Рассказы
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2021
Александр Грановский (1950) — родился в г. Бобринец, Украина. Окончил медицинский институт в Симферополе. Работал врачом за Полярным кругом, в Мурманске, Измаиле, Керчи и Симферополе. В 1989 г. окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Автор 7 книг прозы. Печатался в журналах «Соло», «Сибирские огни», «Урал», «Дон», «Москва» и др. Входил в шорт-лист Премии Бабеля 2018-й и 2019 гг., лауреат конкурса «Русское слово Украины», дипломант международного Волошинского конкурса и др. Произведения переведены на английский, немецкий и французский языки.
Убешщур
Алексею Парщикову и Сергею Новикову
Солнце уже начинало припекать, и на море было больно смотреть. Словно сверкали, играли и переливались тысячи слепящих зеркалец, которые пытались поймать его, Вадима Петровича, в потный фокус, чтобы прогнать с набережной пить пиво.
Хотя на пиво еще надо заработать. А он с утра не продал ни одной книги. Не помог даже магический ритуал с «бычком» сигареты «Davidoff» (нашел возле отеля «Ореанда»), который по фэншую должен привлекать богатство.
Но сегодня не его день. И эти люди с набережной — не его. Такое впечатление, что все они сознательно обходят его стороной, словно боясь заразиться вирусом, имя которому — лох.
Потому что только лох может на набережной продавать книги. Только лох может быть врачом и сидеть без работы, которая стала вдруг никому не нужна в этом призрачном городе свободы и любви.
…Лишь один поэт-шатун остановился полистать книгу «Архаические техники экстаза», пока не наткнулся на загадочное слово «пудак», от которого в его голове что-то замкнуло, и он совсем трезвым голосом сказал:
— Мы только вероятные пространства меж них, меж точек, въедливых в ничто…
И, обнаружив в этом «вероятном пространстве» его, Вадима Петровича, небритый морд счел нужным напомнить главное:
— Не забывай о заброшенных самолетах в снегах…
Это было что-то новое. О «заброшенных самолетах в снегах» поэт-шатун ему еще не говорил. А вот о калощадке1 рассказывал… Обещал даже показать, где она живет, хотя, в принципе, это тайна, которую знают всего двое2, и теперь будет знать он, Вадим Петрович, если даст два рубля.
…И уже уходил в туман «Ореанды», где начинается седьмой «пудак» — последняя ступень перед нисхождением в аид (он, Вадим Петрович, потом нашел это место в книге), где живет бог Эрлик Хан, с которым надо выпить (чтобы задобрить). И тогда Эрлик Хан исполнит любое его желание…
Об этом своим криком «Наингак! Наингак!» сообщит птица… по всей видимости, чайка, от крика которой туман превращается в дождь и начинают плакать дети.
Туман и в самом деле надвигался, а значит, надо собирать книги. Кроме «Архаических техник экстаза» Мирчи Элиаде на парапете лежали: «Психология бессознательного» Зигмунда Фрейда, «Половые болезни» Маврова, «Кодекс японских самураев», «Глубокое замораживание и длительное хранение спермы производителя», «Эволюция сифилиса» Милича и «Китайский календарь» по дням до 2020 года.
Вот и все, что осталось от его библиотеки, которая прямо на глазах исчезала в никуда. И сейчас, расставаясь со своими книгами, он незаметно из врача превращался в кого-то самому себе неизвестного и чужого, с которым все труднее и труднее становилось вступать в контакт.
Первой это почувствовала жена Нина, которая теперь далеко — где-то на третьем уровне «пудака», а точнее, в штате Иллинойс, где она вместо картин раскрашивает ногти, потому что за это платят «маню». А на «маню» можно себя в любой стране чувствовать человеком, даже если рядом окажется мужчина по имени Дик… да еще с фамилией Вуд.
Но первое время Нина еще английского толком не знала и с гордостью подписывалась — Нина Вуд (почти как Нина Ричи).
Потом ей, конечно, знающие люди объяснили, что Дик Вуд с английского переводится как «стоячий член». Поэтому этот Дик и жену в своей Америке не мог найти — никто не хотел связывать судьбу со «стоячим членом».
Но Нине в тот момент было по барабану. Главное — что она оказалась в стране «стоячих членов» и у нее теперь есть «маня». Не так много, как хотелось, но на колготки по крайней мере хватает. А остальное она заработает себе сама, так как ее Дик хоть и был Вуд, но большую часть времени лежал на диване у телика, чтобы не спугнуть судьбу, которая в любой момент могла решиться в телевизоре, если индекс Доу-Джонса пойдет вверх.
Дик работал риелтором по продаже недвижимости и за последние годы продал всего одну недвижимость, на вырученные деньги от которой и завел себе жену Нину (как морскую свинку или рыбку гуппи, чтобы за ней наблюдать со стороны и думать о себе хорошо).
Но в их заштатном городишке под названием Рокдейл дела шли все хуже и хуже и все больше жителей становились риелторами. И Нина в ужасе представила, что скоро все жители станут риелторами, сперва их городка, а потом и всей остальной Америки.
Еще из телевизора она узнала, что за каких-то пятьдесят «маней» можно купить целую деревню с бензоколонкой, алкоголиком шерифом, двумя ковбоями и одной проституткой на пенсии, которая писала книгу воспоминаний под названием «Sweet Pussy».
Но и эту деревню, правда, с долгами и писательницей никто не торопился покупать. И у Нины началась депрессия. Самая настоящая депрессия, а не какая-нибудь «голова в затылке» или «депривационный синдром» по причине отсутствия присутствия (по всей видимости, денег).
Несколько дней задумчиво лежала рядом с Диком Вудом на диване, пока в доме не кончились чипсы. И она на clunker’е Дика Вуда поехала за чипсами, а оказалась в Чикаго.
