Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2021
Никита Тимофеев (1988) — родился в Москве. Окончил филологический факультет МПГУ. Кандидат филологических наук. Публиковался в журналах «Сибирские огни» и «Новый мир». Живёт в Москве.
Перед лекцией пронёсся слух, что Малыхина набирает команду для участия в какой-то там межвузовской олимпиаде по русскому языку и желает, кажется, видеть в этой команде и Виталия. Слух был неприятный. Виталий знал, что все эти олимпиады отнимают массу времени на подготовку, а толку от них никакого: даже если команда побеждает, такая победа ни в каком журнале и ни в какой зачётке не отражается. Ясно, почему Малыхина усердствует: ей-то выгодно потом отчитаться, вот, мол, кафедра приняла участие. Теперь пристанет как с ножом к горлу!..
Сразу узнать подробности Виталию, как назло, не удалось: он стал звать тревожным шёпотом Лену, но она будто оглохла и не оборачивалась, а когда обернулась, лектор злобно зашлёпал по столу линейкой, призывая к тишине. Всю лекцию Виталий просидел в беспокойном ожидании. Он понял, что открутиться не получится: ему ещё сдавать Малыхиной экзамен, раздражать её отказом не годится. Даже если попробовать отделаться, все доводы покажутся мелкими, неубедительными. Можно, конечно, сказать: простите, моё пристрастие — литература, а не язык… Или: не хотелось бы пропускать учёбу… Да к чёрту, всё равно без толку!
В перерыве Лена рассказала: олимпиада — через три недели, участвуют пять вузов. Вопросы будут и по языку, и по литературе. Да, Малыхина ждёт его в команду.
Виталий поплёлся в унынии. Его окликнули. Обернулся — Лариса! Сердце заколотилось… Лариса была аспиранткой Малыхиной. Виталий понял: сейчас будет агитация. «Если она попросит, соглашусь», — мысленно дал обещание.
— Ольга Леонидовна собирает команду… — начала Лариса. Можно было не вслушиваться, а рассматривать её лицо. Сегодня у Ларисы были синие серьги, в тон костюму. Он видел её глаза и губы, словно через лупу, и боялся, что слишком пристально смотрит. Серьги покачивались…
— …нужны сильные участники, — она поглядела выжидающе. Виталий очнулся:
— Да. Конечно.
— Так что, ты в команде?
Он обрадовал её согласием. Лариса предупредила: завтра общий сбор, начнётся подготовка. Улыбнулась:
— Готовить вас Ольга Леонидовна поручила мне.
Виталий пошёл в буфет. Сидя за стаканом переслащённого чая, он думал о Ларисе и о том, что не может быть ей интересен. Она старше на шесть лет и уже дописывает диссертацию, а он только на втором курсе. Вероятно, у неё кто-то есть, но как выяснить? Невозможно. Не судить же по отсутствию кольца на пальце. «Не смею требовать любви, но притворитесь…» — усмехнулся про себя Виталий и одним глотком допил чай.
На другой день он явился на собрание. Несколько малознакомых студенток расселись как попало, вразброс, и ждали в каком-то унылом молчании. Распахнулась дверь, бодро вошли Ольга Леонидовна и Лариса. Лицо Малыхиной, как всегда, сияло безадресной улыбкой, улыбкой вообще. Она крутила головой, наводя очки на студентов, и узнавала лица. «Прекрасно, прекрасно…» — влажным шёпотом повторяла она. Впорхнула Лена. Все были в сборе.
Малыхина произнесла зажигательную речь, но, заметив, что красивые разговоры никому не интересны, велела Ларисе перейти к делу. Началась тренировка. Лариса зачитывала для примера вопросы. Студенты отвечали неуверенно — и чаще неудачно. Поначалу Малыхина поправляла их. Наконец, неприятно удивлённая частыми ошибками, она заметно помрачнела. После каждого неверного ответа она с кислой улыбкой поворачивалась к Ларисе, будто та была всему виной, и с иронической любезностью говорила вполголоса, с нажимом: «Лариса Андреевна…», как бы умоляя избавить себя, доктора наук, от труда исправлять дурацкие ошибки. Лариса терпеливо растолковывала студентам, что и как. Виталий с печальной нежностью любовался её волосами, тонкими бровями, мягко очерченными губами. Сегодня Лариса была в бирюзовом жакете. «Как ей идут синеватые, прохладные тона!» — восхищался он.
