Евгений Марголит. В ожидании ответа
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2021
Евгений Марголит. В ожидании ответа. Отечественное кино: фильмы и их люди. — М.: Rosebud Publishing, 2019.
Иной раз с любопытством ребёнка пролистываешь дорожные путеводители — книги двойного содержания, воспевающие географическую упорядоченность местности — здесь церква, там почтамт, тень почтамта, — и одновременно выворачивающие местность наизнанку. Были, легенды, песни, анекдоты улиц, вспышки самоидентификации, помноженные на эхо мировой культуры, — каждый путеводитель сообщает нам несколько больше, чем обязан.
Евгений Марголит создал книгу зыбкого жанра — исключительный травелог, прогулку вдоль «непокойной» панорамы киноистории. Одни элементы её застыли навеки — ранние негативы царскосельской плёнки, понизовые вольницы и прочие забавы, — другие же, изменчивые, до сих пор не готовы принять итоговую форму и открыты для интерпретаций. Условно выражаясь, перед нами опыт «посещения музея» — другое дело, что экспонаты, выставленные в залах, бушуют, ревут, трепещут, а не бездумно озирают уготованную им участь.
Компиляционный дух книги, безусловно, улавливается — здесь тексты разных периодов, интонаций, переживаний, спаянные меж собой настолько искусно, что нивелируют самость, перетекая в единое повествование. Летопись зрительской любви, взгляд на пустыню кинотеатра как на источник бесконечного душевного обновления, попытка проанализировать историю русского кино с позиций кассового успеха, — любая характеристика, дарованная этой книге, не раскрывает и трети её содержательности.
Удалось главное — соблюсти баланс, обручить холод теоретических размышлений с пожаром зрительского восторга. Из контекста исторического мы — нулевые склейки! колдовство! — мгновенно попадаем внутрь кинофильма, разглядываем его лицедеев с максимальной дотошностью, затем, довольные, оборачиваемся к холстине экрана и разглядываем зрителей, сидящих по ту сторону действия, ошпаренных светом иной, куда более яркой жизни.
Интересно, что акцент «В ожидании ответа» сфокусирован на восторге от родного кино, на том, как спешно нация обнаруживала себя в грудах отснятой плёнки, смонтированных эпизодов, выброшенных в архивы «туманностей», авангардизмов; здесь не чудаковское «свиданье с чужою страной в темноте кинозала», ловкий, насмешливый эскапизм, — нет, здесь становление уникальной интонации, сгоревшей в небе молниеносно, — с развалом СССР и обнаружением бесчисленных развилок государственного переустройства.
Портреты, выписанные в книге, запоминаются надолго. С живой нежностью Евгений Марголит рассказывает о Протазанове, Довженко, Козинцеве, Донском, Титове и многих прочих — божествах раннего cinema, людях, сумевших сплавить необузданную киноплёнку с монументальной традицией прошлого. Отдельные очерки, — чуть ли не лучшим здесь выглядит текст о Протазанове, — и вовсе прочитываются как новеллы, пикарески, поражающие точно переданным духом времени, запахами конкретного года, голосами конкретного дня.
Взволнованно, напряжённо Марголит любит всех этих людей — атлантов, что водрузили на свои плечи повозку русского киноискусства, пронесли её от зачаточных, вполне неприметных местностей к бескрайним степям признания, — это и есть подлинный «талант любви», способность описывать, влюбляя, и влюблять, описывая.
Хотя в книге присутствуют рецензии и на несколько фильмов постсоветского периода, «В ожидании ответа» ощущается саркофагом русского непокоя, оставленного позади, за много десятилетий до, в хаотичном социальном строительстве, в обязательном конфликте художника и власти — без которого, наверное, русское искусство себя не признаёт категорически.
Это рассказ о противоборстве в невозможных для того условиях: дыхание перекрывают чаще, чем день сменяет ночь; повсюду блуждают ревностные соглядатаи, готовые изничтожить творца лишь за то, что он подметил соринку в совершенном портрете государя; семена предательства и ненадёжности прорастают отовсюду, даже искать не надо. Как жить? Как верить?
И посреди этого безумия обитает Художник — лицо символическое, обременённое трагедией, не видящее без неё чудотворного порыва к наблюдению. Это может быть социальный реформатор Довженко, болевший за свой народ и разговаривавший с властью на «ты»; это может быть Протазанов, экспериментатор по натуре, любитель взволновать публику опереточным ритмом, скачущей фабулой, внутри которой обязательно уживётся обманка, зеркальная искривлённость, смешная, почти незаметная перемена. Художник по Марголиту — подлинный, разумеется, — одинаков в стремлениях и взглядах на преображение личной действительности. Он с трудом пойдёт на уловки власти, чтобы рассказать правду, а если и поступится некоторыми правилами, то позже сполна воздаст за это «обидчикам» — и люди, к которым обращено его искусство, всё поймут и простят.
