Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2021
Елена Балтийская (1959) — родилась в Кировограде Украинской ССР (ныне Кропивницкий, Украина) в семье военного. Окончила Ленинградский государственный институт культуры им. Н.К. Крупской (ныне Санкт-Петербургский государственный институт культуры). Вскоре решила поменять профессию и после обучения на специальных курсах начала преподавать рисование в школе. Сейчас живет во Франции. В рамках популяризации русской культуры провела несколько семинаров по истории русской и советской литературы в городе Фер-ан-Тарденуа. Член Российского союза писателей.
Секретик моего детства
Если спросить современного ребёнка, что такое секретик, то он, скорее всего, ответит, что это тайное послание лучшему сетевому другу в личку. А уж если друг окажется рядом, то секретик можно, как в ветхозаветные времена, просто прошептать ему на ухо.
Но во времена моего детства секретик обозначал как устное послание, так и совершенно иную вещь. Это было что-то сродни искусству. Для создания секретика требовалось совсем немного: ямка в земле, кусочек стекла чуть большего размера, чем сама ямка, и сокровище, которое необходимо спрятать от посторонних глаз. Чтобы уберечь богатство, случайно попавшее в твои руки, ты, как пират, захвативший сундук с золотом, спешил спрятать свою добычу в земле далекого необитаемого острова. В разряд сокровищ входили яркие фантики от конфет, цветная фольга от шоколадок, стеклянные шарики, миниатюрные фигурки ковбоев и индейцев, разноцветные бабочки и просто майские жучки, бусинки, необычные пуговицы и даже желтые цветы одуванчика, не говоря уже о более благородных цветах, — все это в определенном возрасте обладает неизъяснимой притягательностью и высокой ценой.
Если капризная фортуна подбрасывала тебе что-то из перечисленных богатств, то можно было, конечно, заняться обменом на что-то равноценное, а при наличии деловой хватки и таланта ты совершал сделку с явной выгодой для себя. Например, за найденное красивое перо птицы можно, основательно поторговавшись, получить цветной стеклянный шарик. Или же обменять трёх головастиков на пластмассовый свисток.
В ямку, вырытую в укромном месте двора, надо было положить сокровище, предварительно украсив дно тайника фольгой от шоколадки или красивыми листьями, затем поверх этой инсталляции помещалось и присыпалось землей стекло. Время от времени ты навещал тайник и, аккуратно расчистив пальцем окошечко в земле, любовался на свой клад. Когда секретик имел чисто художественную ценность (например, если в нем покоилась красиво подобранная цветочная композиция), то его можно было показать подруге, облеченной особым доверием. Но клады, таящие в себе материальную ценность, обычно не показывали никому. Я уже не помню, сколько таких секретиков я сделала за время своего детства, но один из них запомнился на всю жизнь.
Однажды в результате обмена в мои руки попала стеклянная подвеска для новогодней елки. Это была прозрачная, чуть голубоватая сосулька сантиметров пятнадцати в длину. Я долго не могла найти к ней осколок стекла подходящего размера. Когда же я его раздобыла, то выкопала ямку в зарослях сирени во дворе нашего дома и задрапировала ее дно обрывком серебристой парчи, которую мне дала мама для кукольного платья. Затем я положила на ткань подвеску и накрыла секретик стеклом. Налюбовавшись вдоволь на своё произведение искусства, я засыпала его землей и уже собиралась уходить, как вдруг заметила в просвете между ветвей белёсые вихры. Такие светлые волосы были только у Славки из соседнего двора, который учился на класс старше. Мы не были друзьями, а просто жили по соседству. Когда в наших дворах затевались игры в разведчиков или в казаков-разбойников, я и Славка обычно оказывались по разные стороны баррикад.
Как-то во время такой игры моей команде надо было выкрасть секретный план, охраняемый нашими врагами. Не знаю почему, но эту ответственную миссию поручили мне. Пока соратники отвлекали основные силы противника, я подкралась к вражескому штабу. Штаб караулил Славка. Мне удалось незаметно подобраться к охраняемому объекту с противоположной стороны. Через небольшое окошко в стене я увидела на полу домика железную банку, в которой и находился секретный план. Стараясь не шуметь, я залезла внутрь через окно, схватила банку, намереваясь незаметно смыться, но тут внезапно в домик вошёл Славка с игрушечным автоматом наперевес. Я замерла, прижимая к себе ценный объект, и приготовилась к худшему. По логике вещей и по правилам игры, часовой обязан был захватить меня в плен и передать своему командиру. Меня должны были допрашивать, «пытать», а потом «расстрелять». Представив по кинофильмам о войне все ожидающие меня испытания, а главное, испытывая стыд за проваленную операцию, я заплакала от досады на себя и от отчаяния. Тут Славка подошёл ко мне и протянул руку. Я ожидала, что он схватит меня и потащит к своим. Но он только забрал банку с секретным планом и велел мне уходить. Я ожидала чего угодно, но только не такого поворота событий. Видимо, часовой перегрелся на солнце, а поэтому вёл себя не по правилам. Поэтому, долго не раздумывая, я рванула к своей команде. Единственный вывод, который я сделала после этого события: Славка не является злыднем и скотиной, а скорее всего он человек хороший и порядочный. Поэтому я не стала перепрятывать секретик, а, полагаясь на извечное «авось», решила, что он не видел меня и моих манипуляций, а если даже и заметил, то не стащит мое сокровище. Дети — существа беспечные и наивные.
