Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2021
Крепко задумался я, прочтя статью Алексея Шепелёва про стереокритику: http://www.sibogni.ru/content/manifest-stereokritiki.
Остроумно пишет Алексей Александрович, чтоб не принимали его статью за «месть критикам», а в следующем абзаце — что хочет указать «место критикам». Прекрасная игра слов. Не мстить, как равному, а место указать. «Никогда мы не будем братьями».
Крепко я задумался и решил плотнее размежеваться с товарищами-писателями. Чтоб наши разногласия крепче устаканить.
Писательство — искусство, критика — ремесло. Писатель и критик — медиапротивники в медиапространстве. Как полемически заострил Сергей Морозов, критик — это лакей, а какая дружба может быть между хозяином и лакеем?.. Тут можно Сергею Морозову посоветовать откупорить шампанского бутылку и перечесть «Женитьбу Фигаро» или «Хозяина и работника». Отношения между хозяином и слугой могут быть весьма разнообразны, в аристократической прослойке — стремиться к приятельским. А вспомнить «ленивых королей», чьи холопы прибрали к рукам сперва их самих, а потом и всю Европу?!!
Но зачем обострять? Зачем разводить писателя, критика и читателя по баррикадам? Трахотомия писателя, читателя и критика представляется нам весьма абстрактной и оттого неверной.
Вот Пушкин. И стихи делал, и нонфикшн писал, и критику, и даже на критики не стеснялся отвечать. А всё почему? Потому что был аристократ и не стремился обособиться и замкнуться, как мелкая люмпенизированная бумагомарающая мелкобуржуазная сволочь и мразь. Далее, Пушкин, смею полагать, и читателем был хорошим — столько от него осталось выписок, заметок и маргиналий.
Что же, Пушкин, пишучи критику, расподоблялся от самого себя? И поэт, критик и читатель существовали в нём шизо-сепаратно? Или всё-таки нераздельно-неслиянно?
Есть, конечно. экстрим-варианты. Писатель, который даже самого себя не читает, в просторечии — графоман. Ну неинтересно ему читать, — ему писать интересно. Почерк у него, может быть, красивый. И есть не писучие читатели — тоже неправильно. Только тот, кто пробовал писать, даже в мелких жанрах, — только тот понимает, как это действительно сложно — сделать хороший стих, чётко выразить мысль, развить образ, правильно расставить слова.
У нас масса не читающих писателей. Им некогда. С них берут пример и читатели, — успех негативной критики тем и объясняется, что масса фактически не читающих «читателей» с фантомными болями в этом месте хотят получить карт-бланш, оправдание своему нечтению. Ну и не читающие критики, точнее — обозреватели, которые только друг друга читают, или, — как остроумно заметил Алексей Александрович, — по первым 10 страницам гадают. Но и того много. У критиков вообще считается доблестью и геройством раскритиковать книгу, не читая. Такой tour de force, кунштюк такой, фокус-покус.
Алексей Шепелёв, про «кактотакисов» пишучи, правильно заметил: чем тот, кому «не зашло», оправдается?.. Звание читателя надо с честью нести. Читатель тоже — имя честное, знаменитое. Масса читателей сейчас — самозванцы. Как-то риторически вопрошала Галина Юзефович: а что вы читали, кроме «Курочки Рябы»? — Предъявите список, что вы вообще прочли в своей жизни. Опубликуйте ваш дневник читателя. Тогда и называйте себя читателем.
Алексей Александрович хорошо развёл типы критики. Есть критика писательская — советы бывалого, есть критика читательская — отзывы, под которую молотят современные литобозреватели: хвалебные или литкиллерские — это всё равно. Это только вопрос стороны баррикад. И почти нет, — согласно конституции, ведь у нас нет идеологии, кроме «купи-продай», — критики «критической».
Алексей Александрович намекает нам. Он утверждает, что лучшую критику пишут сейчас писатели. Согласен. Пишите, родные, пишите больше. Раз не умеете дружить с критиками, сами на себя пишите критику, а в просторечии — покайтесь.
Покайтесь. Легче будет.
Хотел бы сделать отступление о морализаторстве. Морализатор ведь тоже критик. Просто критик занят преимущественно литературой, а морализатор — своим ближним. Алексей Шепелёв в старом своём интервью «От экстрима до православия» (https://magazines.gorky.media/ra/2011/3/aleksej-shepelev-ot-ekstrima-do-pravoslaviya.html) проговаривает:
«Теперь я хочу в свой литературе перейти к более фундаментальным вещам: здесь, как мне кажется, будут более существенны такие аспекты, как эзотерический, может, даже мистический, и в конечном итоге христианский.
