку продолжение истории! Сестры Бронте все-таки подготовили к печати свой первый совместный сборник и отправили издателям на рассмотрение. Получили ответ: любой каприз за ваши деньги. Книга начинающих авторов в итоге вышла за счет самих авторов — точнее, за счет накопленных Шарлоттой за годы работы гувернанткой сбережений. Критики сборник практически не заметили. «За год было продано “целых” два экземпляра “Стихотворений” и еще несколько подарены — Джону Гибсону Локарту, зятю и биографу Вальтера Скотта, а также Альфреду Теннисону, Томасу де Куинси и поэту из Шеффилда Эбенезеру Эллиотту». Какой же год на календаре — 1846-й или 2021-й? И ведь не сдаются литераторы! Ни в 1846-м, ни в 2021-м. Продолжают творить, невзирая на произошедшее. Каждая из сестер уже самостоятельно пишет по роману, занимается поиском издателя. Хотя поистине колоссальный успех обретет лишь второй роман Шарлотты — «Джейн Эйр». Правда, «заздравную» реплику о книге Ливергант дополнит «заупокойным» продолжением, касающимся дня сегодняшнего: «И время показало, что “сгущающихся туч” бояться не придется: две с половиной тысячи экземпляров романа разошлись за два-три месяца. Сегодня такой роман, будь он издан в России, пролежал бы на полках книжных магазинов, боюсь, не один год».
Рассказы о белых и черных полосах в судьбах героев «Дома на кладбище» исследователь мастерски чередует. Это читается уже в заглавии биографической повести: дом — символ семьи, символ жизни, кладбище — символ понятное дело чего. Талантливые Брэнуэлл, Эмили, Энн и Шарлотта Бронте ушли из жизни молодыми. «Патрик Бронте, единственный долгожитель в семье, переживет дочь на шесть лет и умрет в своей постели в возрасте восьмидесяти четырех лет». Но в истории остались все. Она же и рассудит, кто был прав, а кто виноват…