На следующий день я решила все же на всякий случай проверить сохранность клада, а заодно полюбоваться на сосульку, которая так красиво блестела на своём ложе из парчи. Каково же было мое изумление, когда я увидела, что подвеска исчезла, а на ее месте лежала брошка в виде стрекозы. Придя в себя, я раскрыла секретик и вытащила брошку. Это было украшение из темного металла, скорее всего из серебра или мельхиора. Тельце стрекозы и окантовка крыльев были металлическими, а глаза и основа крыльев — из разноцветного перламутра. Это была необыкновенная вещь. Я не знала ее истинной стоимости, но даже ребёнку десяти лет было понятно, что это не простая поделка из дешевого магазина. Сразу возник вопрос: как объяснить родителям происхождение этой брошки. Я и сама не могла понять, каким образом она попала в мой секретик, и вообразила, что это дело рук какой-нибудь доброй феи или таинственной волшебницы. В тот момент меня волновал всего один вопрос: как объяснить родителям появление у меня такой красивой вещи. Однако правдивый рассказ, как я предчувствовала, мог вызвать у родителей сомнение в моей искренности. Подумайте сами — часто ли случается такое чудо, когда зарытый в землю пятак наутро превращается в рубль? Поэтому я сочинила историю о том, что нашла стрекозу на газоне в парке. Мама моя была равнодушна к украшениям, а может быть, в ее глазах брошка не имела особой ценности, поэтому она не придала большого значения моей находке. Папа же, рассмеявшись, посоветовал мне в следующий раз найти более ценный и полезный предмет — перочинный ножик или, скажем, трёхцветный фонарик. Итак, я стала обладателем тайного волшебного дара, придумывая все новые и новые варианты, объясняющие появление красавицы стрекозы, но все они были из мира фантастики.
Однажды меня послали в наш гарнизонный магазин за молоком, и там я встретилась со Славкой и его мамой. Пока мы стояли в очереди, Славкина мама обратила внимание на мою брошку, приколотую к обшлагу курточки. Она поинтересовалась, кто подарил мне такую красивую стрекозу. Славка вдруг почему-то покраснел, набычился, буркнул, что ему надо посмотреть отдел канцтоваров, и испарился. А я, не знаю сама почему, рассказала ей всю правду: как я сделала секретик и как нашла в нем на следующий день это замечательное украшение. Мама Славки почему-то мне сразу поверила, вздохнула и наказала беречь и никому больше её не отдавать.
«У меня была похожая брошка, — сказала она. — Муж подарил мне ее, когда ухаживал за мной. Ты не поверишь, но эти стрекозки приносят счастье», — ещё раз вздохнула Славкина мама и поискала глазами сына. Славка так и не подошёл к нам. Я увидела, как за окном мелькнула его белёсая шевелюра, и по-прежнему ничего не понимала. Витая в своих фантазиях, я не желала расставаться с миром сказок и трезво смотреть на очевидные факты. Славка же, встречая меня ненароком в школе или во дворе, все так же дулся и отворачивался, словно я была в чем-то виновата перед ним. Впрочем, месяца через три он переехал с родителями в другой военный городок, и наши пути с ним разошлись навсегда.
Брошку я хранила долго. Однажды, когда мне было уже лет двадцать, я перебирала шкатулку с украшениями. В моде тогда были яркие пластмассовые безделушки. Перебирая эти недолговечные предметы изменчивой моды, я вдруг наткнулась на бумажный конвертик, в котором лежала моя заветная стрекозка. Вытащив ее на свет божий, я погладила почерневшее от времени тельце и перламутровые крылышки, вспомнила давнюю историю из моего детства, и тут меня наконец осенило. Только теперь я поняла, кем был мой таинственный даритель. Мне стало стыдно за свою тупость, но также я испытала огромную благодарность его маме за редкую мудрость и душевную деликатность. Ведь окажись на ее месте другая женщина — и не избежать бы мне и Славке жуткой сцены с разоблачениями и изъятием драгоценного украшения. Я попыталась вспомнить лицо моего тайного воздыхателя, но в памяти осталась лишь голенастая худая фигура и льняные, торчащие во все стороны вихры.