Где-то в этом Чикаго жил президент Буш, который ее, конечно, встречать не собирался. Просто ей подмигнула обезьянка «манки», когда она остановилась возле какого-то «Хотела» в поисках туалета и вспомнила, что у нее совсем нет денег.
Обезьянку звали Чупа Чупс, и от нее пахло клубничным вареньем, а потом сразу догонял запах кракелюрного лака для ногтей, от которого у нормальных людей обычно начинается мигрень.
— Ты по объявлению? — спросила Чупа Чупс и, не дожидаясь ответа, показала ей рабочее место и туалет, в котором можно покурить.
Нина еще хотела спросить, а что за работа, мол…
Но к ней уже подсела Наоми Кемпбелл, которая не знала, куда деть свои стройные ноги, и тут же метнула одну Нине на стол, чтобы она не думала… О своей депрессии не думала, не говоря уже о чипсах, которыми нужно кормить морскую свинку под названием Дик Вуд.
А когда не думаешь, оно еще лучше получается.
И Нина, не думая, нарисовала на ногте Наоми Кемпбелл сначала морскую свинку, которая сейчас где-то в затуманенном пространстве лежала на диване в ожидании причитающихся ей чипсов.
А на втором ногте нарисовала этот самый «дик вуд» во всей его, что называется, сомнительной красе… сперва красным лаком, потом синим, потом белым…
К пятому ногтю ее фантазия настолько разыгралась, что затребовала вторую ногу, и в каком-то головокружительном амоке (видимо, все-таки лака надышалась) нарисовала еще пять «диков вудов» в разных положениях и оттенках.
И здесь Нину поджидал эффект кинематографа, на который она не рассчитывала. Стоило Наоми Кемпбелл пошевелить пальцами, и «дик вуд» начинал показывать такое кино, что Нине не то чтобы стало стыдно, а срочно захотелось покурить…
А когда она вернулась, это кино уже смотрели все труженицы массажного салона «Чупа Чупс», которых настоящее искусство застало, что называется, врасплох.
Одна даже украдкой вытерла скупую мужскую слезу, потому что и в самом деле была немного мужчиной. Другая, словно в гипнозе, повторяла за Наоми Кемпбелл пальцами… только на руках.
По стенам в холле тоже различное искусство было развешано. В основном, конечно, «мясо»… если не считать Сальвадора Дали. А точнее, его картины «Великий мастурбатор», которую им в художественном училище показали под названием «Зов любви».
На этот «зов» и откликнулась она, Нина, чтобы сделать знаменитой Наоми Кемпбелл, которая еще ни о чем не догадывается, но “spooky” только этого и ждут.
Нина раньше тоже ни о чем не догадывалась. Незаметно окончила школу, потом училище… Так бы и жила незаметно дальше, как учили мудрые китайцы, которые считали, что чем больше человек незаметен, тем меньше на него нападают.
Но что-то уже начинало накапливаться, раздражать… Даже хотелось не то чтобы нападения… а чтобы хотя бы заметили, что можно уже нападать.
Вот для этого и надо быть немного «spooky». Иначе ты никому не интересен. Миром правят «spooky», с которыми не соскучишься.
И Нина игриво подмигнула «Великому мастурбатору», для которого, по всей видимости, Сальвадор Дали и придумал «Chupa chups» (что в переводе с испанского означает «соси сосучку» — так, во всяком случае, было написано на разных языках в красочном проспекте их салона).
А Сальвадор Дали был еще тот «spooky».
Особенно ногти понравились русскому миллиардеру Владиславу Доронину, который захотел такие же ногти и себе (чтобы другим пацанам показывать, в случае чего) и даже посылал на розыск Нины каких-то мастурбаторов. Но к тому времени Нина уже перешла на следующий уровень «пудака» и росписью ногтей не занималась.
Теперь по ногтям она гадала… и, согласно слухам, предсказала судьбу Буша-младшего, если он станет баллотироваться на первый свой пудак.
Буш потом часто к ней обращался, особенно по политическим вопросам. А однажды Нину в срочном порядке вызвали в Белый дом какие-то ногти показать. Снимки были сделаны из космоса и очень секретны. Нина, конечно, многое могла бы сказать про эти ногти, но понимала, что от ее слов сейчас может зависеть…
Еще эта Кондолиза Райс над душой стоит и буровит своим взглядом. Даже хотела послать ее подальше, но 6-й флот во главе с авианосцем «Джордж Буш» там оказался раньше, и спасти ситуацию может только ас… Асимметричный ответ, если на русский перевести. Так и сказала тогда Жоре Бушу — все что угодно, но с рогаликом надо быть поосторожнее… этот рогалик — у него слабое звено…
— Yep… слабое звено…
И сразу весь Белый дом пришел в движение. Забегали и закружились «ногти». Только Кондолиза Райс застыла стоуном, словно в ней произошло короткое замыкание и надо срочно заменить предохранители.
Но тут на помощь поспешил вице-президент Дик (оказывается, тоже «дик»:) Чейни, который сказал «фак», и Кондолиза сразу встрепенулась и застучала каблучками по мрамору.
Так президентом России стал В. Путин.
…Все это Нина рассказала ему, когда приезжала в Ялту на круизном теплоходе с какими-то старыми пердунами в шортах. И пока пердуны в прохладных подвалах Массандры дегустировали хересы, они с Ниной в пиратском баре «Остров сокровищ» пили ром и целовались носами, как пингвины… Потому что после шампанского в носах еще оставались пузырьки, от которых хотелось смеяться и плакать одновременно.
В порыве ностальгии Нина даже подарила ему 500 «маней», которые в стране стоячих «диков» честно заработала на ногтях.
Хотела еще по ногтям предсказать что-нибудь хорошее, но он сказал, что президентом быть не хочет… и прокурором — не хочет… и директором банка — не хочет, и депутатом — не хочет… и выглядывать из-за кустов, гаишником, — не хочет, разве что — киллером… только пули сделать из какашки, чтобы в оптический прицел было видно, как уё… (в зависимости от заказа) размазывает по фейсу причитающуюся ему пулю.