Первый тренировочный сбор мало удался. Результаты не радовали. Уходя, Виталий видел, как Малыхина что-то с досадой говорила Ларисе. Та успокаивала. Малыхина стояла, уперев руки в поясницу, и, поджав губы, скептически покачивала головой. Виталий остановился этажом ниже и стал поджидать Ларису, изображая, что рассматривает стенд. Знакомо застучали каблучки… Она устало улыбнулась ему:
— Ничего страшного. Завтра будет лучше. Но вам надо быть активней.
Начали спускаться по лестнице. Занятия давно кончились, было безлюдно, и в этой тишине Виталию стало сладко и страшно, что они идут рядом, совсем близко. Молчание мучило его, а она улыбалась — так, как улыбалась всем. Он страдал, никак не мог придумать слов и боязливо, жадно посматривал на неё.
Гардеробщица равнодушно взяла номерки. На опустевших вешалках одиноко висели в разных рядах плащ и пальто. Оделись и молча вышли на улицу. Небо было хмурое, в асфальте плыли отражения голых деревьев, и без календаря никто бы не понял, что на дворе март.
Неужели до самого метро — вместе? Целых десять минут?! Виталию хотелось говорить о чём-нибудь простом, приятном, не об олимпиаде и не об учёбе. В голове брезжила идея, но Лариса стала рассказывать о том, какой прекрасный человек и учёный Ольга Леонидовна. Виталий с каждым шагом терял настроение. Лариса говорила долго, с увлечением, с утомительными подробностями, без остановки, и он не мог вставить ни слова. Вот и метро… На эскалаторе Лариса вздумала напутствовать его в учебных делах, давала советы, твердила, что верит в его успех. Виталий слабо улыбался и благодарил. Простились на платформе. В вагон он вошёл несчастным человеком.
В последующие дни подготовка удавалась лучше, студенты сработались. Участники оказались толковые, туповата была только Марина из параллельной группы. Непонятно, зачем её взяли.
Малыхина была довольна. Лариса действовала энергично, подбадривала, шутила, быстро находила слабые места и подтягивала команду. Ларису полюбили все. Когда она давала очередное задание, Виталию казалось, что она смотрит на него чуть дольше, мягче, с тайной улыбкой, будто надеется именно на его ответ.
По литературе их готовила преподавательница не то с румынской, не то с молдавской фамилией Николау, юркая, маленькая, сухонькая. Она щурилась высокомерно, уголки рта были иронически поддёрнуты. Виталию не нравились её актёрский тон, резкий голос, постоянные потуги острить при сомнительном чувстве юмора. О литературе говорила, как по таблицам. «Систематизировать хочет, что ли?» — со скукой думал Виталий. Занятия с ней казались мало полезными.
Для тренировки Лариса рассылала участникам на электронную почту тексты. Виталию удалось развить с ней переписку, поначалу лёгкую, необязательную, о текущих делах. Затем затронул литературу, заговорил о своих пристрастиях, о Тургеневе… Лариса охотно отвечала. «Неужели, неужели?» — томился надеждой Виталий.
Как-то после лекции Малыхина любезно подозвала его.
— Вы ещё не выбрали, где будете писать диплом?
Ответил, что нет. Она заверила, что будет рада видеть его на своей кафедре.
— Но я больше склоняюсь к литературе… — замялся Виталий.
— Пишите о языке литературы, — сияя вечной улыбкой, возразила Малыхина. — Лариса… Лариса Андреевна говорит, что вы очень тонко всё анализируете. Возьмёте тему по языку Тургенева…
Виталий затрепетал, но виду не подал. Обещал подумать. «Она говорила обо мне!..» — не верилось ему. Он торжествовал, летя по коридорам, и в то же время по этой радости проносились смутные тени, как от облаков, скучные, тревожные. Саднило неясное чувство. Наконец уловил: не понравилось, что Лариса, пусть и в общих чертах, делилась с посторонними тем, что составляло его и её личную, особенную переписку. «Но она хотела как лучше, — успокаивал он себя, — хотела помочь…»
Последний сбор назначили накануне олимпиады, в среду, а во вторник Виталий столкнулся у гардероба с Ларисой и Малыхиной. Малыхина просияла: «Виталий! Как настроение команды? Все готовы?» Виталий длинно отвечал. Вышли на улицу и втроём побрели к метро. Он закончил монолог, Малыхина с остывшей улыбкой резюмировала: «Ну, и прекрасно». Она быстро потеряла интерес к теме. Немного прошли в молчании. Виталий маялся: невольно навязался в попутчики, но не перебегать же на другую сторону улицы!.. Малыхина и Лариса уже обсуждали что-то узкоспециальное. Понимали друг друга с полуслова. Тротуар вдоль парка шёл узкий, на двоих, и Виталий плёлся сбоку и чуть сзади, то и дело отскакивая и пропуская встречных прохожих. «Какая нелепость!» — мучился он, глядя в спину Ларисе, но она будто забыла о его присутствии. Приближались к метро. Малыхина вдруг склонила голову, выглянув из-за Ларисы:
— Виталий! Мы хотим зайти в кафе и приглашаем вас с нами.