Бесценный дар детской влюбленности долго ещё путешествовал со мной с квартиры на квартиру, из города в город, из страны в страну, пока вскоре после моего замужества не исчез однажды так же загадочно, как и попал ко мне. Но в те дни, когда на душе становится пасмурно и тревожно, чтобы отогнать от себя мрачные мысли и хандру, я начинаю перебирать самые приятные воспоминания моей жизни. И тогда из далекого детства прилетает ко мне волшебная стрекоза и, трепеща радужными крыльями, садится на плечо. И я вспоминаю двор моего детства, влажные кусты сирени и волшебный свет, мерцающий в глубине секретика, доверенного мне таинственным другом.
Стрекоза и Муравей
Еще в детстве я полюбила театр. Мне очень нравилось ходить на спектакли, хотя из-за частых переездов в города, где не было детских театров (за исключением разве что Киева и Москвы), посещение спектаклей было редкостью. Но я также полюбила театр за лицедейство.
В младших классах я постоянно участвовала во всевозможных утренниках и детских спектаклях, организуемых нашей школой. Театральными представлениями это трудно было назвать. Да и небольшие речевки и политически правильные стишки мало походили на монологи Офелии или Джульетты. Но мне очень нравилось стоять в парадной школьной форме с белыми бантами и в кружевном белом фартуке на освещённой сцене, в шеренге таких же нарядных товарищей, и глядеть с чувством некоторого превосходства на сидящих в полутемном зале зрителей. «Ибо много было званых, но мало избранных», а меня избрали ещё в первом классе. Приятно чувствовать легкое волнение перед тем, как, сделав шаг вперёд и выкрикнув в замерший зал: «За детство счастливое наше спасибо, родная страна» или ещё что-нибудь подобное, срывать бурные аплодисменты зала.
Но больше всего я любила новогодние представления, так как меня приглашали участвовать в танце снежинок вместе с другими девочками. Каждый раз я была на вершине блаженства, потому что для этого номера шились специальные костюмы из белой и голубой марли. Эти платьица очень напоминали пачки балерин и были украшены блестками и блестящим «дождиком» для елки. В этом наряде я представляла себя Лепешинской или даже Улановой, хотя своей комплекцией больше смахивала на Айседору Дункан в зрелом возрасте. Но такие мелочи меня мало смущали. Больше всего я мечтала когда-нибудь, в классе девятом, сыграть роль Снегурочки и крикнуть вместе с Дедом Морозом: «Ёлочка, зажгись!»
Увы! Моя артистическая карьера прервалась на самом взлёте. В десять лет мне вырезали гланды, после чего у меня пропал голос. То есть голос остался, но он стал очень тихим и потерял свою звонкость. В зрительном зале меня слышали с трудом. Балетная карьера также рухнула под грузом отягчающих обстоятельств, потому что со временем я стала более походить на снежок, чем на снежинку, и на эту роль теперь приглашали хрупких инженю из младших классов. О, коварная судьба! Меня отлучили от сцены. Все, что осталось мне в утешение, — это редкие выступления в кругу родных и друзей. Моему горю не было предела. Я чувствовала себя Сарой Бернар, уволенной из театра и вынужденной перебиваться редкими выступлениями в частных литературных салонах.
Но у меня появилась коронная роль, которую я полюбила до самозабвения и довела почти до совершенства. Это была Стрекоза из басни Крылова. Мало того что по ходу представления я могла делать танцевальные па, напевать и подпрыгивать, изображая Стрекозу в период ее дольче фар ниентэ, но в финальных эпизодах я смогла подняться до самых вершин трагического искусства, когда, заламывая руки, взывала к милосердию занудного Муравья, умоляя дать страдалице кусочек хлеба и кров.
В школе нас учили правильному прочтению литературных произведений и объяснили очевидную истину: если не хочешь сдохнуть от голода или побираться по чужим дворам, то надо не бездельничать, хорошо учиться и много трудиться, как это принято у трудяг муравьев. А всякие легкомысленные, ленивые асоциальные элементы вроде стрекозы достойны сурового порицания и трудового перевоспитания. С этим я была согласна на все сто, в отличие от многих современных детей. Но, вживаясь в роль Стрекозы, я забывала и мораль дедушки Крылова, и основу советских устоев, основополагающим камнем которых являлся не мир и май, а «созидательный труд во имя…». И я в короткие мгновения своей роли чувствовала себя хрупкой, изнеженной барышней, попавшей из сверкающей и веселой бальной залы прямиком на скотный двор. Ах, как было тяжело унижаться, выклянчивая кусочек хлеба у этого скупердяя Муравья, как горько было вспоминать былую прекрасную жизнь, глядя на это убожество! Короче, я была неотразима в этой роли! Заключительную фразу «Ах… я без души лето красное все пела!» я произносила на звеняще-возвышенной ноте, закатив глаза, изогнув стан и приложив тыльную сторону ладони ко лбу. Я уже не помню, в каком фильме я подсмотрела этот жест, но на публику он действовал безотказно. Кроме того, у меня был роскошный костюм, который я соорудила из цветастой маминой юбки, шелкового шарфа, повязанного на лоб в виде тюрбана, и двух бадминтонных ракеток, изображавших стрекозиные крылья. Моему партнеру (обычно мальчику) сценического костюма не полагалось — он обходился тем, что на нем уже было надето, а к вящему правдоподобию ему давали в руки метлу или другой полезный в хозяйстве предмет. Публике нравилось мое художественное ломание вперемежку с танцевальными па. Но больше всего, я подозреваю, им нравились ракетки, постукивавшие у меня за спиной. Вот таким образом в течение нескольких сезонов я купалась в лучах упоительной славы, которая хоть и не распространялась на большие подмостки, но в не меньшей мере ласкала мое чувствительное самолюбие.