И они мощно перешли на виски, которое Нина привезла ему в подарок из страны «стоячих членов».
Это было последнее, что он помнил, потому что в том месте, где его застало утро, ни Нины, ни 500 «маней» уже не было. А был пиратский фингал под глазом и шишка в том месте, где, по идее, должна находиться голова, которой он пока не ощущал. Так, неловкое пространство пустоты сразу за шишкой, которая болела и мешала думать странное — что он… не он… А точнее, не совсем он.
«Потому что муравьи в минуты опасности могут действовать как всеобщий мозг (на днях по телику показывали), когда функции одной головы берет на себя голова другого… муравья».
И сейчас он немного Буш. И не просто Буш из всем известного кино, где он спасает планету Земля от «spooky» пришельцев и прочих зеленых человечков. А самый настоящий Джордж Уокер Буш-младший, 43-й президент Соединенных Штатов Америки (которая сейчас спит), поэтому его, Вадима Петровича, голове пришлось взять командование на себя… и отдать приказ 6-му флоту США направить свои «дики» на остров Кипр, где скоро должно начаться самое интересное.
Но в ту же секунду в глаза брызнул свет, и из темноты возник сам лично бог Эрлик Хан в образе уборщицы со шваброй бабы Шуры, которую он знал еще в прошлой жизни, когда дежурил в приемном отделении больницы. Было там у них одно место в закутке под лестницей, куда «скорая» свозила алкашей со всего города.
Если, конечно, такому алкашу вставить в ноздри ватку с нашатырным спиртом, то через пять секунд он начинает крутить педали. А еще через три — выходит на орбиту вокруг приемного покоя, который кажется ему капсулой космического корабля, и все время хочется спросить: «просто… та… проста… то…».
…Короче, можно считать, дежурство испорчено. Поэтому лучше алконавта не тревожить. А дождаться, когда под лестницей сработает эффект пирамиды и космос вернет ему разум. Во всяком случае, утром под лестницей никого не оказывалось.
Баба Шура еще что-то кричала на непонятном языке, а ее швабра угрожающе приблизилась к голове (которой не было) и вот-вот должна была коснуться шишки… которая была. Наверное, он все-таки что-то ей сказал, а может, сам вид его сказал бабе Шуре больше.
Но сейчас его волновал всего один вопрос: успел ли он отдать приказ 6-му флоту США… или швабра бабы Шуры и была тем самым ас…симметричным ответом наших пацанов ихним… мастурбаторам, так сказать.
Пошарив по карманам, нашел какую-то мелочь на непонятном языке. Одна монетка была с дыркой посередине, и на ней было написано «5 KRONER». Откуда у него могли взяться эти «кронеры», он хоть убей не мог вспомнить. А вот пробку от виски «Джонни Уокер» ред лейбл — вспомнил сразу… И сразу понял, что надо спешить. И не просто спешить, а бежать… лететь на всех парусах, пока его Нину еще можно спасти.
Но круизный лайнер уже ушел. А точнее, и не было никакого круизного лайнера. Последних три года — не было. А Нина — была… И Наоми Кемпбелл — была. Он видел ее в забытом на пляже гламурном журнальчике и даже пытался рассмотреть ногти, но тогда она еще не была знакома с миллиардером Владиславом Дорониным. И Путин уже был… Он как раз собирался в Америку, чтобы встретиться лично с Жорой Бушем на его ранчо в Техасе…
Значит, он, Вадим Петрович, все-таки успел тогда отдать приказ 6-му флоту США.
В парикмахерской «Crazy», что на Екатерининской, было написано: «Посещение парикмахерской иногда становится для человека началом новой жизни. Ведь все мы выходим оттуда измененными внешне. А значит, и внутренне тоже…»
Но начинать новую жизнь в его планы пока не входило. А вот запах кракелюрного лака вспомнил сразу — так пахли баксы, которые ему подарила Нина, а он еще хотел сказать «нет», и тогда Нина прошептала ему на ухо слово, которое было как пароль.
И сейчас в читальном зале библиотеки им. Чехова он вспомнил этот «пароль», который нельзя произносить вслух. А вчера кричал, безумствовал и лез на стол, чтобы исполнить какую-то симбабву, которую тут же придумал в честь своей «ма-нины»… а потом была драка, менты и… нуар… полный нуар…
Танца «симбабва» в энцилопедическом словаре не оказалось. Слова «манина» — тоже. Еще заглянул в «Китайский календарь» предсказаний. «Пойди и выпей…» — советовал календарь за вчерашний день. Здесь все сходится. Настолько сходится, что на сегодняшний день и уточнять не стал.
Свою голову он обнаружил на картине «Великий мастурбатор» Сальвадора Дали. Голова была вся из золота и страдальчески валялась на земле. Из головы пыталась убежать женщина, но с закрытыми глазами натыкалась на «дик», который был совсем не «вуд».
Особенно поразил его кузнечик под носом несчастной головы.
В комментариях к картине говорилось, что это «автопортрет», который было, конечно, не узнать, потому что кузнечик успел выгрызть мастеру его знаменитые усы.
Что же касается пяти кронеров, то их, оказывается, просто могли забыть в джинсах, которые он, как все приличные люди, покупал в «секонде». Об этом ему поведал поэт-шатун на набережной. Еще поэт сказал, что вышел на прямой контакт с калощадкой, у которой можно узнать главное.
И они в срочном порядке понесли сдавать «кронеры» в «антиквар». Там поэта уже знали и за дырку в «кронерах» добавили еще «маню». Но поэт сказал, что для калощадки это капля в море, и начал прямо на набережной читать стихи:
…Вспыхнуть раз над Вселенной целой!