Виталий вздрогнул от неожиданности. Первое желание — немедленно согласиться, такая удача: вместе с Ларисой! Тем более — сами пригласили! Но тут же обуяли сомненья. А если зовут из одной вежливости и хотят, чтоб сообразил и отказался? Да и какая пойдёт беседа? Что, если он будет глупо сидеть со своей чашкой, забытый, и опять слушать их заумь? И самое существенное: как платить? Он не ходил в кафе и не знал, должен ли платить за дам (а денег мало) или каждый за себя… Как принято? «Они заметят мою робость! Растеряюсь, покажусь наивным…»
Эти пугающие мысли неслись в голове, наскакивая одна на другую.
— Спасибо, мне надо домой пораньше… — на ходу сочинил Виталий, жалко усмехаясь… Кафе сияло, доносилась музыка…
— Точно? — расплывалась улыбкой Малыхина. — Может, зайдёте ненадолго?
Лариса смотрела на него тоже с улыбкой — и молчала. Это решило всё.
— К сожалению, надо ехать… — извинился Виталий.
Простились. Он видел, как они, беседуя, вошли в кафе.
«Неудачник, трус! Неудивительно, что она плевать на тебя хотела…» — бичевал себя Виталий, бегом слетая по эскалатору. Дежурная строго посмотрела на него.
Назавтра состоялось последнее собрание. Прошло оно нервно. Лариса сидела напряжённая. Несколько раз в аудиторию заходила Малыхина, будто проверяла. Чувствовалось, что Ларису не устраивал обычный стиль и ритм собрания: она уже не поощряла шуток и довольно резко обрывала пустые разговоры и смех; губы её делались жёсткими. Это было для Виталия ново и неприятно. «Что за ревностность…» — досадовал он.
За окнами густел вечер, и Лариса наконец неохотно предложила закругляться. Все задвигались с облегчением. Она произнесла бодрую итоговую речь, но вышло не слишком сердечно. Все уже встали, но тут распахнулась дверь, и, вопросительно улыбаясь и потирая руки, как перед застольем, вбежала Малыхина:
— Закончили? Прекрасно! Всем выспаться хорошенько! До завтра!
В здании всё стихло. Виталий устало поднялся на третий этаж посмотреть расписание на пятницу. Здесь было пусто и сумрачно. Тускло вспыхивала и гасла неисправная лампа. Спускаясь по лестнице, он услышал взбегающие шаги. Лариса! Застав его здесь, она улыбнулась наспех и хотела бежать дальше, но вдруг что-то вспомнила и обернулась.
— Виталий! Я очень на тебя рассчитываю! — сказано это было горячо, с волнением.
Она ухватила его за руку выше запястья и смотрела блестящими глазами. Виталий боялся шевельнуться, чтоб не спугнуть её. В тишине едва слышно гудела и мигала лампа.
— Я в тебя верю! Прояви себя завтра! Знай: мужчина в команде — это сила! — воскликнула Лариса и потрясла в воздухе сжатым кулачком, изобразив собранность и энергию.
Виталий, как лунатик, спустился в гардероб, машинально надел пальто и, не в силах собрать мысли, вышел на улицу. В лицо дохнуло сыростью, с ветром неслась дождевая пыль. Эскапада Ларисы ему не понравилась. Тон показался фальшивым, слова — взятыми напрокат. А уж взмах кулачком… Зачем? Не идёт это к ней. Особенно огорчило, что она сочла возможным использовать такие дешёвые приёмы в разговоре не с кем-нибудь, а с ним. Стало быть, не понимает его, если считает, что с ним можно и так? Он пытался, как всегда, оправдать Ларису, говорил себе: она устала, нагородила чепуху сгоряча…
Утром, в полдевятого, Виталий вышел из вагона и увидел в центре зала Николау и группку студентов. Все стояли с тем хмурым, вялым видом, который бывает у подневольных людей, которых подняли пораньше и согнали чёрт знает куда.