Как-то раз к нам в гости пришли знакомые моего отца со своей дочерью, моей одногодкой. В конце обеда родителям пришла в голову неоригинальная мысль позабавить приглашённых моим коронным номером. Они предложили мне и дочери знакомых сыграть сценку. Папа, как всегда, читал слова автора, а мы с гостьей должны были озвучивать персонажей. В предвкушении заслуженного успеха я быстро притащила весь сценический реквизит и уже приготовилась преобразиться в мою героиню, как тут дочка знакомых заявила самым категорическим образом, что Муравья она играть не будет и менее чем на роль Стрекозы она не согласна. Я возмутилась, сказав, что эта роль всегда принадлежала мне и уступать стрекозу заезжей гастролёрше я не намерена. Мерзкая самозванка, уперев руки в бока, заверещала дурным голосом, что роль Стрекозы ей больше нравится, а я могу на этот вечер сменить амплуа. В императорском театре назревал грандиозный скандал примадонн. Мои родители это быстро поняли и, соблюдая политес и из уважения к гостям, настояли, чтобы я уступила свою роль сопернице. В те времена я была очень послушным и хорошо воспитанным ребёнком и вынуждена была уступить. Со слезами на глазах я наблюдала, как эта белобрысая мосластая нахалка напяливает на себя юбку, шёлковый шарф, который сидел на ее голове как воронье гнездо, и… прикрепляет на спину мои кры-ы-ы-ылья! Горечь незаслуженной обиды залила самые потаенные уголки моей души. Слушая, как эта несносная особа пищит слова моей любимой роли, глядя, как натужно пыжится, пытаясь изобразить из себя легкомысленно-обворожительное создание, я вдруг отчетливо поняла, что должен испытывать в этот момент Муравей из басни, кстати, в лафонтеновском варианте это была Муравьиха; какая классовая ненависть должна была ослеплять эту честную сельскую труженицу, пахавшую от зари до зари весь год, без перерыва на летний отпуск; как она презирала эту взбалмошную белоручку, как были смешны стрекозиные оправдания. А в исполнении этой бездари, размазывающей сопли по щекам и способной лишь на то, чтобы слезливо умолять о помощи, Стрекоза получалась совершенным ничтожеством, этакой вокзальной бомжихой, пристающей к приличному пассажиру.
И я, снедаемая злостью и кипящая праведным гневом, мгновенно перевоплотилась в этого Муравья! Не выходя из своей роли, я пародировала соперницу, повторяя и утрируя каждый ее бездарный жест, каждую глупую гримасу. После слов моей партнерши «… я без души лето красное все пела!», выставив швабру наперевес, как ружьё, я зловеще прошипела в ее сторону: «Ты все пела!» Потом, обернувшись к зрителям и издевательски хохоча: «Это дело!», я бросилась на дармоедку, как бы пытаясь вымести ее со своего двора. Я наносила ей удары щеткой по щиколоткам и, объятая ненавистью, яростно кричала: «Так поди же попляши! Так поди же попляши!» Меня едва угомонили, с трудом успокоили заревевшую гостью, не ожидавшую такого поворота событий, и с трудом сгладили неловкость, возникшую после театрального скандала.
После этого прискорбного случая, уязвлённая в лучших чувствах, я наотрез отказалась исполнять любую роль из этой басни. Я боялась играть Муравья, так как не была уверена, что смогу сдержать чувства возмущенного труженика и в пылу игры не побить ещё кого-либо. А к роли Стрекозы я охладела с того момента, как мою святыню осквернила своей пошлой игрой бесталанная гостья.
Много лет спустя, посмотрев фильм «Театр», уже будучи взрослой, я поняла, что есть вещи, за которые надо бороться до конца. И если Джулия без сожаления уничтожила соперницу из-за украденного любовника, то представляете, что она могла сделать с нахалкой, которая попыталась бы украсть у неё роль?