А потом — хоть трава не расти…
В новолунье после концерта
я сажусь в ночное такси.
Исчезаю в туманном свете
навсегда. И возврата нет.
Я живу среди вас как ветер…
Я живу среди вас как свет…
Деньги собирали в пакет для мусора.
Денег оказалось много. Поэт даже растерялся от такого успеха и начал читать стихи задом наперед. Он читал с закрытыми глазами, запрокинув могучую лысую голову назад, в руке крепко сжимая пробку от виски «Джонни Уокер» ред лейбл, которую ему доктор одолжил как талисман. И было совсем неважно — понимал или не понимал его народ, который где-то внизу уже начинал раскачиваться и камлать: «Оле-ола… оле-ола… поэт — чемпион!..»
Стало ясно, что поэта надо спасать. А он еще вырывался и кричал: «Доран в дазан!.. Доран в дазан!..» — то есть «назад в народ». Но в гастрономе был тих и нем, словно инопланетянин, — рассматривал ценники и морщил брови, вызывающе держал на плече батон. Не знал, что делать с палкой колбасы, которая наполняла его ненужной силой, все порывался произнести некое слово на букву «б», которое вдруг оборачивалось в букву «х», и тогда лоб его перечеркивала musculis procerus, или мышца гордецов, потому что все Поэты внутри себя гордецы, только об этом не догадываются и начинают страдать, как дураки.
На пляже было пустынно и пахло йодом. Несколько чаек сразу заметили Поэта и начали подкрадываться к его батону. Но Поэт на них не обращал внимания, а вот при виде бутылок с надписью: «Рот… код… йын… роч..» вдруг заплакал и, размазывая по щекам слезы, совсем по-детски сказал: «Я больше не бу-ду…»
— Депривационный синдром называется… — утешил его доктор, наливая кровавую жидкость в антикварный граненый стакан. — Когда поэту начинает казаться, что он больше, чем поэт.
— А как же, а как… — хотел сказать Поэт, но неожиданно вспомнилась вторая буква за буквой «х», которая почему-то оказалась «а».
— Хороший вопрос, — сказал доктор, отгоняя пустой бутылкой чаек, которые, по всей видимости, считали Поэта за продолжение батона. — Хотя бы даже этих чаек взять… которые совсем не знают, что ты Поэт, а я — доктор… По крайней мере, когда-то был…
— Рот… код… йын… роч… — подтвердил Поэт, который только сейчас заметил чаек и стал их звать: — Наингак… наингак… наингак…
И сразу на место стала третья буква — «н», которая образовала слово «хан». Значит, бог Эрлик Хан где-то рядом. Да и бутылка начала пустеть существенно быстрее. К концу третьей бутылки Эрлик Хан был совсем уже хорош и затянул старую шаманскую песню, чем-то похожую на стихи поэта:
— Все мое тело — сплошные глаза. Посмотрите на них! Не пугайтесь! Это звезды хотели сказать…
— Стой!.. Я понял!.. Я знаю, что хотели сказать звезды, — зазвенел стаканом в темноте Поэт. Но в бутылках все кончилось еще до первой звезды. А сейчас звезд было много. Они двоились, кружились и подмигивали, словно увлекая по лунной дорожке за собой, где вот-вот должно начаться самое интересное.
Пришлось даже сесть в ночное такси (совсем как в стихах Поэта), которое с места рвануло по лунной дорожке, только в обратную сторону. И сейчас они на огромной скорости неслись по ночному городу. Машину бросало на поворотах, визжали тормоза…
— Welcome to Hell! — прокричал таксист, с хохотом входя в новый вираж.
— Дыр бул щыл!.. — на языке звезд ответствовал ему Поэт. — Убешщур!.. — И они оба хохотали как сумасшедшие.
В бликах света мелькнуло в профиль лицо таксиста, и Вадим Петрович его узнал. Это был бог Эрлик Хан. Он был похож на Чингисхана с бутылки водки, которую они распили еще на пятом пудаке. Горящий красным спидометр показывал скорость тоже в пудаках, и сейчас они неумолимо приближались к седьмому…
— Убешщур! — И звезды сыпались на спящий внизу город. Это закончилась лунная дорожка, и машина замерла перед огромным зданием с надписью «Хотел Ялта».
— Это она… калощадка… — совсем трезвым голосом сказал Поэт. — О ней знают теперь трое. А сейчас можешь загадать желание.
— Убешщур! — подтвердил Эрлик Хан.
Хара3
Снова, как и вчера, на склон пришла корова. На шее у нее болтался умывальник, которым корова подавала сигналы.
— Иди, вон твоя подружка пришла, — из глубины фейсбука напомнила о себе жена. — Наверное, пить хочет.
«Да, хочет», — еще ближе зазвенел умывальник.
Значит, уже вечер. Время в фейсбуке бежит незаметно. Кажется, вот только со сна проверю почту, посмотрю новости, но коварные френды тут как тут. То ли еще не ложились, то ли уже успели встать, и все требуют своего «лайка», от количества которых и зависит теперь жизнь.
«Лайк» — это в фейсбуке такой язык.
Нет «лайка» — и тебя нет — никто тебя не видит, никому ты не интересен, как затерянный под диваном носок.
Есть «лайк» — и жизнь заиграла красками. На тебя обратили внимание, послали мысль. А от количества этих посланных мыслей может зависеть, как сложится твоя дальнейшая судьба.
Два «лайка» — день прошел не зря, имеешь право сползти с дивана, достать из холодильника запотевшую бутылку пива и пить ее прямо из горла, нетерпеливыми, бесстыдными губами.
Как поцелуй.
На трех «лайках» кто-то заводит собаку или… жену, которая играет на скрипках и у которой под волосами руна «ху».