Моросило. Автобус подкатил переполненный. Николау, выставив зонт как пику, ринулась в толпу, подбадривая студентов. В муках протащились пять остановок. Олимпиада проводилась почему-то не в вузе-организаторе, а в колледже при нём, который стоял как-то голо, на отшибе, обсаженный тонкими деревцами. Справа громоздилась стена незаселённых новостроек. На раскисшем пустыре одиноко ворочался экскаватор, вздрагивая мокрым ковшом.
Едва вошли в колледж, Николау подбила всех идти в буфет. Виталий откололся от группы и забрёл на второй этаж. Двери в актовый зал были нараспашку. Стояли столы для команд. У окна собирались преподаватели — жюри. Виталий увидел Малыхину и Сидорова с кафедры литературы. Ларисы не было. Он спустился в буфет, подсел к остальным.
— Малыхина и Сидоров здесь, Ларисы нет пока, — шепнул он Лене.
— Так она вроде и не собиралась, — через плечо бросила Лена.
Виталий побледнел… «Поручение выполнено — и с глаз долой?..»
Зал гудел. Толстяк в обвислом свитере распоряжался, хватался за микрофон и вновь убегал. Он был из вуза-организатора и выступал в роли ведущего.
Наконец началось. Задавая вопросы, толстяк хитро щурился. Команды бросались голова к голове совещаться. Сидоров, едва дослушав вопрос по литературе, лениво улыбался и кивал сам себе, как бы говоря: «Ну, ясно, что тут думать».
Поначалу Виталий через силу включался в обсуждение. Лену выбрали капитаном, благодаря её находчивости команда вырвалась вперёд. Виталий помалу оживился и с ходу решил несколько заданий. Вдохновение битвы охватило его. Он ощущал странную смесь смутной обиды и мстительного азарта, хотелось обратить на себя внимание, удивить. Вникать в детали своих переживаний было некогда, и он, словно марафонец, не оглядывался, а рвался к победе.
Задали трудный вопрос — и как раз о Тургеневе. Можно было заработать немало очков. Виталий чуял: отгадка близко. Он дрожал как струна и не вслушивался в обсуждение: шёпот команды отвлекал. Соперники нервно совещались. Виталий вдруг вскинулся: «Я вспомнил, откуда эта цитата…» С бьющимся сердцем он схватил микрофон и встал:
— Досрочный ответ!
Толстяк улыбнулся с благодушным сомнением.
— Это писал о Тургеневе Чехов! — сказал Виталий и, не удержавшись, вдогонку блеснул эрудицией: — Отрывок из письма к Суворину.
В жюри пронеслось нечто вроде дуновения. Сидоров сжал губы скобочкой, как бы говоря: «Я впечатлён».
— Браво! — крикнул ведущий. Виталий сел, ноги от волнения ослабели. Его наперебой хвалили, кто-то тряс за плечо.
Заняли первое место. Малыхина вскидывала руки и хлопала над головой. Толстяк вручил Лене призы — книги, по числу участников. Бросились выбирать. Виталий сонно наблюдал всё это суетливое ликованье, оно начинало раздражать.
Среди призов была монография о Тургеневе. Виталий мрачно молчал и ждал, что эту книгу догадаются отдать ему. Однако не догадывались и даже не смотрели в его сторону. Марина, которая ничем не помогла команде, вдруг нагло вцепилась в монографию:
— Во! А я б вот эту взяла!
В груди у Виталия что-то злобно повернулось. Он посмотрел на Марину холодным взглядом. Ему вдруг стали особенно противны её толстые губы, пухлые щёчки.
— Может, Виталику уступим? — предложила Лена.
— Да уж! Возражений, думаю, быть не может, — резко отозвался Виталий. Все молчали. Марина злым движением отодвинула книгу. Виталий не спеша стал убирать монографию в портфель и услышал, как кто-то ещё проскрипел: «А мне тоже интересно про Тургенева…» Не обратив внимания на эти слова, он поднялся, задвинул стул и вышел из зала.
Долго ждали автобуса. Малыхина хвалила команду и едко критиковала соперников. Девушки заливисто смеялись.
— Виталий, — спросила Николау, — вы не простудились?..
Когда, уже в сумерках, он подходил к подъезду, всё ещё моросил дождь, мокрые кусты вздрагивали от ветра, стряхивая капли. В окне первого этажа мигал у кого-то телевизор.
Перед сном Виталий вспомнил про монографию о Тургеневе. Он достал книгу из портфеля, недолго посмотрел на обложку и, не открыв, убрал на полку.