Марголиту удаётся сохранять нейтрально-оптимистичную интонацию даже в случаях исключительной несправедливости; возможно, «священный гнев» не заложен в часть метода, кажется автору необязательным и тлетворным, губящим синтаксис, разламывающим его пополам.
Полностью раскручено лишь воспоминание — не интонация, не фокус, а веление мысли, её свободная гавань. Сложно обнаружить кисельную ностальгию — тут никаких законсервированных образов, пейзажей, поветрий, описательных штампов, — авторская речь живо разбирается с важными для неё фрагментами истории, демонстрируя читателю не дидактику, не коллекцию сдобных афоризмов, а — чувство. И только его.
Главной же задачей «В ожидании ответа» остаётся феномен русской «кассовости». Существует ли он в принципе — и если существует, то насколько близок человеку, чей «трамвай свернул на улицу Титова, разбрызгивая по небу сирень»? Итоговый ответ смутен; формулировка, конгениальная сложным отечественным кинопроцессам, так и не найдена. Пожалуй, Марголит склоняется к несогласию: ещё во вступлении он пишет, что ничто не вызывало у нашего «киносообщества» столь крупного недоверия, как зрительский успех. Будто что-то запретное, невыносимо притягательное таилось за шедеврами Гайдая и Рязанова, по совершенству формы равными яблоку и облаку.
Проблема отыскивается и в политическом строе, сознательном уходе от «комфортности» в хляби великого человеческого строительства. Кому, размышляет Марголит, это строительство было нужно? Простым людям, хохотавшим во тьме кинозала от разыгрывавшихся перед ними чудес? Им так же хотелось забыться, на мгновение почувствовать себя внутри иной действительности, где — по высказыванию Хичкока — всё как на самом деле, только без скуки и ненужных длиннот. Простые люди хотели простых чудес. «Место и время», очевидно, желали диаметрально противоположного.
Конечно, раздумья о «кассовости», зрительской востребованности — лишь тень общего смысла книги. Достаточно обратить внимание на то, чем она завершается, — двумя статьями о «Белых ночах почтальона Алексея Тряпицына» А. Кончаловского, фильме, сильно далёком от любых коммерческих симпатий. Это, справедливости ради, и не статьи, а поэзия, лишь отдалённо подыгрывающая условности критического формата. Пропущенное сквозь сито академичности колдовство; прежний путеводитель, работающий на двойные смыслы, невозможность прочитать одно и то же предложение одинаково.
«У Кончаловского присутствие этой высокой возможности как раз и открывается через связь с пространством. Связь буквальна — она в самом роде и способе занятий главного героя — почтальона, курсирующего по нему на моторной лодке. Пространство сказочно тут в буквальном смысле, ибо — всеобъемлюще. Оно соединяет в себе всё — сиюминутное и вечное, прошлое и будущее, Шекспира и кикимору, наконец. Тем самым оно не умещается целиком в сознание и приобретает характер сновидений: недаром же основное время действия обозначено в названии: «ночи». Но — «белые».
Такова и книга Евгения Марголита — «сны о чём-то большем», попытка рассказать об исключительном времени, когда свободы у людей — в условиях категорической неволи — оказывалось намного больше, нежели сейчас. Идеологии — все, как одна, бессмысленные — убивают главное: правду внутри человека. То, что возникает после, с трудом поддаётся определению.
Важно иное. Осмысливая стремительную историю отечественного кинематографа, заглядывая в её юркие эпохи, Евгений Марголит доносит до нас мысль летучую, простую, будто бы саму собой разумеющуюся: интонацию прошлого не повторить. Она сгорела в одночасье, когда одно государство пало, а другое ещё не родилось.
Пустынный вопрос устремлён в будущее, подчинён волнообразным катастрофам двадцать первого века. Можем ли мы вынести для себя уроки из саркофага русского непокоя, коим являются картины Довженко, Протазанова, Тимошенко, Чухрая, Гайдая, Рязанова и прочих? Здесь-то и рождается ошеломительная неясность. Название книги говорит само за себя — мы всё ещё «в ожидании ответа», который, стоит думать, рано или поздно обнаружится.