Об этой тайне сообщил ее бывший френд Слинкс, за что был заслуженно послан в «бан», где живут другие Слинксы, много Слинксов…
На мой запрос поисковая система фейсбука с готовностью выбросила около сотни забаненных кем-то Слинксов, проживающих в разных захолустьях мира от Лондона до какой-нибудь Пангипульи.
Чего стоит, например, некий Damon Slinks Easley, о котором даже близкие друзья могут написать: «He’s an old dirty bastard… Lmaooooooo…»
Я, конечно, сразу полез в гугл, чтобы прояснить подробности. Но гугл сказал: «Напрягайте ягодицы и следите за равновесием».
Потому что «Ху» это имя египетского бога, который был создан из крови, вытекавшей из пениса бога Ра, чтобы защищать бога Ра от различных демонов. В том числе и от таких, как Damon Slinks Easley.
А еще «Ху» — бог божественного слова, бог болтовни и различной ругани, которая, по всей видимости, и помогала ему бороться с демонами.
Но все демоны уже давно перебрались в фейсбук, а за ними и египетский бог «Ху», чтобы было с кем бороться. И, чем больше кому-то ставят лайков, тем большая вероятность, что это и есть демон по имени… на которого бог «Ху» обратил внимание.
С гуглом вообще весело шагать по просторам, которые неизбежно переходят в склон, склон — в корову, которая в два засоса опорожнила ведро с водой и благодарно звякнула своим инфернальным умывальником.
Второе ведро она пила уже медленнее, и я успел заметить, что наступило лето, с Чатыр-Дага сошел снег и на склоне зацвел донник. А точнее — женский донник — желтого цвета. Белый (мужской) тоже был, но значительно меньше. Значит, в этом году войны не будет. Есть примета такая, народная.
Еще немного, и солнце зайдет за лес, а корова так и останется на склоне с полным выменем своего травяного молока, которое она с радостью готова отдать человечеству. Но все человечество сидит в фейсбуке, и простую корову подоить некому.
Некому решительно взяться за соски, которые готовы брызнуть звездами млечного пути, чтобы, когда стемнеет, освещать склон и красные крыши домов, в которых как бы живут люди.
На самом деле, все мы голограммы (как доказали какие-то ученые в фейсбуке, которые тоже голограммы, и наша вселенная — голограмма, но это, как говорится, не телефонный разговор).
А вот корова не может быть голограммой, потому что вполне реально пила воду, благодарно шлепая зелеными от травы губами, и только тогда заметила меня своим огромным печальным глазом, словно хотела сказать главное, но звон умывальника успел стереть мой образ раньше.
Что-то типа интерференции частот, в итоге которой получается ноль. Так как это не просто умывальник, а специальный прибор, чтобы различать — голограмма перед ней или…
И сейчас мне, во что бы то ни стало, захотелось оказаться этим «Или», чтобы проверить одну идею насчет египетского бога «Ху» и его связи с мощной суфийской мантрой «ху», которую надо выкрикивать и подпрыгивать… выкрикивать и подпрыгивать… пока «ху» глубоко не проникнет в хару.
Но на склон с дороги уже поднимался какой-то мужик в камуфляжной кепке.
— Ма-ня!.. Ма-ня!.. Ма-ня!.. — еще издалека кричал мужик, чтобы корова смогла обрадоваться раньше, чем обнаружит его с помощью умывальника.
Это был хозяин коровы по кличке Рэмбо — странный, нелюдимый чел, который говорил на непонятном языке.
Сосед грек Костя сказал, что это не греческий. И не татарский — сказал другой сосед — татарин Руслан. И даже не узбекский — сказал еще один грек Ламбик, которого ребенком депортировали в среднюю Азию, а в Крым вернули уже стариком.
И сейчас Ламбик знал пять языков. А может, и все шесть — за столько лет не упомнишь.
Несколько раз он специально обращался к Рэмбо на новом языке. В ответ Рэмбо мычал что-то невразумительное. Но Ламбик его понимал. Как некоторые понимают язык птиц.
Все знали, что жена у Рэмбо умерла, а родная сестра отобрала у него дом. И Рэмбо какое-то время жил в коровнике с коровами, пока не построил себе саклю прямо на коровнике, чтобы быть ближе к звездам.
С раннего утра и до позднего вечера он уходил в лес заготавливать коровам сено, а они давали ему молоко, если не считать навоза, из которого можно добывать газ, как советовал один голован в телевизоре.
На этом газе у голована работал генератор, который вырабатывал ток, чтобы телевизор показывал голована и его навоз. Но Рэмбо телевизор не смотрел. Да и не было у него телевизора. У него даже света в сакле не было, чтобы не случился пожар, как считала сестра Лидка. Несколько раз она пыталась сдать его в психушку, но там сказали — принимаем только буйных, остальных всех таблетками. Можем и вам таблетки выписать, если что-то покоя не дает.
На кухне тоскливо тикали ходики с кукушкой, которая могла в любой момент выскочить со своим душераздирающим «ку-ку».
Когда-то я попытался ее окошко заклеить медицинским лейкопластырем, но мощь «ку-ку» оказалась сильнее, и кусок лейкопластыря, как белый флаг, болтался на дверце кукушки вот уже который год. И каждый раз я мысленно вставал на стул, отдирал этот флаг-лейкопластырь, скатывал его в шарик, которым пытался попасть в мусорное ведро. И — не попадал. А потому и не вставал, и не отдирал, и не скатывал, и не бросал… словно от этого броска может нарушиться вся эта призрачная связь вещей.
Ворота тоже были связаны с кукушкой. И сейчас по ним тупо колотил какой-то клюв. Это Рэмбо принес молоко. Наверное, от той самой коровы с умывальником, которую я на склоне напоил водой.
Было уже совсем темно. Прямо над домом сверкал и переливался Млечный путь, оглушительно звенели цикады.
Я усадил Рэмбо на террасе, с которой был виден черный контур Чатыр-Дага.