— То есть теперь право быть морализатором можно назвать заслуженным?
— Понятно, что я никогда и не предполагал, что во мне разовьется таковая склонность. Да и вообще морализаторство — одно из самых непопулярных занятий. Однако в «Maxximum’е» оно уже достаточно внятно проявляется».
Традиция французских моралистов — не развита у нас. До сих пор помню, как ругательски ругал морализаторов, «200 000 000 кухонных пророков», легендарный Кирилл Анкудинов. Хотя и «все делают это», почему-то считается неудобным учить всех жить. «Отчего сие?» — вдруг подумал я. Нравоучение — род словесности, как любой другой. Развитие морализования именно как жанра ввело бы всех фэйсбушно-кухонных болтунов в некие рамки. И усилило бы критику в тесном смысле. Ведь оружие у нас одно — способность суждения. «Мораль — оружие бессильных». Судите сами, пока вас не осудили, и судимы не будете. Судите на опережение.
Но это лишь отчасти касается настоящей критики.
Настоящий критик, — как Виссарион, — переписывает всю историю мировой литературы с выходом нового романа Жорж Санд. У него — концепция есть.
Алексей Шепелёв написал, что «кактотакисы» и «незашлисты» — отнюдь не мозг нации. Я развиваю его мысль в правильном направлении. Потому что просто хвалить и «советы бывалого» — тоже не дело «критической» критики.
Критик встраивает писателя в идеологию. Критика не может быть без концепции, а те обозреватели, которые хлещутся своей объективностью и внеидеологичностью, в лучшем случае — мелкобуржуазное недоумение, в худшем — «чего изволите» и «купи-продай».
Концепции критиков могут быть весьма различны.
а) Критик может перестраивать всю литературу с упором на местночтимых классиков. Например, у нас на Камчатке самая главная книга — «Камчатские фамилии» Сергея Вахрина. Список всех, кто пришёл на Камчатку с Атласовым. Библейской мощи книга. Отсюда, кстати сказать, у меня склонность к лексиконам и словарям, к жанру словарной статьи. Как говорил профессор Соболевский: «Весь отпуск читал на пляже словарь. Интересней любого романа!»
б) Критик может переориентировать всю литературу на слова князей мира от Влада Дракулы до Черномырдина. И то — не последние ведь люди. Речи высоких по определению — высокая литература.
в) Часто бывает, что критик переориентирует всю литературу на низкие жанры (мемы, анекдоты, подписи к картинкам) или вообще на иные рода идеологических войск (сериалы, компьютерные игры). «Люди же сериалы сейчас больше смотрят — значит, так надо,» — говорит такой критик-оппортунист.
г) Критик, как Сергей Морозов, может переориентировать всю литературу на Китай. Но тут сложно. В Китае ведь всё непросто. Комсомольцы-добровольцы — особе, НОАК — особе. И сам Китай непонятно с кем: то ли с Африкой, то ли с Германией. Но в любом случае полезно актуализировать все китайские связи русской литературы: и Спафарий, и Сорокин, и само слово «книга» пришло из Китая вместе с бумагой.
д) Наконец, критик может оценивать литературу с точки зрения «Розы мира», например. Критик может быть джайнистом, pourquoi pas. Или сторонником ценностей вселенной Вицлипуцли.
Не следует забывать и о жанровом богатстве критики.
Не только статья или рецензия. Но и манифест, плач, диалог Платона, акафист, гонзорецензия, критический кодекс, критический баттл, пасквиль, переругивание итд. Плох тот критик, у которого нобелевки с букерами не лежат штабелями за баней.
Проблема всех критиков и вообще — объясняющих господ: а) имитация объективности, которая является на самом деле б) буржуазным лицемерием. А когда они уже сами поверили в свою объективность, становится в) просто скучно.
Критики должны покаяться и откритиковать самих себя, чтобы мы — читатели — поняли, с кем имеем дело.
Например, я сам полностью обусловлен своей провинциальностью. Отсюда — выпады против Москвы, глупые в самом деле, потому что в Москве был два раза по пять минут. Москву тут надо понимать обобщённо, как любой центр: будь то Нью-Йорк, Лондон или Киншаса.
Не следует забывать, что писатель, читатель и критик — это один и тот же человек. И критика, которую он сочиняет, должна в идеале совмещать лучшие черты писательской, читательской и критической критики.
Итого.
Писателю — не убивать в себе критика и читателя.
Читателю — не убивать в себе писателя и критика.
Критику — перечесть Аввакума и Гегеля.
Алексею Шепелёву — готовить сборник статей. Если ситуация с критикой и морализаторством у нас будет нормальной, то легче будет получить нобеля за сборник статей, чем за роман.