Но на контуре было все спокойно. Наверное, у НЛО сегодня выходной. Или Они подлетают с другой стороны контура (раньше мне такая мысль и в голову не приходила).
На ютубе один уфолог рассказывал, что в Чатыр-Даге находится база НЛО, которые прилетают, когда мы спим. Хотя и когда мы не спим, они прилетают тоже. Просто мы их не видим, так как сидим (или лежим) в фейсбуке, который пришельцы для того и придумали, чтобы мы меньше видели.
Молоко было теплым и пахло донником. А вот водка была холодной и пахла нефтью, которая в нашей стране прет изо всех щелей.
К такой водке надо относиться как к лекарству, которое никому и в голову не придет закусывать. Да и чем закусывать, если фейсбук так и не позволил сегодня спуститься в магазин. А вчерашний остаток колбасы кто-то ночью доел прямо в холодильнике.
Рэмбо тут же засобирался уходить, но я быстро наполнил по второй, чтобы, как говорят у нас в горах, — не терять высоты.
Просто на высоте человек совсем другой. Словно в нем начинает пробуждаться память птицы (мы ведь раньше были птицами). А внизу — уже совсем другая память — например, рыбы (которой мы раньше тоже были). Да и кто знает, какая в человеке в какой момент может пробудиться память.
— На самом деле меня нет, — вдруг заговорил Рэмбо. — В семьдесят третьем еще грохнули. Совсем мертвый домой вернулся. Будто в голове что-то выключили и обратно уже не включить. Наверное, и жена что-то такое почувствовала. И к батюшке водила, и к целителям разным. На воске отливали. С первого захода получился крест, а со второго уже волк… мертвый волк.
И тогда жена начала бояться. В комнате запиралась среди бела дня. Я целый день в колхозе на тракторе, домой только ночью возвращался, прямо в коровнике спал… Вместе с телятами. Как один целитель посоветовал. Сказал — у телят больше жизни, чем у человека, и что животное всегда поделится.
Только оживать начал — повестка к следователю. Столько лет никто не вспоминал, а тут в срочном порядке. Вломились в коровник, как к себе домой. Но спецназ есть спецназ. Раскидал ментов по навозу в темноте. Так и доставил к следователю в навозе и в наручниках.
На парадке боевые ордена. Чтобы не объяснять кто есть кто. Захваченное у неприятеля оружие, сдал по уставу. Присел, жду… Совсем говорить разучился. С трактором особо не поговоришь. Следователь молча оружие в сейф убрал. Как писал до прихода, так и продолжает писать. Битый час уже пишет. А мне на работу надо. Самый разгар сева, когда час год кормит.
Делаю незаметное движение — старое ранение в паху все время сцать гонит, а он на меня пушку! На чистом рефлексе пистолет выбил, следака мордой в стол. Ты что же, гнида, на спеца пушку поднял…
Но он кнопку нажать успел. Менты налетели сворой. Только потому не добили, что кто-то ордена заметил. А может, как раз этот бес вошел. Я сразу понял — что-то не так. Не те туфли, не те ноги… даже запах не тот, как собака, чувствую. Подтащили меня к нему, пристегнули наручниками к стулу сзади. Сцепились взглядами. У него два глаза, у меня один. Загорелая, холеная морда, как у фашистов из кино. А в глазах… где-то я уже это видел. Но и он обо мне кое-что понял. Ментов — вон! Следака оставил… чтобы водой плеснул, пока мое дело изучал.
— Бог-да-но-вич… — по слогам с акцентом прочитал фамилию, — Алексей, значит… У меня к вам только один вопрос: где вы были 17 октября 1973 года?
Я молчу… Да и что отвечать этому… который и сам все знает. Даже знает, что именно в этот год и в этот день меня грохнули, но я понял это уже потом… Через годы. На войне такие вещи бывают. Человек думает, что свезло — уцелел в мясорубке, можно жить дальше, а в глубине своей труп. Что и Тоня тогда почувствовала, когда начала бояться.
— Могу напомнить… — скривился шрамом на губе фашист.
— Не надо… — отхаркнул ему кровавым сгустком.
— Тогда другой вопрос — что вы делали на Мертвом озере возле «Китайской фермы» 17 октября 1973 года?
— Стрелял…
— Из чего… стрелял?
— Из всего…
— А конкретно.
— Сначала из танка… Потом из Калаша… когда танк подбили…
— С этого места поподробнее.
— Танк гореть начал… дым, жара, от грохота заложило уши… главное — отползти подальше, пока башню не разнесло…
— Продолжайте.
— Вдобавок ранило… до сих пор осколок в паху сидит… Мне посцать надо, больше ни слова не скажу…
— Отведи, — приказал следаку.
— Что за х…? — в сортире следака спрашиваю.
— Интерпол… Столько лет за тобой гонялись… Только вышли на след, СССР рухнул. По данным ГРУ ты давно труп. А на Украине жив. Может, потому и жив, что на Украине.
— Зачем Интерполу труп?
— У него спроси.
— У фашиста этого…
— У полковника… фамилию и не выговоришь. Издалека за тобой приехал.
Вернулись в кабинет, но уже наручниками к стулу не пристегивали, полковник сделал знак — отставить.
— Вас ранило, но вы продолжали стрелять… — продолжил допрос.
— А что мне оставалось делать, когда на тебя танки прут… Знаете, сколько там было танков?..
— Знаю, и вы по этим танкам из Калаша…
— Да, пока патроны не закончились.
— А что за патроны?
— Пару рожков обычные, остальные бронебойные… Перед боем выдали.
Фашист щелкнул замком дипломата и достал кусок чего-то коричневого.
— Знаешь что это? Это то, что остается от сгоревшего танкиста внутри танка. Полтора килограмма такого, похожего на пластилин, хара. И мы из этого хара потом выковыриваем солдатские жетоны, чтобы узнать, кто был солдат.
В бою у Мертвого озера таких танков в первый день было семьдесят, во второй — восемьдесят. Но во многих танках мы даже солдатского жетона не нашли. Все выгорело подчистую. Такого с нашими танками не случалось ни раньше, ни потом. Эксперты установили, что это были пули с урановыми сердечниками, которые обладают огромной пробивной силой. Вам что-то известно о таких пулях?
— Нет… Какие дали, такими и стрелял… Потом и они кончились. Там был ад…
— Поэтому я здесь.
Полковник убрал «хара» в дипломат и достал небольшой приборчик. Нажал какие-то кнопки, приборчик пискнул, загорелся красный огонек. Осторожно, словно боясь расплескать невидимую жидкость, поднес приборчик к моей голове. Приборчик замигал красным и запищал сильнее. Особенно сильно, когда опустился вниз до уровня осколка.
— Это уран-238, — сухо пояснил полковник. — Чтобы защититься от альфа излучения обедненного урана, достаточно использовать газету. Главную опасность представляет уран, попавший в организм. При ударе пули часть урана превращается в тончайшую пыль, которую ветер может разносить далеко от места взрыва.
— На здоровье жалобы есть?
— Нет… Только похудел сильно. 44 килограмма был вес, пока с телятами спать не начал. Сейчас уже почти 50… Еще сцать трудно и кашель по ночам…
— С телятами это хорошо. Был такой секретный метод в СССР, какой-то ученый доказал, что животные могут брать на себя часть радиации. Мы искали не только вас, а всех по списку, кто в том сражении участвовал. Двадцать восемь человек, если быть точным. По всем республикам искали. Но странное дело — никого уже нет в живых. Кроме вас… Мы собрали огромный материал для Гаагского трибунала по запрещенным видам вооружения, и вы на данный момент единственный живой свидетель, который может это подтвердить. Мы вам предоставим самую лучшую медицинскую помощь, мы извлечем из вас осколок, который тоже документ. Мы проведем лечение от отравления ураном-238 в лучших клиниках Европы. Мы должны наказать преступников, которые разработали самое бесчеловечное оружие, жертвой которого стали не только вы, но и тысячи людей в той войне, которую вы назвали адом…
— Мне посцать надо…
— Хара, проведи его!
Целую неделю допрашивали, брали кровь на анализы, пока брат не позвонил моему командиру, а тот куда-то еще… Отпустили, но посоветовали на время скрыться, Интерпол, он и в Африке Интерпол. А потом Нато начало бомбить Югославию, только уже не пульками, а бомбами с таким же ураном-238, но никакой полковник уже со своей «харой» не приезжал.
Я разлил по стаканам остатки водки, и мы выпили без лишних слов. Рэмбо по-спецназовски с хрустом поправил голову и понес уже совсем какой-то бред:
— Ма-ду… Теперь тебя звать Маду! Да не Манду, а Маду! — голос прапора Гунько не спутаешь ни с кем… Даже ночью разбуди… А сейчас и есть ночь. Самый разгар ночи. Нас из трюма выгрузили. От запаха мочи и блевотины полный манду. Трое суток подыхали без воздуха, только по ночам на палубу… Документы отобрали, выдали спортивные костюмы. Сказали — мы спортсмены. Едем на чемпионате выступать.
Главное в нашем деле — что? Быть готовым. Для спеца без разницы, в каком говне он окажется завтра. Помнишь, Манду, как мы во Вьетнаме в гнилом озере сидели? Крокодилы кишат, комаров тучи… На пятые сутки Джи ай сняли оцепление — решили, что нам кердык. А мы у крокодила как раз дожирали хвост. На говядину похоже, если не блевать.
А сейчас спортивные костюмы сдать. Новую «песочку» получить. С этой минуты мы — арабы. Где-где?.. В Караганде… Какая разница — где? Для тебя, Манду, есть разница?.. Вот и я говорю… Новые имена запомнить, как родные! Кто не запомнил — я не виноват. В том же трюме на родину взад. Но уже без спортивных костюмов. У арабов Ишак имя… Так кто у нас теперь Ишак?.. Вольно, Ишак… Рябоконь…
В этом прапор Гунько весь. Не знаешь, что от него в следующую секунду ожидать. Спецназовец до мозга костей. Или — до костей в мозге. Так и не сообщил, в какой мы конкретно сейчас жопе. Военная тайна. Хотя, может, и сам не знал. В армии чем меньше знаешь, тем крепче зеб. Напоследок сказал главное: «По вашим возможным трупам враг не должен определить ни воинское звание, ни род войск, ни национальность. Вопросы есть? Хотя, какие у трупов могут быть вопросы?».
— А по трусам можно национальность определить? — спросил рыжий араб из Жмеринки по имени Бубу.
— Не знаю, как насчет национальности, но воинское звание определить можно, — задумчиво сказал араб Зука из белорусской деревни Матюки.
— По трусам много чего можно определить, — потягиваясь и зевая, сказал араб по имени Кебаб.
— А с кем война?.. Ведь если мы сейчас а-рабы… — резко проснулся ото сна крымский араб Бакр (что в переводе потом оказалось — «молодой верблюд»).
Но прапор Гунько свое дело знал туго.
— У кого еще вопросы?.. Отжаться пятьдесят раз! Ишак Рябоконь — семьдесят. Вопросы есть?
— У арабов нет вопросов! — бодро отрапортовал араб из Херсона по имени Херу.
— Тогда получить оружие. Через два часа будем выдвигаться.
Было уже совсем светло. Земля под ногами была красной. А точнее — это был песок. Насколько хватало глаз — песок… и огромное красное солнце, которое еще цеплялось за бархан… За край бархана. И тишина… Никогда не слышал такой тишины. Словно вжимающей в этот красный песок. Но прапор Гунько уже орал:
— По коням!.. Никомак!.. Мос зиби!.. — и еще какую-то ругань на разных языках, которая из него перла с бодуна.
…Мы тогда от саудитов ЗРК вывозили. Сто двадцать пятые еще. По пустыне. Пыль, жара. На металл плюнешь — слюна шкварчит. На зубах песок, в глазах круги. Даже подумал, что мираж, пыль осядет и никакого араба с кувшином нет… А если араб был, то может быть и вода… или «маа», как она у них называется. Наша «маа» почти закончилась, а без «маа» в Сахаре кердык.
Даю команду «стоп», мотор не глушить, машину не покидать. В пустыне надо быть готовым ко всему. Сержанта с канистрой послал за водой. Мотор перегрелся и заглох. Водитель открыл капот. В кабине градусов семьдесят и это не предел. В тишине слышно, как поет песок. Просто душу вытягивает своей песней. Это пересыпаются песчинки, чтобы засыпать все, что оказывается на их пути. Там, под песком, раньше была жизнь, цветущие города, а сейчас нефть… в которую превратились люди… Мы тоже все станем нефтью, за которую будут убивать и вести войны, пока аллах акбар не потонет в этом песке.
И тогда раздался этот выстрел… который и на выстрел не был похож. Так трескает раскаленный от солнца камень. Но я знал, что это выстрел. И что он как-то связан с сержантом, которого не видно. А значит, надо хватать «калаш», пока песок не успел замести следы, чтобы определить, откуда выстрел.
Выскакиваю на бархан — внизу сержант с канистрой возле источника скрючился. За барханом метрах в ста — дувал. Задыхаясь, стараюсь бежать зигзагами. Обессиленно падаю под дувал.
Пока бежал — не стреляли, словно заманивали. А сами, небось, уже у «Камаза». У водителя под капотом оружия нет. Тем же саудитам это чертово ЗРК и загонят. Или какой другой банде. На ЗРК-125 покупатель всегда найдется. Но назад уже и хода нет. На открытом пространстве не убежишь. Подстрелят, как дурака. И, сняв одежду с дурацкой надписью «Маду», с криками аллах акбар перережут горло.
Заученным движением перевалил через дувал. В таких ситуациях уже не думаешь, словно включается какое-то первобытное чутье, которому надо просто доверять и которое быстрее мысли. Эргэде — в окно, короткой очередью в дверной проем. И на четвертой секунде вместе с дымом и пулями влететь внутрь… Как вихрь смерти, пронестись по комнатам, и из окна уже осмотреть двор, для которого наготове вторая эргэде, к сожалению, последняя… И лучше попридержать ее для себя.
Уже выдернул чеку, и, с зажатым рычагом заносил для прицельного броска руку, но в какие-то доли секунды боковым зрением успел заметить справа… а точнее, прямо посреди двора пацана — черного чумазого мальчишку… который, казалось, совсем не боялся солнца… Он и его, Маду, совсем не боялся… и его раскаленного до предела «калаша», и даже вскинутой для броска гранаты… глядя на которые, он смеялся, словно принял его за мираж… за джинна, который в таких случаях всегда приходит на помощь. За джинна, которого он ждал и который его спасет… За веселого джинна из песка и солнца… и, конечно — камня… который на грязном шнурке свисал с писюна мальчишки… который от радости кричал «ху» и подпрыгивал… кричал «ху» и подпрыгивал… И тогда египетский бог «Ху» послал ему джина…
Он не знал, сколько успело пройти времени. Время словно остановилось на поводке камня и его судорожно зажатой над головой гранате, с которой он и уходил на цыпочках, как мираж, как веселый и смешной джинн. Чтобы даже дыханием не нарушить пение песка, которое вдруг начал слышать снова.
Только сейчас в этом пении не было никакой угрозы.
1 Калощадка — это огромный кролик тридцать метров в длину и метров… восемьдесят в высоту, который живет в Ялте, и ему, поэту, приходится кормить ее своей праной, которую он начал добывать из пива. Хотя можно и из портвейна, но портвейн стоит дороже. Еще две калощадки живут — одна в Намибии, другая в Новой Зеландии. А так как все калощадки между собой связаны, то, возможно, он в Ялте одновременно кормит своей праной и других калощадок.
2 Сергей Новиков — талантливый ялтинский поэт, который, казалось, только начинал входить в пик своей славы, но время резко изменилось и перестало его любить. Он умер в 51 год от нищеты, и дешевые крымские вина здесь ни при чем. Многие его «почитатели» как пили когда-то с ним, так и продолжают это делать без него, словно ничего не случилось. В крымской мифологии о Сергее существует много мифов. Судьба словно шутила над поэтом или издевалась, подбрасывая в его жизнь какие-то инфернальные сюжеты. Например, последним местом его работы была «гильотина». Он так и говорил с каким-то потусторонним юмором: «Сейчас я работаю на гильотине…» Это когда его устроили резать проволоку на устройстве под названием «гильотина». Есть миф, что, когда В. Маяковский приезжал в Ялту читать стихи, дед Сергея заплатил кровный рубль, чтобы попасть на поэзоконцерт. Но после стихов Алексея Крученых «Дыр бул щыл… убешщур…» затребовал свой рубль обратно. И уже никто не узнает, что ему ответствовал тогда В. Маяковский, но кровный рубль деду Поэта вернул. Вот такая выстраивается кармическая связь.У Сергея Новикова было много друзей, но все они к концу жизни растерялись во времени и пространстве. Дружил Сергей и с поэтом Алексеем Парщиковым, который любил Крым и не раз навещал Сергея в Ялте. В одну из таких встреч и возник миф о калощадке — огромном добром кролике, который живет в Ялте (если не считать Намибии и Новой Зеландии), но его никто не видит, потому что для этого надо быть Поэтом. Есть подозрение, что Маяковский тоже видел калощадку.
3 Хара — у каждого народа это слово имеет свое значение.